Юрий Колесников
Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки

Глава 32

Немцы вынуждены были в очередной раз проглотить советскую пилюлю. Далось им это нелегко. Но выхода пока не находили. В срочном порядке согласовывается программа очередного визита министра иностранных дел Рейха в Москву:

«27 сентября 1939 г.

Прибытие в аэропорт: 18.00

Первая встреча:22.00–01.00. Продолжение переговоров: 15.00–18.00.

Ужин в Кремле.

Посещение одного акта балета («Лебединое озеро»). Сталин в это время ведёт переговоры с латышами.

Продолжение совещания: полночь.

Подписание: 05.00

Заключительный приём в честь делегации в посольстве: примерно до 06.30.

29 сентября 1939 г.

Ответ в 12.00.»

В итоге подписан Германо-советский договор о дружбе и границе между СССР и Германией:

«Правительство СССР и Германское правительство после распада Польского государства рассматривают исключительно как свою задачу восстановление мира и порядка на этой территории и обеспечение народам, живущим там, мирного существования, соответствующего их национальным особенностям. С этой целью они пришли к соглашению в следующем:

Статья 1

Правительство СССР и Германское правительство устанавливают в качестве границы, разделяющей обоюдные государственные интересы на территории бывшего Польского государства, линию, которая нанесена на прилагаемую при сём карту и более подробно будет описана в дополнительном протоколе.

Статья 2

Обе стороны признают установленную в статье 1 границу обоюдных государственных интересов окончательной и устраняют всякое вмешательство третьих держав в это решение.

Статья 3

Необходимое государственное переустройство на территории западнее указанной в статье линии производит Германское правительство, на территории восточнее этой линии – Правительство СССР.

Статья 4

Правительство СССР и Германское правительство рассматривают вышеприведённое переустройство как надёжный фундамент для дальнейшего развития дружественных отношений между народами.

Статья 5

Этот договор подлежит ратификации. Обмен ратификационными грамотами должен произойти как можно скорее в Берлине.

Договор вступает в силу с момента его подписания».

Москва, 28 сентября 1939 г.

По уполномочию За Правительство СССР: В. Молотов.

Германии: И. Риббентроп».

Так появился в двух оригиналах, на немецком и русском языках, «Конфиденциальный протокол»^[7].

Соответствующие обязательства берёт на себя и правительство Германии по отношению к лицам украинского или белорусского происхождения, проживающим на территории его юрисдикции.

Москва, 28 сентября 1939 г:

За Правительства Рейха и СССР:

И. Риббентроп, В. Молотов».

Нижеподписавшиеся полномочные представители заявили о согласии Правительства Германского рейха и Правительства СССР по вопросам:

В «Секретный дополнительный протокол», подписанный 23 августа 1939 года, следует внести поправку в статью 1, согласно которой территория Литовского государства попадает в сферу влияния СССР, тогда как, с другой стороны, Люблинское воеводство и часть Варшавского воеводства попадают в сферу влияния Германии.

Как только Правительство СССР для защиты своих интересов примет особые меры на территории Литвы, существующая германо-литовская граница в целях её естественного пограничного описания должна быть исправлена таким образом, чтобы территория Литвы, расположенная к юго-западу от линии, обозначенной на карте, отошла к Германии.

В связи с расширением вермахтом военной оккупации Польши Советское правительство решило не дать Гитлеру полностью овладеть остатком польского государства с частью территорий, ранее входивших в состав России. Таким образом, оккупированная нацистами Польша была превращена в так называемый протекторат Третьего рейха…

Далее заявляется, что ныне действующие соглашения между Германией и Литвой не будут затронуты вышеуказанными мероприятиями Советского Союза.

«Москва, 28 сентября 1939 г. За Правительство Германии по поручению Правительства Рейха и СССР:

И. Риббентроп, В. Молотов».

В «Секретном дополнительном протоколе» нижеподписавшиеся его полномочные представители во время заключения германо-советского Договора о дружбе и границе между СССР и Германией заявили о своём согласии в следующем:

«Обе стороны не потерпят на своих территориях никаких польских волнений, которые могли бы затронуть интересы другой стороны. Они будут немедленно подавлять подобные волнения на своих территориях и информировать друг друга о рекомендуемых мерах для этой цели.

Москва, 28 сентября 1939 года.

За Правительство Германии по поручению Правительства Рейха и СССР: И. Риббентроп, В. Молотов».

Глава 33

Румынские легионеры Хория Сима – агенты рейхсфюрера СС Гиммлера, проводили шумные демонстрации с угрозами, драками, дебошами. Им слабо противостояли небольшие группы мирных граждан. Полицейские и жандармы действовали нерешительно.

Возможность видеть, слышать и понимать происходившее в стране курсант Россетти имел в основном благодаря своей учёбе в авиационной школе и приобретённым там знакомствам с влиятельными людьми. Это они открыли ему глаза на ситуацию в стране и мире, что в немалой степени способствовало его формированию как «бойца невидимого фронта».

Без малого две недели в Бухаресте стояла сухая, жаркая погода, позволявшая выполнять насыщенную программу полётов. По-прежнему отрабатывался только взлёт. Всё происходило в рамках учебного графика. Первая половина дня уделялась знакомству с материальной частью самой машины. Курсанты, считая его поверхностным, негромко перебрасывались шутками в адрес инструкторов.

Полёты предстояли во второй половине дня. Курсант Россетти, благодаря вечерней подработке в гараже, мог позволить себе забежать в прилегавшем к аэродрому селе Быняса в небольшую, с тремя столиками, бодегу (харчевню) со свежевымытыми к обеду полами для прохлады.

Здесь за недорого можно было съесть половинку порции ароматной фасолевой чорбы^[8] и пару или тройку непревзойдённой по вкусноте мититей^[9].

Некоторые посетители выпивали по бокалу пива «Мюллер» либо стаканчик-два виноградного сухого, вполне пристойного и недорогого вина. Дежурная розетка с бесплатной вкуснейшей горчицей – обязательный атрибут, заменявший клиенту с тощим кошельком закуску.

Россетти пристроился к столику, за которым дожидались заказа аэропортовские носильщики с надраенными номерными бляхами на груди. Из радиоприёмника с мерцавшим голубым «глазком» доносилась приятная мелодия в исполнении струнного оркестра – так называемая обеденная музыка, которую в полдень транслировало «Радио-пост Бухарест–1».

Посетители бодеги то и дело нетерпеливо стучали вилками о тарелки, в ответ из кухни доносился голос официанта: «Иду-иду!»

Неожиданно музыка из радиоприёмника стала обрываться и вскоре вовсе прекратилась. Донёсся непонятный грохот, как от падающих стульев. Раздался выстрел, шум, треск. Посетители бодеги насторожились, удивлённо поглядывая на внезапно смолкший радиоприёмник. Наконец из приёмника прохрипел надорванный грубый мужской голос:

«Несколько минут назад нами, легионерами «Железной гвардии», расстрелян премьер Румынии Кэлинеску. Да здравствует Гвардия и её капитан Корнелю Зеля Кодряну!»^[10]

Раздался громкий щелчок, и радио смолкло. Посетители харчевни растерянно переглядывались, точно лишённые дара речи…

Так недавний провинциал невольно оказался одним из первых слушателей «Радио-пост Бухарест-1», известившего страну и, по существу, весь мир об убийстве премьер-министра Румынии Арманда Кэлинеску – председателя «Фронта национального возрождения страны».

Уверенные в безнаказанности, четверо убийц отправились в Радиоцентр, когда там шла передача концерта струнного оркестра. Расстреляв жандарма, охранявшего вход, молодчики с выстрелами ворвались в трансляционный зал. Когда испуганные оркестранты повалились на пол, главарь шайки прорычал в микрофон сообщение о совершённом убийстве.

Глава 34

В «Зелёном доме» курсанту приходилось теперь бывать чаще, чтобы узнавать как можно больше подробностей о планах легионеров и их немецких покровителей. И хотя эта миссия ему порядком опротивела, он не отказывался от неё, понимая всю важность разоблачения ненавистного ему фашизма, набиравшего силу в стране. Приходилось разыгрывать из себя его горячего сторонника.

Происходившее в Бухаресте остро волновало его жителей, утверждавших, что всё это увертюра к грядущей войне.

Такой вывод имел под собой реальную почву. Фактически на глазах у всей страны, монаршей семьи, прогрессивной общественности и политиков нацистские эмиссары создавали в Румынии «пятую колонну». Её агенты убирали неугодных Рейху государственных деятелей, устраивали кровавые расправы, готовили плацдарм, необходимый Германии для реализации её агрессивных планов.

Ещё лицеистом Юрий принял близко к сердцу убийство членом «Железной гвардии» на перроне вокзала Синайя премьер-министра Румынии Иона Георге Дука. И покушение в морском порту Марселя. Собравшиеся в порту французы восторженными возгласами «Вив ле Руа!» («Да здравствует король!») приветствовали короля Югославии Александра и министра иностранных дел Франции Луи Барту. В это время нацистский агент вскочил на подножку лимузина и разрядил в высоких персон браунинг…

И вот теперь, в сентябре 1939 года, средь бела дня в центре Бухареста 27 пулями был изрешечён премьер-министр Румынии Арманд Кэлинеску.

Вечером того же дня «Радио-пост Бухарест-1» передало официальное сообщение о том, что убийцы премьер-министра Румынии Арманда Кэлинеску арестованы и будут казнены на следующий день на том же месте и в тот же час, когда было совершено мерзкое преступление.

Любопытствующие заполонили балконы и крыши домов, смельчаки повисли на фонарных столбах у тротуаров, прилегавших к перекрёстку улиц, у развилки трамвайных путей. Сюда, на это место, доставили под жандармским эскортом легионеров-убийц.

В толпе зевак, ожидавших сатисфакции, находился и Юрий. Его внимание неожиданно привлёк стоявший рядом немолодой человек в серой, надвинутой на лоб шляпе с опущенными полями. Поначалу Юрий принял его за комиссара столичной префектуры полиции.

Раздались пистолетные выстрелы. Преступники один за другим повалились на булыжную мостовую. И Юрий разочарованно отметил про себя, что не услышал из толпы ни единого слова одобрения заслуженной кары.

Человек в шляпе исчез, но вскоре появился у валявшихся на мостовой трупов. Бесстрастно, словно исполняя привычную обязанность, сделал по два контрольных выстрела в головы уже мёртвых преступников.

Когда «процедура» закончилась, рослый жандарм плутониер (фельдфебель – рум.) с широченным белым аксельбантом, по-деловому, как бы в назидание всем преступникам, установил на шесте фанерный щит с надписью: «Такая участь ждёт каждого убийцу!»

В толпе ни малейшего намёка на реакцию. Видимо, люди остерегались затаившихся фашиствующих молодчиков. Не исключено, что их было гораздо больше, чем честных граждан и представителей столичной полиции. Такое подозрение возникло у курсанта, стоявшего в гуще притихшей и напряжённой, будто чего-то ещё ожидавшей толпы.

Из отрывочных негромких рассказов очевидцев Юрий узнал, что в покушении, оказывается, участвовали пятеро легионеров. Четверо – настоящие громилы! Пятый же – невысокого росточка, худощавый и щуплый. Именно его-то среди казнённых и не оказалось. Кое-кто из очевидцев, осмелев и многозначительно ухмыляясь, дал понять, что власти, несомненно, осведомлены о том, кто был пятый, кстати, руководивший покушением. А был им вожак легионеров Хория Сима. Однако арестовать его не смогли. Сразу же после теракта он словно испарился.

Буквально накануне покушения на премьер-министра страны Иону Дука в прессе промелькнуло сообщение, что вожак легионеров Хория Сима недавно вернулся из Берлина. По возвращении он уже побывал в Кишинёве, Черновцах и Четатя-Алба (до оккупации румынами Бессарабии – Аккерман). По этим городам прокатились шумные шествия с погромами и разбитыми витринами магазинов, принадлежавших представителям нацменьшинств…

Кто-то из смельчаков приглушенно прояснил:

– За выскочкой Хорией Симой стоит посол Германии в Бухаресте. Решающее слово теперь за ним.

Никто его не поддержал. Люди опасались осуждать фашиствующих молодчиков.

Трупы казнённых несколько суток пролежали нетронутыми посреди улицы рядом с трамвайными путями, по которым проезжали вагоны, набитые пассажирами.

Притихшие было после расстрела убийц легионеры вскоре вновь стали давать о себе знать. Вначале вроде бы безобидными, в меру шумными демонстрациями, которые, однако, вскоре переросли в воинственные марши со свастиками на щитах и красными нарукавными повязками.

Если ещё недавно подобные сборища были малочисленными и проходили на окраинах столицы, то теперь они участились и переместились к площади Филантропии и главной улице Каля Виктории, прорывались к стенам величественного университета на бульваре Короля Карола.

«Пятая колонна» нацистов в Румынии стремительно наглела, о чём красноречиво свидетельствовали восторженные рассказы электрика. И Юрий всё больше понимал, как важны для Сильвестру его встречи в «Зелёном доме».

Глава 35

При очередной встрече с Сильвестру тот почему-то ни словом не обмолвился о событиях, связанных с покушением на премьера страны Кэлинеску. Факт, показавшийся курсанту странным. Но и он в свою очередь не затевал разговора на эту тему. Решил, что Сильвестру, знавшего значительно больше своего подчинённого, интересовали не досужие слухи, а выполнение очередного задания, поставленного перед ним.

Сильвестру беспокоился о сохранении «дружеских» отношений Юрия с Марчелом, благодаря чему поступали отдельные, порой загадочные, а то и вопиющие новости, кому-то необходимые.

Курсант вкратце поведал Сильвестру о прибытии на аэродром Быняса членов бывшего правительства Польши, а с ним и десятка двух военных, вынужденных продавать местным скупщикам за гроши золотые часы, пистолеты, кожаные регланы.

Дядюшка Сильвестру слушал внимательно, переспросил о количестве «мессершмиттов», поступивших в Третью авиафлотилию в Галацах. Поинтересовался учебными полётами в авиашколе, впечатлениями Юрия о новых инструкторах, прибывших из Германии. И Россетти с увлечением рассказал о своих учебных полётах, которыми Сильвестру интересовался лишь изредка.

Неожиданно дядюшка вновь завёл разговор о переезде курсанта на новое место жительства с приличной кроватью вместо старой раскладушки. И в очередной раз земляк наотрез отказался, сказав, что в пансионе, среди остальных постояльцев, он меньше на виду.

– Кто-то из квартирантов иногда задаёт мне вполне закономерный вопрос о успехах в полётах, за меня нередко отвечают другие, знающие заранее, что я скажу. Таким образом, любопытные отшиваются напрочь и надолго. Пожалуйста, никуда меня не переселяйте. Мне, поверьте, виднее, где удобнее находиться при моём далеко не простом положении. А за вашу поддержку искренне благодарен, дядюшка Сильвестру! Пожалуйста, не обижайтесь…

Пансион мадам Филотти жил своими порядками с которыми молодой бессарабец давно уже свыкся.

Бухарест оставался Бухарестом. Местные им гордились, называли «маленьким Парижем». Один только район Дудешть, где находился пансион мадам Филотти, соседствовал с небезызвестной улицей Круча де пятра, славившейся борделями не только в стране, но и, пожалуй, за её пределами. Прежде всего, огромным числом небольших низкоразрядных кафе с обшарпанными комнатушками, где играли в карты, табле (нарды) или чёт-нечет и проворачивались немалые деньги.

На боковой стене здания, к которой вёл отдельный ход во двор, выстроился ряд пронумерованных дверей комнат, похожих на душевые кабины. За широким окном в середине зала на диванах и в креслах, покуривали за чашкой кофе, дожидаясь клиентов, полуобнажённые девицы, занимавшиеся древней профессией.

Во дворике прохаживалась «старшая», то и дело напоминавшая: «Мими! Время истекло! Ты пошла на второй раунд. Записываю, слышишь?» И так круглосуточно.

Таков был колорит этого района. В духе времени. Под общим лозунгом: «Деньги с живых и мёртвых!» Деньги решали всё! Неслучайно в ходу был анекдот: «Два крупных дельца решили выкупить у государства право на определённый срок владения (концессию) одной из шоссейных дорог для своих автобусов. Оба обратились к знакомому министру, от которого зависела аренда. Представ перед ним, один из концессионеров сразу же заявил:

– Ваше превосходительство! Мы снова готовы при вашей любезности взять в аренду известную вам шоссейную дорогу. Вы знаете, что данное нами слово превыше любого закона!

Второй концессионер доверительно заметил:

– Как и в предыдущий раз – вам полмиллиона… Долларов, разумеется. И никто знать не будет!

Министр надул губы и, притянув коммерсанта к себе за пуговицу пиджака, изрёк:

– Даёте мне миллион, и пусть об этом знают во всём мире! «Аржан конте!»^[11]

В Румынии подобное считалось в порядке вещей.

Молодой бессарабец решил обратиться к дядюшке Сильвестру с просьбой:

– Если это возможно, придумайте мне что-нибудь поприличнее. В этом «Зелёном доме» запросто можно рехнуться.

Сильвестру заметил с сожалением:

– Сочувствую, мой милый земляк. Но бывать вам там пока придётся. Поймите, пожалуйста! Вы же сами понимаете, как это важно!

– Понимаю. Хотя, честно говоря, крайне противно. Другой мир, другие, чуждые мне люди. Но раз надо, буду стараться.

– Вот и чудесно! – обрадовался старик. – Только ничего лишнего. Тихо, скромно. Поменьше рассуждать, побольше слушать и запоминать!

– Понятно. Не беспокойтесь… Но, честно говоря, с удовольствием подложил бы небольшой «чемоданчик», чтобы и следов от них не осталось.

Старик насупился.

– Не первый раз слышу от вас подобное. Вы отдаёте себе отчёт в том, что говорите? И вообще, откуда у вас такие замашки, господин авиатор?!

– Оттуда… А вы думали? С кем поведёшься, от того и наберёшься.

Дядюшка Сильвестру строго приказал:

– Надеюсь, вы меня поняли?!

– Понял! Не беспокойтесь, дядюшка Сильвестру. Хотя с этими господами ещё придётся повозиться. Наступит и такое время…

– Не сомневаюсь, – согласился Сильвестру и предложил впредь не упоминать в разговоре слово «электрик», а называть его «портным», а клуб «Домом моделей»… – И, пожалуйста, придерживайтесь договорённости.

– Постараюсь, – грустно ответил Юрий.

Старик по-отечески обнял молодого земляка за плечи.

– Поговорим о значке, полученном вами от «портного». Но прежде надо взвесить все, как говорится, «за» и «против». Щегольнуть им для удовольствия негодяев – дело одно. Другое – не скомпрометировать себя на людях.

Курсант и сам понимал это. К тому же в его облике было нечто притягательное. И это частенько выручало его, служило началом многих удач. Но не полагаясь только на это, он старался преуспевать в учёбе.

Отношения с людьми у бессарабского бедняка, нежданно-негаданно заполучившего известную аристократическую фамилию «Россети», складывались вполне сносно. И всё же обстановка требовала предприимчивости, изворотливости, чтобы не всплыла тайна его «усыновления», которого фактически не было. Он избегал называть себя присвоенной фамилией аристократического рода.

Признавал дружбу и общение только на добропорядочной, взаимной, честной и благородной основе. «Помогать, выручать, облегчать всеми силами судьбу человека». Кем бы тот ни был – от дворника до высочайшего вельможи. Но только в случае, если он этого заслуживает. В этом заключалась цель его жизни. Не сдержать данное слово, не выполнить обещанное либо опоздать на встречу считал недопустимым, как, к примеру, предстать перед кем-то в неглиже. Допустив ошибку, кого-то зря обидев, непременно спешил извиниться, осуждал себя последними словами. Не зря ещё в лицее кто-то назвал его «максималистом».

Негодяев ненавидел лютой ненавистью. Порой больше, чем следовало. Здесь он, действительно, проявлял максимализм.

Для такой манеры поведения была существенная причина. В стране бытовало унизительное отношение властей к бессарабцам. Курсант же не ощущал на себе этого, благодаря присвоенной ему волей судеб фамилии. К тому же речь у него была как у настоящего румына из метрополии. Ещё в лицее по языку он получал «девятку», которой удостаивался лишь ещё один коренной румын. И это было бесценно для самоутверждения. Для курсантов авиашколы он был даже в некотором смысле примером. Всех подкупала покладистость его характера и неизменная вежливость.

…Как-то, заскочив ночью к Юрию в пансион, он наткнулся на прислугу-немку из Германии. И насторожился: нацисты не только в Бухаресте или вообще в одной Румынии, но и по всей Европе насаждали свою агентуру. Служанка в пансионе, вне сомнений, была одной из них.

Юрий объяснил, что для постояльцев, да и самой хозяйки пансиона мадам Филотти это не секрет. Но Хильда плохо понимает, о чём разговаривают постояльцы, коверкает на немецкий лад заученные румынские слова.

Это не успокоило Сильвестру. Напротив, он рассказал, что Бухарест наводнён подобными девицами, выдающими себя за горничных, гувернанток, поваров, бонн в богатых семьях. Работают даже за низкую плату. И все в обязательном порядке по воскресным дням приходят в германское посольство. Под видом просмотра кинофильмов фатерланда с истерическими речами и обещаниями фюрера «тысячелетней эры счастливой жизни Рейха» отчитываются в мельчайших подробностях о разговорах хозяев и постояльцев, уточняя род их занятий, гражданские и политические принципы, исповедуемую религию, отношение к политике рейха. По этим данным определяется, кого отнести к друзьям рейха, а кого к врагам.

Перечень обязанностей «миссионеров» разнообразен. По существу, эти внешне тихие, неприметные, но замечающие все мелочи девицы – своеобразные шпионы. В их обязанности входит и осмотр вещей хозяев и постояльцев. Если чемодан оказывается запертым, его ловко и незаметно вскрывают способом, которому их обучали на специальных занятиях.

Всё это было известно Юрию, в частности, и от самих постояльцев пансиона.

Сильвестру вновь заговорил о желательном переезде земляка. Но тому это было не по душе. Здесь он привык, прижился. Постояльцы пансиона знали о нём только то, что полагалось им знать. Не более. Родом из Бессарабии? Ну и что? Среди квартирантов были и трансильванцы венгерского происхождения, и болгарин из Добруджи, провинциальный еврей, служащий на дровяном складе счетоводом… Никто из них не обращал внимания друг на друга. Лишних вопросов он не задавал. Занимался своими проблемами. Большинство озабочены нуждой, которую каждый испытывал по-своему, включая хозяйку пансиона. А Хильда? «Моторная работяга» добросовестно выполняет свои обязанности, чистоплотна, ни во что не вмешивается. Шустрая и молчаливая, как немая. Всё видит, но мало что смыслит. Так казалось…

Постояльцы, случалось, останавливались побалагурить с Хильдой. Правда, считанные минуты. Беленькая, чистенькая, услужливая, приветливо улыбающаяся девчонка нравилась мужчинам. Но заигрывать с ней?!. Надо сначала сойти с ума. Полнейший абсурд! К тому же все догадывались, что о жизни пансиона она могла доносить немцам. Но это пока никого не беспокоило. Кроме… кроме старика Сильвестру, продолжавшего настаивать на переезде земляка в другое место.

Постояльцев пансиона мадам Филотти объединяло то, что никто никому не завидовал. В основном, это были уличные торговцы с громким титулом «коммерсанты». Торговали всем, чем попало, начиная с дамских поясов с резинками для чулок, дешёвыми постельными принадлежностями, полотенцами, фартуками, женскими полотняными комбинациями и кончая расчёсками, заколками, шнурками – барахлом, вмещавшимся в один-два объёмистых обшарпанных чемодана или в подобранную на свалке большую корзину. «Ассортимент» раскладывался прямо на тротуаре, поверх газет.

Контингент пансиона не беспокоил дядюшку Сильвестру. Его серьёзную озабоченность вызывала Хильда. Он подозревал, что маленькая худощавая блондиночка внедрена в пансион абвером. А это было нежелательно для молодого земляка. Грозило опасностью бессарабскому парню Юрию, волею судеб превратившегося в Журя Россети. Полковничьего приёмного сына, снимавшего в пансионе угол, а точнее, едва вмещавшуюся в запруженную постояльцами комнатёнку старую, узкую, высокую раскладушку, вместе с которой по ночам не раз опрокидывался на пол, пугая постояльцев, спавших на расстеленных на полу газетах.

Сильвестру, молча выслушав земляка, напомнил ему о необходимой встрече с «портным». И Юрий продолжал общаться с Марчелом, из рассказов которого черпал новости, необходимые, как он понимал, Сильвестру.