Юлия Эфф
Тайна Ирминсуля
– Так лучше, Жанни? – устало обратился к девушке, высушивающей край ковра протянутыми над ним ладошками. Та кивнула, розовая от усилий. – Ты тоже устала. Прости, я тебя ещё и бессонной ночью загрузила. Брось эту лужу, шархал с ней. Я уже столько воды выпила, что ночной заплыв мне обеспечен. Потерплю до утра – не помру.
Субретка помотала головой, продолжая сидеть на корточках и стесняясь поднять взгляд. Юноша подошёл к ней и силой поднял за руку:
– Эй, Жанни! Это же я! Хочешь, верну, как было? – светло-серые глаза заглянули в карие.
Жанетта энергично замотала головой:
– Простите, госпожа… Я привыкну! Но… я в кресле посижу.
Юноша рассердился:
– Ещё чего! Ты тоже имеешь право отдыхать. Давай, без лишних разговоров туши свет и ничего не знаю. Чем быстрей усну, тем тебе легче будет. Я тебе помогу немного.
Новоявленный Рене Марой залез в кровать, отодвинулся на один край, откинул одеяло с противоположного и похлопал рядом рукой. На несколько минут пришлось сбросить личину, чтобы Жанетта успокоилась, сняла верхнее платье и забралась под одеяло. Госпожа протянула руку, касаясь руки субретки, и отдала немного силы, чтобы поддержать. Через минуту на месте Мариэль лежал светловолосый юноша с безмятежным выражением лица и закрытыми глазами:
– Я снова Рене? – пробормотал он сонно.
– Да, госпожа, – шёпотом ответила Жанетта.
– Хорошо. Благостной тебе ночи, Жанни. Спасибо, что помогаешь.
На ответное пожелание юноша промычал и вскоре ровно засопел. Жанетта приподнялась на локте, осмотрела юношу, заметила, что его один бок не прикрыт тёплым покрывалом, укрыла получше, подтыкая под спящего. Долго потом лежала в темноте, разглядывая безмятежное лицо. «Я за вас, госпожа, жизнь отдам!» – подумала, умиляясь своим чувствам.
*котта – туникообразная верхняя одежда с узкими рукавами. Длина определяется социальным статусом.
Глава 33. Предупреждение
Мы не знали, что подвиг надо сначала посеять и вырастить. Что зреет он медленно, незримо наливаясь силой, чтобы однажды взорваться ослепительным пламенем, сполохи которого ещё долго светят грядущим поколениям.
Борис Васильев, "Завтра была война"
Сон был настолько глубоким, что в первую минуту пробуждения Мариэль пыталась понять, снится ли боль в метке или на самом деле что-то происходит. Рядом беззвучно, с кулачками у лица спала Жанетта, но стоило пошевелиться, и она пробормотала:
– Сейчас… я сейчас…
Метка слабо зудела, пока ещё только предупреждая о грядущей опасности. Мари выпросталась из-под одеяла, постояла немного, пытаясь разбудить мозг – не помогло. Он фиксировал только знакомую жажду, и хотелось думать о ней и ни о чём больше.
Потирая плечо, подошла к зеркалу. Личина Мароя выглядела помятой, но, главное, сохранившей все зафиксированные в памяти черты, это ободряло. Потянулась к кувшину с водой на дне и с досадой, заранее зная, что это не поможет сбить засуху во рту и горле до конца, махом осушила кувшин. Зашла в туалетную комнату ополоснуть лицо, завистливо покосилась на кадку с чистой водой для ополаскивания. «Она, наверное, чистая, не из козлиного же копытца набирали, – соблазнительно предложил разум: – Попей, тебе легче станет…»
Покрутила головой в полумраке, пытаясь найти черпак, с которым Жанетта вечером смывала пену, но тот уточкой замер в бадье на поверхностной мыльной плёнке. «Пей, пей, пей!» – скандировал мозг, и Мариэль, мысленно плюнув на приличия (в конце концов, она видела, как пьют из аквариума, а здесь даже ничего не плавало), наклонилась над кадкой.
Тонкая аккуратная струйка фонтанчиком, едва вытянулись губы, плеснулась с поверхности и коснулась сухой кожи. Мари жадно глотала, примечая древесный, идущий от кадки, привкус воды, пока с облегчением не остановилась, отирая губы. И призадумалась: с каких пор вода её слушалась? Обескураженно занесла ладонь над ёмкостью, и жидкий хрусталь ласковой волной лизнул пальцы.
Страх за потерю дара огня захлестнул. Мари повернула руку ладонью вверх и призвала огонь. Бейлар беспрекословно загудел, нетерпеливо ожидая приказа. «Не нужно», – и шар оплыл, превращаясь в перчатку и исчезая. Не убирая от кадки руку, задала вопрос воде: «Что происходит?» – и та выплюнула фонтанчик, попытавшийся взобраться на ладонь, но соскользнувший через растопыренные пальцы. «Водяной бейлар? Серьёзно?» – опустила лодочку из пальцев в воду, воронка над ладонью доказала: что-то случилось с маг-силами. Достаточно было сосредоточиться, всего мгновение, и вместе с рукой, на ладони, поднимался над поверхностью ведра водяной шар, расплёскивающий мелкие брызги, как огненный бейлар – искры. Это было слишком невероятно, недопустимо!
Она облизывает пересохшие губы снова и снова: под липой становится жарко, солнце опаляет даже сквозь густую крону. Уйти – нельзя: куда? Почему солнце не сжигает листву, а только её – изнывающую Мариэль? Губы Армана, неторопливо кочующие по шее, лишают её способности здраво мыслить, она забыла о чём-то, минуту назад бывшее жизненно важным.
Пальцы пронзает боль. Она смотрит на них и видит, как пламя капризничает, кусается непослушным псом, голодным, требующим пищи. Нестерпимо больно – и стон-мольба о помощи вырывается вслух. Липа замирает, прекращая шевелить листьями. Чужое прерывистое дыхание замирает, прислушиваясь к её бессловесной молитве. На лицо падает первая капля дождя – иссушённых губ касается влажная прохлада.
Спасительный ливень поцелуев усмиряет огонь-пса, пламя от попадающих в него капель не гаснет, не шипит встревожено – ласкается, превращаясь в послушную дрессированную собачку, признавшую хозяина.
– Раздели со мной мой дар…– барабанит ливень по листве. – Ты готова?
«Будь самой горькой из моих потерь, но только не последней каплей горя! И если скорбь дано мне превозмочь, не наноси удара из засады…»* – огонь-пёс, огонь-собачка клубится в ожидании, вспоминая кем-то придуманную молитву. Липа прислушивается удивлённо.
«…Оставь меня, но не в последний миг, когда от мелких бед я ослабею. Оставь сейчас, чтоб сразу я постиг, что это горе всех невзгод больнее… Что нет невзгод, а есть одна беда – любви твоей лишиться навсегда»*, – шепчет она готовую мантру в замершие губы с тёплым дыханием.
– Ты точно сумасшедшая Мариэль, и это, кажется, заразно, – откликается весело липа. И губы истово захватывают её, вызывая истому во всём теле. Языки сталкиваются. Огонь и вода начинают танец примирения. Огонь сильнее, но он уступает стене из прозрачной, кристально-чистой воды, покорным псом ложась перед ней. Стена опадает, и морская волна накатывает, подбираясь к псу белой пеной и откатывая, – приглашая к игре. Пёс бросается в неё, но не гаснет, а плывёт, перебирая лапами.
Счастье заполняет её грудь, исторгая скопившуюся лаву стона. Вдруг выбрасывает из картины с липой – и Мари видит родные ресницы с опустившейся на них чёлкой, чувства обостряются, теперь она ощущает все прикосновения остро и терпко. С Арманом, кажется, происходит то же. Они отстраняются друг от друга, чтобы синхронно обхватить ладонями лицо напротив – найти в чужих глазах молчаливый ответ на свой вопрос.
А затем руки потянулись друг к другу, скрещиваясь пальцами. Взгляд невольно прикипает к их движению. «…Мужчина учится вести за собой, дама учится понимать знаки партнёра. Начали! Раз-два-три…» – лёгкое надавливание на ладони, и Мари покорно откидывается на спинку софы. И только хриплый голос со стороны разбивает магию новых ощущений: «Хватит! Достаточно!»
Нельзя быть таким честным! Зачем? Мари обречённо рыкнула баритоном: «Не Мариэль, а ходячая коллекция даров!»
С момента пробуждения прошло несколько минут, а казалось – вечность. Которую она потратила на то, чтобы проснуться, понять и принять новость, не имеющую отношения к нарастающей боли в плече. Метка опять напомнила о себе!
Бросилась к вещам Рене, переключаясь на актуальное. Единственный вариант, который казался разумным и подходящим этому времени, – в замке Делоне находились нежелательные гости. Старые деревья в округе срубили, ветра за окном не было, сам замок снаружи и изнутри выглядел неприступной крепостью, не собиравшейся разваливаться… Значит, ловушки Оливера кто-то обошёл. Или «высадился» на другом этаже и в данный момент путешествовал по замку в поисках цели.
Руку резко скрутило, и Мари заметалась, не успевая одеться полностью, а ноги отказывались попадать с первого раза в ботинки. От возни проснулась Жанетта, но её попытка понять, что происходит, лишь добавила сумятицы в мыслях и не ускорила процесс облачения.
– Там что-то происходит! Напиши Ленуару! – перед тем, как выскользнуть из комнаты, успел сказать юноша.
Бежала по коридору в сторону лестницы для слуг, лихорадочно представляя себе варианты действий: пешком не успеет – далеко; лошадь запрячь – долго… На всё требовалось время. В голове ехидно пульсировало: «Надо было сегодня туда ехать, не ждать последнего дня!» Но если Марой запаздывал, то как могло совершиться пророчество? Нужно было стать птицей, чтобы успеть.
– Не сегодня! Не сейчас! – значит, выход был, просто она его пока не видела.
Показалось, что целую вечность добиралась до хоздвора. Метка вопила. Даже если не так, как в тот момент, когда Лоуренс убивал Армана, забирая его силы, – всё равно дела у Делоне обстояли скверно, она чувствовала.
Дыхание сбилось на морозе, запустившем шипы в лёгкие. Кулаки сжались: ни одна из имеющихся сил не смогла бы перенести её за несколько миль отсюда – все были бесполезны. Невольно вспомнился Антуан с его детской мечтой стать портальщиком.
Дверь в воротах на хоздворе примёрзла, огорошивая этим обстоятельством до слёз. Решимости было столько, что она готова был перелезть наружу по сугробу, собранному недалеко от ворот у стены. Сегодня здесь по приезду от лумеров немного поиграли в снежки. Очень ловко, надо сказать, летели… Антуан проиграл под хохот г-жи Иларии и сира Рафэля.
– Птички мои, снежные энджелы! – невероятная идея ударила в затылок. Мари протянула к сугробу руки, вспоминая, какие пассы делал пальцами Арман – это было нетрудно. Всё, что делал он, запоминалось моментально.
Снежный пласт заворочался, поднимаясь пылью и оформляясь в два странных силуэта, которые назвать птицами можно было бы с большой натяжкой.
Мысленный приказ заставил их порхать, корректировка желания – и два снежных энджела взмыли в воздух. Движение руки и представленная картинка окна Армана со стороны призамкового двора – силуэты растворились в темноте. Не особо веря в успех, но так было легче – она хотя бы предпринимала что-то, – создавала вторую пару. Эту запустила с приказом найти окно сира Марсия.
Ещё пара. И четвёртая! Сколько их получилось в итоге, Мари не считала. Сугроб заметно уменьшился, а она всё лепила и лепила снежных энджелов, вдруг какой-то из них рассыпется в воздухе, не долетит…
Жажда вернулась, напоминая о себе так нестати. Хоть сугроб доедай… Остановилась перевести дух и поняла – метка замолчала. Прислушивалась к телу какое-то время – нет, не показалось. Опасность миновала. Благодаря ей? Анри получил письмо и с Оливером уже там, у Делоне? Или, всё-таки, была ложная тревога? А может, и сами справились?
Резерв требовал пополнения. «Надеюсь, я не превращусь из-за тебя в водяного с обвисшим брюхом?» – мысленно проворчала в адрес Армана. На кухне всласть напилась и спокойная вернулась в комнату, по дороге предусмотрительно вернув образ Мариэль.
Да, Жанетта успела написать строчку Ленуару, однако дошло ли письмо по адресу?
– Ответил? – спросила Мари, снимая плащ и разуваясь.
Жанетта отрицательно покачала головой.
– Ложись, спи, до утра ещё далеко, – раздеваться не стала, легла в одежде поверх покрывала, зевнула. – Что это было, я так и не поняла…
Перебросились парой фраз и затихли. Жанетта уснула, на этот раз быстрее: рядом находилась госпожа, а не юноша. Вслед за субреткой провалилась в сон Мари, ненадолго.
Кажется, прошёл час, когда нечто толкнуло во сне, и она резко села, подчинаяясь первой мысли о новой опасности. Но метка вела себя спокойно – зато знакомая жажда подступила.
«Куда ты деваешься, зараза?» – обратилась к выпитой воде, которой, наверное, уже можно было бы наполнить лохань для купания. Потопала в туалетную комнату, справила нужду и, ругая новый дар на чём свет стоит, поднесла лицо к кадке. Фонтанчик услужливо поднялся к губам.
Вдруг слух уловил мужское бормотание, доносящееся из спальни. Мари осторожно выглянула. У кровати стоял, покачиваясь, Лоуренс с бутылкой в руке. Он пьяно присел на край, а потом и вовсе разлёгся, опрокинувшись спиной и умудряясь даже в лежачем положении пить из горлышка.
– Ма-ри-эл-ль, малы-ышка мо-я! Про-сы-пай-ся! Твой-й хо-зя-ин при-шёл-л! – протянул он, переворачиваясь на живот и заползая рукой под покрывало, к ноге Жанетты.
Жанетта пискнула, рефлекторно подбирая ноги к животу и собираясь в комок. Как вдруг грубый бас, идущий от двери в уборную, скомандовал:
– Мариэль, не бойся!
В ментальном даре есть свои преимущества: бабушкина прозорливость и матушкино влияние действовали как катализаторы вариантов идей. Покажись Марой перед Лоуренсом, который ростом был выше Мариэль на голову, у принца было бы преимущество. А эту сволочь нужно было не удивить – напугать. Дать понять, что в эту спальню ему дорога заказана. И ещё лучше – обездвижить Его высочество, а потом передать в руки инквизиторов.
Одежда Рене не была рассчитана на тот объём, с помощью которого сейчас один разозлившийся метаморф собирался выбить дух из одного пьяного принца. Пришлось спешно избавляться от неё.
Лоуренс, услышав мужской голос, оставил свои шалости и вернулся в вертикальное положение, с интересом уставившись в сторону источника звука:
– М-мари-эль, – хихикнул, – ты раз-раз-вле-ка-ешь-ся без ме-ня? Н-ну, п-покажись ге-рой!
В комнату, нагибая голову под притолокой, шагнул Джером, широкоплечий, с голым торсом и бёдрами, обёрнутыми влажной простынёй, до этого сохнувшей рядом с лоханью.
– Не высовывайся, Мариэль, – пробасил он. – Ты кто такой, бессмертный, что ли?
Воспользовавшись паузой, Жанетта отползла к спинке кровати и прикрылась покрывалом, натягивая его испуганно на лицо. А Его высочество поперхнулся от удивления и забыл про цель визита, глядя снизу вверх на приближающееся тело со взбугрившимися мышцами на протянутой руке. Мариэль, разумеется, никогда не видела Джерома раздетым, зато память Маши услужливо подсунула фотографии накачанных спортсменов-культуристов.
Лоуренс, от смеха хватая ртом воздух, вытянул руку с бутылкой:
– Т-ты же ко-конюх, н-нет? Ах-ха-ха, м-моя ма-лыш-ка любит б-большие размеры! – повернулся к пискнувшей Жанетте и взмыл вверх. У мышц лже-Джерома было своё преимущество: рука легко оторвала принца от кровати, подняла над ней и отбросила к стене.
Вместо того чтобы атаковать магией, Лоуренс закатился смехом, подавился им, закашлялся и под взглядом конюха, скрестившего руки на груди, хлебнул из бутылки, жестом прося дать ему время прийти в себя. Как тут было не вспомнить версию Анри про униженного пьяного принца!
Джером нетерпеливо поднял сидящего так, что пуговицы, сопровождаемые треском одежды, посыпались с полурасстёгнутого камзола на пол.
– Ещё раз тебя спрашиваю, ты кто такой? – грозно спросил Джером, фиксируя горло Лоуренса у стены. Мариэль не знала, как сделать так, чтобы не убить сволочь, а лишь отключить его сознание. Поэтому тянула время. – Совсем страх потерял – строить порталы в спальни молодых сирр?
Лоуренс если и страдал, то от смеха. Выпучив глаза с навернувшимися слезами, простонал:
– Я – п-принц, а ты, хи-хи,– ко-ню-ух, – будучи не в силах прекратить смех, давился эмоциями. – М-мариэль, малы-ышка, так п-преданно защищала Делоне, а в результате п-ф-фыр – с конюхом! Н-надо ему с-сообщить, п-пусть перед смертью п-порадуется…
– Какая смерть? Ты что несёшь, уродец мелкий? Навоз ты венценосный! – в глазах Джерома промелькнул страх, пальцы разжались, и Лоуренс выскользнул угрём, заваливаясь в сторону и отползая. Нужно было разговорить его, понять, откуда ждать угрозы. И Мариэль-Джером стоял, будто бы в нерешительности. – О какой смерти ты говоришь, гнида? Не о своей ли?
Судя по наглости Его высочества, инквизиция позволяла ему верить в удачное стирание памяти Арману. А это значило, что попытки убийства будут продолжаться до тех пор, пока Лоуренс не поймёт: его участие в политическом заговоре раскрыто.
После этого ему с сообщниками останется думать о своей безопасности, а брать на душу ещё и грех убийства – зачем? Ментальность сделала вывод, ещё раз просчитала логику рассуждения. Мариэль уже собиралась сказать об этом Лоуренсу, сидящему в центре комнаты, ухмыляющемуся во весь рот и поглядывающему в сторону «Мариэль», прикрывающей лицо покрывалом, но он заговорил первым:
– В-вопрос времени, м-малышка, н-не сегодня, так завтра. Но перед этим он получит ещё п-подарочек… – Лоуренс пьяно засмеялся и, видя, как к нему тянется жилистая рука, сложил губы трубочкой, послал воздушный поцелуй Жанетте, – м-моя малыш-шка, н-наслаждайся п-пока!
Не меняя положения тела и не рисуя в воздухе символы, вот так просто, – исчез в обнявшем его портале в одно мгновение. В комнате повисла тишина. Лже-Джером ждал, вдруг его сволочейшеству вздумается возникнуть в другом месте. Но Лоуренс, кажется, испарился безвозвратно.
– Госпожа, я вам уже говорила, что вас боюсь? – пролепетала Жанетта, опуская покрывало от лица.
– По-другому не получилось бы, – Мариэль натянула влажную простыню на грудь, уменьшаясь в размере. – Подай мне рубашку. Кажется, ночь закончилась. Нужно уходить отсюда.
– Из комнаты? В ту?
– И из комнаты тоже… Вот сволочь! – наступал озноб, идущий от опомнившегося разума, но времени на истерику не было.
Она пригляделась к часам – стеклянной восьмёрке, напоминающей песочные часы с делениями и переворачивающейся, как перпетуум мобиле, едва матово сияющая жидкость полностью заливала нижнюю часть:
– Седьмой час. Подай, пожалуйста, костюм для прогулок. До завтрака у меня почти два часа. Еду к Изель, а ты меня прикрываешь. Спросят – расскажешь о Его высочестве, а я как будто после его визита прихожу в себя на свежем воздухе. Джерома, естественно, не впутывай: мы с тобой здесь вдвоём были. Не спросят – я сама, когда вернусь, расскажу. Нужно сделать так, чтобы в Лапеш мы уехали сегодня.
– А если принц про Джерома расскажет? – Жанетта помогала одеваться. – И с мороком как быть?
– Лоуренс был пьяный в стельку, кто ему поверит? Ну, если какой дурак и поверит, то Джером не подтвердит, как бы его память не проверяли инквизиторы. Мне жаль, Жанни, прости за личину Джерома. Я других таких, как он, высоких не знаю… Вспоминать и придумывать было некогда…
– Госпожа, – позвала Жанетта, оборачиваясь на чёрное окно, – может, вы обождёте немного?
– За меня не бойся: со мной огонь. И самое страшное уже случилось. А после новости о пьяном Лоуренсе мне тем более не дадут выехать дальше ворот без сопровождения.
Одевшись, Мари отправила записку Ленуару: «У меня в комнате был Лоуренс», – и приложила одну пуговицу с его вензелем в доказательство. Ответ пришёл, когда, потеряв надежду, девушка готова была выйти из комнаты. Короткое «Будем к обеду» разозлило. Ни «Всё в порядке?», ни что другое похожее. Мари обозвала его словом, отсутствующем в лексиконе воспитанных люмерийцев.
– Пусть только попробует ко мне подойти, – пообещала согласной с ней Жанетте.
Мечта обиделась: на внезапную ночную прогулку её не взяли.
– Прости. В следующий раз, моя хорошая, – погладила золотистую морду, пытающуюся зубами отодвинуть внешний засов на двери. – Я постараюсь с тобой попрощаться до отъезда.
Сонный Джером, не подозревающий о недавнем покушении на его честь, помог седлать Рома, не выражая ни осуждения, ни любопытства относительно ранней прогулки. «Сегодня уеду в Лапеш, поэтому хочу успеть попробовать погулять под светом Иля и Эля», – объяснила взбалмошная госпожа.
По мнению Джерома, она второй раз за неделю испытывала судьбу, желая свернуть себе впотьмах шею или сломать лошади ногу. Могла бы и не объяснять. Слугам нет никакого дела до господских причуд. Мужчина вспомнил, что с госпожой должна была уехать Жанетта, и мысли о странности богатых сразу покинули голову. Он потопал в комнату к красоточке уточнить её решение.
*Сонет 90 У. Шекспира
*****
Изель немного удивилась раннему визиту, и Мари коротко рассказала о ночных событиях, в заключении попросив воды. Ром на улице жевал брошенную ему охапку сена, в домике по-летнему пахло травами и привезённой снедью тётушки Гато.
– Морочья основа готова, – Изель показала сеточку для будущего парика, – теперь нужны волосы. Ты должна их сама остричь. Вот этими ножницами.
Мари кивнула, глотая травяной отвар, протянула руку за светящимся инструментом и, не медля, начала отрезать локоны, примерно представляя себе необходимую длину причёски Мароя.
Изель наблюдала, выкладывая из корзины продукты:
– Имей в виду, как только морок будет наложен, изменить длину волос не сможешь.
– Обойдусь к тому времени, – аккуратно сложив отрезанные локоны на чистую тряпицу, погладила их, прощаясь. И вернулась к отвару. – Проклятая жажда. Не знаю, что с ней делать.
Ведунья добродушно рассмеялась:
– Это у того, кто тебе дар передал, спрашивай.
– А вы откуда знаете? – Мариэль поперхнулась.
Изель долила в кружку:
– Чёрный жаловался вчера. Наказание ему прилетело – на семь лет лишён власти, забылся, видно, дурень, раз в присутствии старшего инквизитора пакость вершил. Просил у тебя помощи, не откажешь?
Мариэль в изумлении открыла рот:
– Я?! Как я ему помогу?.. Подождите, какого «старшего инквизитора»? Анри, то есть, тот инквизитор, что был там, пока ещё младший мастер.
– С какого вопроса начать? Ну, да ладно, по порядку, – Изель убрала пустую корзину со стола, села напротив гостьи и подтянула тряпицу с локонами. – За одно благодарение списывается год. Беда Чёрного в том, что сделать он теперь ничего не сможет, без своей-то власти. Так что если его добрым словом кто по прошлым делам не вспомнит, то и нести ему наказание сполна. А на второй вопрос ответить не могу. Чёрный не стал бы придумывать: верно, повысили мастера твоего.
Мариэль вспомнила про последний ответ Анри, обидевший её. Усмехнулась горько:
– Нет разницы, как благодарить: вслух или про себя? – на положительный кивок Изель, загнула первый палец:– Благодарю тебя, Чёрный Некромант, во-первых, за то, что снял с меня браслеты, которые помешали бы мне исполнить обет. Во-вторых, за то, что когда-то стёр Анри память о Вестнике. В-третьих, за мой новый дар. И, в-четвёртых, за поцелуй Армана, который бы не состоялся, если бы не ты.
Огонь в очаге взметнулся вверх, подтверждая принятие слов.
– Многовато у тебя накопилось благодарностей, знатно скостила срок, – Изель не смогла сдержать улыбки. Кивнула на волосы, вплетаемые в сетку с помощью иглы, отражающей огонь лампы. – Ждать будешь? Часа два уйдёт.
Мари согласилась подождать и попросила чернила с бумагой. В избе установилась относительная тишина, разбавляемая треском дров в очаге, еле слышным бульканьем готовящейся похлёбки да шуршанием «рукоделья» Изель. Та нет-нет да и поднимала глаза на задумчивую гостью, медленно писавшую прощальные письма родным. Два были написаны быстро, а третье, видимо, вызвало затруднение. Мари останавливалась то подумать, то вытереть слезу. Изель не спрашивала, кому предназначалось это послание. Однако когда оно было написано, Мари перечитала его и отнесла в очаг. Смотрела, как превращаются в пепел мысли.
– Не понравилось? – спросила Изель, подозревая об адресате письма.
– Я его, наверное, больше для себя написала. Когда всё закончится, это знать смысла уже не будет… – девушка вздохнула. Вернулась за стол, подумала и взялась за ещё одно письмо, очевидно, так же вызвавшее затруднение в формулировке мыслей. Мари вздыхала, не замечая этого.
В молчании прошло ещё полчаса. Игла в руках ведуньи сновала пауком, ткущим ловушку. Тишину прервала именно Изель, заметив, как вперемешку со вздохами девушка пару раз прикрыла пальцами зевок.
– Защитника-то своего покажешь? Вдруг встречу, да не узнаю, а попусту ворожить не хочется, – с шутливой интонацией спросила она.
– Да, конечно, – рассеянно кивнула гостья, продолжая думать над содержанием третьего письма. Не убирая кулачка, подпиравшего щёку, сменила облик. Быстро взглянула на Изель светло-серыми глазами и вернулась к делу.
Ведунья хмыкнула, рассмотрев визави:
– Яркий какой получился… Девчонкам хочешь понравиться?
Юноша поднял изумлённый взгляд:
– Нет, свет Владычицы сам раскрасил. Белый цвет оказался легче для восстановления. На тёмный уходит время.
Изель заставила себя не бросить работу, руки её отчего-то дрогнули. Опущенный взгляд и покачивающаяся голова указывали то ли на сожаление, то ли удивление. Юношу, видимо, отвлекла ремарка ведуньи, он бросил писать и воззрился на женщину:
– Спросить хотела… хотел… У Хранителя королевского Ирминсуля глаза и волосы тоже белые. Из-за света Владычицы? А почему у вас волосы и глаза тёмные? Сир Анри называл и вас Хранительницей.
Изель улыбнулась, будто ждала этого вопроса:
– Погоди, дошью морок, останавливаться нельзя, и покажу. К слову, снадобье заберёшь, али уже не надобны листья?
Юноша пожал плечами:
– Заберу, может, ещё пригодится. Мариэль уедет, кто потом передаст?
– Хм, верно. Заодно черкни-ка своему старшему инквизитору, чтобы не бегал ко мне по каждому случаю. Объясни, мол, законы у меня те же, что и у Белоглазого.
Марой фыркнул и вернулся к письму. Дописал быстро, сложил конвертом, не трубочкой, и потянулся, зевая. За его спиной у стены находилась лежанка, покрытая толстой мягкой шкурой какого-то мохнатого животного. Юноша спросил разрешение прилечь, перед этим напился воды из ковша и растянулся на лежанке. Отсюда хорошо было видно Изель за работой:
– Что оно вообще такое – эта «Истина Ирминсуля»? Я бы хотел попробовать.
Изель засмеялась:
– Забавное ты дитя. Дар два октагона как получила, а уже рвёшься в бой. Не по силам тебе такое испытание. «Истину Ирминсуля» на старших курсах инквизиторы используют, чтобы в себе открыть потайное и победить его. Не у всех получается, чтобы ты знала. Одна попытка, провалил её, не прошёл испытания – ходи думай, пока разрешение не дадут. А кто «Истину Ирминсуля» познал, тому назад в прошлое дороги нет. Другими людьми становятся.
Марой сел, опуская ноги на пол:
– Я справлюсь!
Ведунья качала головой, поражаясь самоуверенности гостьи в мужском обличье. Юноша резво вернулся за стол:
– Пожалуйста! Оружием я не владею, заранее предвижу свой позор, так хотя бы дух во мне сильный будет, а дороги в прошлое нет не по моей воле. Мне это нужно!..
Изель вплетала последние пряди, обреченно вздыхая от истовости желания юного метаморфа, продолжающего уговаривать.
– Время это может занять немало. Некоторые сутками бродят по лабиринту неосознанного, выбраться не могут. А тебе идти надо. Вот, уже почти доделала морок. Когда Истину познавать собрался… собралась?
Марой невольно содрогнулся от перспективы застрять во сне, сходил к окошку, всмотрелся в светлеющий клочок неба между макушками редких деревьев:
– Жаль… – уселся напротив Изель, – но я всё равно бы попробовал.
– Смотри-ка, куда дел девчонку? – улыбнулась ведунья. Наконец она отложила иглу, подняла парик на руке, встряхнула его, расправляя локоны и следя за выражением побелевшего лица юноши: – Страшно?
Тот кивнул.
– Научу, что надо делать. И помни, дорога назад будет одна: испугаешься, скинешь морок, потом сызнова мне мучиться.
Сложила парик всё в ту же тряпицу, завернула.
– Показать ещё что-то хотели, – напомнил собеседник.
Изель насмешливо протянула руки к волосам, закреплённым на затылке гребнем:
– Ну, смотри, любопытный. Не показала бы, если бы не твой интерес, – вытащила гребень. Волосы тотчас упали волнами на плечи.
Женщина медленно провела по ним гребнем, и от этого волосы посветлели. А когда последняя тёмная прядь выбелилась до цвета снега, произошли метаморфозы с лицом. Глаза обесцветились, как и брови с ресницами:
– Белоглазому нужно отпугивать от дерева Владычицы, а я пока сюда приставлена ухаживать за малышом. Простой люд пугать мне не с руки. И, упреждая твой вопрос, не метаморф я. То, что видел, – морок обыкновенный.
Закрутила волосы на затылке, воткнула гребень на прежнее место, и вернулась прежняя Изель.
– А Волчье логово? Кто его Хранитель, если не вы?
