Юрий Колесников
Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки

Часть четвёртая

Глава 1

События в мире развивались стремительно. Одно трагичнее другого, словно предначертание чудовищной судьбы. Ужасы, слёзы, кровь стали обыденностью. Главари фашистских государств преподносили миру всё новые и новые сюрпризы.

Началось всё в один из осенних дней памятного тридцать пятого. Войска фашистской Италии, использовав бомбардировочную авиацию, современную военную технику и отравляющие газы, вторглись в суверенную Абиссинию и после скоротечных боев с малочисленной, плохо вооружённой, самоотверженно сопротивлявшейся захватчикам туземной армией оккупировали страну. Глава государства Негус-Негусти бежал. Выступая в Лиге Наций, он клеймил чёрнорубашечников Бенито Муссолини.

…Осенью тридцать шестого объединённые вооруженные силы двух фашистских государств – Италии и Германии – совершили агрессию против республиканской Испании.

…Летом тридцать седьмого войска императорской Японии оккупировали Северный, а затем и Центральный Китай.

…Весной тридцать восьмого, с согласия ряда правительств западных стран, Германия аннексировала соседнюю процветающую независимую Австрию. В первый же день вторжения фашистской армии Гитлер назначил главой государства руководителя местных нацистов Зейсс-Инкварта.

…29 ноября 1938 года в Мюнхене, при участии и содействии премьеров Великобритании Чемберлена, Франции Даладье и при посредничестве итальянского дуче Муссолини, Гитлер получил «зелёный свет» на оккупацию части Чехословакии.

В марте следующего года немецкие войска полностью заняли страну, превратив ее в протекторат Третьего рейха с верховным гауляйтером Гейдрихом, являвшимся одновременно группенфюрером СС и начальником службы безопасности (СД) рейха. СССР был единственной в мире страной, отказавшейся признать оккупацию Чехословакии.

Глава 2

В апреле тридцать девятого года Германия бесцеремонно ввела войска в крупнейший порт и город Литвы Мемель на Балтийском море. Прибывший туда канцлер Гитлер объявил оккупированную вермахтом территорию частью германского рейха.

Между тем страницы газет уже пестрили сообщениями о новых притязаниях Германии. Для отвода глаз «объектом» назывался «вольный город Данциг» и «Польский коридор». На самом же деле, Гитлер зарился на Польшу и много дальше… Но народ молчал.

Четвертого мая тридцать девятого года советник посольства Германии в Советском Союзе Типпельскирх в телеграмме № 61, отправленной в Берлин, докладывал:

«Назначение Молотова наркомом иностранных дел при сохранении за ним поста председателя Совета Народных Комиссаров было с большой помпой объявлено советской прессой в форме Указа Президиума Верховного Совета. Об отставке Литвинова извещалось на последней странице в крохотной колонке под рубрикой “Хроника”».

Эта внезапная смена министров иностранных дел СССР вызвала тогда удивление, так как Литвинов находился в центре переговоров с английской делегацией, а на первомайском параде стоял справа от Сталина, то есть не было ещё признаков шаткости его положения.

В советской прессе – никаких комментариев. Наркомат иностранных дел не даёт разъяснений представителям прессы. Поскольку Литвинов принял английского посла не далее как 2 мая и накануне был назван в газетах почётным гостем на первомайском параде, его отставка, видимо, явилась результатом неожиданного решения Сталина. Вероятно, это было связано с возникающими в Кремле разногласиями во взглядах на переговоры, проводимые Литвиновым. Тем более что меры, предпринятые Генеральным секретарем ЦК ВКП(б) Сталиным для улучшения отношений с Германией, уже вошли в фазу разработки.

«Молотов (не еврей) считается ближайшим соратником Сталина. Его назначение должно стать гарантией, что внешняя политика будет проводиться в строгом соответствии с идеями Сталина», – подчёркивала зарубежная пресса, отмечая при этом сдержанность нацистской пропаганды в оценке событий, происходящих в СССР.

Отдельные информационные агентства отмечали также, что в немецкой прессе прекратились нападки на Советский Союз, сообщения стали более объективными, деликатные вопросы не затрагивались.

Политики осторожно комментировали действия СССР на международной арене. Полагали, что судить о них преждевременно. Высказывали мнение, что они могут быть лишь мерами, вызванными тактическими соображениями. В то же время и немецкие, и советские дипломаты старались убедить друг друга в отсутствии оснований для изменений в политике обоих государств.

Немцы вели себя хитрее. Как бы мимолётными замечаниями провоцировали советских собеседников на откровенный разговор об их собственной точке зрения или о позиции Советской страны в целом. Немецкие дипломаты при каждом удобном случае пытались внушить советским партнёрам, что экономические переговоры ими ведутся со всей серьёзностью, что их намерения придти к соглашению с Советами всегда были искренними. Прямо говорилось, что успешное завершение экономических переговоров будет способствовать улучшению политической атмосферы в отношениях между государствами.

Переговоры на высоком уровне носили несколько иной характер. Как ни старались нацисты выудить у наркома Молотова нечто большее, чем было в его скупых заверениях, попытки их оказывались тщетными. «Как видно, господин Молотов решил сказать ровно столько, сколько он сказал, и ни слова больше. Он известен своим упрямством…» – отмечал в меморандуме посол Германии в Советском Союзе граф Шуленбург.

Советская сторона делала всё необходимое для заключения договора с Германией, но не желала излишней спешки в столь важном и внезапно возникшем деле. Немцев же ситуация заставляла добиваться немедленного результата.

Шуленбургу из Берлина давались разъяснения: «На основании нынешних результатов Ваших обсуждений с Молотовым мы теперь должны твёрдо стоять на своём и выжидать, не собираются ли русские заговорить более открыто».

Германский посол в Москве телеграфировал в Берлин статс-секретарю МИДа фон Вейцзекеру о своей беседе с Молотовым 20 мая 1939 года.

23 мая, на секретном совещании высшего командования вермахта Гитлер признался: «Речь идёт сейчас не о Данциге, а о жизненном пространстве на востоке и обеспечении Германии продовольственным снабжением, а также о решении балтийской проблемы».

На пятые сутки, в ночь на 29 мая, русский перевод выдержки из заявления германского рейхсканцлера лежал на столе у Сталина. Он велел перепроверить сообщение, хотя содержание не очень удивило его. Сведения оказались достоверными.

Глава 3

Из Берлина в Наркомат иностранных дел СССР поступила депеша, в которой приводились высказывания Гитлера о совершенно иной направленности его планов и намерений. Советские руководители восприняли их как наиболее примечательные из всех ранее известных.

После тщательного анализа обстоятельств и множества факторов, вытекающих из высказываний Гитлера, генсек Сталин и Молотов пришли к выводу о необходимости согласиться на заключение с Германией пакта о ненападении.

Что это, наивность? Политическая близорукость? Преступная недооценка ситуации? Нет, разумеется. Своя оценка политической обстановки, своё видение событий, своя тактика.

Такое нелёгкое решение советские руководители приняли лишь после того, как убедились, что на серьёзный союз с английскими и французскими лидерами в целях обуздания агрессора рассчитывать не приходится, как и на полноценное партнёрство с Англией и Францией. Что, кроме волокиты, схожей с той, которую устроили их делегации в Москве с весны и до последней декады августа 1939-го якобы для подготовки соглашения с Советским Союзом по обузданию агрессора, ожидать от них нечего.

Это была последняя попытка СССР образовать антигерманскую коалицию с Англией и Францией, показавшая абсолютную фальшь и полную бездарность их лидеров при оценке обстановки.

В этой связи в Кремле пришли к выводу: подобный союз прочным не будет. Предполагаемые союзники тянут резину, их поступки противоположны необходимым для противодействия агрессору.

Если от немцев следует ожидать ножа в спину, то это вполне естественно. На то они и фашисты. Явление закономерное. И то, что Гитлер облачился в овечью шкуру, сомнений ни у кого не вызывает. «С волками жить – по-волчьи выть!» А пока нам придётся притвориться овечкой. Иначе не оттянуть неизбежное с ним столкновение, не выиграть время для подготовки на случай военного конфликта.

Согласно информации, которой располагали советские руководители, не исключался и объединённый англо-франко-германский «крестовый поход» против «безбожной» России. Информация имела под собой реальную почву.

Решение о пакте появилось из-за безвыходности положения. «Вступившему в танец, следует выполнять свою роль». И тогда либо обречённость, либо шанс на победу. Естественно, предпочтительней последнее. На него и делалась ставка. А чтобы придать большую весомость новому политическому курсу, в Кремле решили подписать договор о дружбе с Германией и государственной границе.

Это основательно пошатнуло престиж Советского Союза на международной арене. В то же время планы англичан и французов были порушены. В Лондоне больше, чем где бы то ни было, власти находились в шоке: договорённость СССР и Германии расстроила их надежды на столкновение нацистов с большевиками.

Не секрет, такие планы длительное время вынашивались ведущими странами Запада и Востока, и потому Гитлеру отдали на откуп ряд европейских стран. И вдруг всё лопнуло! Как мыльный пузырь!

Это была одна из главных причин, толкнувших Кремль на столь необычный шаг. Другая, не менее важная – урок гражданской войны в Испании, выявивший отставание в техническом оснащении вооружённых сил, низкий уровень компетентности высшего и среднего командного и политического состава Красной Армии как результат прокатившейся по стране чистки. Предстояло в кратчайший срок восполнить пробелы.

Для этого требовалось время. Его было в обрез. Нацистская Германия стремительно шла к цели, многократно заявленной немецким фюрером: «…Когда я говорю о жизненном пространстве для немецкого народа, прежде всего имею в виду восточные земли!» На первом месте у него были Украина и Россия. Не скрывая своей цели, Гитлер упрямо шёл к ней.

Глава 4

Ещё 16 июня 1939 года СССР предложил Англии и Франции заключить прямой трёхсторонний договор против германского агрессора. Англичане и французы отозвались на это чрезвычайно вяло, тянули переговоры, ничего конкретного не решались предпринять.

2 августа в НКГБ СССР поступило донесение от зарубежного агента о том, что в последних числах июля в предместье Лондона проходили англо-германские переговоры по следующим вопросам:

1) о готовности англичан вернуть немцам колонии;

2) о заключении Великобританией и Германским рейхом договора о невмешательстве во внутренние дела обеих сторон;

3) о заключении Великобританией и Германским рейхом пакта о ненападении друг на друга;

4) о признании Восточной и Юго-Восточной части Европы сферой влияния интересов Германии.

Глава 5

Посол в СССР граф Шуленбург был вынужден признаться в своем кругу:

«Министр Рейха предписал мне быть чрезвычайно осторожным в беседе с Молотовым. Поэтому я удовольствовался тем, что говорил как можно меньше и всё время держался этой тактики. Тем более что позиция господина Молотова кажется мне довольно подозрительной.

Не может быть двух мнений относительно того, что возобновление экономических переговоров не удовлетворяет его как политический жест и что, видимо, он желал бы получить от нас более обширные предложения политического характера. Мы должны быть чрезвычайно осторожны в этой области, пока не будет уверенности в том, что возможные предложения с нашей стороны не будут использованы лишь для оказания давления на Англию и Францию. С другой стороны, если мы хотим чего-нибудь добиться здесь, то неизбежно, рано или поздно, мы должны будем предпринять какие-то действия».

Одновременно немцы действовали энергично, внешне тактично и интригующе. Об этом свидетельствует письмо статс-секретаря МИДа Рейха послу Германии в СССР, отправленное из Берлина 27 мая 1939 года:

«Дорогой граф Шуленбург!

Мы ответили на Ваше письмо от 22-го нашей вчерашней телеграммой, которая Вас, наверное, удивит меньше, чем господина Хильгера, так как он непосредственно присутствовал при том, когда давались совершенно другие указания. Чувствую, что должен дать Вам кое-какие разъяснения. Мы здесь придерживаемся мнения, что, видимо, нелегко будет предотвратить комбинацию Англия – СССР. Тем не менее даже сегодня можно найти довольно широкий круг вопросов для переговоров, в которые мы могли бы включиться, выбрав более верный тон, и таким путём внести раздор и затруднения… Короче говоря, мы не будем выходить за пределы инструкций, посланных Вам, и хотим теперь посмотреть, насколько серьёзно Москва, с одной стороны, и Париж-Лондон – с другой, готовы связать друг друга обещаниями.

Естественно, мы будем приветствовать в любое время Ваши сообщения и оценки положения.

Наша просьба разузнать, когда возвращается сюда советский посол Мерекалов, имеет для нас значение только в свете будущих перемещений в Москве.

Примите мои наилучшие пожелания и искренние приветствия.

Хайль Гитлер! С совершенным почтением,

Ваш Вейцзекер.

P.S. Должен добавить к сказанному выше, что с одобрения фюрера состоится весьма ограниченный обмен мнениями с русскими на совещании, которое у меня сегодня будет с советским поверенным в делах. Вы, конечно, будете официально информированы о нём. Не стану поэтому вдаваться сейчас в подробности».

Далее следует Меморандум Министерства иностранных дел Германии, представляющий собой одно из предложений, направленных Риббентропом Гитлеру.

(На полях пометка: «Не вмешиваться ни при каких обстоятельствах во внутренние дела друг друга».) «Если это условие будет принято – а на это имеются определенные указания, – я могу себе представить, что подобного рода разговор мог бы привести к полезным результатам в направлении постепенной нормализации германо-советских отношений». (Снова той же рукой пометка на полях: «Украина».)

Пометки на полях, по всей вероятности, принадлежат Риббентропу, сделаны им во время обсуждения Меморандума с Гитлером в результате высказанных им замечаний.

Что касается замечания «не вмешиваться ни при каких обстоятельствах во внутренние дела друг друга», то это вызвано желанием Гитлера действительно не столько не мешать, сколько дать возможность Советскому Союзу продолжать эту политическую линию, вызывавшую крайне отрицательную реакцию правительств и общественного мнения целого ряда стран. Касательно второй пометки на полях следует иметь в виду, что Украина в самом деле не давала покоя германскому фюреру и его приближённым. Этот край никогда не выходил у них из намеченных ходов «с определённым итогом».

Сведения оказались достоверными.

«Берлин, 30 мая 1939 года.

Совершенно секретно!

Сегодня утром по моей просьбе меня посетил советский поверенный в делах. Я указал тему нашего разговора – просьба Советской России о продлении аккредитации её торгового представительства в Праге как отделения берлинского торгового представительства. В моих последующих замечаниях, которые поверенный время от времени прерывал возражениями, я строго придерживался данных мне указаний.

После нескольких замечаний поверенного в делах, совпадающих с нашим мнением, я сказал ему, что лично считаю верной позицию Германии по отношению к Советской России, которая выглядит следующим образом.

Германия не смотрит узко на вещи, но при этом она не готова всё принимать. В наборе нашего политического товара отсутствует один, а именно: особая привязанность к коммунизму. Мы сразу стали вести дела с коммунистами и будем продолжать вести их; более того, мы также не рассчитываем на особую симпатию Москвы к национал-социализму.

При этих словах поверенный в делах прервал меня и начал объяснять, каким образом русские отношения с Италией и особенно с Турцией, а также с другими странами стали нормальными и даже хорошими, несмотря на то что эти страны не испытывают никакой симпатии к коммунизму. Он сделал особый упор на возможности внутренней политики и, с другой стороны, ориентации внешней политики.

Я продолжал, что в ассортименте нашего политического товара существует неплохой набор и для России, начиная с нормализации наших отношений. Однако я не желал бы входить во все эти подробности. Я думаю, Германия доказала, что ей удалось справиться с коммунизмом у себя дома; также не испытывает она никаких страхов во внешней политике. Не знаю, есть ли ещё возможности для постепенной нормализации отношений между Советской Россией и Германией теперь, когда Москва, может быть, уже поддалась соблазнам Лондона. Однако раз уж поверенный в делах и посол так откровенно высказывались в Министерстве иностранных дел, я бы желал избежать упрека, что мы с нашей стороны отступили от своей позиции или утаивали её. Мы у Москвы ничего не просим, нам от Москвы ничего не надо, но мы также не хотели бы, чтобы позже Москва сказала, что это именно мы воздвигли между нами непроницаемую стену безмолвия…»

В тот же день, т. е. 30 мая, тот же статс-секретарь МИДа Германии Вейцзекер отправляет послу Германии в Советском Союзе телеграмму:

«№ 101

Очень срочно! Господину послу лично.

В противоположность ранее запланированной политике мы решили сейчас вступить в окончательные переговоры с Советским Союзом. В соответствии с этим в отсутствие советского посла я попросил поверенного в делах Астахова встретиться со мной сегодня. Советская просьба о дальнейшем сохранении их торгового представительства в Праге как отделения торгового представительства в Берлине послужила отправным пунктом для нашего разговора.

В этой связи я напомнил поверенному в делах о некоторых разговорах, которые он сам вёл в Министерстве иностранных дел, и особенно о заявлениях, сделанных мне советским послом примерно в середине апреля сего года относительно возможности нормализации и даже дальнейшего улучшения советско-германских политических отношений, и в этой связи я также сослался на более умеренный тон политических заявлений обеих сторон в течение последних нескольких месяцев.

Вейцзекер».

Под предлогом переговоров о продлении аккредитации советского торгпредства в Праге немцы всё чаще и прозрачнее отмечали готовность урегулировать отношения Германии с СССР. Но за этим стояла и другая, далеко идущая цель, которую преследовали в Берлине. Понимали ли это в Москве? Во всяком случае, осторожничали. Дипломаты проводили в жизнь новую линию своего правительства. Свидетельствует нижеследующий документ:

«Докладная записка

Министерства иностранных дел

Берлин, 15 июня 1939 г.

Советник болгарского посольства господин Драганов пришёл ко мне сегодня и сообщил конфиденциально, что советский поверенный в делах, с которым у него нет близких отношений, без всякой видимой причины просидел два часа. Длинная беседа, из которой нельзя было точно выяснить, отражала она личные взгляды господина Астахова или же мнение советского правительства, была приблизительно следующего содержания.

Советский Союз испытывает сомнения при рассмотрении современного международного положения. Он колеблется между тремя возможностями, а именно: заключением пакта с Англией, дальнейшим оттягиванием переговоров и пактом сближения с Германией. Эта последняя возможность, на которую идеологические соображения не должны будут оказывать влияния, наиболее близка к тому, чего желает Советский Союз. Кроме того, были другие пункты, например, что Советский Союз не признает за Румынией права владеть Бессарабией. Однако препятствием является опасение нападения Германии либо через прибалтийские страны, либо через Румынию. В этой связи поверенный в делах также сослался на «Майн кампф». Если бы Германия заявила, что она не нападёт на Советский Союз или что она заключит с ним пакт о ненападении, то Советский Союз, может быть, воздержался бы от заключения соглашения с Англией. Но Советский Союз не знает, что в действительности хочет Германия. Ряд обстоятельств также говорит за вторую возможность, а именно, за продолжение переговоров о соглашении с Англией в замедленном темпе. В этом случае у Советского Союза по-прежнему руки не были бы связаны при любом конфликте, который мог бы вспыхнуть…

В конце господин Драганов вновь повторил, что он не может понять, почему господин Астахов дал ему эту информацию. Он предполагает, что это, возможно, сделано преднамеренно, в надежде, что господин Драганов сообщит об этом нам.

Воерман».

Не приводит ли указанная Астаховым «вторая возможность» к размышлению о том, что затяжка переговоров с Англией, их «вялость» инсценировались не только одной стороной?

«Посол Германии в Советском Союзе

Министерству иностранных дел Германии.

Телеграмма № 115 от 28 июня.

Срочно! Секретно!

Москва, 29 июня 1939 г. – 2.40

Получено в Берлине 29 июня 1939 г. – 19.20

Сегодня во второй половине дня у меня была беседа с Молотовым, который принял меня немедленно после того, как обо мне доложили. Беседа продолжалась больше часа и прошла в дружеской атмосфере.

Я описал Молотову мои впечатления от разговора с влиятельными лицами в Берлине, особенно с министром иностранных дел рейха. Я подчеркнул, что мы бы приветствовали нормализацию отношений между Германией и Советской Россией, как об этом заявил государственный секретарь советскому поверенному в делах в Берлине. Мы дали ряд доказательств этого, как, например, сдержанность немецкой прессы, заключение пактов о ненападении с прибалтийскими странами и наше желание возобновить экономические переговоры. Из этого явствует, что у Германии нет плохих намерений в отношении Советского Союза, особенно поскольку Берлинский договор все ещё находится в силе. Мы с немецкой стороны и впредь будем пользоваться любым случаем, чтобы доказать добрую волю.

Молотов ответил, что он воспринял мои заявления с удовлетворением. Внешняя политика советского правительства была, согласно утверждениям его руководителей, направлена на развитие хороших отношений со всеми странами, и это, конечно, относилось – при условии взаимности – также и к Германии. Что касается пактов о ненападении с прибалтийскими странами, Молотов заметил, что Германия заключила их в своих собственных интересах, а не из любви к Советскому Союзу. Он усомнился в устойчивости подобных договоров после того, что случилось с Польшей. На это я ответил, что Польша сама спровоцировала разрыв договора, примкнув к враждебному нам союзу, что оказалось несовместимым с дружественными отношениями с нами…

Разговор закончился в дружеской атмосфере, причем я неоднократно обращался к Молотову с просьбой повлиять на тон советской прессы.

Шуленбург».

Параллельно события на международной арене развивались своим чередом. Из меморандума статс-секретаря Министерства иностранных дел Германии:

«Меморандум Министерства иностранных дел Германии.

Секретно. Берлин, 27 июля 1939 г.

В соответствии с полученными инструкциями вчера вечером я пригласил советского поверенного в делах Астахова и главу советского торгового представительства Бабарина на ужин в Эвест. Русские оставались примерно до половины первого. Они начали разговор с политических и экономических проблем, которые интересуют нас, в очень живой и заинтересованной манере, так что оказалось возможным провести неофициальное и подробное обсуждение всех тем, упомянутых министром иностранных дел рейха. Следует подчеркнуть следующие части беседы.

1. Ссылаясь на замечания, сделанные Астаховым, о тесном сотрудничестве и общности интересов во внешней политике, существовавших некогда между Германией и Россией, я объяснил, что подобное сотрудничество кажется мне сегодня вполне достижимым, если советское правительство считает его желательным. Я могу себе представить три этапа…

Третий этап должен будет выразиться в восстановлении хороших политических отношений, что означает либо возврат к тем, которые существовали до Берлинского договора, либо же к новой договорённости, которая учитывала бы жизненные политические интересы обеих сторон.

Этот третий этап кажется мне вполне достижимым, так как, по моему мнению, во всей зоне от Балтийского моря до Чёрного и до Дальнего Востока не существует между обеими странами спорных проблем во внешней политике, которые исключали бы возможность таких отношений.

Кроме того, несмотря на всю разницу в мировоззрении, в идеологии Германии, Италии и Советского Союза есть одна вещь общая: это оппозиция к капиталистическим демократиям. Ни мы, ни Италия не имеем ничего общего с капитализмом Запада. Следовательно, нам показалось бы довольно парадоксальным, если бы Советский Союз, как социалистическое государство, был бы на стороне западных демократий.

2. Советский Союз вынудили почувствовать самую большую угрозу со стороны внешней политики национал-социализма. Мы, соответственно, назвали наше настоящее политическое положение как окружение. Именно так после сентябрьских событий прошлого года представлялось Советскому Союзу политическое положение. Астахов упомянул Антикоминтерновский пакт и наши отношения с Японией, а также Мюнхен, который нам развязал руки в Восточной Европе, и политические последствия этого: всё, вместе взятое, должно было быть направлено против Советского Союза.

Наше заявление о том, что прибалтийские страны и Финляндия, а также Румыния якобы находятся в нашей сфере интересов, окончательно укрепило чувство угрозы у Советского Союза. Москва не может полностью поверить в перемену политики Германии по отношению к Советскому Союзу. Можно рассчитывать лишь на постепенную перемену.

3. Политика Германии направлена против Англии. Это является решающим фактором. Как я говорил ранее, могу себе представить далеко идущий компромисс при рассмотрении взаимных интересов с должным учётом жизненно важных проблем России.

Однако эта возможность будет закрыта с того момента, как Советский Союз подписанием договора встанет на сторону Англии против Германии. Советский Союз должен сделать выбор. Только по этой причине у меня есть возражения в отношении его точки зрения, что темпы достижения возможного понимания между Германией и Советским Союзом должны быть неторопливыми. Сейчас подходящий момент, а не тогда, когда будет заключён пакт с Англией. Это должно быть учтено в Москве.

Что Англия может предложить России? В лучшем случае – участие в европейской войне и враждебность Германии, но без всякого желанного завершения для России. Что можем предложить мы, с другой стороны? Нейтралитет и то, чтобы остаться в стороне от возможного европейского конфликта и, если Москва пожелает, немецко-русское соглашение относительно общих интересов, которое, как и в прошлые времена, приведёт к выгоде для обеих сторон.

4. Во время дальнейших обсуждений Астахов снова вернулся к вопросу о балтийских странах и спросил, есть ли у нас там, помимо экономического проникновения, другие более далеко идущие политические цели. Он также серьёзно поднял вопрос о Румынии. Что касается Польши, он сказал, что Данциг будет тем или иным путём возвращён Рейху и что вопрос о «коридоре» должен будет быть разрешён каким-то образом в пользу Рейха. Он спросил, не претендует ли Германия также на территории, некогда принадлежавшие Австрии, в частности, Галицию и украинские территории.

После описания наших экономических отношений с прибалтийскими странами я ограничился заявлением, что никакого столкновения германо-русских интересов из-за всех этих вопросов не возникнет. Более того, урегулирование украинского вопроса показало, что мы не стремимся ни к чему, что угрожало бы советским интересам.

5. Произошло довольно серьёзное обсуждение вопроса: почему национал-социализм проявлял враждебность к СССР в области внешней политики. Антагонизм национал-социализма естественно вытекал из борьбы против Коммунистической партии Германии, которая зависела от Москвы и была лишь орудием Коминтерна. Борьба против Коммунистической партии Германии давно закончилась. Коммунизм искоренен в Германии. Значение Коминтерна оказалось перекрыто. Политбюро теперь проводит совершенно другую политику, чем в то время, когда доминировал Коминтерн.

Слияние большевизма с национальной историей России, которое выразилось в прославлении великих деятелей и деяний России (празднование годовщины битвы под Полтавой, чествование Петра Первого, битвы на Чудском озере, Александра Невского), действительно изменило международное лицо большевизма, как мы это видим, особенно когда Сталин отложил «мировую революцию» на неопределённый срок. При таком сочетании дел мы увидели теперь возможности, которые не видели раньше, при условии, что не делалось бы попыток ни в какой форме распространять коммунистическую пропаганду в Германии.

6. В конце Астахов подчеркнул, насколько эта беседа была ценной для него. Он доложит о ней в Москву и надеется, что она принесет там определённые результаты в последующем развитии событий.

7. С нашей точки зрения, заслуживающим внимание успехом можно считать тот факт, что Москва после ряда месяцев переговоров с Англией до сих пор остаётся неуверенной относительно того, что же она должна в конечном счёте предпринять.

Шнурре».

Идеологический момент, как видно, не очень связывал Советское руководство при выработке нового курса на советско-германское сближение и даже не мешал согласиться с германскими притязаниями на чужие территории, надеясь на получение аналогичных дивидендов и для себя.

Особо прельщало именно высказывание представителя МИДа Германии, где он коснулся того, что «во всей зоне от Балтийского моря до Чёрного и до Дальнего Востока не существует между обеими странами спорных проблем, которые исключали бы возможность таких отношений», и что «несмотря на всю разницу в мировоззрении, в идеологии Германии, Италии и Советского Союза есть единое общее: оппозиция капиталистическим демократиям, так как ни мы, ни Италия не имеем якобы ничего общего с капитализмом Запада.

На генсека Сталина особое впечатление произвело высказывание немца о том, что показалось бы довольно парадоксальным, если бы Советский Союз как социалистическое государство был бы на стороне западных демократий. Всё это казалось настолько убедительным, настолько подкупающим, настолько ему душевно близким, что определило весь ход дальнейших шагов, предпринятых к сближению с немцами. О том, что они нацисты, что у фюрера твёрдые намерения по захвату советских территорий, о чём поступали из-за рубежа многочисленные предупреждения, казалось, было предано забвению. Это красноречиво подтверждается рядом подлинных документов.