Юлия Мартыненко
Анастасия
Глава 9. Покаяние
В комнате, где доживал свои последние дни Алексей Кузьмич Забаев тридцати девяти годов от роду, все окна были завешаны темной плотной тканью, через которую почти не проникали солнечные лучи. Источником света здесь служили лишь несколько церковных свечей, окутывающих покои запахом воска. Здесь же ощущался горьковатый дурманящий аромат опиума смешанный с тошнотворным запахом гниющей плоти.
На кровати в углу комнаты лежало подобие человеческого тела. Некогда высокий, статный, пышущий здоровьем мужчина превратился в высохшего дряблого старика, измученного тяжелой хворью. Лицо его, изрезанное страдальческими морщинами, выражало глубокую скорбь. Дышал он хрипло и прерывисто, казалось, что последние свои силы он отдает на то, чтобы вдоволь насытиться драгоценным воздухом. Глаза его почти всегда были закрыты, лишь изредка приоткрывал он их, чтобы посмотреть на лик Богородицы на иконе и помолиться ей, и, чтобы отыскать взглядом женщину, которую обожествлял, словно святую и любил больше жизни.
Ужасная, раздирающая на части тело боль, мучила его день и ночь. Уж и местный лекарь, и лекарь, вызванный специально из города, сводились все к одному мнению – жить больному осталось совсем немного. Чтобы облегчить участь страдальца, ему давали опиум. Благодаря чудодейственному свойству данного вещества Алексей Кузьмич почти все время пребывал в бреду – снился ему тот самый лес, что находился за речкой. Снилась и она, в белом длинном платье, с распущенными волосами, развивающимися на ветру. Смеялась она, дразнилась, но постоянно убегала прочь, скрываясь за деревьями. Алексей Кузьмич бежал вслед за Адой, и больше всего хотелось ему поймать эту лесную фею, крепко обнять ее, почувствовать прикосновение бархатной как шелк кожи и вишневых губ. Но ускользала она снова и снова во сне и наяву, не одаряя радостью последние дни обреченного.
Крайне редко посещала больного мужа Олимпиада. Каждый раз, украдкой пробравшись в комнату на минуту, взирала она на него издалека и чувствовала отвращение и боль. Вот и сейчас, тихо отворив дверь, она робко вошла, сделала несколько коротких шагов и остановилась. Тяжелый дух, витавший в воздухе, сводил ее с ума, вызывал дурноту, но чувство неотвратимой беды грызло ее, заставляло, возможно, в последний раз увидеть мужа живым.
Сжимая нервно пальцы, Ада смотрела на Алексея Кузьмича, и вспоминала, как впервые увидела его в доме тетки Анны. Как тогда она возненавидела его всей душой, желая никогда не знать ни любви, ни доброты этого человека. И как венчаясь в церкви преклоняя колени пред иконой Господа Бога, думала она лишь о смерти, способной избавить ее от всех мучений.
Вспоминала она и тот день, когда ехали они на свадьбу к сестре. Стоял прекрасный теплый осенний полдень, и ровно ничего не предвещало беды, как вдруг показалось ей, что посреди дороги возникла старая женщина, облаченная в черную потрепанную одежду. В тот же миг вздыбились лошади, уперлись, не желая следовать дальше. Алексей Кузьмич, попытавшийся было успокоить гнедых, сам застыл, закатил глаза и упал с повозки. Ада в испуге подбежала к мужу, и увидела, что лежит тот на земле без сознания, а из носа у него течет кровь.
Посмотрела она в сторону дороги, чтобы позвать женщину на помощь, а ее и след простыл. Поливала Ада лицо мужа водой, била по щекам, упрашивала прийти в себя, и наконец, Алексей Кузьмич открыл глаза. Увидел он перед собой лицо Ады и улыбнулся. Больно кольнуло у девушки в сердце. Помогла она подняться мужу, а сама немного отошла от повозки.
Дорога, по которой они держали путь, была на вышине. С одной стороны открывался прекрасный вид полей и лесов. Где-то вдалеке расположилось родное село, любимый сердцу лес, там же обитали самые болезненные воспоминания. Одним из них был день свадьбы, когда она сгоряча кинула в лицо Кузьмичу ужасное роковое проклятие. Неужели смогла она одной лишь фразой перечеркнуть жизнь, дарованную Всевышним. Неужели сердце ее почернело, а душа навечно проклята.
По щеке Олимпиады скатилась слеза. Сзади подошел муж, нежно обнял ее за плечи, и словно прочитав ее мысли, сказал:
– Не переживая моя люба Ада ни о чем. Не терзай свою душу. Все равно уйду, рано или поздно.
Знала она уже тогда, что муж тяжко болен. Никто из лекарей не мог точно сказать, чем именно, но хворь быстро охватывала его тело.
Из тяжелых воспоминаний выдернул Олимпиаду почти незнакомый слабый хриплый голос:
– Ада…
Олимпиада подняла глаза, смахнула слезу. На нее смотрел Алексей Кузьмич и подзывал ее к себе.
– Коли не сон, подойди ко мне ближе, любушка.
Ада сделала несколько шагов, приблизилась к кровати. Не могла она спокойно смотреть на него, не могла видеть его осунувшееся бледное лицо. Одни лишь глаза мужа выдавали то, что он еще жив. Тело же его ничуть не походило на живое. Посеревшая рубашка едва скрывала обтянутые еще более серой кожей кости.
– Не плачь, Ада. Все равно уйду… – прошептал Алексей Кузьмич, не отводя глаз от прекрасного лица Олимпиады.
Одним лишь моментом он по-настоящему жил. Ничего не видел он вокруг: ни темной комнаты, ни завешенных окон, ни догорающих свеч. Лишь ее личико, такое любимое, такое прекрасное и живое, мерцающее неземным светом. Чувствуя, как боль снова стремительно проникает в его плоть, и минутная ясность сознания исчезает, Алексей Кузьмич пошевелил пальцами, желая снова почувствовать тепло тела жены, и сказал:
– Адушка, дай мне свою руку, – и когда Ада легонько сжала своей ладошкой его кисть, продолжил. – Ты должна знать, что милее тебя мне никого не было на свете. Не жалею я, что заставил тебя стать моей. Я горел тобой, а сейчас догораю. Не плачь по мне. Обещай, что будешь счастлива.
Алексей Кузьмич умоляюще посмотрел на Аду. Девушка, внимая каждому его слову, не смогла сдержать чувств. Закрыв глаза ладошками, она пала на колени перед его кроватью. Послышались тяжелые всхлипывания. Рука Алексея Кузьмича медленно опустилась ей на голову. Ощутив его прикосновение, девушка подняла взгляд и вместо мужа увидела перед собой уродливую старуху в черном потрепанном одеянии. Ужаснувшись, Олимпиада закричала и выбежала прочь из дома.
Бежала Олимпиада, не останавливаясь ни на минуту, от своей жизни, от всего того, что было с ней и что ждет ее впереди. Добравшись до леса, упала она ниц и почувствовала лбом холодную землю. Никогда еще она не испытывала такой душевной боли, как сейчас. Внутри ее боролись два противоположных чувства – жалость и ненависть. Ненавидела она своего мужа за то, что даже находясь перед смертным одром и зная обо всех ее грехах, он продолжал любить ее.
Река за спиной так и манила, журчала нежно, призывая раствориться навсегда в темных водах. Ветер легонько колыхал листья деревьев, шептал ей навеки отпустить свою боль, принять смерть, как избавление. Земля, как будто поднимала корни деревьев ввысь, обвивала слабое тело, приглашала кровью залить незажившие раны, плоти бренной стать частью леса.
Лишь один человек в этом мире заставлял ее жить дальше. Когда Ада вспоминала Виктора, сердце ее переставало кровоточить. Сейчас же, словно по волшебству, почувствовала Ада нежное прикосновение к своему плечу. Знала она, что в этот раз увидит перед собой милого, единственного, любимого Витеньку. Так и случилось. Опустился он на колени рядом с ней, крепко прижал к себе, поцеловал.
– Не грусти, моя голубка. Боль и печаль уйдут, верь мне.
И Олимпиада верила. Готова она была довериться ему, отдать свое тело и душу, не боясь ничего на свете. Странно, но неожиданный поток чувств, который внезапно обрушился на нее после свидания с мужем, исчез вмиг, будто и не бывало его вовсе. Ни вина, ни страдания больше не терзали ее.
***
В маленькой сельской церкви воцарилась праведная тишина. Священник, уже помолившийся на ночь, положив молитвенник на тумбочку, аккуратно сложил рясу, и отправился почивать, оставив дом Божий в одиночестве. В подсвечниках еще догорали несколько свечей, освещая лики святых каким-то дивным светом, отчего образы становились угрюмыми и даже суровыми. Стены здесь словно пропитаны были ароматом ладана и воска.
Анастасия переступила порог церквушки и приблизилась к иконе Иисуса Христа. Не могла она больше держать в себе чувства, съедавшие ее изнутри. Знала она, что не достойна просить прощения у Бога, потому как душа ее с рождения проклята. Весь женский род их должен расплачиваться нечистому за силу, которой он их одарил. Только вот не было Насте от этой силы ни счастья, ни радости. Чувствовала она беду, которая кралась за ней на цыпочках, поджидая удачного момента, чтобы нагрянуть.
Воскресные и праздничные службы Настя исправно посещала. Как и другие сельчане, читала она молитвы, но мысли ее были почти всегда далеко, думала она о разном: и о плохом, и о хорошем, о вещах серьезных и несущественных. Печальная ли она была, влюбленная ли порхала как бабочка, да только не видела пред собой образ Божий, к которому неосознанно взывала молитвами. Теперь же жила она верою, что сможет достучаться до небес.
Как агнец, отбившийся от стада, старалась Настя найти путь обратно, раскаяться и спасти своего ребенка. Три раза перекрестившись и приложившись в иконе, девушка опустилась на колени и горячо взмолилась:
– Отец наш небесный, Господи, прости меня за провинности мои, прости за то, что зачала во грехе дитя, за то, что была заложницей плоти своей, и за то, что плохо думала о родной сестре. Готова я понести наказание и ответить за все дурные мысли и поступки, только молю об одном, Господи, дай моему ребеночку родиться здоровым и крепким. Дай ему познать любовь твою, освети его светом твоим. Взываю к тебе, пощади душу чада моего, отведи от него беды вся…
Молилась Настя, плакала горько, понимая, как сильно желает она прервать этот порочный круг бед и смертей, преследовавший ее и сестру с самого рождения. Готова она была принять уготованную ей судьбу, принять боль и страдания, лишь бы все, кто был ей люб, смогли жить и быть счастливыми. И даже подлое предательство Олимпиады больше не беспокоило ее сердце. Сестра была частью ее самой, а значит – такой же, как она. Настанет время, когда и Олимпиада вспомнит слова бабушки Аглаи, отпустит прочь обиды и ненависть.
Господь и несколько десятков других святых ликов мрачно взирали на девушку, словно храня молчаливый укор. Свечи догорали, и казалось, что вот-вот погрязнет все во мраке и тьма заберет ее в свою обитель. Но еще оставалось немного времени перед смертным часом, чтобы отмолить своего первенца, которому возможно грозила страшная участь.
В поздний час, когда молитва была закончена, встала Настя, перекрестилась и вышла из церкви. Путь домой был не долгим, но хотелось девушке после душной комнаты надышаться свежим апрельским воздухом. Никогда еще не ощущала она так всю прелесть весны. Словно откинув прочь белый саван, настало время новой жизни. И как чудесно видеть все это, наблюдать, как с каждым днем меняется природа, насыщаясь яркими красками. А потом придет лето – яркое, жаркое, томное. Увидит ли она его? Сможет ли она, как мама, выходить во двор с младенцем на руках, и греться под теплыми солнечными лучами?
Внезапный страх одолел Настю, но как непрошеный гость, покинул ее поспешно. На все воля Божья.
Глава 10. Ведьмин костер
Утром первого мая всю деревню поразило страшное известие – умер Алексей Кузьмич. Так как ухаживать за больным мужем Аде было противно, она наняла старую женщину, давнюю знакомую матери мужа, которая приходила не только смотреть за больным, но и вести дела по дому.
Олимпиада тем временем почувствовала любовь к жизни. С появлением Виктора почти все у нее пошло как по маслу: сестра и тетка совсем не беспокоили, муж слег, а на других жителей села внимания она не обращала. Временами вспоминала она о том, что все же повинна в страданиях мужа, но чудесным образом вся боль ее исчезала, когда видела она Виктора.
Еще задолго до кончины кузнеца, Виктор предложил Аде перебраться к нему. Но было несколько причин, по которым Ада все же на переезд не решалась. Во-первых, несмотря на то, что ни Виктор, ни Ада не боялись осуждения со стороны, девушка не хотела бросать мужа в такой тяжелый для него час. Во-вторых, маленькая хата кузнеца не шла ни в какое сравнение с домом Алексея Кузьмича. Олимпиада, уже привыкшая к комфорту, не желала покидать хоромы. А в-третьих, Ада и так частенько заходила в гости к возлюбленному, так что спешить с переездом было не обязательно.
В последний день апреля Виктор пришел к Аде и предложил ей прогуляться по лесу. Уже не раз он говорил ей о том, что девушка обладает особенной силой, с которой, при правильном обращении, можно и горы свернуть. Он часто спрашивал о ее родственниках и больше всего интересовался бабкой Аглаей.
До встречи с Виктором Олимпиада знала о ведьмах только то, что они вредят людям и потом за это могут жестоко поплатиться. Свою бабушку Ада ведьмой не считала, но при этом помнила, как желали ей смерти почти все жители деревни. Виктор же разъяснил девушке, что ведьмы могут многое, в том числе заглядывать в будущее и даже менять его. Что могут они управлять людьми, вершить судьбы и делать другие совершенно невообразимые вещи.
По окончанию одного из разговоров спросил он у Ады, имеется ли у нее большое родимое пятно, и девушка подтвердила, что есть на левом бедре. Сказал Виктор, что это особая метка, оставленная высшими силами. Других слов он не употреблял, потому, как и адские существа тоже являлись силами высшими. А кто конкретно наделял человека особыми способностями, значения уже не имело. Главное – конечный результат.
В дивную лунную ночь, когда на смену еще холодному и неприветливому апрелю приходил ласковый цветущий май, Виктор отправился в лес. Ада, находясь в предвкушении чего-то необыкновенного, в назначенный час последовала за ним. Встретиться они договорились на той самой полянке, которая была облюбована ими с самого начала.
Ночь дышала весенней прохладой, слегка, словно заигрывая, щипала кожу, а затем нежно ее обнимала. Одетая в легкое белое платье, Ада бежала босыми ногами к лесу, ощущая его бесшумный зов. Когда девушка явилась на поляну, то не поверила своим глазам – Виктор, облаченный в длинный черный плащ с капюшоном на голове, стоял у небольшого костра. Вместо дров в огне полыхали белые как снег кости. Молодой человек, словно обращаясь к огнищу, шептал ему странные и непонятные Олимпиаде слова.
Ада заворожено стояла на месте, пока Виктор не обернулся и не поманил ее рукой. Девушка приблизилась. Ловко и быстро он снял с нее платье, и под ним не оказалось ничего, как и велел Виктор накануне. Он снова заговорил и девушка, неожиданно для себя, стала вторить вслед за ним каждое слово. Ее тело дрожало от нахлынувших эмоций, она упала на колени, чувствуя небывалый восторг и прилив сил, голос ее звонко повторял таинственные речи. Виктор достал из кармана плаща цепочку с интересной подвеской в виде кувшина и надел ее на шею Олимпиаде. Затем, словно совершенно не чувствуя жара от огня, он дотронулся до горящих костей, и пеплом, который остался на его пальцах, провел на лбу ее колдовской знак.
Лоб от прикосновенья Виктора точно стал гореть, но Ада не двигалась и продолжала терпеливо наблюдать за ритуалом. Еще с минуту он что-то говорил низким, почти загробным голосом, затем взял Аду за руку и повел через костер. Удивительно, но даже тепла девушка не почувствовала. Наоборот, ее кожа покрылась мурашками, а внутри все похолодело. Вышла она из огня и почувствовала такую легкость в теле, что готова была тот час же взлететь над землей. Но ничего такого, к счастью, не случилось.
Церемония в лесу на том и окончилась. Виктор снял капюшон, и Олимпиада увидела, как глаза его пылают красным цветом, словно огоньки дьявольского костра. Существо, которое явно сейчас овладело телом Виктора, изобразило на лице ехидную улыбку. От этого взгляда девушке стало не по себе, но существо тут же сделало глубокий реверанс, взяло руку Ады и поцеловало ее.
– С посвящением, моя красавица, – сказало оно жутким загробным голосом. – Я в твоей власти.
Еще раз откланявшись, существо отвернулось от Ады и повернулось лицом к лесу. Девушка увидела, как в миг лес словно ожил, заколыхался, расправив плечи, грозно завис над землей. Глухой протяжный устрашающий вой пронесся повсюду. Тысячи теней, собравшиеся поглядеть на чарующий обряд, отталкиваясь тяжелыми незримыми копытами, покидали свои убежища и бежали прочь. Земля ходила ходуном, ветки деревьев трещали, шум стоял несусветный. Лишь спустя несколько долгих мгновений наступила упоительная тишина, кроны вековых великанов расступились, обнажив звездное небо.
Тут же поднялся жуткий ветер. Он моментально задул костер и к удивлению девушки кости, которые еще тлели, стали вмиг прахом и развеялись над лесом. В эту минуту во всех домах, где мерцал огонек, воцарилась тьма. И у кровати несчастного Алексея Кузьмича затухла свеча, и как будто вместе со светом забрала его душу.
Когда ветер утих, Виктор обернулся, очи его снова сияли золотом. Он подошел вплотную к Аде и крепко ее поцеловал.
– Кто ты? – вдруг спросила она, понимая, что перед ней стоит мужчина, о котором она не знает ровно ничего.
– А разве это имеет теперь значение? – также спросил Виктор. – Ты теперь такая же, как и я. Уместнее было бы спросить, кто ты.
Ада, которая после церемонии чувствовала себя, словно заново родившейся, решила обождать с вопросами. Больше не ощущала она холода. Страх и сомнения, которые частенько одолевали ее, совсем ушли. Совесть более не терзала. С этого момента Ада знала, что делает она все правильно в жизни. Что именно к нему шли все ее дороги, и теперь она вознаграждена за годы страданий и боли.
***
– С какой стороны прилетел, голубь мой? Откуда явился ты, чтобы сделать меня счастливой, забрать все мои печали и открыть новый мир? Почему не говоришь ты о своем прошлом, не поведаешь мне о том, как жил до встречи со мной? Кто твои родители? Если у тебя секреты, о которых не знаю я?
Олимпиада лежала на земле, опустив голову на колени Виктора, и смотрела на звездное небо. Ни единого облачка не было видно, звездное майское небо дышало свежестью, освещало все вокруг. Вальпургиева ночь отступала, медленно крадучись прочь. Но молодым влюбленным хотелось еще насладиться волшебным видом, сотканным на небесах. И как по заказу звезды продолжали сверкать все ярче и ярче.
Виктор молчал. Он думал о том, как удачно прошла церемония, как чувствовал он силу Олимпиады и свою, и что сможет он сотворить с помощью этой силы в будущем. Но не знал он, как сказать любимой о том, кто же он такой. Вспоминая свое детство, ему становилось и больно и сладко. Странно сжималось сердце, когда он думал о матери. Как любил он, когда она гладила его по голове и тихо говорила добрые слова. Помнил Виктор хорошо ее руки, и невольно сравнивал их с руками Олимпиады. Такими же нежными были ее прикосновения. Помнил и последние мгновения, когда мать покинула этот мир…
Молчание не могло быть вечным. Не отводя глаз от неба, Виктор тихо, словно боясь, что кроме Олимпиады его сможет еще кто-то услышать, сказал:
– Родился я далеко отсюда, в богатой семье. Отец мой был помещиком, владел большим имением и землей. Мать же моя была приезжей и хотела наняться отцу на службу, но он так сильно полюбил ее, что вскоре они поженились. Потом появился я. Когда мне было восемь лет, мать умерла от длительной болезни. А в четырнадцать я ушел из дому и стал бродить по свету в поисках своей судьбы. В разных местах побывал я, увидел и узнал многое, и лишь спустя много лет смог добраться сюда, чтобы, наконец, найти то, что давно искал.
– А кузнец? Ты знал его раньше? – спросила Ада, вспоминая то, как легко Виктор устроился в селе.
– Мой дядя, родной брат матери, хорошо знал кузнеца. Когда я прибыл сюда, кузнец ждал меня.
Ада на несколько минут погрузилась в раздумья. Много чего хотела она узнать от Виктора, но понимала, что всему свое время. Когда-нибудь расскажет он ей о своих приключениях, поведает о дорогах, которые пришлось пройти, о людях, которых удалось встретить.
Но было еще что-то, о чем Ада подозревала, но не решалась спросить. Некую тайну хранил Виктор в своем сердце, и даже ей, Аде, не решался доверить.
– Скажи мне, родной, – робко произнесла Ада, – не будь у меня этой силы, смог бы ты полюбить меня такой?
Виктор нежно взглянул на Аду, потрепал ее длинные волосы, ухмыльнулся. Какой же чудной она иногда ему казалась.
– Если и не было, все равно полюбил бы тебя. Но знай точно, что какой бы силой ты ни обладала, как бы ни выглядела, где бы ты ни находилась, я бы всегда нашел тебя. Судьба повенчала нас, и даже через много-много лет нам суждено быть вместе, лежать под этим дубом и любоваться звездным небом.
Удовлетворенная его ответом, Ада спросила:
– А что ты говорил о времени?
– Я говорил, что сможем мы управлять времени, будем хозяевами своего будущего, и даже прошлого.
– Ты бы хотел изменить свое прошлое? – удивленно спросила Ада. – Неужто и за тобой гонятся призраки былого?
– Всякое бывает, – уклончиво ответил Виктор. – Мне снова бы увидеть зорьку, и знать, что каким бы ни был день, я всегда смогу его изменить.
Признание Виктора, хоть и было откровенным, но не совсем понятным для Ады. Она чувствовала грусть в его словах, которую пробудила своими вопросами, поэтому больше ни о чем таком они не общались.
Ночь была нежна, а объятия ее ласковы. Но догорала она как свеча, уступая место новому дню. Над рекой плыл густой туман, окутывая тонким атласным облачком водную гладь. Тишина повисла необыкновенная для весеннего утра: птицы не пели, петухи не кукарекали, собаки и те, притаились в своих будках в ожидании чего-то дурного.
Олимпиада открыла глаза, приподнялась, чтобы осмотреться, и вдруг увидела, как через дальний мост идет мужчина очень похожий на ее мужа. Только тот снова был крепок и здоров, волосы его потемнели, а одеты он был в белоснежную длинную рубашку. Не веря своим глазам, Олимпиада хотела окликнуть его, но ей помешал Виктор. Он поднес указательный палец к губам и тихо сказал ей на ухо:
– Не стоит, пусть ступает себе…
Сразу поняла Ада, что еще случилось этой ночью. Невидимые нити вокруг нее разорвались, отпустив почти всех, кого она любила и ненавидела. Алексей Кузьмич покинул этот мир, и блуждала его душа по земле, в поисках вечного покоя. Но не кольнуло сердце Олимпиады, не тронула ее участь мужа. Равнодушно проводила она его взглядом, пока тот не скрылся в чаще леса.
Виктор легонько потянул Олимпиаду за собой к самому берегу.
– А не искупаться ли нам? – предложил он.
Обнажившись, молодые люди погрузились в воду. Неожиданно водичка оказалась очень теплой. Долго еще купались влюбленные, плескались, ныряли, погружаясь на глубину, не боясь ни мавок, ни других существ, которые с этой ночи подчинялись им. И в Викторе, и в Олимпиаде кипела кровь, горела небывалая сила. Но время, которым так страстно хотел повелевать Виктор, все еще продолжало течь вперед.
***
Когда Ада вернулась домой, там ее поджидало человек десять. Помимо пожилой служанки, в доме был лекарь, священник и его прислужник, пристав и соседи. Все как один уставились на нее, и одновременно словно онемели.
– Что здесь происходит? – спросила Ада.
– Олимпиада Михайловна, ваш муж сегодня утром скончался, – с прискорбием сообщил ей лекарь.
Но лицо Ады не выразило ни капли сожаления.
– Как жаль, – равнодушно сказала она и схватила с комода свежее полотенце, чтобы вытереть мокрые волосы.
Такая реакция повергла всех присутствующих в шок. Один лишь пристав взял себя в руки и спросил:
– Вы не подскажите, где вы были весь этот час?
– Я была на речке, – сообщила Ада. – Знаете ли, господин пристав, у меня сегодня день рождения, и я решила искупаться.
– Ваша служанка говорит, что вы отсутствовали всю ночь, – сказал он, стараясь подловить Аду то ли на лжи, то ли надеясь, что она попросту в чем-то проговорится.
– Я гуляла, – сказала Ада. – Мне не спалось, и я пошла подышать свежим воздухом, и уснула в лесу. А когда проснулась, то захотела искупаться. Я надеюсь, больше вопросов не будет к безутешной вдове? Мне нужно готовиться к похоронам.
Больше вопросов не было. К дому подъехала коляска, упряженная двумя жеребцами, труп положили внутрь, и повезли в дом к лекарю. Местный лекарь, который вскрывал тело, только сделав первый надрез, увидел такую ужасную картину перед собой, что раз десять тут же перекрестился. Все внутренности усопшего были черны, словно он скончался не сегодняшним утром, а гнил уже порядком несколько месяцев.
Слухи об этом распространились удивительно быстро. И сразу же, все, кому не лень, стали обсуждать и поливать бранью Олимпиаду, прямо утверждая, что во всем виновата она, чертова ведьма.
Ада пропускала мимо ушей угрозы и оскорбления. Теперь она точно знала, что даже если ее слова смогли сотворить такое с мужем, то это не ее вина. Старый дурак заслужил подобную участь.
Когда Виктор и Ада встретились днем в лесу, и Ада рассказала ему обо всем, то Виктора эта новость немного взволновала.
– Ты знаешь, что люди способны на многое, если их разозлить или напугать. Тебе нужно быть острожной, – сказал Виктор.
– Я знаю, потому что мою бабку считали ведьмой. Все ее ненавидели и презирали, но никто не посмел тронуть ее даже пальцем, потому что боялись. Пусть же и меня боятся, да боятся хорошенько, чтобы даже не вздумали мне причинить зло. А если кто и посмеет, то пожалеет об этом!
– Все же не стоит настраивать против себя народ, голубка моя. Мы должны быть осторожными. Я сам не понаслышке знаю, что бывает, когда идешь против яростной толпы. Нам нужно вести себя как можно тише, особенно сейчас.
Ада кивнула, улыбнулась и положила голову на плечо любимому. Она была уверенна, что ничего ей более не грозит.
***
День рождения был для Насти не самым любимым праздником. Чаще всего она о нем просто забывала. Сейчас же, когда до родов оставалось чуть больше месяца, она только и думала, что о своем ребенке. Отбросить прочь переживания Насте так и не удалось. Все время ей снились кошмары, большую часть из которых она вообще на утро не вспоминала, но неприятный осадок оставался.
Почти всю ночь с тридцатого апреля на первое мая провела она без сна. Долго Настя ворочалась в кровати, и одолевали ее разные мысли. Когда же сон незаметно подкрался, то подарил ей невероятное видение. Девушка, как и прежде лежала в кровати, только разбудил ее странный шум. Открыв глаза, она увидела, как свеча на столе неожиданно погасла, словно кто-то ее затушил. Приглядевшись, рассмотрела она в углу комнаты странную тень.
– Кто там? – испуганно спросила Настя, и внимательно присмотревшись, увидела бабушку Аглаю.
Выглядела бабка так, как и в тот последний день, когда попрощалась с жизнью. Только вот глаза ее были странными, какими-то потухшими, прозрачными.
– Бабушка, это ты? – Настя встала с кровати и сделала шаг навстречу видению.
– Я, внученька, – тихо ответила бабка. – Я пришла к тебе в гости в первый и последний раз.
У Насти бешено заколотилось сердце, и она как зачарованная, продолжала стоять на месте и молчать.
– Мне так хочется обнять тебя, милая, но я не могу этого сделать. Мы с тобой из разных мест будем. Я пыталась обмануть судьбу, но так и не смогла, за что и поплатилась. И ты не сможешь. Но, я хочу защитить его, – Аглая протянула длинный костлявый палец, указывая на живот. – Ребенок будет жив, если мне никто не помешает.
– Бабушка, неужели это случится? Неужели он и вправду в опасности? – Настя обхватила руками живот и жалостливо посмотрела на старуху.
– Если он выживет, его ждет очень непростая судьба. Я бы не желала ему пройти такой путь. И вам бы не желала. Но есть надежда, что ребенок будет счастлив.
Бабка подошла к внучке, и, не касаясь ее руки, положила ей в руку странную вязаную штуку.
– Носи с собой всегда, – завещала она напоследок. – Это его оберег. Прощай.
Сказав это, бабка отступила назад. Слилась она с тенью, только белые глаза блеснули напоследок и исчезли. Когда же Настя проснулась, а это было задолго до рассвета, в руках у нее лежал шерстяной браслет.
После бессонной ночи у нее ужасно болела голова и ломила спина, но Настя пересилила себя и с трудом встала на ноги. Нужно было привести себя в порядок и помочь тетке по дому. Ни на секунду не забывая сон, Настя спрятала браслет в карман платья, и вышла из комнаты. Тетя Анна уже трудилась на кухне. Из печи доносился аромат свежего хлеба, на столе стоял завтрак. На самой печи же уместились, по меньшей мере, пять котелков.
– Тетя, зачем так много еды готовится? Никак свадьба намечается? – спросила Настя.
– Хватит нам свадеб, Настенька, – ответила Анна. – Сегодня, в честь твоего дня рождения я позвала гостя. Ну, не морить же голодом парня?
– Это вы зря, тетя, – сказала Настя. – Вы же знаете, я не люблю свой день рождения. Мама умерла в этот день, и как тут веселиться?
– Царство небесное Елизавете. Только это когда было? – не унималась Анна. – Тебе сегодня шестнадцать лет. Ты еще такая юная и ждешь ребеночка. Так проведи этот день хорошо!
Настя больше не стала спорить с теткой, и принялась за еду. После завтрака головная боль ослабилась, и, закончив домашние обязанности, Настя решила немного погулять во дворе. Как только она вышла за порог, возле дома сразу же появилась ее давняя подруга Катя. Увидев Настю, она юркнула во двор и, схватив подругу за руки, увела в сторону от окон.
– Что стряслось? – спросила Настя, предчувствуя плохие вести.
– Ты что, не слыхала? – глаза у Кати расширились, говорила она быстро и не очень разборчиво. – Твоя сестра Ада такое натворила!
И Катя принялась бурно излагать все подробности. Когда же она сказала про сбывшееся проклятие, Настя едва не лишилась чувств. Она прекрасно знала и о словах Ады, и о болезни зятя, но боялась даже подумать о том, что будет после смерти Алексея.
– Все очень напуганы, – выговорившись, сказала Катя. – Говорят, Ада всю ночь провела в лесу, а пришла домой – волосы мокрые, глаза дикие, страшные, точно ведьма с шабаша вернулась.
– Катя! – возразила Настя. – Но, она ведь часто в лесу бывает, и купается в речке как все. Кто же знал, что Алексей преставится ночью?
– Да она чуть ли не смеялась всем в лицо, когда пришла в дом. Некоторые молвят, что в лесу она была не одна, а с твоим мужем. Вот что она там могла еще делать?
– С Виктором?! – словно обжегшись, воскликнула Настя. – Он мне не муж больше. Слышать о нем не хочу. Ты мне лучше скажи, как настроение у сельчан? Они ведь не причинят вреда Олимпиаде?
