Юрий Витальевич Яньшин
Предтечи будущих побед
– То-то же! Я тебя отучу тестю возражать, – хихикнул он, доставая большую и пузатую бутылку, своей формой похожую на чернильницу. Бутылка была уже слегка почата. – Вот, херес Versos урожая 1891 года. Я пробовал – вещь недурственная. На, держи, – протянул он ее Петру, а сам полез в нижний ярус бара, где стояли рюмки и фужеры.
Достал три штуки, а затем еще одну, бережно прикрыл дверцу и направился к дивану, где Вальронд уже кряхтел, пытаясь пальцами вытащить глубоко засевшую в горлышко бутылки деревянную пробку.
– Доча, – обратился диктатор к Насте, – кликни там Пашу. Все ж тоже не чужой человек.
Она молча кивнула и тут же упорхнула из кабинета. Уже через полминуты она тащила за рукав слегка упиравшегося Завьялова.
– Заходи-заходи, Паш! – сделал пригашающий жест Валерий Васильевич. – Не чинись. Не чужой ведь.
Пальцы Петра, то ли с непривычки, то ли от волнения все время соскальзывали. На помощь ему тут же пришла учительница младших классов. Она молча взяла бутылку из его рук, и запросто сунув себе в рот, зубами вытащила проблемную пробку. Впервые наблюдая такое действо, мужчины только понимающе переглянулись.
– Что смотрите?! Удивительно, да?! – смеясь, произнесла она, наблюдая озадаченные физиономии.
– Это что такое было!? Ты где этому научилась?! – первым пришел в себя отец, стыдясь за поведение Насти.
– Все нормально, пап! Твоя школа, – нисколько не смутилась она.
– Что значит, моя школа?! Изволь объясниться, – начал наливаться кровью Афанасьев-старший.
– Ты сам всегда так раньше делал после второй или третьей бутылки в компании сослуживцев.
– Что за чушь ты мелешь, Настька?! – слегка опешил диктатор.
– Да, было-было, – весело отмахнулась она от отца готового уже лопнуть от негодования, – особенно после окончания очередных маневров. А после таких посиделок мы тебя с Юлькой – соплюхи, до дома на себе волокли.
– Да? Не припоминаю такого, – как-то сразу сдулся отец и не желая больше раскрывать маленькие семейные тайны из прошлого, решил резко сменить тему. – Ну, что же мы стоим-то? Давайте, Петя, Паша, разливайте по маленькой.
Вальронд, дабы сгладить неловкий момент, рьяно кинулся разливать вино по маленьким стопкам. Павел заботливо подставлял рюмки под золотистую струю. Садиться не стали. Когда вино было уже разлито, Афанасьев подбоченись, решил сказать свое напутственное слово:
– Я, учить вас уму разуму не собираюсь, потому как вы и сами люди уже взрослые и самостоятельные, но как старший по возрасту, званию и положению объявляю вам свою непреклонную волю! Скажу просто и без затей: постарайтесь прожить свою жизнь более счастливо, чем мы, за себя и за нас. Горько! – зычным голосом провозгласил он и, чокнувшись с дочерью, Павлом и зятем (теперь уже почти совсем зятем) стопками, резво опрокинул в себя испанское чудо виноделия.
– Ой, пап, а не рано ли «горько» кричать?! – зарделась вдруг Настя.
– В щечку можно, – подбодрил ее папаша, – тоже слегка краснея, но не от смущения, а от бодрящего напитка. – Давайте-давайте, а я на вас полюбуюсь.
«Молодые», явно стесняясь присутствия Завьялова и всемогущего отца и тестя, робко мазнули друг друга губами по щекам.
– А теперь, дорогие мои, давайте присядем, да потолкуем по душам. Пал Геннадич, Настюха, берите стулья и присаживайтесь рядом.
Когда все расселись, он опять кивнул Вальронду, чтобы тот заново разлил по второй, а сам продолжил, как бы рассуждая вслух и одновременно интересуясь дальнейшими шагами влюбленных:
– Это все, конечно, хорошо и даже замечательно. Два любящих сердца хороших людей встретились и решили идти далее по жизни вместе. Романтика? Да, романтика. Но после нее начнется обыденность. Кстати, вам на какое число назначено бракосочетание?
– На тридцатое августа, – поспешила ответить Настя.
– Это какой день недели будет, – задал уточняющий вопрос отец.
– Суббота45, пап.
– Ага, – взял информацию на заметку Афанасьев. – А где и как думаете гулять свадьбу.
Настя опять хотела вылезти со своим мнением, но отец сделал ей воспрещающий жест:
– Твои соображения, Петр. И вообще, не давай жене выскакивать наперед себя. Будь мужчиной, а то знаю я этих женщин, так и норовят взять бразды семейного правления в свои руки. Смотри, наплачешься потом.
Настя фыркнула на эту тираду, недовольно поджав губы, но благоразумно промолчала. Павел был похож на Будду, пребывающего в дзене.
– Мы пока ехали сюда из города, то немного говорили об этом, – рассудительно начал Вальронд, согревая в руках наполненную почти до краев стопку.
– И? – выгнул бровь Валерий Васильевич.
– Нам уже, как вы сами заметили, далеко не восемнадцать лет. У обоих это уже второй брак. Родственников у меня – только отец. Мама умерла десять лет назад. Друзей из бывших сослуживцев не созовешь, раскидало их по всему свету. Разве, что из нынешних? Можно позвать всех сменщиков. Ты, Паш, как? Не возражаешь?
Завьялов кивнул и улыбнулся застенчив. А Петр продолжил:
– Настя вот тоже говорит, что у вас с родственниками небогато. Может из Настиных подруг кто сможет? – кинул, он вопрошающий взгляд на нее, но та только отрицательно замотала головой. – Поэтому, мы думаем, просто посидеть где-нибудь в кругу семьи.
– Ну да, ну да, – покивал головой диктатор, соглашаясь с суждениями Петра. – Да вот хоть и у нас тут посидеть. В нашей столовой. Милое дело.
– А маму с Юлей будем приглашать? – вдруг резко оробела Настя, по-собачьи заглядывая отцу в глаза.
Афанасьев недовольный тем, что их семейный разлад невольно стал достоянием людей из служебного окружения, подергал носом, как всегда делал в затруднительных обстоятельствах. Хотя, если вдуматься, то какой он теперь посторонний? Он теперь полноправный член их невеликой семьи, а значит, никаких табу по этому поводу не должно быть. Павел тоже не выглядел чужим в этой семье, но сохранял, при этой полную невозмутимость и отстраненность на лице. Поглядел опять на Вальронда и тот сделал понимающее лицо, давая понять, что находится в курсе событий. Нужно было что-то отвечать, поэтому, выдержав недолгую паузу, он произнес глуховатым голосом, не поднимая глаз на собеседников:
– Это твоя свадьба Анастасия, поэтому ты вправе приглашать кого угодно. Впрочем, я считаю, что приглашение матери и сестре необходимо послать, а уж как они это воспримут, пусть будет их сугубо личным делом. Кстати, вы с Костей-то говорили по поводу развития ваших отношений?
– Он был в курсе наших отношений еще до того, как об этом узнал ты сам, – ответила Настя, тоже не поднимая глаз.
– Вот даже как? И какова была его реакция? – удивился отец процессам, протекавшим мимо его внимания.
– Отца своего он не знал, вернее не помнит его, ведь Леонид ушел, когда ему едва исполнился год, поэтому эта новость не всколыхнула его сыновних чувств к бывшему отцу. Мальчик – продукт своей эпохи, и вследствие этого у него достаточно свободные взгляды на институт семьи, – витиевато пояснила дочь настроения сына.
– А как у него складываются отношения с тобой Петр? – спросил Афанасьев жениха. – А то я с этой работой совсем отстал от внутрисемейных новостей, – пояснил он свой вопрос.
– Нормально складываются, – лаконично ответил он, пожимая плечами, но чувствуя, что краткий ответ не совсем удовлетворит вопрошающего, добавил, – очень даже неплохо. Мы с ним беседовали несколько раз, правда, на отвлеченные темы, но все равно я не почувствовал никакой скрытой неприязни в мой адрес. Готовясь поступать в вуз, он даже как-то пару раз брал у меня консультации по английскому языку.
– Ты хорошо владеешь английским? – с неподдельным интересом вопросил Афанасьев.
– В нашей семье из поколения в поколение существует традиция хорошего знания языка прародины, – уклончиво удовлетворил любопытство тестя Петр.
– И каков уровень твоих познаний, если не секрет? – не унимался Валерий Васильевич к вящему недоумению со стороны дочери.
– Профессиональный, – скромно потупился Вальронд.
– Отлично! – обрадовался Афанасьев. А затем, наблюдая удивление со стороны Насти и Павла, пояснил. – Тут за мной переводчика закрепили недавно молодого. Видать, только что выпустили из вуза. Хоть парнишка и старается, а я-то нутром чую, что сглаживает углы, не точно переводя сказанное. Сам-то хоть маленько и балакаю по-аглицки, во всяком случае, кое-как могу объясниться со своим пиндосовским коллегой – Милли на сугубо военную тематику, а все же профессионализма не хватает, да и практики то подходящей не было. Так что, буду привлекать тебя время от времени. Не возражаешь?
– Помогу, чем смогу, – развел тот руками, опять заливаясь краской смущения.
– Тогда предлагаю выпить по этому поводу, а то вино прокиснет, – пошутил Валерий Васильевич, поднимая стопку.
Чокнулись, но вставать не стали. Выпили. На этот раз Афанасьев ухватил из розетки кузнецовского фарфора ломтик лимона и с удовольствием, почти не морщась, зажевал его, покряхтывая и жмурясь от явного удовольствия. Его примеру последовал Вальронд и Завьялов. Настя же, вцепившись зубками в мягкую и спелую грушу, откусывала от нее крупные куски, хрумкая с аппетитом.
– Хороша, зараза, – произнес Афанасьев, заканчивая жевать лимон. – Давай, Петруша, разливай остатнее – не хорошо так-то оставлять начатое дело, – подмигнул он зятю, изрядно повеселевшим глазом.
Петр Михайлович, не стряпая излишне, подчинился Верховному командованию, разливая почти до краев последнее содержимое экзотической бутылки.
– Ой, пап, не многовато ли будет? Ведь уже по третьей пьем, – вдруг забеспокоилась дочка, с немым укором оглядывая своих мужчин.
– Я свою норму знаю, – важно ответил диктатор совершенно трезвым голосом. – И не то, и не столько пили в свое время.
– Так это когда было-то? – попробовала она урезонить не в меру разошедшегося по ее мнению отца.
– Ша, дочка. Помолчи чуток. Дай отцу в кои-то веки расслабиться, – оборвал он ее, игнорируя робкие протесты. – Мужем командуй, если он тебе позволит, а меня уже поздно перевоспитывать.
– Ладно. Всё. Молчу, – махнула она рукой, не желая вступать в дальнейшие пререкания.
Вальронд на этот диалог только молча крутил головой, не зная, на чью сторону становиться, но по размышлении все же решил воздержаться от высказываний. Завьялов при этом, лишь чуть-чуть улыбнулся краешком губ.
– Так, – взял в руку очередную стопку Афанасьев, – почти все вопросы решили за исключением одного.
– Какого!? – вскинулась Настя, гадая, куда на этот раз повернет беседа.
– Какого-какого!? – передразнил ее отец. – А вот такого. Где вы, молодежь, обитать собираетесь?
– Мы уже думали об этом, – сразу нашелся Петр Михайлович.
– И что же вы надумали?
– У меня в Басманном полнометражная однушка и еще от деда с бабкой в Марьиной Роще двухкомнатная квартира стоит закрытая, вот уже несколько лет. Можно будет их объединить и получится неплохой вариант с трехкомнатной квартирой.
– А если немного доплатить, деньги есть, то можно подобрать что-нибудь даже поближе к центру, – со знанием дела решил вставить слово Павел.
Настя с явным одобрением кивала головой. Сразу было видно, что они уже обговаривали этот вопрос.
– Съезжать, значит, собираешься? – сразу поскучнел Афанасьев, глядя на Настю.
– Пап, а разве не ты говорил, что жена должна всюду следовать за своим мужем?
– Я говорил?
– Да, когда мама не хотела ехать вместе с тобой в Благовещенск.
– Гмм, – промычал он, не находясь с ответом, но думал недолго. – Это когда было-то? Да и выбора тогда особого не было. А сейчас и выбор имеется и возможности.
– Ну, что ты такое говоришь, пап?
– А что такого я говорю? – не понял отец. – По-моему вполне разумные вещи. А с Костей как быть, вы подумали? Его тоже, стало быть, с собой заберете? – ухватился Афанасьев, как ему показалось за удачный повод изменить не им принятое решение.
– Пап, не забывай, что он сейчас поступит в училище и будет находиться на казарменном положении пять лет.
– Вот именно. И куда он будет приходить в увольнительные? В совершенно чужую для него квартиру? Так что ли? – начал было закипать Афанасьев.
– Ну, что ты, в самом деле, так разнервничался? – заметила Настя трясущиеся от обиды губы отца. – Он уже взрослый и вполне самостоятельный человек. У него, между прочим, и девушка уже имеется. Почти год встречаются. Поэтому ему виднее, куда и как приходить в увольнительные.
– Как это, девушка?! – опять изумился Афанасьев своему незнанию, а вернее отстраненности от семейной жизни.
– Вот так. Парню-то уже семнадцать! – решила закрепить успех в споре дочурка-негодница. – Не успеешь оглянуться, как и он женится.
– Значит, все-таки, оставляете меня одного? – с обреченностью в голосе произнес он, опрокидывая в рот последнюю порцию хереса, не дожидаясь остальных.
– Вот опять ты завел заупокойную! – всплеснула руками Настя. – Никто никого не оставляет. Во-первых, удастся или не удастся объединить квартиры, это еще бабушка надвое сказала. Во-вторых, даже если это и случится, то нескоро. В- третьих, мы же не на Марс улетаем с билетом в один конец! А с твоей работой, я тебя и так вижу больше по телевизору, чем наяву. Вон, ты даже и сам не знаешь, что в доме у тебя происходит. А в-четвертых, – продолжала она, словно вбивая аргументы гвоздями, – мы всегда можем собираться вместе на выходных. Правда, Петя?
– Конечно-конечно, – быстро закивал Вальронд, полностью соглашаясь с мнением невесты и не зная, куда девать свою наполненную до краев стопку – ставить на стол уже нельзя, ибо запрещают правила этикета, а пить в одиночестве, вроде, как и неприлично.
– Так что, если не возражаешь, то мы пока поживем здесь, – закончила она на торжествующей ноте.
– Разумеется, не возражаю! – сразу повеселел Валерий Васильевич. – Какие могут быть вопросы?!
– Вот и договорились, – как бы подвела черту под непростым разговором Настя. Затем, видя затруднения Петра, чокнулась с ним и с Павлом и залпом, по-гусарски опорожнила содержимое своей рюмки. Вальронд поспешил сделать тоже самое. – Кстати, пап, а почему бы тебе и самому не познакомиться с какой-нибудь хорошей и скромной женщиной? Ты ведь не такой уж старый и выглядишь для своих лет вполне еще приличненько.
Настя даже и не подозревала по своей наивности, какой пожар в душе отца развела парой вскользь брошенных слов. Желая как-то приободрить отца, она невольно убрала последние тормоза, удерживающие этого далеко немолодого человека от решительного поступка, который он собирался совершить, но втайне страшился реакции близких ему людей на появление в их доме постороннего человека. Сведя глаза к переносице, Афанасьев в волнении потер ладонями щеки и, переводя слова дочери в шутку выдал:
– А что?! Я еще ого-го, какой прыткий! Тем более, если меня прислонить к теплой батарее!
Эта фраза вызвала всеобщий смех. Смеялся от души и сам Афанасьев. Однако Настя, которая из всех домочадцев знала и понимала отца лучше всех остальных, заметила, как серьезны были глаза ее отца в минуту общего веселья. На их громкий смех из своей комнаты вылез, потирая заспанные глаза Костя. После того, как младший отпрыск привел себя в порядок и наскоро проглотил, приготовленные матерью бутерброды, общесемейный разговор продолжился в его присутствии.
Глава 37
I.
3 августа 2020г., г. Москва, Национальный Центр обороны.
Понедельник, как всегда, выдался напряженным. Сначала чиновники из аппарата Высшего Военного Совета подвалили кучу документов, требующих немедленного согласования и перенаправления в нижестоящие инстанции. И Афанасьеву, следовавшему своей укоренившейся привычке вчитываться в каждую бумаженцию пришлось, напялив очки и тихонько матерясь под нос корпеть над этими произведениями современной бюрократии. Затем возникла необходимость поприсутствовать на расширенном заседании Совмина, которое было посвящено мерам по выполнению срочного плана импортозамещения особо важной продукции. И на том заседании выслушивать на протяжении почти трех часов взаимные кляузы министров и руководителей департаментов. Хитрец Юрьев, нарочно затащил его в это болото, чтобы не самому стукнуть кулаком по столу в конце заседания, а чтобы эту процедуру провел сам Верховный. Так и получилось. Доведенный до белого каления нескончаемыми препирательствами и взаимными ябедами, он в ультимативной форме потребовал от министров выполнения всех принятых на себя обязательств в оговоренные ранее сроки, пригрозив им в случае невыполнения персональными планами по лесозаготовкам в районе Колымы. Когда, разругавшиеся в пух и прах, но все же напуганные министры покинули зал совещаний, Афанасьев, не скрывая досады, обратился к премьер-министру:
– Не пойму, Борис Иваныч, на кой ляд ты пригласил меня в этот серпентарий? Ты и без меня мог прекрасно стукнуть по столу кулаком и пригрозить им всеми небесными карами. Они ведь тебя, после того первого заседания, боятся больше чем меня.
– Что, правда, то правда, – хихикнул премьер, он же Министр обороны.
– Ну и к чему тогда весь этот спектакль с нервотрепкой? – не понял его Афанасьев. – Что ты им хотел этим доказать?
– Это, как вы изволили выразиться, спектакль был не для них, а для вас.
– То есть? – опять не понял Верховный.
– А то и есть. Я просто хотел, чтобы вы воочию убедились в неэффективности такого громоздкого института власти как Совет Министров. Тем более неэффективного в период военного времени.
– Военного? – приподнял бровь Афанасьев. – Я, признаться, думал, что у нас режим чрезвычайного положения.
– Военного-военного, не сомневайтесь! Третья Мировая война уже идет седьмой год. А то, что миллионные армии не перекатываются по евро-азиатским полям туда-сюда, это ничего не значит. Современные войны ведутся совсем в иных пространствах и совсем иными методами, что, конечно же, не делает их менее кровавыми. Они ведутся в социально-экономической, военно-политической и информационной сферах. Целью же этих войн является глобальный передел сфер влияния за остатки извлекаемых планетарных ресурсов, за логистические цепочки изготовления и доставки продукции, и в конечном итоге за контроль над массовым сознанием населения. И это только первый этап Мировой войны. Он сейчас еще в самом начальном периоде, но уже не за горами маячит второй этап, который будет гораздо страшнее.
– Вы меня пугаете своими пророчествами, Борис Иваныч! – передернул плечами диктатор. – И что, по-вашему, мнению будет представлять собой второй этап Мировой войны?
– Я не пророк. Не нужно быть семи пядей во лбу для понимания, что вторым этапом станет борьба за общедоступные ресурсы – пища, воздух и вода. И страны, пока еще обладающие этими ресурсами, в первую очередь будут подвергнуты опасности вражеского нападения.
– Следуя вашей логике, наибольшая опасность нависает над США, Канадой, Бразилией и нами?
– В общем, да. Только внесу некоторые поправки в ваше верное предположение. Южноамериканский материк весьма самодостаточен в этом плане. Бразилия вкупе с Аргентиной смогут без проблем обеспечить себя всем необходимым. К тому же эти страны имеют подавляющий перевес в военном плане по сравнению со своими более мелкими соседями. А наличие двух океанов, отделяющих их от мест, предназначенных для разворачивания основных катаклизмов, вообще нивелирует, какую бы то ни было опасность военных столкновений. То же самое относится и к США с Канадой. У них положение еще выгоднее, потому что кроме Мексики на их континенте никого из посторонних нет.
– Следовательно, театром для будущих военных конфликтов будет среднерусская равнина?
– И Сибирь, с почти нетронутыми ее богатствами, – закончил мысль Верховного Юрьев.
– Удручающая перспектива, – задумчиво произнес Афанасьев.
– Вот именно, – поддакнул Борис Иванович, а затем продолжил мысль. – И чтобы опять не оказаться в положении 22 июня, нужно срочно, уже вчера перестраивать как экономику, так и государственное управление на военные рельсы. «Все для фронта – все для победы!» – именно этот лозунг должен сейчас превалировать над всеми остальными.
– Не вызовет ли это недовольство в народных массах? – засомневался Валерий Васильевич, не слишком любивший радикальные новации.
– Не вызовет, – уверил его Юрьев. – Надо только правильно обозначить цели и задачи, а также справедливо распределить между классами тяготы мобилизации. Наш народ готов к любым лишениям, если будет знать, что вместе с ним эти лишения претерпевает и власть.
– С этим тезисом, я, пожалуй, соглашусь, – кивнул Афанасьев, а потом неожиданно спросил. – Как вы считаете, откуда будет по нам нанесен первый удар и когда?
– Откуда он будет нанесен, могу сказать почти со стопроцентной точностью. Украина. Уже сейчас дни и ночи через Львов и Ужгород следуют составы с иностранным вооружением. И это не завалявшийся хлам, оставшийся со времен Союза. А самые современные образцы вооружений. Не мне вам об этом говорить, сами знаете все прекрасно. А вот когда все начнется – уверенно не скажу. Знаю только, что не позднее 23-го года.
– Ага, – старым вороном откликнулся на эти слова Афанасьев. – Это, стало быть, чтобы клика Зеленского под шумок военного положения отменила выборы президента?
– Абсолютно верное замечание.
– Значит, вы даете нам отсрочку Апокалипсиса на два года? – задумался диктатор, переступая с пяток на носки.
– Отсрочку, которую надо использовать по максимуму, – подтвердил Юрьев.
– Так что вы предлагаете в качестве оптимизации работы возглавляемого вами правительства? – вернулся к прежней теме разговора Валерий Васильевич.
– Я предлагаю его распустить, – как обухом ударил премьер-министр.
– Не понял, – округлил глаза Афанасьев.
– Да-да, распустить! А вместо правительства сформировать, уже известный нам по истории, ГКО46. Если хотите, то под вашим руководством. Если все еще доверяете мне, то под моим руководством. В условиях тотальной блокады, набирающей обороты и ведения войны против нас почти на всех фронтах и почти всеми доступными им методами, перестройка экономики на военные рельсы позволит нам если не выиграть эту необъявленную войну, то уж, во всяком случае, поможет сдержать натиск.
– Но ведь это будет означать замораживание почти всех социальных программ, временной приостановкой деятельности некоторых ведомств, а главное – сокращение производства большинства предметов повседневного быта, – сразу сообразил Глава государства.
– Увы, – вздохнул Юрьев. – Мне, как человеку сугубо гражданскому очень нелегко предлагать такие мобилизационные меры. Я, когда соглашался занять предлагаемый вами пост премьера, рассчитывал обойтись без таких крайних мер. Теперь же, после месяца работы, войдя в курс дела, с прискорбием должен констатировать, что не вижу иного выхода из сложившейся ситуации.
– Я никогда не считал вас паникером и пустозвоном, поэтому ваши слова звучат для меня особенно тревожно. Честно говоря, я даже не знаю, что сказать людям, как им объяснить падение их уровня жизни, который и так-то был невысоким, – пригорюнился Афанасьев.
– Главное – говорить правду и ничего не скрывать от народа. И тогда, я уверен в этом, народ поймет и пойдет за нами, – ответил Юрьев голосом с металлическими оттенками.
– Кто еще из членов Правительства разделяет вашу точку зрения на текущие события и сделанные на этом основании выводы?
– Все кто пришел вместе со мной в Правительство и еще целый ряд видных экономистов, – не замедлил тот с ответом.
– В таком случае, Борис Иванович, подготовьте докладную записку со всеми обоснованиями вашей позиции и проект Постановления «О реорганизации органов исполнительной власти в связи с введением военного положения». Этот проект и ваш доклад по нему я представлю на рассмотрение Высшего Военного Совета.
– Будет сделано в самое ближайшее время.
– Ну, тогда не буду занимать вашего времени, – сказал Валерий Васильевич, протягивая руку для прощального рукопожатия.
Разговор с Юрьевым испортил ему настроение на весь оставшийся день. Даже послеобеденный разговор по видеосвязи с премьер-министром Индии не смог внести покой в его взбудораженную душу, хоть проходил в достаточно оптимистичном ключе, а ведь индусы всегда были очень неудобными переговорщиками. Моди пообещал не только не присоединяться к западному санкционному шквалу, но напротив, усилить и углубить сотрудничество практически во всех отраслях. А также с пылом, несвойственным индийским брахманам заверил в не проходящем желании заместить собой выпадающих потребителей углеводородных ресурсов. Правда, индус не был бы индусом, если бы не выговорил для своей страны приличный дисконт на предполагаемые к поставкам энергетики. Ну, да Бог с ним! Также удалось окончательно договориться о переводе торговли на валюты обоих государств. Эксперты уже давно согласовали все тонкости при взаиморасчетах, поэтому им осталось только утвердить регламент формальным согласием, которое должно будет детально обговорено при его визите в Москву уже в сентябре. К этому же сроку договорились о внедрении российской системы передачи финансовых сообщений (СПФС), так как по результатам совместного сравнительного тестирования обеими сторонами была признана эффективность именно русской программной разработки. Осталось дело за малым – уговорить Китай присоединиться к этой теплой компании. Разговор длился почти три часа, за которые он так успел вспотеть, что хоть выжимай. Мокрый, как мышь он хотел ненадолго уединиться в маленькой комнатушке, что находилась за дверью кабинета и там немного отдохнуть на диванчике, приводя мысли и чувства в порядок. Но не дали…
II.
До конца рабочего дня (хотя, если вдуматься, то какой рабочий день может быть у главы государства?), оставался всего час, когда к нему буквально ворвался, как наскипидаренный, Михайлов и, делая круглые и страшные глаза, с громким шепотом (бывает такое) с придыханием возвестил:
– Товарищ Глава Высшего Совета, там, на КПП Баба-Яга вас добивается!
Валерий Васильевич только-только снял туфли и, шевеля занемевшими пальцами ног, попытался прилечь на диван, чтобы хоть как-то и немного успокоить гудящие от напряжения конечности. Возраст давал о себе знать. Хотел чуток отдохнуть и все-таки почитать в спокойной обстановке выписку из личного дела Вероники, до которой вот уже несколько дней все никак не доходили руки. «Ну, вот опять – двадцать пять! Что за народ у нас такой упертый?! Ведь всем давно известно, что все обращения граждан осуществляются через общественную приемную! Так нет же, каждому «ходоку» необходимо вручить свою челобитную прямо в руки Главе государства!» – в сердцах, помянув про себя, всех чистых и нечистых недовольно подумал он.
– Какая еще Баба-Яга, что ты плетешь?! – выразил недовольство вслух Афанасьев. – Что они там, на КПП белены объелись?! Или им лень старухе разъяснить порядок подачи жалоб и обращений?! Никакого покоя, и так сплю по пять часов в сутки, а тут еще всякая сказочная нечисть в окна лезет!
Адъютант вытянулся по струнке, но не торопился покидать помещение, чтобы бежать назад и устраивать разнос начкару. У Верховного хватило смекалки на то, чтобы правильно отреагировать на такую нерешительность своего верного помощника.
– Что случилось? Что с ней не так? – понимая. Что не все так просто, спросил он у него.
– Старуха говорит, что она от «братства Перуна» и у нее до вас секретное государственное дело, – еле слышно выдавил из себя Михайлов.
– Вот как?! Она предъявила какие-нибудь знаки, свидетельствующие о ее принадлежности к «братству»?
– Никак нет! Но она очень настойчиво рвется к вам. Охрана не решилась применить к ней силу вследствие ее почтенного возраста, однако…
– Ладно, – вздохнув, перебил его Валерий Васильевич, вконец расстроенный от того, что его лишили нескольких минут отдохновения, – пусть там досмотрят ее как следует, и приведут сюда. А то кто его знает, что у старой ведьмы в башке творится, вдруг еще гранату с собой приволочет?
– Есть привести! – щелкнул Борис Борисович каблуками в служебном рвении.
Когда полковник удалился, Афанасьев, кряхтя и морщась от боли в суставах встал с дивана. Желая отомстить нарушительнице его покоя туфли надевать не стал, решив принять посетительницу сидя за письменным столом и не вставая, в знак уважения, навстречу. В одних носках прошлепал в кабинет и брякнулся в крутящееся кресло с высоким подголовником. Затем придвинул к себе какие-то бумаги, чтобы создать атмосферу жуткой занятости. Взяв авторучку, и делая вид, что правит документы, наклонил голову к столу. В этой деловой, но неудобной позе, к счастью пришлось провести недолгое время. Уже спустя всего пару минут, дверь отворилась и заглянувшая в дверь голова Михайлова придушенным голосом вопросила:
– Запускать?
– Да, – буркнул Афанасьев, не поднимая головы.
Голова моментально скрылась, и приоткрывшаяся дверь впустила в кабинет Бабу-Ягу. Да-да, это была настоящая Баба-Яга, вернее тот образ, который все граждане СССР помнили в исполнении гениальнейшего Георгия Милляра. Та же самая согбенная, почти горбатая от старости фигура, крючковатый до безобразия нос, опустившийся почти к самому рту, нижний клык, выпирающий наружу, а главное лицо, сморщенное, как печеное яблоко, покрытое неисчислимыми морщинами, все говорило о том, что обладательница такой нетривиальной внешности явно имеет дело с нечистым духом. От настоящей Бабы-Яги ее отличали только строгий английский костюм темно-песочного цвета, не лишенная элегантности дамская сумочка и глаза. На их описании стоило остановиться отдельно. Чистые, голубые, почти василькового цвета, они явно диссонировали на фоне остальной ее внешности. В них не было ни капли той старческой мути, которая обычно присутствует у пожилых людей, делая их глаза, не поймешь какого цвета. Глядя только в их прозрачную глубину никогда не скажешь, что их хозяйке могло быть далеко за семьдесят лет. Нет, решительно, это были глаза очень молодой и очень красивой женщины. Старуха сделала несколько шагов по кабинету и остановилась где-то посередине, не отваживаясь приблизиться ближе.
– Слушаю, вас, – не слишком любезно пробурчал он, машинально водя авторучкой по бумаге и не поднимая головы.
– Здравствуй, Валерий Васильевич, – произнесла она скрипучим, как несмазанное колесо голосом.
– Здра…, – начал, было, он, ответное приветствие, подняв голову от стола, да так и замер, не закончив фразу. Рука невольно дернулась в желании осенить себя крестным знамением. Вид старухи до глубины души потряс видавшего виды генерала. От лицезрения ее особы у него враз пересохло во рту, поэтому вместо того, чтобы поприветствовать гостью из его рта вырвалось какое-то невнятное шипение.
– Что? Не признал? – прокаркала она, обнажая в улыбке почти пустой провал рта, делающий ее еще более непривлекательной.
