Юрий Кривоносов
Карьера Отпетова
МИНЕРВА-ТОЛКУЧНИЦА: – Вонь, она, конечно, смердит, но жить можно…
ОТПЕТОВ: Значит, берем?
ВСЕ: Берем!
ОТПЕТОВ: – Попробовали бы не взять. Остается только провести через демократию… (Включает переговорное устройство). Ганна! Впускай народ!
МНОГОПОДЛОВ: – Только теперь, пардон, сидеть на коллегиях еще теснее будет.
ОТПЕТОВ! Перебьетесь…
Кабинет тут же наполняется до отказа. Члены БРЕДколлегии усаживаются за стол, а прочие располагаются на стульях, расставленных по всему периметру кабинета, исключая стенку, к которой прижато кресло Отпетова.
ОТПЕТОВ: Какие итоги за неделю?
БАРДЫЧЕНКО: – Все нормально, только звонок был…
ОТПЕТОВ: – Откуда звонок?
БАРДЫЧЕНКО: – Из Печатного Приказа – по поводу обложки.
МНОГОПОДЛОВ: – Хвалили?
ОТПЕТОВ: – Звонили на каком уровне?
БАРДЫЧЕНКО: – Несли – на уровне зама…
МНОГОПОДЛОВ: – Странный протокол!
ОТПЕТОВ: – Обсудим на закрытой… Еще что?
БАРДЫЧЕНКО: – На Афишкина пародия…
ОТПЕТОВ: – Где?
БАРДЫЧЕНКО: – В воскресном приложении к «Божьему Миру».
АФИШКИН: – Отречемся от «Божьего мира»!
ТИХОЛАЕВ: – И что в пародии?
БАРДЫЧЕНКО: – Напирают на психотерапию, а также на терапию психов и благодарят за то, что его печатаем.
ОТПЕТОВ: – Чтой-то не допру, почему благодарят.
БАРДЫЧЕНКО: У них там написано: «Афишкин – это Божий дар, для пародистов – гонорар».
АФИШКИН: – Инсинуации!
ОТПЕТОВ: – Надо бы им врезать… Минерва, опаскудь!
МИНЕРВА-ТОЛКУЧНИЦА: – Сделаю, кормилец! Только трудно будет: скажут – юмору у нас нету и критику не признаем…
АФИШКИН: – А, по-моему, это где-то выходит за рамки здоровой критики…
ОТПЕТОВ: – За что бы не выходило – врезать надо. Мы-то, надеялись: как скинем Творцовского, «Божий Мир» угомонится, ан, выходит, нет. Минерва, напомни мне, как их нового настоятеля зовут – что-то не удержу я в голове его имя – мудреное больно.
МИНЕРВА-ТОЛКУЧНИЦА: – Гесиод Симон из Тьмутаракани. В отличие от Творцовского эпопеи стряпает. Только они, на поверку выявляется, с одного поля ягоды – их, хотя и поменяли, только Творцовского он вовсю печатает. Шахматный прием, похоже, применен – ни дать, ни взять – рокенролка – престо Творцовского понадежней прикрыли, да еще и Гесиода этого задействовали – теперь и на него сколько времени и сил уйдет!
ОТПЕТОВ: – Ну, времени-то у нас на кого хочешь хватит, потому как мы бессмертники, а сил, конечно, жалко – их и на свои удовольствия поберечь надо?
МИНЕРВА-ТОЛКУЧНИЦА: – Вот я и говорю – трудно будет, на нового наседать всегда сложнее – перед Поднебесной у него еще замазки нет – чистенький.
МНОГОПОДЛОВ: – Что новенький – так это нам на один зуб, а что чистенький – не беда: замараем! Только повод найти поухватистей, да словеса поухабистей, а главное – теоретически обосновать.
ОТПЕТОВ: – Гланда, обоснуй!
ГЛАНДА: – Обосную, папуленька, теорийку создам – объеденьице.
Я Вам что хошь обосную – только прикажите, любую аксиомочку передокажу.
ОТПЕТОВ: – Ну, этот вопрос, считайте, решили. Ганна, запиши – к понедельнику приготовить статью: Гланде – обосновать, Минерве – опаскудить. Пошли дальше. Прошу макет очередного номера.
Многоподлов проходит с макетом под мышкой во главу стола и, поднимая над головой разворот за разворотом, показывает макет.
Действие это мы видим как бы через стекло – ни одного звука не слышно, только шевелятся губы у него самого и время от времени у кого-то из присутствующих. По всему видно, что обсуждение идет спокойно. Звук включается в тот момент, когда Многоподлов показывает разворот с крупными снимками театральной темы.
ОТПЕТОВ: – Погоди! Что за театр?
МИНЕРВА: – «Люцифер» из Долговании.
ОТПЕТОВ: – А что за спектакль?
МИНЕРВА: – «Антигона»…
ОТПЕТОВ: – Это что – современная пьеса?
МИНЕРВА: – Классика…
ОТПЕТОВ: – Я Долгованской классики не знаю… Когда она написана – эта пьеса?
МИНЕРВА: – Три тыщи лет назад…
ОТПЕТОВ: – Ну, три тыщи ждала, так еще пару недель подождет, давайте на ее место поставим рецензию на мою премьеру – событие, не побоюсь этого слова, и современное, и актуальное, и написана пьеса, не боюсь признаться, на одном дыхании – всего за три дня, да и поставлена меньше чем за месяц.
МНОГОПОДЛОВ: – Своя премьера ближе к телу!
ОТПЕТОВ: – Тут речь не только обо мне – режиссера надо поддержать: как уж его «Божий Мир» долбал – не сдается, шельмец, жив пархатый!
ГАННА: (поднимает голову от протокола) – Последнее слово не разобрала, батюшка, не наше вроде…
ОТПЕТОВ: – Ты бы, старая, необразованность свою не выказывала.
Пиши: «Пар-ха-тый» – легкий, значит, на подъем, все пархает – и духом, и телом…
ГАННА: – Так порхать, батюшка, через «о» пишется…
ГЛАНДА: – А о чередовании гласных ты когда-нибудь слыхала, темнота убогая?
МИНЕРВА: – Рецензия уже готова, кормилец, и снимочки разверстаны.
ОТПЕТОВ: – Когда это ты успела? Еще ведь и генеральной не было…
МИНЕРВА: – Долго ли, умеючи?!
ОТПЕТОВ: – А снимал кто?
МНОГОПОДЛОВ: – Михаила Архангелова я посылал – он уж поусердствовал – снимки сделал, как говорится, и гладко, и сладко. (Показывает три разворота смонтированных снимков).
ОТПЕТОВ: – Не слишком ли широко даем?
МНОГОПОДЛОВ: – Без ложной скромности, папа, чего нам антигонии разводить, все будет выглядеть, как в лучших домах ЛондОна! А снимочки-то какие! С такими снимками архиерей в мирное время чай пил…
ОТПЕТОВ: – Без фамильярности, Дугарек! Хотя снимки и мне нравятся. Михаила Архангелова прошу поддержать. Может, годовую премию ему дадим?
МНОГОПОДЛОВ: – Премию – это можно (в сторону: глядишь, с нее и нам перепадет!). Правда, год еще только начинается и до премии ждать долго, а пока можно поддержать его по части музея.
ТИХОЛАЕВ: – Какого музея?
МИХАИЛ АРХАНГЕЛОВ: – Задумал я свой мемориальный музей у себя на родине, в Квасове, организовать. Дом у меня там от отца остался – его я и хочу под музей приспособить, все равно пропадает, а так – вечная память… Я уж и личные вещи, какие не жалко, выделил, и снимков кучу приготовил.
ОТПЕТОВ: – А в снимках что?
МНОГОПОДЛОВ: – Вполне достойны. И про «Неугасимую», и Ваше Преподобие отражено. Ретроспекции много, начиная от грудного возраста. Особенно понравился мне его программный автопортрет, где он снялся под плакатом, на каковом написано: «Кто смел – тот съел, остальным – скорлупа».
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – Какая еще скорлупа?
МИХАИЛ АРХАНГЕЛОВ: – Фольклор это, вирши эти начинаются так:
«Жизнь – это яичница…».
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – Я что-то не пойму – какая яичница? Может, я туповат на ухо…
МНОГОПОДЛОВ: – Мадам, уже падают листья…
ОТПЕТОВ: – Ей вы! Опять начали пинальные соревнования?! Прошу повторить – что от нас-то требуется?
МНОГОПОДЛОВ: – Письмо надо написать бургомистру Квасова, чтобы музей узаконили: служителя-смотрителя назначили, фонды выделили, а главное – разрешили медную вывеску повесить. Она у Михаила Архангелова уж тоже готова, текст проникновенный ему сам Афишкин сочинил: «Здесь родился, рос и жил Архангелов Михаил. Посетите все скорей его имени музей!».
ОТПЕТОВ: – А. может, лучше на мраморе высечь?
ГЛАНДА: – Это я ему присоветовала медную. Он меня, папуленька, просил обосновать, так я ему сказала, что на мраморе будет замогильненько: музей же прижизненный, но если вы считаете, что на мраморе, то я могу и переобосновать…
ОТПЕТОВ: – Да ладно уж, обосновала – так обосновала… Возражает ли кто против музея? Нет? Принято. За нами служба не пропадает. Ганна, заготовь письмо, я подпишу.
МИХАИЛ АРХАНГЕЛОВ: – Спасибо, кормилец, век на забуду, живот за тебя положу!
ОТПЕТОВ: – Учтем… По макету еще вопросы есть?
МИТЬКА ЗЛАЧНЫЙ: – У меня вопрос, даже скорее просьба – категорическая. Опять под мою рубрику «Здравия желаем!» места не дают…
ОТПЕТОВ: – А ты чего предлагал?
МИТЬКА ЗЛАЧНЫЙ: – Есть у меня статья Париса Прикладова – «Как и где отдыхать».
ОТПЕТОВ: – Ну, и где надо?
МИТЬКА ЗЛАЧНЫЙ: – В Солнцедаре!
ТИХОЛАЕВ: – А как?
МИТЬКА ЗЛАЧНЫЙ: – Активно! В горы на виноградники ходить, виноделие изучать на свежем воздухе.
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – По-моему, тут есть проблема. И автор известный…
ОТПЕТОВ: – Широко известный, а главное – наш.
МНОГОПОДЛОВ: – В стельку. И что ценно – Паря досконально знает вопрос.
ОТПЕТОВ: – Что да, то да… Утвердили. А вместо чего поставим?
ТИХОЛАЕВ: – Вместо Жоржа Колежки.
ОТПЕТОВ: – Напомни-ка, что там у него?
ТИХОЛАЕВ: Рассказ «С голодухи» – про писателя, который медленно пишет.
МИНЕРВА: – А зачем нам про лодырей печатать?
ТИХОЛАЕВ: – Там не про лодырей. Он про тех писателей пишет, которые каждое слово по триста раз переписывают.
МИНЕРВА: – Не про лодырей, так про эстетов. Все равно упадничество!
ОТПЕТОВ: – Я что-то припоминаю… не тот ли это Колежка, который графоман – строчкогон – сам без строчки дня прожить не может и других втягивает? Даже теорию такую создал…
ТИХОЛАЕВ: – Он самый. Только тут не про это, а про то, как сам по выходным за тортами ходит. Честно говоря, лихо он эти торты расписал, с глубоким знанием дела – слюной истек, пока читал…
ОТПЕТОВ: – Слюнтяйство надо искоренять! Я теперь все вспомнил. Это опаснейший критикан, вероотступник и богохульник! Он же Святую Троицу осквернил – изобразил ее в виде толстяков! Чем-то ему, видишь ли, не угодили упитанные люди! И ведь не постыдился именно сюда свой опус притащить, хотя знает, что у нас тут тоже не живые мощи делом заправляют, дались ему эти толстяки… Ну что ж, сам писал, что переедать нехорошо – сам пусть и соблюдает. А мы ему поможем, пойдем навстречу – не напечатаем, чтобы торта покупать не на что было…
ВСЕ: – Гы-гы-гы…
ОТПЕТОВ: – Небось, не ожиреет!
ТИХОЛАЕВ: – Тут, правда, закавыка одна есть – из Правления Литерной епархии за него просили, неудобно отказывать… Возрасту он, говорят, пенсионного, и обнищал вконец.
ОТПЕТОВ: – Только через мой круп. Знаю я этих пенсионеров – времени много – денег мало! Чем писать непотребное, шел бы на мелкую работу в сферу обслуживания, в киоскеры что ли, наши художества продавать, как и большинство людей, у которых мало дела и еще меньше дохода…
БАРДЫЧЕНКО: – Сэр – поэт?
ОТПЕТОВ: – Причем тут поэт?
БАРДЫЧЕНКО: – Да это Вы прямо из Диккенса чесанули, а у него в конце тирады как раз вопрос: – «Сэр поэт? «.
ОТПЕТОВ: – Слова это мои, исконные, а Диккенса твоего я не то чтобы читать – слыхать-то не слыхивал. Я и сам без никого что хочешь придумаю, читать мне не обязательно, я ведь все-таки писатель, а не читатель!
ТИХОЛАЕВ: – Так как же нам Литерную-то обойти?
МНОГОПОДЛОВ: – Пардон! Беру на сэбе! Нет проблемы! Пропозиция такая – в макете его оставляем, и макет сохраняем как документ, а рассказ ставим на внешние полосы, поближе к началу. За неделю набегут важные события, и мы его – чик – спокойненько заменяем. Кто с нас спросит? Разве можем мы не отразить важные события? Захочет кто проверить – вот у нас макет: видит Бог, как мы старались… А в следующий номер на самый зад поставим. Опять события, переверстка и – чик… Так и будем его все время катать – навылет ставить. Для пущего правдоподобия можем даже набрать и картинку сделать – тут уж вообще не подкопаешься.
ОТПЕТОВ: – Никаких наборов! А то еще придется ему пятьдесят процентов платить как за непошедшее – что это мы его будем материально поддерживать?!
ГЛАНДА: – Папуленька сущий экономист!
ВСЕ: – На мщаи его, на «ща»!
ОТПЕТОВ: – Принято единогласно. Кто там у нас еще?
ТИХОЛАЕВ: – По той же протекции Афонька-мастер сочинения принес.
ОТПЕТОВ: – А у него что?
ТИХОЛАЕВ: – Мелкий жанр, тоже от безденежья – трагические заметы…
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – Глас выпившего в пустыне?
ТИХОЛАЕВ: – В такой мизерии обретается, что у него даже на бумагу нету. Старое белье в ход пустил – рубахи крахмалит и пишет: на воротничках и обшлагах – миниатюры, а на подоле – пьесы и романы, все больше про театр…
МИНЕРВА: – Про театр мы и без него управимся, у нас своих пьес – что блох в овине…
ОТПЕТОВ: – В овчине… Что же нам с этим мастером прикажете делать, когда даже неизвестно, по какому принципу ему платить – объем как исчислять? Роман в три печатных рубахи? Или поэма в четыре протертых манжеты?
МНОГОПОДЛОВ: – Пропозиция!
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – Какой-то тришкин каштан получается…
МИНЕРВА: – Не по чину фантазии! Говорят, он новый роман затеял, святые книги решил по-своему перетолковать – все перевернуть от альфы до амебы. А на это ему никакого белья не хватит – вот и хочет он у нас подработать, чтобы бумагу из-за океана выписать по спецзаказу – на огнеупорной основе. Слыхала я, он похвалялся, что это будет роман века – так сказать, бессмертное сочинение, а бумага ему такая нужна, чтобы доказать, что рукописи не горят.
ОТПЕТОВ: – Значит, боится все-таки, что их огню предадут? Сдается мне – дело он затеял богопротивное.
ВЕРНОПИСЕЦ ХРАБЪР: – А, может, он, наоборот, Господа защитить хочет?
ОТПЕТОВ: – Господь в защите не нуждается! Ты-то чего вылез, если тебя не спрашивали?
ВЕРНОПИСЕЦ: – Защитили бы – так не распяли…
ГЛАНДА: – А какой же Бог, коли не распятый? Я еще в дипломчике своем семинарском это обосновывала: всяк невинно убиенненький в рай идет, а страдалец – во святые. Взять хотя бы святую Жанну – ее-то как ведьмочку сожгли… Или, например…
ОТПЕТОВ: – Хватит пока примеров – сами знаем, что любая святость на земле начинается. Так чтоб нам нового святого не зачать, Афоньке-мастеру заработать на бумагу не дадим!
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – И правда – чего это ради мы будем для него кафтаны из огня таскать?
БЕКАС: – Пусть пишет, на чем хочет, да только чтобы мы в любой момент под это писание красного петуха замастырить смогли. Рукопись ведь можно и вместе с домом спалить, я и сам про это когда-то кино делал…
ОТПЕТОВ: – Значит, решено: не печатаем!
ВСЕ: – На «ща» его, на» ща»!!!
ОТПЕТОВ: – Ганна, запиши! Кто у нас еще печататься хочет?
ТИХОЛАЕВ: – Братья Цвайнеры.
БЕКАС: – Близко не подпускать инородцев!
ОТПЕТОВ: – Тут все сложнее… Что они предлагают?
ТИХОЛАЕВ: – Детектив с продолжением – «Гонка за буханкой». Закручен – как хала…
БЕКАС: – Зачем нам свой хлеб с инородским путать?
ОТПЕТОВ: – Ты, Бекас, человек деловой и целеустремленный, и что от линии не отступаешь – это хорошо, но не всегда правильно. Ты у Гланды учись гибкости, если уж не тела, так духа. Главное в каждом конкретном случае – все обосновать, а по этому вопросу я ей уже задание давал. Гланда, обоснуй!
ГЛАНДА: – Я, папуленька, Вашу мысль за основу взяла и только немножечко ее оформила… Иначе говоря, вывела Вашу теорию живца, опираясь на Слово Божие: «И сказал Господь, что это хорошо»… Про все ведь сказал – значит, и про рыболовленье. Бог создал рыбку и вложил ей нюх на живца. На что она лучше клюнет? – ни на что. А человечек разве не Божья душица? Он тоже обязательно клюнет, если ему подсунуть то, что надо. Наше дело только вовремя подсунуть…
ОТПЕТОВ: – На живца каждый дурак клюнет, учтите, что живец – слово многозначное. Наш же живец – суть инородец, это и дитю известно, вопрос тут – держать его при себе или нет. В корень глядя, – будет от него польза – держать, не будет – и близко не подпускать…
БЕКАС: – А какая ж нам с них польза? Только гонорар загребут…
ОТПЕТОВ: – Минутный ты человек, Бекас! Ты хочешь все в момент на крючок подцепить, подход у тебя удочный. А надо сети и вширь ставить и вглубь запускать, да не сразу тянуть – с вечера поставил, утром, как ты говоришь, загреб. Живец – вещь великая: с одной стороны, им прикрыться можно, а, с другой, на него же и свалить, если что…
БЕКАС: – А что?..
ОТПЕТОВ: – Мало ли что… Не один день живем, вокруг – сплошная драматургия. Нам ведь, кроме всего, и с миром сосуществовать приходится, а мирские порядки с нашими разнятся.
МИХАИЛ АРХАНГЕЛОВ: – В миру разве тоже на живца клюют?
ОТПЕТОВ: – В том-то и драматургия, что одни клюют, а другие нет. Сколько я вас буду учить, что нам надо далеко вперед глядеть? Привыкли за моей спиной сидеть, как за каменной горой! Нельзя же всем работать с шортами на глазах.
МИХАИЛ АРХАНГЕЛОВ: – Неужто без живцов никак нельзя обойтись?
ВЕРНОПИСЕЦ ХРАБЪР: – А тебе-то они чем насолили?
МИХАИЛ АРХАНГЕЛОВ: – Понимают об себе много и квасу не пьют…
БАРДЫЧЕНКО: – Так уж и не пьют?
МИХАИЛ АРХАНГЕЛОВ: – Разве это питье – только в жару и без благоговения?! Думают – умнее других. Дельфинов вот тоже разумом наделить хотят и китобойному промыслу чинят препоны. А мы из Квасова всегда, как только неурожай или бескормица на него в отход пускаемся – лучше уж китятина, чем лебедятина. Это пока сыт, что-то в горло не лезет, а с голодухи еще и не то стрескаешь… А потом, кит, он же свиньи чище – он только варежку широко разевает, а заглотать может одну пасту «Океан»: мелочь планктонную – калянусов там всяких и капшаков. Ему даже с бармашом не справиться… Без кита мы, как без рук. Меня еще сызмальства отец учил: «Бей китов, спасай твердыню!»
БАРДЫЧЕНКО: – Какую такую твердыню?
МИХАИЛ АРХАНГЕЛОВ: – А Бог ее знает, может, он имел в виду продовольственный базис, чтоб запас харчей не кончился?
ОТПЕТОВ: – Теория китобейцев нам известна, и против нее никто не возражает. Именно поэтому полезно при себе всегда держать парочку-другую живцов – видимость это создает, а ущербу, особого, не приносит. От пирога-то они отщипнут чуть – больше не дадим, зато защита пирога обеспечивается. Это – что страховка: платишь мало, а случись чего – получаешь целиком, полной мерой (Бекасу) – Понял?
БЕКАС: – Понял… (Однако про себя продолжает ворчать, как пес, которому сказано: – «Не трогать! Свой!», в то время, как самому псу точно известно, что это не свой, и ему неудержимо хочется вцепиться этому «своему» в задницу или в икру.
ОТПЕТОВ: – Значит, с продолжением запускаем Цвайнеров?
МНОГОПОДЛОВ: – Сарынь на кичку!
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – Я – за, только потом прошу мне халу не шить, я ведь давно от нее открестился…
ОТПЕТОВ: – Ты – особ статья: явление адаптационной генетики.
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – Генетической адаптации…
ОТПЕТОВ: – Это одно и то тоже. Главное, что хала тебя уже не касается.
МИНЕРВА: – Если надо, то прожуем и халу…
ТИХОЛАЕВ: – Заметано!
ОТПЕТОВ: – Ганна, запиши: коллективное решение…
ТИХОЛАЕВ: – Сазонов звонил, Нулеан Евгеньевич – еще одну книгу кончает, как всегда, нам принесет, говорит – роман века!» Каменный гвоздь», называется…
ОТПЕТОВ; – Плодовит и конъюнктурен – весь в родителя!
МИНЕРВА: – Родителя-то он давно переплюнул: по качеству настиг, а по части количества превзошел не только его, а и все доселе виданное. Говорят, на него одна целая бумажная фабрика работает.
ОТПЕТОВ: Звучит! Со второго полугодия и запустим с переходом на следующий год: глядишь – подписчик и на крючке… А название даст нам возможность докладывать в Печатный Приказ, что у нас в каждом номере имеется гвоздевой материал.
БАРДЫЧЕНКО: – После Цвайнеров может и не прозвучать.
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – А не делим ли мы шкуру с неумытого медведя?
ОТПЕТОВ: – Нулеан Сазонов – это верняк!
МНОГОПОДЛОВ: – Двести процентов алиби!
ОТПЕТОВ: – Обсуждению не подлежит… Афишкин, что у нас в номере со стихами?
АФИШКИН: – Ставим поэму Елисея Марокова – «Берегись, аматеры!».
Поэма сия – гимн высокому профессионализму. С большим накалом описывает, как молодая цыганка путем непрерывного самоусовершенствования завоевала золотую медаль за секстерьер.
МИНЕРВА: – Какая прелесть!
ОТПЕТОВ: – С Догмат-Директорией у нас осложнений не будет?
АФИШКИН: – Никак нет! Действие происходит в миру и преподносится в назидание правословным. В крайнем случае, сошлемся на Господа.
ОТПЕТОВ: – А что там у него по этой части сказано?
АФИШКИН: – Точно не помню, но что-то где-то было…
ЧАВЕЛЛА: – Что-то, где-то… Такие вещи на зубок надо знать! Первой заповедью проходит…
ОТПЕТОВ: – Цитируй!
ЧАВЕЛЛА (хихикает): – Плодитесь и размножайтесь!
БАРДЫЧЕНКО: – А не многовато ли будет нам три романа века в один год?
ТИХОЛАЕВ: – Откуда же три? Афонька-мастер своего еще и не написал, и мы тем более решили его не печатать. Значит, один долой. «Бурный поток» нас не касается – он в миру печатался, стало быть, и роман он мирского века, вот и выходит, что наш роман века только один – нулеановский. И название у него, как уже было сказано, звучное – «Каменный гвоздь», прислушайтесь – разве не звучит?
АФИШКИН: – Ах, я беспамятная собака!
БАРДЫЧЕНКО: – Лобовое решение!
ОТПЕТОВ: – Священное Писание обсуждению не подлежит.
МНОГОПОДЛОВ: – От нас требуются только быстрота и молодцеватость исполнения!
МИНЕРВА: – Безотказность и полная отдача!
ОТПЕТОВ: – Пожалуй, можно напечатать, слюноотделение способствует здоровому пищеварению.
АФИШКИН: – И на подверстку – новые стихи Ифихенио Петушенко – «В трапезной», правда, как всегда, острые, но позволить себе можем – для привлечения радикальной части подписчиков…
ОТПЕТОВ: – Стихи эти, конечно, немного литературные…
БАРДЫЧЕНКО: – А какими же им быть?
ОТПЕТОВ: – Попроще бы, помолитвенней, что ли. Что это, например, за строки: – «Не впервой мы в этом зале –
С детства в нем едим и пьем,
Прежде шибко мы гуляли,
Нынче больше мы поем!
Прежде были мы не стары
И здоровы как быки,
Были выше гонорары
И дешевле коньяки…»?
БАРДЫЧЕНКО: – Здоровый реализм… А потом – стихи-то ведь затрапезные, а за трапезой чего только не поют…
АФШКИН: – Где-то, по большому счету, романтика мирского соблазна все же просматривается… Я ему об этом намекал, но он ни слова менять не желает.
ОТПЕТОВ: – Ну, не желает, так не желает… Имя все-таки!
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – Мне вот Андрияс Холуян тоже править свой материал не дает – на Вас, шеф, ссылается.
ОТПЕТОВ: Что за материал?
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – Очерк – «Уже вина бокалы просят залить горячий жир котлет».
МИНЕРВА: – В стихах, что ли, очерк?
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – Да нет, заголовок только в стихах.
ОТПЕТОВ: – Стихи-то его собственные?
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – Кто ж его знает… Я в поэзии не силен.
БАРДЫЧЕНКО: – Пушкин это…
ОТПЕТОВ: – Что-то я у Пушкина такого не читал…
АФИШКИН: – Да разве все прочтешь! Священное Писание и то этого не рекомендует, гласит: «Составлять много книг – конца не будет, и много читать – утомительно для тела».
ОТПЕТОВ: – А что там у Андрияса тебя смущает?
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – Фраза у него есть туманная. Одна станишница говорит другой: – «Пропал у меня кастрат, масти палевой, голова лысая».
ОТПЕТОВ: – Это народный колорит Банской области – местный диалектизм. Андрияс ведь сам родом оттуда, из Фарцова на Бану – земляк мой. Так что ты уж его не правь, пожалуйста.
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – Мое дело прокукарекать… Главное, чтобы все было правильно с точки зрения народной массы и отдельных лиц.
ОТПЕТОВ: По макету все?
БАРДЫЧЕНКО: – Вроде все.
ОТПЕТОВ: – Давайте посмотрим цветные вкладки следующих номеров…
МНОГОПОДЛОВ: – Ксаня, покажи!
КСАНЯ КОБЕЛЕВ: – Картины подобрали попохожей на иконописные. Вот попестрее – из бывших художников – Литров-Водкин – разноцветные лошади на природных фонах, а другой – Кустоедов – большие люди в мелком окружении.
БАРДЫЧЕНКО: – Кто, кто?
КСАНЯ КОБЕЛЕВ: – Кустоедов, говорю, слушать надо!
БАРДЫЧЕНКО: – Вот я и слушаю. Только художники у тебя больно чудно прозываются. Может, все-таки, Кустодиев? И Петров-Водкин?
МНОГОПОДЛОВ: – Пардон! Прошу снисхождения: мой Ксаня пока еще только практикант, кончает заочную школу Богописания по классу преподобного профессора Доффенни, так что вы уж его на абардак не берите – помилосердствуйте… Должен, знаете ли, питаться – потребности организма и так далее…
БАРДЫЧЕНКО: – Что это сегодня вас всех на Диккенса поволокло?
МНОГОПОДЛОВ: – Гдей-то ты у меня его узрел?
БАРДЫЧЕНКО: – Вся последняя фраза дословно – чистый Пиквик-Джингль!
МНОГОПОДЛОВ: – Эрудицией давишь членов коллектива? Смотри, отскочет! А Ксаню мово не тронь, он у нас перспективный богомаз!
БАРДЫЧЕНКО: – Впотьмах и гнилушка светится!
МНОГОПОДЛОВ: – А тебе одни прожектора подавай? Зато старателен и верен беспредельно…
КСАНЯ КОБЕЛЕВ: – Без чести предан!
ОТПЕТОВ (Многоподлову): – Гляди-ка, и девиз твой перенял!
МНОГОПОДЛОВ: – Наш человек!
БАРДЫЧЕНКО: – Только как у него все-таки с серым веществом?
МНОГОПОДЛОВ: – Заладила ворона дерьмо мороженное долбить!
КСАНЯ КОБЕЛЕВ: – Чего-чего, а серого вещества у меня навалом!
ОТПЕТОВ: – Молодец! Будь опорой Дугарьку, а за нами служба не пропадет… А ты, Бардыченко, не лютуй – к соискателям и просителям нужно с разбором, чтоб своего не упустить.
КСАНЯ КОБЕЛЕВ: – Без чести предан!
ОТПЕТОВ: – Что у нас в «разном»?
«Разным» у них называется последний пункт повестки – заключительная часть БРЕДколлегии, когда планы и макеты номеров уже рассмотрены, и все начинают мордовать друг друга. В этом тоже драматургия Отпетова – чтобы каждый знал свое место. Он «педалирует» в нужные моменты, поддерживая то одного, то другого, второстепенным элементом в «разном» служат разные хозяйственные дела.
БАРДЫЧЕНКО: – «Разное» – только на закрытую…
ОТПЕТОВ: – Открытую закрываем, закрытую открываем! Очистить помещение! Не из членов Редактурной Думы остаться одному Афишкину.
Все лишние покидают кабинет…
БАРДЫЧЕНКО: – У Минервы организационный вопрос.
ОТПЕТОВ: (Минерве) – Самостоятельно решить не можешь?
МИНЕРВА: – Не могу, кормилец, из сил выбилась, ночи не сплю, кручусь словно веретено – внутренние сложности у меня в отделе, не побоюсь произнести – оппозиция! Приказываю разработать опаскудство, а она бунтуется… Прямо-таки сизифовы муки!
ОТПЕТОВ: – Кто посмел?
МИНЕРВА: – Изида Семенова.
МНОГОПОДЛОВ: – Развела ты у себя, окромя кактусов, еще и платонический сад, мать моя. Гони ее взашей!
МИНЕРВА: – Кабы так просто – давно бы я ее пошарила, сама не дура. Законов навыпускали на нашу голову, без согласования и выгнать нельзя! Я уж и добром с ней пыталась: – «Изыди, – говорю, – Семенова!» А она мне нагло: – «Не изыду – имею полное право быть!». И на образ показывает: мол, побойся Бога! А чего мне на него смотреть? Что я Его – не видала?
– «Иначе, – говорит, – в суд подам, все равно он меня восстановит».
ТИХОЛАЕВ: – Не подаст, грозится только – с судом волынки много!
ОТПЕТОВ: – Черт ее знает, может и подать.
МИНЕРВА: – Слишком уж мы милосердие распустили, видит Бог, доведет она меня до инфартука. Не выдержу я долго! Решай, кормилец – или я, или она, иначе из окна выкинусь!
ОТПЕТОВ: – Только не из моего…
МИНЕРВА: – Мне уже все равно…
ОТПЕТОВ: – А мне не все.: Потом в епархии неприятности. Изиду изымем под сардинку, в рабочем порядке. Переведем ее к Верову-Правдину на светскую хронику, он ее по командировкам так загоняет – сама через год убежит.
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – На что мне такая перештановка? У меня и ставки ниже – не пойдет она.
ТИХОЛАЕВ: – Как миленькая пойдет – не на улицу все же, и судиться при такой ситуации не решится – это всегда рисково, а у нее как-никак дитя…
ОТПЕТОВ: – Дипломат! Так и решили. Теперь ты, Минерва, спокойно спи, а она пусть веретенится…
БАРДЫЧЕНКО: – Чавелла заявку на поездку подала – хочет посетить Республику Свенту.
ОТПЕТОВ: – Тема?
ЧАВЕЛЛА: – «Красота деловой женщины» – о работе ихней косметической индустрии.
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – Космической?
ЧАВЕЛЛА: – Кос-ме-ти-чес-кой!
ОТПЕТОВ! – А на кой она тебе сдалась?
ЧАВЕЛЛА: – Косметика у меня кончилась – даже в косметической сумочке – хоть шаром, а коллекцию мыла разорять не могу – лучше немытой ходить буду!
ТИХОЛАЕВ: – Не завонялась бы, мать моя!
ЧАВЕЛЛА: – Потому и прошусь. Ай шуд лайк! – это по-аглицки «Мне бы хотелось». Вашим-то дражайшим тоже кой-чего привезу.
ОТПЕТОВ: – Я не возражаю. Надо уважить. Вообще всем советую побольше ездить, а то сидите тут, киснете, живой жизни не видите. Надо знать, что в мире делается. Я все самое главное в путешествиях узнаю – вот недавно, к примеру, будучи проездом через Бердичев, узнал, что там Бальзак венчался.
БАРДЫЧЕНКО: – От Чебутыкина?
ОТПЕТОВ: – Что еще за Чебутыкин такой?
БАРДЫЧЕНКО: – Полковой доктор.
ОТПЕТОВ: – Сам ты доктор. Я с мелюзгою, а тем более с коновалами, не общаюсь. Мне это сам Городской голова рассказал – у них в анналах все записано, и я тоже записал себе это в книжечку…
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – Что да, то да! Я лично всегда с удовольствием Ваши путевые заметки читаю, взять хотя бы последние – «Марсианский дневник». Как Вы, шеф, эту Марсилию раздраконили – я вот уже до седьмых волос дожил, а никогда бы не догадался, что жизнь такого большого города можно из окна автобуса изучать! А как точно сказано:
– «Под крылом нашего самолета лежал голубой Атлантический океан» – какой выпуклый образ!
МНОГОПОДЛОВ: – Простенько, но со вкусом…
ГЛАНДА: – Папуленька просто душка!
ЧАВЕЛЛА: – Ах, как бы я хотела научиться так писать!
МИНЕРВА: – Чтобы так писать – надо иметь право!
МИТЬКА ЗЛАЧНЫЙ: – А какие снимочки – вроде ни резкости, ни композиции, а прямо-таки завораживают непосредственностью восприятия и самовыражения! Удивительная самобытность! Я вот сам, почитай, полвека снимаю, но таких высот не достиг.
ОТПЕТОВ: – Кстати, что там с обложкой-то? За что несли?
БАРДЫЧЕНКО: – Как я уже сказал, звонил сам Зам и ругался, почему у нас на обложке молящаяся дева так изображена?
МНОГОПОДЛОВ: – А что в ней, пардон, особенного? Что нам шьют?
БАРДЫЧЕНКО: – Сказали, что мало того, что молебен сзаду показан, так еще и точка такая низкая, что богомолицина задница превалирует над содержанием. Образа Господнего за ней не просматривается.
ОТПЕТОВ: – А ты что ответил?
БАРДЫЧЕНКО: – Сказал, что не Копенгаген… Тогда они начали кого-нибудь из начальства требовать, а никого не было. Осерчали они, похоже, зачастили что-то по латыни, про какие-то другие наши прошлые материалы – в имперфекте, стало быть… Так слов самих я не разобрал, но произношение было матерное…
ОТПЕТОВ: – Кто снимал обложку?
МНОГОПОДЛОВ: – Богомаз Олексий Злостев.
ОТПЕТОВ: – На превеж его!
ГАННА (в селектор): – Злостева на правеж!
Входит Злостев и становится навытяжку у конца стола со стороны двери. Все молча рассматривают его с большим интересом. Злостев испуганно моргает, непрерывно шмыгает носом.
ОТПЕТОВ: – Отличился?
ЗЛОСТЕВ: – Виноват, батюшка!
ОТПЕТОВ: – В чем виноват – знаешь?
ЗЛОСТЕВ: – Ума не приложу…
ОТПЕТОВ (показывает обложку): – Твоя работа?
ЗЛОСТЕВ: – Моя, батюшка. Скажи, чем не угодил-то? И цвет вроде неплох, и композиция – диганаль, и снято резко – полная волосянка.
ОТПЕТОВ: – Ежели волосянка – тогда конечно! Композиция, говоришь? А задница почему у тебя вся на передний план выперла?
ЗЛОСТЕВ: – У меня?
ОТПЕТОВ: – Да не у тебя, а у богомолицы твоей паршивой!.. Хлебаем теперь из-за тебя!
ЗЛОСТЕВ: – Раккурс такой получился, батюшка. Больше не повторится…
ОТПЕТОВ (Многоподлову): – Вот и уезжай после этого! Как меня нет, всегда чего-нибудь наковыряете. Ты в номер, эту фотку поставил?
МНОГОПОДЛОВ (недослышав): – Мой грех – бес попутал. Так точно – было поставлено…
ОТПЕТОВ: – Так я и знал! (Злостеву) – Ты зачем ему поставил?
ЗЛОСТЕВ: – А как же, батюшка, куда денешься – мы ясашные… Не подмажешь…
