Эндрю Робертс
Наполеон: биография
Безусловно, рекомендатели Наполеона и его сторонники в институте считали полезным числить коллегой лучшего полководца эпохи, однако Наполеон не был интеллектуалом среди генералов: он был подлинным интеллектуалом. Наполеон прочитал и аннотировал многие из важнейших книг западной литературы. Он был ценителем, критиком и даже теоретиком трагедии и музыки. Он поддерживал науку и водил дружбу с астрономами. Он наслаждался долгими теологическими дискуссиями с епископами и кардиналами. Он никуда не ездил без обширной, видавшей виды походной библиотеки. Он сумел поразить Гёте своими суждениями о причинах самоубийства Вертера, Берлиоза – познаниями в музыке. Позднее он учредил Египетский институт и укомплектовал его лучшими французскими учеными того времени. Наполеоном восхищались многие из известнейших европейских интеллектуалов и творцов XIX века, в том числе Гёте, Байрон, Бетховен (на первых порах – определенно), Карлейль и Гегель. Наполеон основал Университет Франции на самом прочном в его истории фундаменте{502}. Он по праву получил свой расшитый мундир.
Когда 21 января Директория предложила Наполеону главную роль в уже не популярных празднествах по поводу годовщины казни Людовика XVI, он проявил тонкое чувство такта, появившись на церемонии в академическом, а не в военном мундире, и скромно занял место в третьем ряду, а не рядом с членами правительства.
Неловкость Наполеона в обращении с женщинами стала очевидной на приеме, устроенном в его честь Талейраном 3 января 1798 года. По воспоминанию Гортензии, дочери Жозефины, интеллектуалка Жермена де Сталь «неотступно преследовала генерала и надоела ему до такой степени, что он не мог скрыть досаду и, кажется, не вполне пытался»{503}. Мадам де Сталь, дочь Жака Неккера, баснословно богатого банкира, министра финансов Людовика XVI, хозяйка самого блестящего парижского салона, в то время поклонялась Наполеону и после переворота 18 фрюктидора однажды отказалась после обеда пройти в салон прежде Лавалетта, адъютанта Наполеона. На приеме у Талейрана она спросила у Наполеона, какая из женщин, по его мнению, самая замечательная, явно ожидая похвал своему уму и литературному дару. Но Наполеон ответил: «Та, которая родила больше всего детей»{504}. Поскольку целью его было избавиться от преследования, такой ответ вполне выполнил свою задачу (а поскольку низкая рождаемость во Франции в следующем столетии стала проблемой, его можно счесть даже провидческим), и в то же время эта реплика многое говорит о его отношении к женщинам.
В декабре Наполеон, обдумывавший вторжение в Англию, встретился с Вольфом Тоном, лидером революционеров из организации «Объединенные ирландцы», и попросил помощи. Когда Тон заговорил о том, что он человек штатский и мало чем полезен, Наполеон прервал: «Зато вы храбры». Тон согласился. «Ну, этого достаточно», – заметил Наполеон{505}. За две февральские недели Наполеон посетил Булонь, Дюнкерк, Кале, Остенде, Брюссель и Дуэ и, чтобы оценить шансы десанта на успех, беседовал, иногда до ночи, с моряками, штурманами, контрабандистами и рыбаками. «Это слишком опасно, – признал он наконец. – Я не буду пробовать»{506}. В рапорте Директории от 23 февраля 1798 года Наполеон выразился недвусмысленно:
Какие бы усилия мы ни предпринимали, мы еще несколько лет не добьемся превосходства на море. Захватить Англию, не имея такого превосходства, – самое дерзкое и трудное предприятие из когда-либо исполнявшихся… Если, исходя из нынешнего устройства нашего флота, кажется невозможным добиться необходимой расторопности исполнения, то мы должны отказаться от экспедиции против Англии, удовлетворясь ее продолжительной инсценировкой, и сосредоточить все внимание и все ресурсы на Рейне, чтобы попытаться лишить Англию Ганновера… или предпринять восточную экспедицию, чтобы поставить под угрозу ее торговлю с Индиями. Если ни одна из этих трех операций не исполнима, то я не вижу иного выхода, кроме заключения мира{507}.
Директория ничуть не была готова к миру и предложила Наполеону последний из трех вариантов. 5 марта директоры дали ему карт-бланш для подготовки полномасштабного вторжения в Египет (возглавить его должен был сам Наполеон), рассчитывая подорвать английское влияние и торговлю в Восточном Средиземноморье. Директория была заинтересована в том, чтобы Наполеон отправился в Египет. Он мог завоевать его для Франции или – одинаково желательный исход – потерпеть неудачу и вернуться посрамленным.
По выражению лорда Холланда (симпатизировавшего Бонапарту пэра Англии), Наполеона отправили в Египет «отчасти затем, чтобы от него отделаться, отчасти чтобы его поощрить, отчасти чтобы обольстить и обрадовать ту часть населения Парижа, которая… имела значительное влияние на общественное мнение»{508}. Наполеон увидел здесь шанс последовать за обоими своими кумирами, Александром Македонским и Юлием Цезарем, и к тому же не исключал возможности использовать Египет как ступень на пути в Индию. «Европа – это кротовый холм, – заявил секретарю довольный Наполеон. – Все великие имена рождались в Азии»{509}.
Позднее в том месяце возник небольшой скандал, угрожавший увлечь Наполеона в вихрь коррупции и позора, который не оставил бы ему и шанса добыть славу на берегах Нила. Кроме крупных военных поставщиков (например, Compagnie Flachat и Compagnie Dijon), получавших из казны отложенные выплаты за товары для нужд армии, имелись меньшие фирмы, которых часто обвиняли в манипуляциях с накладными, попытках сбыть государству некачественное снаряжение, испорченное продовольствие, даже в похищении у крестьян лошадей. Одной из таких фирм была Compagnie Bodin во главе с печально известным Луи Боденом. Среди инвесторов его фирмы, как Наполеон, к своему ужасу, узнал от брата Жозефа, числились Баррас, Ипполит Шарль, к тому времени оставивший армейскую службу и ставший профессиональным поставщиком, и Жозефина{510}. Хотя Шарль в августе 1796 года уехал из Италии, он сохранил с Жозефиной тесные отношения.
Одно дело, если Баррас, Талейран и остальные делали свои состояния на предоставлении денег в рост, валютных спекуляциях и использовании инсайдерской информации: общество принимало их сомнительные операции почти как должное. Но если бы стало известно, что супруга Наполеона извлекает доход из снабжения армии, в глазах общества он немедленно утратил бы одно из главных своих преимуществ – безукоризненную репутацию. Более того, теперь его личная война с Compagnie Flachat в Милане, в ходе которой он принудил одного из ее управляющих к эмиграции, выглядела бы полнейшим лицемерием, а вовсе не искренним, горячим желанием добиться для Итальянской армии наилучших условий.
17 марта Наполеон и Жозеф учинили Жозефине суровый допрос. Она впала в бешенство, но правды, как и всегда, не сказала. Бонапарты потребовали рассказать, что именно ей известно о Бодене, помогала ли она ему получить контракты, живет ли Ипполит Шарль по тому же адресу, что и Боден (предместье Сент-Оноре, дом № 100), и правдив ли слух, что она почти ежедневно посещает этот дом{511}. Из смятенного письма Жозефины, посланного Шарлю немедленно после допроса, следует не только, что она все отрицала, но и что она до сих пор была в него влюблена, что она ненавидела братьев Бонапартов и, возможно, считала спекуляции способом отделаться от брака и своих долгов, а также что теперь она отчаянно пыталась замести следы. «Я ответила, что обо всем этом понятия не имею, – писала Жозефина любовнику, – а если он хочет развода, пусть так и скажет, зачем эти фокусы, а я самая несчастная из женщин. Да, мой Ипполит, я их ненавижу; моя любовь и нежность принадлежат лишь тебе… Ипполит, я покончу с собой, да, я хочу окончить свою жизнь, которая отныне для меня тягостное бремя, раз я не могу посвятить ее тебе»{512}.
Кроме того, Жозефина попросила Шарля передать Бодену, чтобы тот твердо отрицал ее участие и сказал, что не прибегал к ее помощи для получения контрактов от Итальянской армии; научить портье в Сент-Оноре, чтобы он отрицал, что видел ее, а Бодена предупредить, чтобы он в Италии не пользовался ее рекомендательными письмами. Жозефина закончила письмо «тысячей поцелуев пламенной любви»{513}. Следующее ее письмо Шарлю гласит: «Лишь ты можешь сделать меня счастливой. Скажи, что любишь меня, и только меня. Я стану счастливейшей из женщин. Передай мне со [слугой] Блонденом 50 000 ливров [1,25 млн франков] из твоих сумм… Вся твоя (Toute à toi)»{514}.
У Наполеона, планировавшего поход в Египет, были все основания бежать из Парижа, который в его представлении теперь отождествлялся с коррупцией, изменой, горем, тайными пороками и глубоким позором. Наполеон всегда видел себя благородным рыцарем, как Клиссон из его повести, а поступки Жозефины и Директории угрожали этому идеалу. Снова пришло время удвоить ставки.
Египет
В тот год паломничества в Мекку не наблюдалось.
Неизвестный мусульманский историк, 1798 год
Если бы я остался на Востоке, то основал бы империю, как Александр.
Наполеон – генералу Гурго на острове Святой Елены
Хотя замысел Египетского похода приписывают и Талейрану, и Баррасу, и Монжу (в последнем случае об этом свидетельствует лишь сам Монж), и просветителю и путешественнику Константину-Франсуа де Вольнею, и некоторым другим, французские стратеги обдумывали его уже в 1760-х годах, а в 1782 году австрийский император Иосиф II советовал своему зятю Людовику XVI захватить Египет в рамках масштабного плана по расчленению Османской империи{515}. Турки-османы покорили Египет в 1517 году и формально правили им и теперь, хотя власть у них давно отняли мамлюки – каста воинов, происходивших из Грузии[59]. Двадцать четыре мамлюкских вождя-бея не пользовались у простых египтян популярностью из-за высоких податей, притом мамлюков считали чужеземцами. После революции во Франции мысль о завоевании Египта посещала и идеалистов-радикалов, которые были не прочь принести свободу народу, угнетаемому иноземными тиранами, а более расчетливые стратеги вроде Карно и Талейрана хотели противопоставить влиянию англичан в Восточном Средиземноморье французское. Наполеон относился ко второй группе. В августе 1797 года он объяснял Директории: «Пришло время, когда мы должны захватить Египет, чтобы полностью уничтожить Англию»{516}. Талейран предложил ему самолично отправиться в Стамбул и убедить султана Селима III не противодействовать экспедиции. То был первый, но никак не последний и не самый серьезный случай, когда он обманул Наполеона.
Между тайным его назначением (5 марта 1798 года) командующим Египетской армией и датой, определенной для отплытия (19 мая), прошло менее одиннадцати недель. Наполеон, за это недолгое время организовавший и снарядивший экспедицию, умудрился посетить в институте восемь научных лекций. В салонах он, ведя кампанию по дезинформированию, вслух мечтал об отпуске в Германии с Жозефиной, Монжем, Бертье и Мармоном. Чтобы еще больше всех запутать, правительство снова утвердило Наполеона на посту командующего стоявшей в Бресте Английской армией.
Наполеон называл Египет «географическим ключом к миру»{517}. Своей стратегической целью он видел вытеснение англичан из торговли в регионе и замену их французами. По меньшей мере он рассчитывал распылить силы английского флота, вынудив его защищать одновременно и входы в Средиземное и Красное моря, и торговые пути в Индию и Америку{518}. Положение английского флота, лишившегося в 1796 году базы на Корсике, еще больше осложнилось бы, если бы французы смогли действовать из почти неприступной мальтийской гавани. «Почему бы нам не овладеть островом Мальта? – писал Наполеон Талейрану в сентябре 1797 года. – Это еще больше угрожало бы превосходству англичан на море». Он убеждал Директорию, что «этот островок нужен нам любой ценой»{519}. Наполеон назвал Директории три причины для похода: создание в Египте колонии на прочных основаниях, открытие азиатских рынков для французских товаров, создание базы для 60-тысячной армии, которую можно повести в восточные владения Англии. О далеко идущих планах (или фантазиях) Наполеона можно судить по тому, что он затребовал у военного министерства английские карты Бенгалии и Ганга, а также изъявил желание, чтобы в походе его сопровождал Пиврон – бывший посланник при дворе «майсурского тигра» Типу-Саиба, злейшего врага англичан в Индии. Директория развеяла эти мечты. Наполеону поручили завоевание лишь Египта, причем оплатить экспедицию он должен был сам. Возвратиться во Францию войска должны были через полгода.
При помощи «контрибуций», наложенных Бертье в Риме, Жубером в Голландии и Брюном в Швейцарии, Наполеону удалось сравнительно быстро собрать необходимые для похода 8 млн франков. Наполеон тщательно подошел к отбору старших офицеров. 28 марта генерал Луи Дезе (дворянин, прекрасно зарекомендовавший себя во время боевых действий в Германии) привел к Наполеону на улицу Виктуар другого дворянина, генерала Луи-Николя Даву. Этот 28-летний бургундец не слишком приглянулся полководцу, но, поскольку Дезе твердил, что Даву очень способный офицер, того зачислили в экспедиционный корпус. Хотя на Наполеона произвела впечатление деятельность Даву в Египте, они никогда не стали близки – к огромному вреду для Наполеона, ведь впоследствии Даву стал одним из немногих маршалов, способных к самостоятельному командованию. Наполеон предсказуемо назначил начальником штаба Бертье, адъютантами – своего брата Луи, окончившего артиллерийское училище в Шалоне, и пасынка Евгения Богарне, прозванного за миловидность Купидоном, а командирами дивизий – Жана-Батиста Клебера (ветерана из Рейнской армии, колосса, который был на целую голову выше своих солдат), Дезе, Бона, Жака-Франсуа де Мену, Жана-Луи Ренье и еще четырнадцать генералов, в том числе Бессьера и Мармона, многие из которых воевали под началом Наполеона в Италии.
Командование кавалерией было поручено генералу Дави де ля Пайетри, более известному как Тома-Александр Дюма. Генерал родился на Гаити. Его отец был французским маркизом, мать – афрокарибского происхождения. В январе 1797 года австрийцы прозвали Дюма Schwarzer Teufel – Черным дьяволом, когда он помешал им перейти реку Адидже[60]. Командование артиллерией Наполеон поручил генералу Элзеару де Доммартену, инженерами – одноногому Луи-Мари-Максимильену Каффарелли дю Фальга. Ланн – неожиданно для одного из самых лихих кавалерийских командиров своего времени – получил пост начальника интендантской службы. Главным врачом стал Рене-Никола Деженетт-Дюфриш, который четыре года спустя издал с посвящением Наполеону историю кампании, изложенную с медицинской точки зрения. Огромный офицерский корпус изобиловал людьми талантливыми и подающими надежды.
Наполеон вез с собой придирчиво составленную библиотеку: 125 книг по истории, географии, философии и греческой мифологии (в том числе трехтомное описание путешествий Джеймса Кука, «О духе законов» Монтескье, «Страдания юного Вертера» Гёте, труды Тита Ливия, Фукидида, Плутарха, Тацита и, конечно, Цезаря). Имелись жизнеописания Тюренна, Конде, Морица Саксонского, герцога Мальборо, Евгения Савойского, Карла XII и Бертрана дю Геклена, выдающегося французского полководца времен Столетней войны. Не были позабыты поэзия и драматургия: в походной библиотеке присутствовали Оссиан, Тассо, Ариосто, Гомер, Вергилий, Расин и Мольер{520}. Библия (из которой Наполеон черпал сведения о религии друзов и армян), Коран (сведения об исламе), Веды (об индуизме) призваны были служить полезными источниками цитат для воззваний к местному населению почти везде, куда бы ему ни пришлось отправиться. Наполеон даже взял с собой описание Египта Геродотом – в значительной степени фантастическое. (Впоследствии Наполеон утверждал, что поверил в то, что «человек формируется из ила под воздействием солнечного зноя. Геродот рассказывает, что нильский ил превращается в крыс и что можно увидеть, как это происходит»{521}.)
Наполеон помнил, что Александра Македонского в Египет, Персию и Индию сопровождали ученые и философы. Как и подобает члену Института Франции, он видел в своем предприятии не только завоевательный поход, но и культурологическую и научную экспедицию. Для этого Наполеон предложил присоединиться к нему 167 географам, ботаникам, химикам, собирателям древностей, историкам, военным и гражданским инженерам, печатникам, астрономам, зоологам, художникам, музыкантам, скульпторам, архитекторам, востоковедам, математикам, экономистам, журналистам и аэронавтам. Большинство из этих savants – ученых – входили в Комиссию наук и искусств (Commission des Sciences et des Arts), работа которой, как рассчитывал Наполеон, придаст походу не только военный смысл{522}. Наполеон, к своему сожалению, не сумел увлечь с собой профессионального поэта, зато завербовал 51-летнего писателя, художника и эрудита Виван-Денона, который в путешествии сделал более двухсот набросков. Среди приглашенных Монжем и Бертолле ученых попадались наиболее выдающиеся деятели своего времени: математик и физик Жозеф Фурье, открывший основной закон теплопроводности, зоолог Этьен-Жоффруа Сент-Илер и геолог и минералог Деода де Доломье, в честь которого назван минерал доломит. Ученым не объясняли, куда именно отправится экспедиция, и уведомили лишь, что республика нуждается в их талантах, что их должности останутся за ними, а жалованье будет увеличено. «Ученые и умники как кокетки, – позднее Наполеон объяснил Жозефу. – Можно смотреть на них, разговаривать с ними, но не жениться на них и не делать их своими министрами»{523}.
10 мая 1798 года Наполеон, будучи в Тулоне, объявил:
Солдаты Средиземноморской армии! Теперь вы крыло Английской армии. Вы сражались в горах, на равнинах и у крепостей, но вас ждет и морской поход. Римские легионы, с которыми вы порой соперничали, но с которыми еще не сравнялись, воевали с Карфагеном на этом самом море… Победа никогда не оставляла их… Европа смотрит на вас. Вам предстоят великие свершения, битвы, вам предстоит пережить опасности и преодолеть невзгоды. В ваших руках процветание Франции, благо человечества и собственная слава. Идеал свободы, сделавший [Французскую] республику вершительницей судеб Европы, сделает ее и властительницей далеких океанов и земель{524}.
В той же речи Наполеон пообещал каждому солдату 6 арпанов (два гектара) земли, хотя и не уточнил, где именно. Виван-Денон вспоминал, что в Египте солдаты, увидев с лодок бесплодные песчаные дюны, шутили: «Вот и обещанные шесть арпанов!»{525}
К первой со времен Крестовых походов военной операции французов на Ближнем Востоке Наполеон готовился с обычным вниманием к мелочам. Кроме необходимых армии припасов и снаряжения, он распорядился взять телескопы, воздухоплавательное оборудование, химическую аппаратуру и печатный станок с латинским, арабским и сирийским шрифтами{526}. «Вы знаете, как нам понадобится хорошее вино», – написал он Монжу, попросив закупить 4800 бутылок (в основном его любимого шамбертена), а также подыскать «хорошего певца-итальянца»{527}. (В целом экспедиционная армия привезла в Египет 800 000 пинт вина.) Репутации Наполеона в то время было уже достаточно для того, чтобы преодолеть большую часть трудностей со снабжением. Франсуа Бернуайе, которому Наполеон поручил обмундировать армию, занялся подбором портных и шорников. Он отметил: «Когда я сказал им, что экспедицию возглавит Бонапарт, все препятствия отпали»{528}.
Армада отплыла из Тулона в Александрию 19 мая 1798 года, в субботу, при ясной погоде, и по пути соединилась с эскадрами из Марселя, с Корсики, из Генуи и Чивитавеккьи. Это был крупнейший флот, когда-либо бороздивший Средиземное море. Его составляли 280 кораблей, в том числе 13 линейных, от 74- до 118-пушечного (последний – флагман «L’Orient», на котором держал вымпел вице-адмирал Франсуа-Поль де Брюйе, – был самым большим кораблем того времени). Для экспедиции Наполеон собрал 38 000 солдат, 13 000 матросов и морских пехотинцев, 3000 моряков торгового флота. Армия Наполеона насчитывала 2200 офицеров (соотношение рядовых к офицерам 17: 1 против более привычного 25: 1, и это демонстрирует, сколь много честолюбивых молодых людей желало воевать под его началом.) «Распорядитесь, чтобы для меня приготовили хорошую постель, – попросил перед отплытием Наполеон (неважный моряк) вице-адмирала, – как для человека, который в продолжение всего путешествия собирается болеть»{529}.
Гигантская армада пересекла море, удачно избежав встречи с Нельсоном, который искал ее с 13 линейными кораблями. Вечером накануне отплытия Наполеона шторм рассеял флот Нельсона и отогнал его к Сардинии, а туманной ночью 22 июня у Крита пути двух флотов разошлись всего на 20 миль (32 километра). Нельсон догадался, что Наполеон направляется в Египет, но достиг Александрии 29 июня и покинул ее 30-го – за день до прибытия французов{530}. Трижды разминуться с Нельсоном было делом необычайным. В четвертый раз французам не повезло.
Наполеон попросил ученых во время путешествия читать офицерам лекции на палубе. Однажды Жюно захрапел так громко, что Наполеон разбудил его и заставил извиниться. От своего библиотекаря Наполеон узнал, что старшие офицеры читают в основном романы. (Они начали было играть, но «вскоре все деньги оказались в немногих карманах и уже не покинули их».) Наполеон объявил, что романы – это «для горничных», и распорядился, чтобы библиотекарь «выдавал только исторические книги. Мужчины не должны читать ничего иного»{531}. Наполеон явно позабыл про сорок романов, в том числе английских (во французском переводе), которые вез сам.
10 июня флот достиг Мальты, господствующей над Восточным Средиземноморьем. Наполеон поручил Жюно передать великому магистру ордена иоаннитов Фердинанду фон Гомпешу цу Больхайм требование открыть гавань Валлетты и капитулировать. Когда два дня спустя Валлетта сдалась, Каффарелли заметил Наполеону, что им чрезвычайно повезло, поскольку в противном случае «армия никогда не взяла бы» город{532}. Мальта выдерживала осаду и до визита Наполеона (особенно памятен 1565 год, когда за четыре месяца турки выпустили по крепости около 130 000 ядер), и после него: во время Второй мировой войны остров тридцать месяцев подвергался бомбардировке.
Но в 1798 году в ордене не было единодушия: профранцузски настроенные рыцари отказались сопротивляться, а их подданные-мальтийцы подняли мятеж. За шесть дней, проведенных на Мальте, Наполеон изгнал с острова всех рыцарей, кроме четырнадцати, и заменил средневековую систему управления правительственной комиссией. Он закрыл монастыри, обустроил уличное освещение и распорядился замостить дороги и построить фонтаны, освободил политических заключенных и реорганизовал больницы, почту и университет, в котором отныне преподавались естественно-научные и гуманитарные дисциплины{533}. Он поручил Монжу и Бертолле обобрать казну ордена, монетный двор, церкви и художественные собрания (уцелели только серебряные ворота собора Святого Иоанна, предусмотрительно выкрашенные рыцарями в черный цвет). 18 июня Наполеон издал четырнадцать распоряжений касательно военных и военно-морских, административных, судебных, налоговых, земельных и полицейских реформ. Он распустил гильдии, ликвидировал рабство и феодальные порядки, отменил дворянские титулы и герб ордена, разрешил евреям построить синагогу. Наполеон даже определил жалованье университетских преподавателей и распорядился, чтобы библиотекарь за свои 1000 франков в год также читал лекции по географии. «Теперь мы владеем, – хвалился Наполеон в письме Директории, – самой надежной крепостью в Европе, и изгнать нас отсюда будет очень непросто»{534}. Наполеон оставил остров на попечение своего политического союзника Мишеля Реньо де Сен-Жана д’Анжели, во время революции бывшего не только редактором Journal de Paris, но и военным комендантом порта Рошфор.
По пути с Мальты в Египет Наполеон подготовил приказ о действиях армии после высадки. Государственную казну, дома и конторы сборщиков податей надлежало опечатать, мамлюков арестовать, их лошадей и верблюдов – реквизировать, население всех городов и деревень – разоружить. «Всякий солдат, входящий в дом обывателя с целью кражи лошадей или верблюдов, будет наказан», – уведомил он{535}. Особенно Наполеон старался не дать врагам повод к объявлению священной войны. «Не противоречьте им [мусульманам], – приказал он солдатам. – Обращайтесь [с ними] так, как мы обращались с евреями и итальянцами. Уважайте их муфтиев и имамов так же, как вы уважаете раввинов и епископов… Римские легионы любили все религии… Люди здесь обращаются со своими женами не так, как мы, но во всех странах мужчина, совершающий насилие, – это чудовище»{536}. Наполеон напомнил солдатам, что первый город, в который они войдут, построен Александром Македонским, и это значило гораздо больше для него [Наполеона], чем для них [солдат].
1 июля, в воскресенье, флот подошел к Александрии, и в 23 часа Наполеон высадился в Марабуте, в 13 километрах от города. На следующее утро французы взяли Александрию. Солдаты Мену с легкостью преодолели стену. «Мы начали с нападения на город [Александрию], совершенно не имеющий укреплений, – писал во Францию Пьер Буайе, генерал-адъютант армии, своему другу генералу Кильмэну, – и с гарнизоном примерно в пятьсот янычар, из которых едва ли кто понимал, как целиться из ружья… Тем не менее мы потеряли сто пятьдесят человек; мы могли уберечь их, всего лишь потребовав сдачи города, но посчитали необходимым сначала навести ужас на неприятеля»{537}. Наполеон распорядился похоронить погибших у гранитной Помпеевой колонны и выбить на памятнике их имена[61]. Наполеон провел в Александрии неделю. Здесь он наблюдал за высадкой армии, разоружал местных жителей (кроме имамов, муфтиев и шейхов), налаживал контакты с французскими купцами в Египте, захватил соседнюю Розетту, обустроил lazaretto (чумной госпиталь), отправил турецкому паше в Каир антимамлюкское послание («Франция – единственный союзник султана в Европе») и печатал воззвания на станке. В одном, датированном «месяцем мухаррам 1213 года хиджры», он высказался о мамлюках так:
Час возмездия наступил. Слишком долго это отребье, рабы, купленные на Кавказе и в Грузии, терзали прекраснейшую часть света, но Аллах, от которого зависит все, сказал: царству мамлюков пришел конец!.. Народ Египта! Я пришел восстановить ваши права и покарать захватчиков. Я почитаю… и Аллаха, и Мухаммеда, его пророка, и Коран!.. Разве мы не уничтожили папу римского, который заставлял людей воевать с правоверными? Разве мы не уничтожили мальтийских рыцарей, этих глупцов, считавших войну с правоверными Божьей волей?{538}
Наполеон смело апеллировал к небесам (и даже притворился, что взял сторону мусульман против папы римского), если это могло помочь ему завоевать сердца местных жителей. Вероятно, напоминая о франко-турецком союзе 1536 года, заключенном Франциском I с Сулейманом I Великолепным, Наполеон вопрошал: «Разве во все века мы не были друзьями великого султана (да исполнит Аллах его желания!) и врагами его врагов?» Чтение принесло пользу: Наполеон в воззвании вторил ритму и стилю Корана.
Оставив флот в Абукирском заливе с приказом встать под защиту береговых батарей, Наполеон в 17 часов 7 июля выступил на Каир. Армия шла лунной ночью. Это был первый в современную эпоху переход западной армии через пустыню. Первый привал во время 240-километрового марша на Каир французы сделали в городе Даманхуре, в 8 часов следующего утра. Дальше солдаты шли днем, злясь на жару, жестокую жажду, мух, комаров, змей и скорпионов, самум и гарцующих на флангах мамлюков и бедуинов, готовых напасть на отставших. Многие колодцы и резервуары на дороге оказались отравленными или засыпанными. Бертье вспоминал, что воду во время этого марша продавали на вес золота. Еще одной проблемой стала трахома (зернистое, или египетское, воспаление глаз). Не менее двухсот человек ослепло{539}. Юный артиллерийский штабной лейтенант Жан-Пьер Догро до конца жизни помнил, сколь трудно тащить пушку по мягкому песку, в котором колеса вязли по ступицу. «Ну и что, генерал, – вы эдак поведете нас в Индию?» – крикнул Наполеону какой-то солдат и услышал в ответ: «Нет, с такими вояками, как вы, я не решусь!»{540}
Марш по пустыне дурно сказался на духе войск. «Было бы трудно описать раздражение, досаду, уныние, отчаяние этой армии, только что прибывшей в Египет», – писал современник Антуан-Венсан Арно. Наполеон даже заметил, как два драгуна бросились в Нил и утопились{541}. Капитан Анри Бертран, талантливый инженер, произведенный в ту кампанию в полковники, видел, что даже такие прославленные командиры, как Мюрат и Ланн, «швыряли на песок свои обшитые галуном шляпы и топтали их»{542}. Сильнее всего солдат огорчало то, что за семнадцатидневный переход из Александрии к Каиру они не увидели ни хлеба, «ни капли вина». По заявлению Буайе Кильмэну, им «пришлось обходиться дынями, тыквами, птицей, буйволятиной и водой из Нила»{543}.
В 8 часов 13 июля мамлюки напали на лагерь Наполеона у деревни Шубрахит (Шебрейс) на берегу Нила. Мурад-бей – высокий, покрытый шрамами черкес, долгие годы совместно с Ибрагим-беем правивший Египтом, – атаковал французов примерно с 4000 воинов. Наполеон сформировал батальонные каре, внутри которых встали кавалерия и обоз, и мамлюки просто скакали вокруг. Всадники на отличных лошадях, в ярких костюмах и средневековых доспехах смотрелись живописно, но на Буайе не произвело впечатления то, как они «растерянно кружили и кружили вокруг армии, как скот; порой они переходили на галоп, а иногда двигались шагом, группами по десять человек, пятьдесят, сто и т. д. Некоторое время спустя они предприняли несколько попыток, в равной степени нелепых и удивительных, прорвать строй»{544}. Сулковский, адъютант Наполеона, высказался об увиденном в том же духе: «Против организованной армии это было просто нелепо»{545}. Мамлюки с их копьями, секирами (которые иногда метали), саблями, луками и устаревшим огнестрельным оружием не могли противостоять ружейным залпам опытных солдат. Потеряв до трехсот воинов, Мурад-бей отступил. Наполеон извлек из этого столкновения пользу: он получил возможность применить тактику, позднее умело им используемую. Директории он поведал о «новом способе ведения войны, требующем большего терпения по сравнению с обычной французской горячностью» и зависящем от стойкости в обороне{546}. Стычка никак не сказалась на самонадеянности мамлюков. «Пусть франки придут, – хвалился некий бей (возможно, сам Мурад), – и мы раздавим их копытами своих коней»{547}. (Или: «Я проскачу меж ними и срублю головы с плеч, как арбузы»{548}.)
