Юрий Колесников
Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки

В наркомате ломали головы, перебирали имена сотрудников, соприкасавшихся с националистическим подпольем, прикидывали, сочиняли легенды, продумывали варианты. И в итоге отказывались от них. Просочился слух, что задание исходило от самого генсека, ему же надлежало доложить о подготовке к «операции» и кандидатуре исполнителя, которую предстояло лично согласовать с ним.

Время шло. Генсек ждал. Пока он молчал. Это, однако, не означало, что у него неограниченный запас терпения. Отрапортовать о якобы начавшейся подготовке к операции невозможно. Сразу возникнет вопрос: кто исполнитель конкретно? И обнаружится враньё. Расстреляют мгновенно. Как за умышленную дезинформацию. Либо решат, что в НКВД орудует контрреволюционная шайка.

Снова обдумывали: как выйти из создавшегося положения, чтобы отреагировать немедля. Тянуть с исполнением задания опасно. Генсек вникает в мельчайшие подробности, касающиеся зарубежных дел.

В ИНО царила растерянность. Признаться в отсутствии подходящей кандидатуры? Но кто так отчаянно смел? Шутка ли, заявить, что задание невыполнимо! Или требует дополнительного времени на подготовку. Иного не оставалось, как незамедлительно приступить к выполнению задания. Всё другое будет истолковано как вредительство, всех причастных к операции лиц сразу же отстранят от занимаемых должностей. Как минимум. Могут создать и комиссию по расследованию. Завершится же всем хорошо известным концом. Двух мнений и быть не могло.

В подобных ситуациях люди нередко кончали самоубийством, чтобы не пострадали родные, близкие. О коллегах по работе теперь мало кто беспокоился. В НКВД это стало «немодно», хотя и оставались люди, способные на товарищеский подвиг.

Что бы ни придумывали высшие руководители ИНО, как бы ни прикидывали, старались найти выход из создавшегося положения, единственным реальным вариантом оставалась кандидатура Андрея Андрейченко.

Но как быть? Против Павла Судоплатова выдвинуто обвинение в утере бдительности, в несодействии своевременному разоблачению врага народа, бывшего заместителя начальника ИНО НКВД СССР Шпигельгласа.

Судоплатов работал под непосредственным руководством Шпигельгласа. Вполне возможно, что он кое-что знал, но не сообщил об антигосударственной деятельности шефа. Таких предположений достаточно, чтобы Судоплатова считать его соучастником.

И всё же начальнику ИНО пришлось доложить наркому о предпочтительном варианте участия в операции известного националистам Павла Судоплатова – «Андрейченко». Хотя на него и имеются компрометирующие материалы, но пока не подтверждённые.

Несколько ночных часов – в который уж раз! – вопрос о Судоплатове обсуждался высшим руководством НКВД и ИНО. Лишь под утро пришли к решению: считать выдвинутые против него обвинения недостаточно обоснованными.

Только после этого решения руководители ИНО получили согласие на включение Павла Судоплатова в операцию в качестве главного исполнителя задания. Формулировка в приказе гласила: «…в целях завершения начатой разработки по ликвидации контрреволюционного националистического движения необходимо в срочном порядке направить…»

Операция под кодовым названием «Ходики» вступила в начальную стадию. Подготовка отправлявшегося за рубеж требует немало времени. В противном случае успеха не достичь. Последствия непредсказуемы.

В наркомате между тем считали, что шансов на удачу немного. Когда произносили фамилию «Андрейченко», имя Судоплатова не вспоминалось. Будто такого и в природе не существует!

Ответственные за операцию руководители ИНО сделали всё от них зависящее, чтобы задание было выполнено, хотя объективно они и не несли ответственности в случае её провала. Но это – плохое утешение.

Ссылка на «объективные причины» в данном учреждении мало чего стоила, Поэтому, пойдя на риск вызвать неудовольствие наркома, вместе с Судоплатовым выбрали наиболее сложный вариант операции, требовавший немало времени на подготовку, зато обещавший положительный результат. Само же задание было чрезвычайно сложным в исполнении, и потому волнений хватало.

Возложенная на Андрейченко миссия, о которой вплоть до мелочей знал сам Хозяин, была сопряжена с множеством неожиданных трудностей и с колоссальным риском. Для достижения цели, как говорили Судоплатову перед его отправкой за кордон, ему предстояло «протащить верёвку в ушко иголки».

Глава 5

Справедливости ради следует признать: Сталин знал толк в подобных делах. Его замечания всегда были к месту, а порой бесценны.

Руководители наркомата предвидели сложности в осуществлении операции, но признаваться в этом вслух не решались. Согласились, не раздумывая, с «руководящими указаниями». Лавировали меж рифов.

Разумеется, заблаговременно постарались учесть эвентуальные препятствия, осложнения, осечки. Выложились, что называется, до предела. Поскольку на карту была поставлена их жизнь, ни перед чем не останавливались, ни с чем не считались, ничем не гнушались. Шли на всё ради успешного исхода операции. Тем не менее не обольщались: Андрейченко предстояло положить не просто, к примеру, на тумбочку или рабочий секретер «адресата» некую драгоценную вещицу. Её надлежало вручить лично при полной уверенности, что он непременно положит подарок в запланированное место. И, главное, осуществить всё без свидетелей, не оставить никаких улик. При нарушении этих условий детально разработанной операции грозил провал с разоблачающими для НКВД последствиями, за что никого уж по головке не погладят…

Однако войти в доверительные отношения с «адресатом», опекавшим из-за границы националистическое подполье, оказалось непросто. Его охрана была опытной, жестокой и бдительной.

К этому времени НКВД уже сумел частично взять организацию под контроль и в некоторой мере даже направлять её деятельность. В то же время заграничное руководство всячески пыталось исправить положение в подполье и проявляло исключительную бдительность по отношению к прибывавшим из Советской Украины перебежчикам. Принимало чрезвычайно строгие меры по охране лиц, занимавших в закордонном центре ОУН ответственные посты, крайне жестоко препятствовало проникновению в свои органы агентуры НКВД.

«Адресатом», о котором шла речь в предстоящей операции, был Коновалец – глава Координационного центра Организации украинских националистов. Человек весьма образованный, имевший немалый военный опыт и знания конспиративной деятельности. Он был известен правительствам и секретным службам ряда европейских стран и Америки, руководил движением националистов Галиции и Волыни. После Гражданской войны умело насаждал там свою агентуру, безжалостно расправлялся с заподозренными в нелояльности к националистическому движению.

Коновалец находился в деловых дружеских отношениях с главой военной разведки Германии адмиралом Канарисом. Поставлял его ведомству людей и информацию, получая взамен для своих боевиков базы, скромные денежные субсидии, оружие и полигоны для обучения.

Контакт между сторонами был доверительный, программа обусловлена общими целями, перспективы на укрепление сотрудничества заманчивыми. Коновальцу хотелось верить в посулы. Одновременно он не мог не понимать, что у главы абвера свои расчёты и на сотрудничество можно надеяться до той поры, пока немецкой стороне нужен такой партнёр, как он. Каждая сторона оставалась настороженной.

Сейчас же такая личность, как Коновалец, была немцам, несомненно, нужна: фюрер затевал широкомасштабные военные авантюры и на разведку возлагались огромные обязанности в обеспечении будущих операций соответствующей информацией.

Глава 6

Наконец, Андрейченко отбыл. Как и прежде, тайно, ночью, пешком. В дождливую погоду, сократившую темп продвижения. Вдобавок усложнился и рельеф местности. Двигался в полной темноте. Остерегаясь напороться на финский пограничный пост, пробирался сквозь густые заросли, по топким болотам, чтобы до рассвета непременно миновать и открытую местность… Сколько сил, нервов пришлось потратить, пока граница с Финляндией наконец-то осталась позади!

Сложность операции заключалась в том, что Андрейченко должен был лично преподнести «дорогой подарок» определённому лицу. Однако войти в такие близкие отношения с ним, представлялось затеей далеко не простой.

Вдохновителем предстоящей операции был Сталин, ему принадлежал и намёк на способ её осуществления. Человек, державший единолично в своих руках судьбу огромной страны, нередко спускался с Олимпа, чтобы поразмыслить над такими далеко не забавными «мелочами», как старинные, в чужом кармане, часы. Хотя трудно сказать, что в данном случае эта идея исходила именно от него. Да и не столь это важно. Несомненно, однако, что, давая «добро» на акцию, он вникал обычно во все её детали. Когда вопрос касался нюанса, от которого зависел характер операции, только он ставил последнюю точку.

…Руководитель Организации украинских националистов (ОУН) обещал немцам сформировать на территории Украины надёжно законспирированную, хорошо вооружённую и мобильную «пятую колонну», которая в нужный момент сумеет слиться с колоннами вермахта. Для начала Коновалец задумал укрепить, ввиду многочисленных провалов, агентурную сеть на Украине.

Войти в непосредственный контакт с Коновальцем, разведать его реальные возможности, наличие связей с оставшимися вне поля зрения НКВД членами руководимой им организации, с её тайными службами и в целом понять, чем она может угрожать Советам, был способен только Андрейченко с его опытом работы за рубежом.

Прибыв в Берлин, Андрейченко с первого же дня занял резкую, даже жёсткую позицию по отношению к положению националистов на местах и реакции на это в Центре. Осудил аморфность подполья на Украине. Выразил серьёзную обеспокоенность участившимися арестами видных подпольщиков, потребовал срочного вмешательства Центрального провода в расстановку сил, наведения порядка в руководстве подпольем, в активизации националистического движения. Критические высказывания подкреплял конкретными фактами, чётко разработанным планом, аргументированными предложениями.

Никто из членов Центрального провода не осмеливался отвергнуть выдвинутые посланцем подполья предложения, восприняв их как справедливые и подлежащие выполнению.

Вместе с тем не обошлось и без упрёков в адрес деятелей на местах, где, хорошо зная ситуацию, ждут, однако, указаний и помощи Центра. Это был прозрачный намёк на деятельность самого «подпольщика» Андрейченко. Но ему удалось отвести эту критику, ссылаясь на условия и помехи со стороны представителей Координационного центра.

Андрейченко набирал очки, обретал сторонников, уважение высшего руководства ОУН. К нему продолжали присматриваться, намерение оказать доверие боролось с настороженностью, с которой опытные люди обычно встречают радикалов, сколь бы разумными ни были их доводы. Учитывая это, Андрейченко старался безупречным поведением рассеять возникавшие опасения. В отличие от членов Провода, пользовавшихся различными благами, связанными с их положением, вёл максимально скромный образ жизни, хотя и не бравировал этим.

Единственное, в чём он себе не отказывал, это в простой и дешёвой еде, хотя прилюдно и скрывал свой аппетит. В этой мелочи был тонкий психологический расчёт. Аппетит, как и старание скрыть его, естественно, не остались незамеченными. Приятели нередко спрашивали:

– А там, на Украине, таким, как ты, тоже есть нечего? Аппетит у тебя, прямо скажем, волчий!

– А где мне поесть досыта, как не у вас? Своих, полуголодных, объедать неловко. А здесь ни от кого не убудет.

Если бы Андрейченко от еды, часто деликатесной, отказывался, это могло бы выглядеть подозрительно. Сочетание же скромного образа жизни с некоторой жадностью к еде, что столь естественно для человека из «голодного края», настраивало на доверие. А доверие низов передаётся и верхам.

Понятно, что интерес к Андрейченко, а тем более доверие к нему не базировались на его «гастрономических пристрастиях». В Центральном проводе видели в нём умного и решительного человека, верного националистической идее, которой сами они преданно служили. К тому же в его поведении импонировали отсутствие бахвальства, заносчивости и, безусловно, почтительное уважение к руководителям движения. Сходились во мнении, что на него можно положиться и максимально использовать в интересах общего дела.

Немалую роль играло и то, что предложения Андрейченко об активизации деятельности самого движения собирали всё больше сторонников, особенно среди украинской молодёжи.

Информация об Андрейченко поступала и к Коновальцу. Впервые за неполных четыре года заочного знакомства он всерьёз заинтересовался им, решил встретиться. И хотя Андрейченко шёл к Коновальцу долго и настойчиво, близкая перспектива встречи его взволновала. Ему назвали дату встречи, страну и город, но конкретное время и место свидания держались в тайне.

Глава 7

Основатель Украинской военной организации, а с 1929 года и руководитель тайных украинских националистов (ОУН) Коновалец был заметной фигурой за рубежом.

Родился Коновалец в 1881 году в Зашове, вблизи Львова, в семье учителя. Во Львове окончил гимназию и университет. Ещё в студенческие годы примкнул к украинскому Национал-демократическому союзу, одним из лидеров и теоретиков которого был известный украинский националист Михаил Грушевский – историк, впоследствии глава Центральной рады.

С началом Первой мировой войны Коновалец вступил в созданный Союзом освобождения Украины корпус Украинских «сечевых стрельцов» и в составе австро-венгерской армии отправился на Восточный фронт. В 1915-м в Карпатах попал в плен к русским и содержался в лагере для военнопленных в районе Царицына. Вёл среди пленных украинцев активную пропагандистскую работу националистического характера. В обход лагерной цензуры сумел установить связь с военнопленными украинцами – солдатами австро-венгерской армии, содержавшимися в других лагерях.

После февральской революции 1917 года активность молодого Коновальца усилилась. Он перебрался в Киев. При поддержке Симона Петлюры – организатора и главного идеолога националистического движения на Украине, прославившегося антирусскими и антисемитскими погромами, сформировал из галичан полк «сечевых стрельцов», ставший особой гвардией, подчиненной главе Центральной рады Грушевскому.

Вскоре полк под командованием Коновальца преобразовался в корпус со специально законспирированным штабом по руководству антисоветской деятельностью. Это он организовал резню восставших рабочих киевского завода «Арсенал», беспощадно мстил тем сечевым стрельцам, которые уклонялись от активных действий. Не щадил не только бывших стрельцов, но и их семьи.

К встрече с ним и готовился теперь Андрейченко.

На пути в Вену, где она должна была состояться, Андрейченко не покидала безотчётная тревога, что в последний момент встреча сорвётся. Изучив повадки оуновской охранки, не исключал, что последует и нечто иное. Возможно, самое худшее. Организация славилась кровавыми «сюрпризами».

На венском вокзале, согласно предварительной договорённости, Андрейченко встретил малосимпатичный Ярослав Барановский. Из-под его низкого лба и нависших взлохмаченных смолистых бровей пристально и подозрительно глядели мутноватые, иссечённые множеством красных прожилок глаза. Молча подав холодную, словно безжизненную руку, он, не проронив ни слова, повёз гостя на конспиративную квартиру. Здесь, тоже не обмолвившись и намёком на предстоящее свидание, оставил Андрейченко в просторной, полупустой, пахнувшей плесенью комнате и ушёл.

Адрес был знаком Андрейченко. Квартира тоже. Он неоднократно бывал здесь в гостях у члена Центрального провода Романа Сушко. Но об этом квартирном отсеке понятия не имел, хотя вроде бы неплохо знал расположение комнат в доме. В наблюдательности ему было не отказать, как и в зрительной памяти.

Психологически отнёсся к этому спокойно, но принял во внимание. Не исключал, что Коновалец мог его видеть и, пожалуй, даже слышать, когда они с Сушко беседовали в этой квартире на самые животрепещущие темы. Собственно, всё это теперь мало что значило. Главное, он здесь. А здесь одна тайна покрыта другой и наверняка не последней…

Андрейченко терпеливо ждал, обдумывая, как получить наибольшую пользу от встречи, не забегая вперёд, не форсируя решение главной задачи. Не насторожить Коновальца, не разочаровать, что было бы чревато непредсказуемыми трудностями и губительными осложнениями на пути к цели. Настраивался на весьма возможную серьёзную проверку. И был готов к ней. Давно освоил, можно сказать врос в «легенду». Иногда ловил себя на том, что к настоящей своей биографии, остававшейся глубоко «за кадром» служебной деятельности, он будто и отношения не имел, другой жизни у него и не было.

И всё же сейчас, сидя в глухом и жутковатом помещении, Андрейченко вдруг ощутил некую неуверенность в случае «экзамена». Опасения не отступали. А ведь от предстоящего знакомства зависело очень многое.

Но вот наконец и вождь собственной персоной – Евгений Михайлович Коновалец. Спокойный, неторопливый в движениях, немного уставший. Продолговатое серьёзное лицо, непропорционально большие, слегка оттопыренные – будто специально для подслушивания – уши, крупный мясистый нос, гладко причёсанные с аккуратным пробором, тронутые серебром тёмные волосы со спадающей на угол изборождённого морщинами лба прядью. Для полного сходства с фюрером Третьего рейха – усики «муха». И в самом деле, было в облике Коновальца некоторое сходство с Гитлером.

Взгляд Коновальца казался холодным, отвлечённым, даже безразличным, однако в нём легко угадывался пристальный интерес к визитёру, попытка разгадать его сущность, настрой.

Постепенно, к удивлению Андрейченко, глава Центрального провода становился более откровенным, простым, доверчивым, общительным. Вопросы задавал со знанием дела, демонстрируя при этом достаточно обширный кругозор. Орешек, по всему видать, крепкий.

Когда ответ Андрейченко на его вопрос звучал резонно и приходился ему по душе, он соглашался с ним; в ином случае корректно давал понять, что дело обстоит несколько иначе. Но как именно, не рассказывал. Как бы пропускал мимо своих больших ушей и переводил разговор в другое русло. Деликатно, почти незаметно. В общем, вождь Центрального провода производил неплохое впечатление. Поначалу.

Андрейченко держался естественно, повторил некоторые свои критические замечания, ранее высказанные в Берлине. С горечью говорил о затухании националистического всплеска среди подпольщиков. Выказал большую озабоченность участившимися арестами, что являлось одной из причин общих бед.

Немного помолчав, выжидая, не скажет ли что-либо существенное Коновалец, который внимательно слушал и, видимо, соглашался, Андрейченко добавил:

– Вы знаете, Ваше превосходительство, аресты НКВД наших людей и особенно единомышленников приняли в последнее время почти массовый характер. Это наводит на мысль, что среди нас действует враждебная агентура.

Коновалец пытливо посмотрел на молодого собеседника. Эти слова, казалось, должны были бы снять последние сомнения в его искренности. Но вместе с тем могли и насторожить опытного игрока: не специально ли они сказаны сейчас?

Почувствовав, что последняя его фраза вызвала сложное ощущение у главы ОУН, Андрейченко сказал:

– Собственно, арестовывают и вовсе невиновных, так что с уверенностью говорить о наличии агентуры НКВД в наших рядах тоже трудно. Тем не менее мы, на местах, не исключаем этот фактор. И потому проводим нелёгкую, но крайне необходимую работу.

– И многих арестовывают? – вдруг оживился Коновалец, когда, казалось, к этому вопросу уже незачем было возвращаться.

– Многих, – произнес Андрейченко с сожалением. – Очень многих. Люди в отчаянии.

– Это хорошо, – неожиданно похвалил Коновалец. – Это очень хорошо.

Что он имел в виду? Вероятнее всего то, что аресты вызовут недовольство народа и это приведёт к массовому протесту, бунту, восстанию.

– А вы не перешли бы работать в Центр? – неожиданно предложил Коновалец. – Я слышал о вас добрые отзывы.

Проверка или нечто другое? Андрейченко понимал, что проверять и сомневаться в нём будут если не постоянно, то довольно долго.

– Мне трудно сейчас ответить на это предложение, Ваше превосходительство. Хотя соблазн есть. Однако решение зависит от многих обстоятельств, которые пока мне неясны. Не говоря уже о том, что я не волен решать единолично.

Андрейченко спокойно смотрел в глаза руководителя ОУН. А тот, переведя разговор на обыденные темы, расспрашивал о жизни в СССР, о роли интеллигенции, её значимости в обществе. Коснулся и настроения людей в СССР в целом и, в частности, на Украине.

Зашла речь и о претензиях подполья к Центру. Андрейченко выражал их весьма деликатно, но со свойственной ему твёрдостью, и в общем рисовал картину, близкую к действительности. Не обходил острых моментов, но и не слишком акцентировал их.

Коновалец слушал внимательно. Неожиданно предложил вместе отправиться в Эстонию. Там по заказу Центрального провода издавалась литература, предназначенная для распространения на Украине.

В Таллине Коновалец подбросил Андрейченко так называемую лимонную корку: возложил на него переброску через Финляндию в Советский Союз националистической литературы.

Сомнений не было: проверка. Мешкать с ответом не приходилось. Вождь ОУН прекрасно понимал, что подосланный человек, агент противной стороны, невольно заколеблется, даже откажется. Если же согласится, то результат не замедлит сказаться.

Это понимал и Андрейченко. Но легче от этого ему не становилось. Времени на раздумья не оставалось. И потому, не мешкая, он согласился. Хотя и заметил Коновальцу, что дело далеко не простое, но поскольку чрезвычайно важное для подполья, постарается выполнить нужное нашим людям.

– Особенно сегодня! – пояснил глава ОУН. – Эти материалы откроют им глаза! Они узнают правду.

Андрейченко выехал в Хельсинки. Один. Такую возможность счёл для себя удачей. Кажется, наконец-то вырисовывался конкретный путь к достижению цели, ради которой столь длительно и старательно городился весь этот огород. Пока не финал. Но он уже проглядывался.

До сих пор попытка перебросить в СССР контрреволюционную литературу проваливалась. Теперь же Андрейченко предлагали невероятно большой её объем. Разумеется, он разгадал замысел главы Центрального провода. Соблюдая полнейшую конспирацию, он из Хельсинки дал знать руководству ИНО НКВД, что удачная переправа через финскую границу нелегальным путём оуновской литературы с последующим её распространением среди подпольщиков на Украине, вне сомнения, станет важнейшим условием для завоевания доверия и выполнения задания.

«Литературную операцию» следовало провести так, чтобы её исполнение не выглядело лёгким, что могло бы вызвать подозрения. Провал же по доставке контрреволюционной литературы засвидетельствует отсутствие у Андрейченко ценных связей и возможностей, благодаря которым ему в оуновской верхушке придаётся большое значение. Его репутация будет поставлена под сомнение.

Тем самым Андрейченко дал понять руководству ИНО, что любых осложнений следует избегать за счёт продуманной подготовки к операции с оуновской литературой.

В Москве столкнулись с весьма щекотливым и рискованным мероприятием. Там прекрасно понимали, что в Центральном проводе будут зорко следить за поступлением в ряды националистического подполья антисоветской литературы. Результаты, надо полагать, непременно станут достоянием руководства ОУН, и это поможет Андрейченко с выполнением задания. С другой стороны, за такое «мероприятие» можно и головой поплатиться. Причём всем, без исключения, задействованным в нём лицам. Ещё никогда не случалось, чтобы органы НКВД способствовали нелегальной переброске через границу в Советский Союз контрреволюционной литературы, призывавшей «к свержению сталинского режима».

После тщательного изучения всех аспектов столь каверзного вопроса «наверху» скрипя сердце всё же приняли предложение Андрейченко. Одновременно ему дали указание, сославшись на вполне резонные трудности, договориться с руководством ОУН о значительном сокращении объема литературы. Дескать, во избежание провала.

Андрейченко добился этого. Должен был завоевать абсолютное доверие, выполнив порученное задание. Иного выхода не видел.

В итоге оуновская литература попала к подставным лицам или к «сознательным» советским гражданам, которые отправили её в органы милиции и НКВД. Лишь мизерная часть, если не единицы, оказалась у тех, кому она предназначалась Центральным проводом. Большинство этих лиц уже находились под постоянным наблюдением оперативников НКВД и его осведомителей.

Во всяком случае, о поступлении из-за рубежа оуновской литературы было много шума, за ней охотились, её у кого-то отбирали, кто-то добровольно либо от страха присылал её по почте в райкомы партии или просто выбрасывал на помойку, где её тут же находили и относили куда следует.

Так или иначе, факт поступления на Украину оуновской литературы имел место. Ему была дана необходимая огласка, и, естественно, она дошла до берлинской штаб-квартиры ОУН. Достигла и Швеции, куда вскоре прибыл Коновалец на очередную встречу с Андрейченко. Глава ОУН не поскупился на похвалы за доставку в родные края эстонских «подарков», которых «народ с жаждой ждёт, и это, безусловно, скажется на его отношении к большевистскому режиму».

Встречи Андрейченко с Коновальцем участились. В основном, они были связаны с поручениями оуновского предводителя, но давал он их деликатно, чтобы не обидеть ответственного посланца подполья. Время от времени Коновалец интересовался ситуацией на «Великой Украине», просил свежих сведений, характеристик ряда ответственных лиц подполья.

Беседы Андрейченко с Коновальцем становились всё откровеннее, доверительнее. По всему было видно, что вождь ОУН возлагал немалые надежды на посланца подполья.

Очередное свидание с ним он назначил в Норвегии. Андрейченко это было более чем кстати. Норвегия тогда считалась единственной страной, освоившей производство «тяжёлой воды». ИНО поручил Андрею Павловичу уточнить её наличие там. В частности, постараться узнать, кому и для чего она предназначается? Какие страны проявляют к ней интерес? В какой степени это относится к Германии?

Андрейченко также надлежало, при возможности и без ущерба для главного задания, установить причину прекратившейся связи местной агентуры ИНО с Москвой. До недавнего времени она поддерживалась регулярно; работавшие здесь люди не вызывали сомнений в надёжности, поступавшей от них информации всегда придавалось серьёзное значение.

В Осло встреча Андрейченко с Коновальцем прошла успешно. ОУН располагала здесь небольшой, но весьма активной сетью, работавшей под контролем немцев. Имелась и другая группа оуновцев, не проявлявших явных признаков национализма. Её люди занимались преимущественно коммерцией, владели солидным капиталом и возможностями, начиная с приёма и переправки грузов за границу и кончая обеспечением следующих транзитом через Норвегию людей паспортами, проездными билетами, деньгами.

О существовании этой группы украинцев-оуновцев, выполнявшей функции перевалочной базы ОУН, немцы не имели ни малейшего представления.

Андрейченко заключил, что оуновские группы располагают в Норвегии гораздо большими возможностями, чем казалось на первый взгляд. В сферу их деятельности, судя по отдельным попавшим в поле его зрения фактам, входили и другие, более важные функции. Установить их достоверно за один приезд невозможно, всё тщательно и продуманно законспирировано. Андрейченко решил: найдя подходящий повод, приехать сюда самостоятельно, чтобы специально заняться не только выяснением «коммерческой» деятельности группы оуновцев, но и другими вопросами, интересующими руководство ИНО.

Навести справки, а тем паче отыскать людей, осуществлявших до недавних пор регулярную связь с Москвой, не удалось. Люди Коновальца, агенты местной немецкой полиции постоянно попадали в поле зрения Андрейченко. Он стал заметен, за ним следили. Излишняя активность была рискованна. Несмотря на то, что поручения Коновальца и полномочия подполья давали ему легальную возможность находиться в разных странах и интересоваться широким кругом вопросов. Приходилось считаться и с тем, что до конца здесь никто никому не доверял.

Нацисты следили за вождём ОУН и его сподвижниками с обоснованной подозрительностью. В Норвегии прочно засела английская резидентура, интересовавшаяся, кстати, той же «тяжёлой водой», а Коновалец тайно, через подставных лиц, заигрывал с Лондоном. Но затащил он сюда Андрейченко больше ради того, чтобы показать ему, насколько обширны возможности Центрального провода, и тем самым опровергнуть критику о якобы аморфной деятельности ОУН. Разумеется, чтобы тот, вернувшись домой, информировал руководство подполья, что, дескать, дела отнюдь не так плачевны, как пытаются представить это некоторые молодые члены Провода. Существовало, очевидно, и нечто другое, известное лишь самому Коновальцу.

Вернувшись в Берлин, Андрейченко узнал о прибытии из Москвы связного. Как обычно, тот доставил шифровку с предупреждением о необходимости соблюдать осторожность, избегать контактов с немцами, больше внимания уделять окружающим, остерегаться провокаций. Вместе с тем напоминали о необходимости форсировать завершение задания.

Руководство НКВД, судя по всему, нервничало. Подготовительный период затянулся и, по существу, использован пока что самим Коновальцем в интересах Центрального провода. Возможно, обеспокоенность Москвы вызывалась и тем, что генсек интересовался ходом операции.

Андрейченко не исключал и того, что поступившая в страну оуновская литература для украинских националистов вызвала в высшем эшелоне власти негативную реакцию. Двух мнений и быть не могло: контрреволюционные пропагандистские материалы, ввезённые в СССР при содействии НКВД, – как бы этот факт не был оперативно оправдан, – в случае невыполнения задания мог послужить весомым аргументом для привлечения к ответу лиц, причастных к операции.

Андрейченко имел все основания предполагать наличие подозрений и в отношении него самого: «Не работает ли он ещё на кого-то?»

Этот малоприятный «нюанс» всегда оставался в поле зрения руководства НКВД, наученного горьким опытом. Этот «нюанс» не выпускал из вида прежде всего сам генсек. Его настроение тотчас передавалось руководителям НКВД. Молниеносно! Иногда и с опережением и с многократным преувеличением. Не столько из бдительности, сколько от страха.

Но в отличие от руководства НКВД, Сталин был терпелив. По своему обыкновению молчал, вынуждая подчинённых строить самые страшные догадки. Знал, люди переживают, нервничают, мучаются… И все равно молчал, испытывая при этом особое наслаждение. Знал: его окружению хорошо известно, что терпение небеспредельно.