Юрий Витальевич Яньшин
Предтечи будущих побед
– Как думаешь, Валера, не обманет усатый? – спросил Рудов, широко шагая и размахивая в такт руками.
– По крайней мере, не убьет и не отдаст хохлам, – уверенно произнес Афанасьев. – Ему нужны заложники. Ими он и постарается прикрыться от нас, на всякий случай. Только вот боюсь, что о-очень не скоро он вернет их нам обратно. Хитрый «бульбаш» постарается превратить эту ситуацию в постоянную дойную корову. Ну да ладно, и на нашей улице когда-нибудь перевернется грузовик с пряниками.
– С картошкой! – ощерился Рудов, и они дружно засмеялись.
Где-то на полдороге, они распрощались. Рудову надо было заниматься своими делами, а Афанасьева ждали очередные бумажные дела.
III.
Россия, г. Москва, Большой Кремлевский Дворец.
Ближе к вечеру Афанасьев засобирался в Кремль. По негласной, но всеми принятой традиции, в конце июля или в начале августа в Кремле должна была состояться церемония награждения выдающихся деятелей науки, производства и искусства. Правда. Новые власти на этот раз решили несколько скорректировать прежние обычаи, а потому отказались награждать государственными наградами и премиями артистов и прочих скоморохов от богемы, чем окончательно привели ее в уныние. По своей глупой наивности они считали себя никем иначе, чем путеводной звездой для быдловатого общества, представляя себя этакой неприкасаемой аристократией, а значит, несмотря на всю свою антинародную и антигосударственную деятельность рассчитывали на очередной дождь наград и званий. А не тут-то было. Еще за неделю до этого, вышло Постановление Кабинета Министров об отмене всех званий и наград в сфере искусства, а также льгот, связанных с этим. Отныне, все эти кривляющиеся на телеэкранах физиономии приравнивались ко всем остальным гражданам России, честно и скромно трудящихся в сферах отличных от ничегонеделанья. Надо ли говорить, какую волну гнева и неприятия подняли те, кто еще вчера считался элитой общественного сознания, формирующей облик среднестатистического потребителя жвачки, считавшей себя культурным слоем? Гневные коллективные письма, выступления по телевидению и радио с призывом к общественности отменить «антинародное» решение, буквально заполонили все масс-медиа. Но хунта и ухом не повела на эти эскапады. Как ни странно, но народ не поддержал своих любимцев, согласившись с тем, что скоморохам достаточно тех денег, которые они гребут с «левых» концертов, а если они начинают путать берега, то их иногда следует и сковородкой по морде приголубить.
Сегодня был особенный день. В торжественной, но в то же время абсолютно конфиденциальной обстановке Афанасьеву предстояло удостоить высшими наградами людей из «закрытого» списка. «Закрытый» список награжденных означал, что в нем присутствовали ученые разрабатывающие передовые системы вооружений, о некоторых из которых будет известно только через много лет, а также военные и разведчики, лица которых видеть никому кроме высшего руководства не положено. Церемония, по давней и заведенной еще советскими властями традиции назначена была в ослепительно- белоснежном Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца, где по стенам и колоннам располагались увенчанные золотом имена всех кавалеров ордена Святого Георгия. Никаких средств массовой информации на закрытой от посторонних глаз церемонии, естественно не было. Во избежание утечки все приглашенные заранее сдали все свои телефоны и смартфоны в специальной комнате, прежде чем попасть в торжественную обстановку зала. Данная мера никого из присутствующих нисколько не смутила. Привыкшие за всю свою жизнь к специфическим мерам ограничения, они спокойно отнеслись и к этому временному, но необходимому неудобству.
Награжденных было много – особенно среди ученой братии. Тут были инженеры-конструкторы из ОАО «РТИ», помножившие под руководством Сергея Боева на ноль хваленые американские «стелсы». В большом количестве присутствовали конструкторы из АО «СПМБМ «Малахит» и ЦКБ МТ «Рубин» – только недавно примирившиеся вечные конкуренты в создании подводных аппаратов различного назначения, в том числе и так напугавшего весь мир «Посейдона». Большую группу представляли посланцы АО «ГРЦ имени В. П. Макеева», разработавшие шельфовые ракетные комплексы «Скиф» и несущие угрозу Штатам гораздо более серьезную чем «Бореи», ибо в отличие от них никто не знал, не знает, и не будет знать, где они установлены на самом деле, до последней минуты перед Апокалипсисом. Из этой когорты гражданских, одетых, что называется «с иголочки» по случаю предстоящего награждения, диссонансом выделялась небольшая группка длинноволосых молодых людей с манерами, явно противоречащими общепринятыми в обществе. Мало того, что одеты они, были неподобающе – кто во что горазд (некоторые из них вообще явились в спортивных костюмах), так они и вели себя весьма отличительно – громко разговаривали, иногда размахивая руками, смеялись и бесцеремонно пялились на окружавших. Это была делегация специалистов в IT-технологиях, каким-то уж совсем невероятным способом сумевшая незаметно взломать всю пентагоновскую сеть и все, что с ней связано. Отныне для России уже не составляло секрета ни система распознавания «свой-чужой», ни чертежи и технологии производства новейших типов вооружений, а главное – уже не было секретом то, что еще только разрабатывалось в лабораториях ведущих военно-промышленных корпораций. Никто и никогда не знал их в лицо, но зато весь мир знал неофициальное наименование их сообщества. И имя это, грозное и в то же время такое родное, было на слуху почти у каждого обывателя западного мира, хоть сколько-нибудь связанного с IT-сферой. Имя короткое и очень емкое – «Beer», что на языке родных берез означало «Медведь». И хотя представители старшего поколения с неодобрением посматривали в сторону «хиппующей» кучки молодых людей, но даже и у них в глазах то и дело мелькали искорки восхищения, то ли свободой выражать свои эмоции, то ли просто молодостью лиц, уже в таком раннем возрасте проявивших себя на ниве службы Отечеству. Были и другие, представленные к наградам. Не примкнув ни к одной из кучек, они с любопытством озирались на окружавшее великолепие русского зодчества.
Среди этой разношерстной толпы, тихо и скромно притулился на скамейке обтянутой черно-оранжевой тканью под золотой надписью венчавшей подвиги 22-й легкой конно-артиллерийской батареи, еще довольно молодой человек, одетый в гражданский костюм темно-песочного цвета.
Он сидел один, и, кажется, нисколько не тяготился данным обстоятельством. Складывалось впечатление, что находиться в гордом одиночестве, для него привычное состояние.
Ровно в 14.00 парадные двери, в три человеческих роста сплошь покрытые затейливым орнаментом из сусального золота, медленно растворились и под звуки государственного гимна быстрой походкой в зал вошел нынешний правитель России – Афанасьев Валерий Васильевич в сопровождении церемониальной группы. Лауреаты Быстро выстроились в длинную, но нестройную шеренгу и Глава Высшего Военного Совета терпеливо обошел всех, попутно пожимая руки. Затем все стали рассаживаться на приготовленные заранее стулья. Награждение порядком затянулось, потому, как каждый из награжденных после вручения ему положенной награды считал себя обязанным сказать хоть несколько благодарственных слов в ответ.
Молодой человек, до этого одиноко сидевший на скамейке у стены, сейчас находился в самом дальнем ряду, скрестив на груди руки и казалось, что он не видит и не слышит ничего вокруг, погруженный в свои мысли. Впрочем, так оно и было. Церемония уже подходила к концу, когда распорядитель назвал его имя и фамилию. Он уже много лет не слышал со стороны, как его зовут по настоящему, поэтому не сразу отреагировал на слова церемониймейстера. И лишь только увидев, как из передних рядов начали на него оглядываться, понял, что произнесли его настоящее, а не вымышленное, в целях конспирации, имя. Хотя, если быть до конца правдивым, то и вымышленное имя было вымышленным не до конца и в какой-то степени тоже принадлежало ему. Человек порой и сам не знает, с каким именем может проснуться завтра, а уж тем более не знают этого люди, связавшие свою судьбу с разведкой – внешней разведкой. Он поднялся во весь свой немалый рост и как-то неловко и застенчиво, будто извиняясь за допущенную оплошность стал пробираться сквозь ряды к месту вручения награды. Подойдя к Верховному, он хотел было по устоявшейся годами привычке вскинуть руку к козырьку, но вовремя спохватился, вспомнив, что он не в военной форме, а в гражданском костюме. Коренастый Верховный был почти что на целую голову ниже награждаемого, но пожатие его крепкой и удивительно мозолистой руки приятно удивило молодого человека, никак не ожидавшего, что правитель может и не быть обладателем холеной длани. Афанасьев, улыбаясь, с интересом взглянул на награждаемого и после крепкого рукопожатия оглянулся назад, где расторопный помощник уже подавал коробочку с наградой и наградное удостоверение. Взяв коробочку из рук помощника, Афанасьев раскрыл ее и достал оттуда ярко блеснувшую капельку Золотой Звезды Героя России на трехцветной муаровой колодке. Найдя на пиджаке награждаемого, заранее сделанную дырочку, он, привстав слегка на цыпочки, начал привинчивать награду. А церемониймейстер в это время вещал:
– За мужество и героизм, проявленные при выполнении особого задания, званием Героя России с вручением медали Золотая Звезда Героя России награждается подполковник службы внешней разведки Семен Платонович Забережный.
Когда Валерий Васильевич закончил манипуляции с соединительным кольцом на обратной стороне пиджака и повернулся назад, чтобы передать коробочку и наградное удостоверение, ему в голову пришла неожиданная мысль и он, поманив незаметно пальцем Семена, прошептал ему еле слышно на ухо:
– Ты, сынок, подожди и пока никуда не уходи.
Тот в ответ лишь молча и тоже почти незаметно для окружающих кивнул, принимая предложение. После того, как награда была прикреплена к своему законному месту, Семен в свою очередь подошел к микрофону, чтобы сказать подобающие слова благодарности:
– Простите, – начал он неожиданно для всех, – я не умею говорить цветастые и длинные фразы, так как привык формулировать информацию в сжатом виде, акцентируя внимание на главном. Привычка любого нелегала. Поэтому скажу коротко. Я горжусь полученной наградой и одновременно сожалею, что получаю ее в одиночестве. Рядом со мной нет моих товарищей, которые бились со мной на тайном фронте все эти годы бок о бок и которые достойны награды куда более меня. Рискуя своими жизнями, они обеспечили мне благополучное возвращение, оставаясь там, где им каждый день грозит смерть. И вот я здесь, а они там. И сердце мое от этого наполовину здесь, а наполовину там. Вот, как-то так.
В зале дружно захлопали. Все присутствующие на церемонии очень хорошо поняли и восприняли слова этого высокого и несколько нескладного еще молодого по сути человека. Поняли, потому что знали цену произнесенным словам. И еще потому, что здесь в зале собрались не только профессионалы своего дела, но и люди, познавшие на себе значение терминов – честь и долг перед Родиной. Сзади тихонько подошел расчувствовавшийся Афанасьев, и аккуратно подцепив Забережного за край рукава, отвел в сторону церемониальной группы. На этом торжества награждения и завершились. По понятным причинам, общего фото после церемонии не было. Награжденные орденами и медалями гуськом потянулись к выходу, кивая на прощанье главе государства. Тот улыбался и кивал в ответ. Когда приглашенные удалились, Валерий Васильевич подозвал к себе главного распорядителя протокольной службы – седого и увенчанного старомодными бакенбардами, но прямого, как циркуль старца, видевшего на своем веку, кажется, не только всех президентов, но даже и генеральных секретарей:
– Родион Анисимович, голубчик, не сочтите за труд, распорядитесь организовать для меня и товарища Забережного чайку. Или может чего покрепче? – обратился он с последней фразой к Семену.
– Чайку-чайку, – смущенно закивал тот, розовея щеками.
– Где прикажете накрыть? – с достоинством поинтересовался Родион Анисимович, которому позавидовал бы сам дворецкий Бэримор из знаменитого детектива.
– Да хоть бы в Екатерининском зале, – ни секунды не задумываясь, ответил Афанасьев.
– Будет исполнено, – величаво склонил голову протокольный динозавр.
– Вот и славно, а мы пока пойдем с Семеном Платоновичем не торопясь, путь ведь не близок. – И уже обращаясь к Семену, произнес по-отечески. – Ты, сынок вряд ли был здесь когда, вот я и побуду немного твоим экскурсоводом. Ничего, что я тебя «сынком» зову?
– Конечно, ничего, – вновь зарделся Семен, не привыкший к такому обращению со стороны представителя высшего генералитета, а тут почитай сам правитель России.
– Ну, тогда пойдем, – просто сказал диктатор, и опять подцепив Забережного за рукав, потянул за собой.
И они пошли. Вся свита Верховного мигом рассосалась, как будто их смело неизвестно откуда взявшимся веником, лишь вдалеке маячила фигура Коржика с неизменной своей ношей. Дорога до Екатерининского зала оказалась неблизкой. Прежде чем оказаться на месте, им пришлось пересечь всю громаду Георгиевского зала. Потом они очутились в Александровском. Затем пересекли весь Андреевский зал, который служил когда-то тронным залом, о чем свидетельствовали три царских креслица на возвышении – наследие последнего императора. И наконец, Кавалергардский зал – не столь пышный, как предыдущие палаты, но тоже немаленький по размеру. На всем пути неспешного следования Валерий Васильевич, как мог, в силу своей осведомленности делал пояснения по поводу назначения того или иного зала, истории его создания и предназначения. Так, неспешно они и добрели до конечной точки своего маршрута. Екатерининский зал тоже был немалого размера, но имел свою особенность. Он, в отличие от всех остальных был, как бы незримо разделен на официальную и неофициальную части. Бо́льшую часть официальной половины занимал громадный стол для проведения всякого рода заседаний и переговоров. Количество стульев вокруг стола и возле стен, говорило, что зал способен был принять изрядное число собеседников. Вторая половина зала имела менее официальный вид. Всю площадь этой части занимали всего-навсего два белых кресла и небольшой круглый столик на толстой витой позолоченной ножке.
– Присаживайся, сынок, – указал Афанасьев на одно из кресел.
Не успели они разместиться, как на жостовских подносах им принесли не только заказанный чай, но и целую горку разнообразнейших фруктов, печений и пирожных. И все это съестное изобилие еле уместилось на поверхности маленького столика. В отличие от Афанасьева, привычно расположившегося в своем кресле, Семен сидел довольно скованно, чинно сложив руки на коленях. Заметив неловкость собеседника, Валерий Васильевич, решил его подбодрить:
– Ты не стесняйся, Семен, накладывай сахару, бери фрукты. Ты не просто гость у старого генерала, ты герой, вернувшийся с войны в дом, где тебя ждали и любят.
– Да я не стесняюсь, просто неловко первому начинать. Вы уж начните, а я за вами, – расхрабрился подполковник.
– Идет, – весело ответил на это предложение диктатор и ухватил гроздь винограда с крупными налитыми сладким соком ягодами. – Знаешь, Семен, зачем я тебя пригласил на беседу?
– Зачем? – повторил за генералом вопрос Забережный, размешивая серебряной ложечкой сахар в стакане.
– Мне когда принесли на подпись представление на награждение, то в сопроводительном письме указали, за что СВР ходатайствует тебя удостоить звания Героя. Так, коротенько, самую суть. А я когда читал те сухие строки, то все время думал: как и что подвигло этого совсем еще юного человека, только вступившего на жизненный путь, расстаться с родными, близкими и на целых двадцать лет уйти за линию невидимого фронта? Я, проживший, шестьдесят пять лет, первый раз вижу и общаюсь с человеком, имеющим такой опыт. Все мы помним легендарного Штирлица с его более чем двадцатилетней эпопеей нелегальной работы, но то был киношный, да еще к тому же собирательный образ, а тут я могу напрямую пообщаться с тем, о ком через многие годы тоже снимут какой-нибудь сериал. Только вот прототип будет настоящий, а не выдуманный.
– Если честно сказать, то стезю эту мне помог выбрать дед, – произнес тихим голосом Семен и как-то враз осунулся.
– Ага! – не удержал восклицания Афанасьев. – Дай-ка я угадаю! Наверное, он сам был военным или разведчиком?
– Не угадали, товарищ Глава Военного Совета, – совсем уж поникшим голосом возразил Семен. – Не был он ни военным, ни разведчиком. Звали моего деда Олэсь Пляшкевич и был он матерым «бандеровцем»27, чудом избежавшим петли за свои злодеяния.
– Да ты что?! – выпучил глаза Валерий Васильевич.
– Да, – кивнул головой Забережный. – Все так и было. Несмотря на свою молодость, а ему к весне 45-го всего-то исполнилось двадцать лет, он уже успел «отличиться», как в Белоруссии, воюя с партизанами, так впоследствии у себя на малой родине – в Закарпатье.
– Лютовал?
– Еще как лютовал. Но он был не просто жесток до потери человеческого облика, но еще и хитер, а потому старался никогда не оставлять в живых свидетелей своих злодеяний. Поэтому когда его уже в 48-м прихватили в одном из «схронов» на Западной Украине, то прямых доказательств его участия в кровавых акциях так и не сумели найти, как ни старались. Но все равно влепили «десятку». А немного погодя после смерти Сталина, было это уже в 54-м, таких как он, начали освобождать потихоньку. Освободили и его. По известной причине, жить в родных местах он не стал, а собрал свои нехитрые пожитки (лютовал не ради барахла, а по причине животной ненависти ко всему советскому), да и завербовался на Донбасс, отстраивать порушенное народное хозяйство за годы войны. Там и познакомился с моей бабкой – Оксаной Евтихьевной. Естественно, о своих «подвигах» рассказывать ей не стал. Да и никому никогда не рассказывал кроме меня. И то, только на смертном одре. Поселились они в Макеевке, где дед стал шахтером, а уже в 60-м у них родилась моя мать – Наталья Олесьевна. Бабка так и умерла в 95-м, твердо убежденная, что ее Олэсь отсидел в ГУЛАГе неповинно. Дед-то, в последствие, был даже «ударником коммунистического труда». Почетные грамоты имел от шахтоуправления и многочисленные поощрения, как будто и не было за ним никаких вин. Так что я с одной стороны по роду «бандеровец», но с другой стороны донецкий шахтер.
– Да-а, – глубокомысленно протянул Афанасьев, забыв, что держит в руках виноград. – До чего же порой бывают извилистыми пути человеческие. А как же дед помог-то тебе с выбором профессии? – не удержался от любопытства Верховный.
– Дед-то хоть и был на хорошем счету у, все простившей советской власти, а все ж таки не имел душевного покоя, всегда с особой тревогой следя за публичными процессами над «бандеровцеми» и «власовцами»28 часто показываемыми в то время по телевизору. Но еще большую тревогу начал испытывать, когда после крушения Советского Союза вновь начала поднимать голову гидра неонацизма со своими факельными шествиями и угрозами расправ с инородцами и «москалями». Я-то в 96-м уже юношей был, когда дед почувствовал приближение смерти. Тут-то он мне и открылся. Мне одному. А перед самой смертью позвал меня и сказал: «Тяжко мне умирать, внучек, ибо грех кровавый на мне лежит неискупимой ношей. И чую я, что кару на том свете получу за свои злодейства тяжкую. Я однажды в ранней юности, вот как у тебя, свернул не на ту дорожку, поэтому завещаю тебе, смотри не ошибись, как я. Сейчас, находясь пред вратами Геенны огненной понимать начал, что Россия во всем была права. И в правоте своей она еще воспрянет, как птица Феникс. Держись России и тем самым, может быть, облегчишь мои вечные муки за чертогом зря прожитой жизни». Я навсегда запомнил эти его слова, сказанные перед кончиной. В 98-м подал документы в Харьковский Политехнический Институт на закрытый факультет информационных технологий и методики криптошифрования. И сразу после этого пришел в российское консульство в Харькове, чтобы предложить себя в качестве разведчика-нелегала. Всё рассказал тем, кто меня выслушал там. Ничего не утаил. И даже про деда. Мне поверили и приняли. А дальше все разворачивалось на моих глазах, и я с ужасом наблюдал, как Украина все больше и больше скатывается к нацизму в самых его извращенных формах. К 2019-му году я уже занимал должность старшего шифровальщика Генштаба ВСУ. Вот, собственно, и все.
– Да-а, – опять задумчиво протянул Афанасьев, позабыв и о винограде в своих руках и о уже порядком остывшем чае. – Что я могу тебе на это сказать, сынок? Конечно, дед твой был изрядным злодеем, но мне показалось, что даже и у него, где-то в самом дальнем уголке души оставался, может быть, последний проблеск совести. И возможно когда-нибудь Бог в своей неизбывной любви к людям, простит и отпустит на покой его заблудшую в потемках душу. Еще кому-нибудь рассказывал об этом?
– Нет, – мотнул головой Забережный, – только когда вербовался рассказал.
– Это хорошо, потому что нельзя на душе долго носить такой тяжелый камень, – подбодрил Валерий Васильевич Семена.
– Товарищ, Глава…, – начал было Забережный, но Афанасьев его остановил.
– Без чинов.
– Хорошо. Валерий Васильевич, а можно задать вопрос?
– Давай. Не стесняйся.
– Только прошу вас понять меня правильно…
– Не боись. Пойму как-нибудь, – улыбнулся, как старый дедок, снисходительно наблюдающий за проделками внука-сорванца, Афанасьев.
– Что будет дальше? Я имею в виду, что будет дальше со всеми нами? С Россией, Украиной? Вот мы сейчас отодвинули их слегка от границ моей Родины – Донбасса. А что дальше? Они ведь не успокоятся. Сейчас передохнут, наберутся силенок и опять ринутся убивать моих земляков. Неужели мы не станем заканчивать начатое дело?
– Я, конечно, мог бы отделаться от твоих вопросов ничего не значащими общими фразами, но не стану этого делать. Ты со мной был откровенен, и я отплачу тебе той же монетой. Да, помножив на ноль военное руководство страны процветающего нацизма, мы всего лишь получили краткую передышку перед решающей схваткой, которая будет неизбежна, так или иначе. Нелюди отступили от растерзанного и истекающего кровью Донбасса, скуля и зализывая глубокие раны. Как генерал и бывший начальник Генерального Штаба я этим очень доволен. Однако с некоторых пор я еще и глава государства, а значит, угол зрения на происходящее вокруг у меня несколько расширился. И я сейчас, в каком-то смысле напоминаю твоего деда, когда он стоял на распутье, принимая решение какую из сторон занять. Как военный человек, я мог бы запросто, руководствуясь чувством праведной мести отдать приказ о тотальной зачистке всего и вся на той земле, и тем самым невольно скопировал бы поведение твоего деда, ненависть которого ко всему, что не вписывалось в его рамки о справедливости, затопило его разум. Но я не желаю повторять его печальный жизненный опыт, о котором он, в конце концов, пожалел на исходе своего бренного существования. Я – руководитель огромной державы, и с высоты моего положения я вижу, что соседняя с нами страна – больна. И не просто больна, а больна безумием. И это при всем при том, что эта страна населена нашими родственниками, хоть и не признающими с нами родства. Но, как говорится, братьев и сестер не выбирают. Что делать в таком случае? Если мы попытаемся излечить эту страну, то она просто кинется на нас с ножом, в своем очередном припадке безумия. Да, мы во много раз сильнее ее, и тогда в порядке самозащиты, мы будем вынуждены просто убить своего родственника и соседа. Станет ли нам от этого легче? Не знаю. Ведь тогда погибнут многие наши родственники одурманенные тридцатилетней пропагандой. И как тогда мне самому смотреть в глаза нашим людям, тем, у кого там погибнут родичи и друзья?
– Но что же тогда делать? – невольно вырвалось у Семена, вцепившегося пальцами рук в подлокотники кресла.
– Тебе может быть будет неприятно это слышать, тем более от меня, – положил, наконец, измученную виноградную гроздь в тарелку Афанасьев и сцепил пальцы рук, – но я все же рискну навлечь на себя твой праведный гнев.
Забережный попытался красноречивыми жестами опровергнуть предположение Верховного, но тот только отмахнулся «дескать, ладно, я все понимаю».
– Мы с тобой военные люди, поэтому не понаслышке можем представить себе, как могла бы развернуться военная операция против нынешнего киевского режима. В открытом бою мы перемелем все воинство «нэзалэжной» за пару дней. А дальше как? Нацбаты засядут в города и по примеру «бармалеев» с Ближнего Востока. Прикроются мирными гражданами. Действовать как американцы в Ираке, нанося ковровые бомбежки по городам, мы не можем. Ведь наша задача – не тотальное уничтожение всего и вся. Как ни крути, а там все же близкие для нас люди, хоть и ушибленные на всю голову. Значит, придется охватывать в кольца целые агломерации – Киев, Харьков, Одессу и прочие. Я уж молчу о том, что нам при нашей численности Вооруженных Сил в районе миллиона человек на это дело попросту не хватит людских ресурсов. Но даже если бы и хватило, то, что дальше? Они запрутся в городах, прикрываясь мирным населением. И как нам их оттуда выкуривать?
– Отрезать от снабжения? – робко предположил Семен, нутром чувствуя, что это тоже непригодный вариант.
– Ну, предположим, что отрежем – свет, газ, воду. Кто в этом случае первыми начнет умирать от голода и жажды? Конечно же, мирное население, потому что эти упыри отнимут у них последнюю корку хлеба, чтобы хоть еще на сутки продлить свое существование. И потом, знаешь, сомнительные лавры Алоизыча, душившего Ленинград голодом, меня никак не прельщают.
– Значит, выхода нет? – упавшим голосом прошелестел Семен.
– Выход есть всегда, – наставительно произнес Афанасьев. – Просто он не там, где ты его себе представляешь..
– А где? – с ноткой надежды спросил молодой подполковник.
– Уничтожив, с твоей помощью, всю военную верхушку человеконенавистнического режима, мы, тем самым послали ему, да и всему западному миру, четкие сигналы. Первый сигнал – мы все видим, все знаем и от наших ракет им никуда не спрятаться. Второй сигнал – мы показали всему так называемому «цивилизованному Западу», что плевать хотели на их «красные линии» и при случае нас не остановят никакие санкции от того, чтобы это повторить, но уже в куда большем масштабе.
– Значит, никакого наступления не будет? – разочаровался Забережный.
– Будет. Обязательно будет, но только не из вне, а изнутри. Украина, как больной человек, либо исцелится, либо умрет. Эту дилемму она должна решить сама. Наша задача сейчас заключается в создании условий для действительно народного восстания. Мы сейчас обрубаем все экономические связи с преступным режимом. В медицине это называется «лечебное голодание». Посмотрим, сколько он протянет без наших поставок, буквально во всех отраслях. По нашим подсчетам, времени понадобится не так уж и много – год-полтора. А когда экономика окончательно посыплется, от эмбарго и некомпетентного управления, народ сам захочет смести этих «слуг народа». И тогда на сцену выйдем мы, но уже не как оккупанты, а как настоящие освободители.
– Европа не даст пропасть режиму, – сразу поскучнел Семен. – Они с удовольствием возьмут Украину на свой кошт.
– А вот тут ты не прав, Семен. Украина Западу нужна исключительно, как постоянный раздражитель России. И они не собираются взращивать для себя конкурента, хватит им и одного Китая. Поэтому денег на вооружения войну они дадут. Я даже не сомневаюсь в этом, а вот на экономическое развитие – никогда. Я не такой уж и большой знаток макроэкономических процессов, но даже мне, человеку несведущему в этих делах, видно, что ни Европе, ни Штатам не потянуть такой ноши, ибо сами они находятся в жесточайшем кризисе, который вот-вот обернется для них катастрофой. В 80-х годах они уже стояли на краю пропасти, и только чудо в лице гибели Советского Союза смогло на несколько десятилетий отодвинуть срок Апокалипсиса за счет его разграбления. Сейчас мы не дадим им этого шанса. Наша задача сейчас – продержаться как можно дольше от ввязывания, в какие либо дополнительные драчки. Хотя бы на год, а лучше на два.
– Вы думаете, что этого времени хватит, чтобы окрепнуть перед будущими сражениями, – недоумевающе спросил Семен.
– А никаких сражений и не будет, поверь мне. Я тебе даже приоткрою страшную тайну. Через год, максимум через два, нам уже будет не страшен никакой удар со стороны противника, даже ядерный. А знаешь почему?
– Почему? – с придыханием повторил Семен за Афанасьевым вопрос, округлив глаза, как ребенок, слушающий страшную, но ужасно интересную сказку.
– Потому что никакого ядерного удара не будет В прин-ци-пе, – произнес по слогам последнюю фразу Валерий Васильевич. – А о деталях не спрашивай, ибо это военная тайна, о которой знают всего с десяток людей.
– Да, вы товарищ Верховный правы, а я – дурак, – с горечью констатировал Семен.
– Ты не дурак, Семен, иначе бы не продержался двадцать с лишним лет в змеином логове, – утешил его, как мог генерал. – Просто в силу разности занимаемых нами положений у нас с тобой разные масштабы видения ситуации. Ты в своих анализах опираешься исключительно на собственный интеллект и связанную с ним аналитику, а у меня целый штат специалистов работает над этим. Вот когда станешь большим генералом, то и у тебя изменится видение мира. Кстати, если не секрет, то какие у тебя планы на будущее?
– Дмитрий Аркадьевич, предложил мне интересную работу в специализированном центре по разработке и применению новых алгоритмов квантового шифрования информации на основе кубитной архитектуры процессов. Работа, как раз по моей специальности, ведь я не только разведчик, но еще и математик.
– Замечательно! – расцвел улыбкой Афанасьев и тут же притушил ее, как бы извиняясь за то, что не поинтересовался об этом ранее. – А твои родные и близкие? Где они? Что с ними?
– Из всех родных и близких у меня только мама. Отца завалило в шахте, когда мне еще не было и четырех лет. Я смутно помню его. А маму мне помогли вывезти из Макеевки еще в 14-м, как только начались все эти безобразия. Перед переправой сюда залегендировали её смерть в результате обстрела, чтобы не возникло никаких вопросов. Она сейчас здесь, со мной проживает в своей двухкомнатной квартире – недалеко от Шаболовки. Опять же спасибо товарищу Барышеву, что помог с приобретением жилья. Сам же я ещё семьей не обзавелся. Пока был на той стороне, не хотел подвергать риску свою будущую жену и детей. Да и кандидатуры подходящей не было. Вот, может быть, здесь, кого найду.
