Эндрю Робертс
Наполеон: биография
Победа
Чтобы вести армию, тебе придется беспрерывно заниматься ею, опережать новости, предусмотреть все.
Наполеон – Жозефу, апрель 1813 года
От триумфа до падения один шаг. Я видел, что и в самых важных обстоятельствах мелочи всегда определяют великие события.
Наполеон – Талейрану, октябрь 1797 года
Хотя в Италии главным противником Наполеона неизменно выступала Австрия, он умело пользовался непродолжительными передышками, чтобы обезопасить свои тылы. Рассказывали, будто французские солдаты, явившиеся в июне 1796 года в Папскую область, прикуривали трубки от алтарных свечей, но этот чрезвычайно живой образ отдает антифранцузской пропагандой{339}. Правда в том, что Пий VI не принял революцию и поддержал Первую антифранцузскую коалицию, хотя формально и не присоединился к ней. Вскоре ему пришлось дорого заплатить за это оскорбление. Пий VI, 78-летний старик, занимал папский престол уже 21 год и не имел возможности помешать Наполеону ни силой оружия, ни неофициально. 18 июня Наполеон занял Модену, а на следующий день – Болонью. Оттуда французы изгнали представителей папских властей и через неделю заставили их принять свои условия. В конце июня Наполеон заключил с папой перемирие, предполагавшее уплату Римом «контрибуции» в 15 млн франков: достаточно для того, чтобы убедить Директорию в целесообразности заключения мирного договора. Кроме того, Саличетти договорился о передаче «ста картин, ваз, бюстов или статуй, по выбору французских представителей», в том числе бронзового бюста Луция Юния Брута и мраморного – Марка Юния Брута, а также пятисот рукописей из Библиотеки Ватикана{340}. 11 августа Наполеон зорким глазом приметил, что библиотекари стараются уклониться от выполнения договоренностей, и он напомнил французскому агенту в Риме Франсуа Како: «В договоре речь идет о пятистах, а не о трехстах рукописях»{341}.
21 июня 26-летний Наполеон отправил Директории не менее четырех писем, предупредив, что располагает «посредственной» армией, с которой должен «встречать все опасности; сдерживать [австрийские] армии; осаждать крепости, защищать наш тыл, держать в страхе Геную, Венецию, Флоренцию, Рим и Неаполь; мы повсюду должны быть сильны»{342}. Это было правдой: крупные города Италии (Наполеон мог бы назвать еще Милан и Турин) французы удерживали под контролем в равной степени почтением и страхом, вызванными кажущейся непобедимостью, и непосредственной демонстрацией силы. Положению французов в Италии могло угрожать восстание, должным образом организованное. Директория, по-прежнему считавшая Рейнский фронт гораздо более важным, почти не присылало Наполеону подкреплений.
В государственном строительстве в Италии Наполеон в тот период во многом полагался на благоразумное сочетание угроз и бездействия. «Чтобы здесь посеять ужас, нужно жечь и расстреливать, – писал он 21 июня, – и закрывать глаза, потому что не пришло время действовать»{343}. Наполеон апеллировал к гордости тех, кого стремился покорить, но не позволял и усомниться в последствиях непокорности. «Французская армия любит и уважает все народы, особенно простых и добродетельных жителей гор, – гласило опубликованное им в том месяце воззвание к тирольцам. – Но если вы презрите собственные интересы и возьметесь за оружие, мы станем ужасными, как огонь с небес»{344}.
Наполеон во многом полагался на Бертье, но не боялся обходиться и собственными силами. Когда 22 июня в Болонье Наполеон встретился с Мио де Мелито, он упомянул о слухах, «будто именно Бертье я обязан своими успехами, что он определяет мои планы и что я лишь исполняю то, что он мне внушает». Мио де Мелито, знавший Бертье еще в молодости, в Версале, не согласился, и Наполеон с пылом заметил: «Да, вы правы. Бертье не сумел бы командовать и батальоном!»{345} Конечно, Наполеон так не считал (он поручал Бертье командовать Итальянской армией в 1798-м и Резервной армией – в 1800 году), но эта история показывает, насколько его заботила собственная репутация. В том же духе Наполеон в воззваниях стал заменять в выражении «командующие французской армией» множественное число единственным.
27 июня англичан, торговых партнеров Великого герцогства Тосканского, изгнали из Ливорно, а их товары (стоимостью 12 млн фунтов стерлингов) конфисковали. 29 июня после 48-часовой бомбардировки капитулировал Миланский замок. 11 июля, когда в ответ англичане захватили остров Эльбу (прежде принадлежавший тосканцам) у побережья Италии, Наполеон благоразумно заметил: «У нас не будет права жаловаться на нарушение нейтралитета, чему мы сами подали пример»{346}. Вскоре Наполеон вырвал «контрибуцию» у великого герцога Тосканского Фердинанда III (младшего брата австрийского императора Франца), который в Ливорно предоставил английским купцам торговые привилегии. Когда 1 июля Наполеон вошел во Флоренцию, «все население заполнило» улицы от ворот Сан-Фредиано до дворца Питти, чтобы хоть мельком его увидеть{347}. Наполеон посетил Фердинанда во дворце Питти и осмотрел великолепные плафоны, расписанные Пьетро да Кортоной по заказу Медичи (которые было непросто отправить в Париж), а также картины – с легкостью транспортируемые – Рубенса, Рафаэля, Тициана, ван Дейка и Рембрандта. Принимавшему его со всей учтивостью великому герцогу Наполеон заявил: «Ваш брат более не имеет в Ломбардии ни пяди земли». Это было неправдой: Мантуя до сих пор сопротивлялась. Но, хотя Фердинанд «настолько владел собой, что не выдал волнения», он понимал, что за его поражением скоро последует утрата короны{348}.
26 июня Жозефина наконец выехала (в слезах) из Парижа в Милан. Ее сопровождали Жозеф Бонапарт (лечившийся от венерического заболевания), компаньонка Луиза Компуан, шурин Жозефа Никола Клари, финансист Антуан Амлен (он рассчитывал получить от Наполеона должность и пока что содержал Жозефину), Жюно, четверо слуг, кавалерийский эскорт и собачка Жозефины по кличке Фортюне (однажды укусившая Наполеона в постели и позднее павшая в неравном бою с превосходившей ее по размеру и свирепости собакой повара){349}. С изумительным бесстыдством Жозефина взяла с собой и будуар-гусара Ипполита Шарля. Жюно в дороге соблазнил Луизу, и Жозефина, добравшись до Милана, отослала ее, приобретя в лице Жюно врага. Два года спустя она очень пожалела об этом.
Во время путешествия Жозефины на юг Наполеон бомбардировал ее пространными письмами. Одно из них – типичное – заканчивалось так: «Прощай, любовь моя! Один поцелуй в твои уста – другой в сердце». Заветная мечта – оказаться «в твоих объятьях, у твоих ног, на твоей груди», твердит он Жозефине{350}. Из тосканской Пистойи он написал, что его карманы «полны неотправленных писем – слишком глупых, слишком нелепых. Да, bête – вот подходящее слово»{351}. Учитывая характер его писем, эти послания и в самом деле, вероятно, чрезвычайно глупы (trop bête). Вернувшись к своему прежнему эмоциональному мазохизму, он писал: «Дразни меня, если тебе это нравится, оставайся в Париже, бери себе любовников и пусть все знают об этом, не пиши мне никогда… Что же! Я лишь буду любить тебя вдесятеро сильнее!»{352}
Жозефина приехала во дворец Сербеллони 10 июля. Три дня спустя к ней присоединился Наполеон, преодолевший 483 километра по землям Габсбургов, Папской области, Венеции и независимых городов Пескьеры, Брешии, Тортоны, Модены, Болоньи, Ливорно, Флоренции, Ровербеллы, Вероны, за шесть недель подчинивший себе всю Центральную Италию и собравший «контрибуций» на сумму, заметно превысившую 40 млн франков. Он не замечал Ипполита Шарля (ни Жюно, ни Мюрат, ни Жозеф не поставили его в известность), и Жозефина как будто благосклонно принимала его знаки внимания (или только притворялась). Амлен вспоминал, что Наполеон «время от времени выходил из кабинета, чтобы поиграть с нею, как если бы она была ребенком. Он дразнил ее, заставлял вскрикивать и осыпал ее ласками столь бурными, что мне приходилось отходить к окну и наблюдать за погодой»{353}. Отношения их явно были очень чувственными. Драматург Анри Каррион-Низас писал: «Мадам Бонапарт уже немолода и далеко не красавица, но у нее прекрасные манеры и добрый характер. Мне кажется, она в восторге от супруга, который также весьма к ней привязан. Она частенько бывает в слезах, несколько раз на дню, из-за самых что ни на есть пустяков»{354}.
Наполеон вызвал к себе Жозефа (Саличетти добыл для него должность главного комиссара Итальянской армии), чтобы иметь рядом с собой человека для ведения тайных переговоров. Для этого Наполеон отправлял брата в Ливорно, Парму и Рим, а позднее поручил вместе с Мио де Мелито восстановить французский контроль над Корсикой. У Жозефа проявился подлинный талант к дипломатии.
Наполеон смог передохнуть всего две ночи: Вурмзер с 50 000 солдат шел на юг, на помощь Больё, и до его подхода французам было необходимо взять Мантую. «Предлагаю дерзкий ход», – писал Наполеон Директории{355}. Он известил Париж о плане Мюрата. Под покровом темноты через одно из четырех защищающих Мантую искусственных озер переправится отряд переодетых в австрийские мундиры солдат, которые попытаются открыть городские ворота и удержать их до подхода главных сил. Возможно, Наполеон, излагая план «внезапной атаки, которая, как и во всех подобных случаях, будет зависеть от удачи – от собаки или гуся», вспоминал о гусях на Капитолийском холме, которые спасли Рим{356}. Увы, неожиданное понижение (из-за обмеления реки По) уровня воды в озерах сорвало этот план.
К концу июля Наполеон от своего платного агента в австрийском штабе узнал, что Вурмзер ведет армию, в составе которой теперь были переброшенные с Рейна отборные части с боевым опытом, по обеим берегам озера Гарда, чтобы деблокировать Мантую, где болезни начали одолевать гарнизон Больё. В походах Наполеон во многом полагался на разведывательные данные, которые предпочитал изучать лично, не полагаясь на штабных офицеров, чтобы самому решить, заслуживает ли то или иное сообщение доверия{357}. При сборе информации, кроме прочих приемов, применялись допрос дезертиров и пленных, рассылка кавалерийских разъездов и даже переодевание солдат в крестьян (сопровождаемое взятием в заложницы жен настоящих крестьян). Наполеон хорошо знал, что лазутчики и офицеры в разведке могут ошибочно принять большой отряд за маленький и наоборот и часто повторяют то, что они услышали от «людей, охваченных паникой или изумленных» и не видели собственными глазами{358}. Наполеон инструктировал офицеров-разведчиков: «[Необходимо] внимательно исследовать дефиле и броды, запастись надежными проводниками, расспрашивать священников и станционных смотрителей, иметь частые сношения с жителями, рассылать шпионов, перехватывать письма и почту… отвечать на все вопросы главнокомандующего, когда он прибудет со всей армией»[40]{359}.
В этот раз лазутчики не ошиблись. Вурмзер шел по восточному берегу озера Гарда с 32-тысячной армией в пяти колоннах, а Петер фон Квазданович (Кважданович), кавалерист хорватского происхождения, вел с запада еще 18 000 человек. Оставив Серюрье с 10 500 солдатами осаждать Мантую, Наполеон с 31 000 солдат поспешил навстречу австрийцам. Он отправил генерала Пьера-Франсуа Соре с 4400 солдатами в Сало, чтобы задержать Кваздановича; приказал Массена с 15 400 солдатами идти по восточному берегу озера; выдвинул 4700 солдат под командованием генерала Гиацинта Деспинуа для защиты линии Пескьера – Верона; послал 5300 солдат Ожеро для наблюдения за подходами с востока, а 1500 кавалеристов Кильмэна оставил в резерве. Сам Наполеон постоянно маневрировал между Брешией, Кастельнуово, Дезенцано, Ровербеллой, Кастильоне, Гойто и Пескьерой, переводя свой штаб туда, куда считал необходимым для успешной кампании. Из-за постоянного движения и ужасной жары он быстро потерял одну за другой пять лошадей{360}. Один из адъютантов Наполеона, поляк Дезидерий-Адам Хлаповский, вспоминал, что тот «пускал лошадь галопом, всегда пользуясь хлыстом, но не шпорами или коленями»{361}.
29 июля Квазданович, как и ожидалось, выбил Соре из Сало, причем город трижды переходил из рук в руки. В тот же день в 3 часа у Ла-Короны и Риволи, восточнее озера Гарда, Массена был атакован превосходящими силами противника и к ночи вынужден был с боем отойти к Буссоленго вдоль реки Адидже. Наседавшие австрийцы заняли Риволи. «Завтра или позднее мы вернем то, что вы сегодня утратили, – заверил Наполеон Массена. – Ничто не потеряно, если осталась отвага»{362}. 30 июля, однако, австрийцы захватили врасплох гарнизон и госпитали Брешии, сами потеряв всего троих солдат убитыми и одиннадцать ранеными. Среди больных оказался Мюрат, которого мадам Рюга наградила венерической болезнью, Ланн и сын Келлермана – блестящий кавалерист Франсуа-Этьен. Жозефина, по требованию Наполеона уехавшая из Милана в Брешию (он считал это место в тылу безопасным), едва не попала в плен, и Наполеон поклялся: «Вурмзер дорого заплатит за эти слезы»{363}.
«У нас определенные неудачи», – сообщил Наполеон Директории и отослал в тыл все не имевшее первостепенного значения снаряжение{364}. В полдень 29 июля он решил, что крупные силы неприятеля спускаются из Бассано, и отдал приказ о сосредоточении войск восточнее Вероны, у Виллановы. Дивизия Ожеро за 55 часов маршей и контрмаршей преодолела 97 километров, но к следующему полудню Наполеон понял, что главные силы неприятеля находятся севернее и западнее его собственных. Если бы он встретился с главными силами Вурмзера и не разбил их наголову, то в любом случае потерял бы Мантую. Поэтому Наполеон решил разобраться сначала с Кваздановичем. 30 июля он приказал Серюрье снять осаду Мантуи, чтобы усилить действующую армию, и придал дивизии Ожеро бригаду генерала Луи Пеллетье, а дивизии Массена – бригаду Дальманя{365}. Приказ Наполеона Ожеро гласил: «Дорога каждая минута… Враг прорвал нашу линию в трех местах и овладел важными пунктами [Ла-]Короной и Риволи… Вы увидите, что наши коммуникации с Миланом и Вероной перерезаны. Дожидайтесь новых распоряжений в Ровербелле. Я сам туда явлюсь»{366}. Ожеро не терял времени даром.
При уходе из-под Мантуи французам пришлось бросить не менее 179 пушек и мортир и утопить в озерах боеприпасы. Это опечалило Наполеона, однако он понимал, что решающее значение в современной войне имеет маневрирование, а не крепости. «Что бы ни случилось и сколько бы это ни стоило, завтра мы должны ночевать в Брешии», – сказал он Массена{367}. В тот день, 31 июля, постоянные переходы чуть не закончились для Наполеона плачевно, когда на дороге из Ровербеллы в Гойто он едва избежал засады, устроенной хорватским подразделением.
Рельеф между Брешией и Мантуей образуют горы высотой до 915 метров и моренные гряды, тянущиеся через Лонато, Кастильоне и Сольферино до Вольты, где сильно пересеченную местность внезапно сменяет широкая плоская равнина. В 3 часа 31 июля французская армия выдвинулась на запад, и на рассвете между Соре и австрийским генералом Оттом завязался яростный бой за город Лонато. Бой шел четыре часа. Тем временем между Дезенцано и Лонато встал Массена (с 32-й линейной полубригадой на левом фланге). Встретившись с превосходящим противником, Отт отошел. Ожеро быстро приближался, и Кваздановичу с его 18 000 солдат теперь противостояло 30 000 французов. Он немедленно отступил. Тем вечером Наполеон, тревожась за линии сообщения, выступил с Ожеро к Брешии и пришел туда к 10 часам.
Вурмзер окончательно растерялся. Он узнал, что Наполеон и идет на запад, к Брешии, и сосредоточивает силы у Ровербеллы, чтобы защитить позиции французов у Мантуи (в действительности уже оставленные). Бездействуя, Вурмзер утратил инициативу. На следующий день генерала Антуана Лавалетта, запаниковавшего и отступившего от Кастильоне, перед строем его 18-й полубригады легкой пехоты отстранили от командования. Видя воодушевление солдат в тот день, Наполеон решил попытаться разбить Кваздановича. 3 августа, в ходе второй битвы при Лонато, он отправил Деспинуа от Брешии, чтобы тот потеснил у Гавардо правый фланг Кваздановича, усилил Соре и послал его против левого фланга австрийцев у Сало, а бригаду Дальманя поставил между ними, в центре. Когда солдаты Соре пожаловались на голод, Наполеон заявил, что они найдут провизию в неприятельском лагере.
В то самое время, когда бригада генерала Жана-Жозефа Пижона была выбита из Лонато, а сам он попал в плен, к Наполеону подошел авангард дивизии Массена. Он перестроил 32-ю линейную полубригаду в колонны повзводно и без промедления послал солдат в штыковую атаку, с барабанщиками и музыкантами, при поддержке 18-й линейной полубригады. Несмотря на потерю обоих батальонных командиров, они отбросили австрийцев к Дезенцано, через который лежал путь кавалерийского эскадрона, сопровождавшего Наполеона, и некоторых подразделений 15-й драгунской полубригады и 4-й полубригады легкой пехоты. Жюно получил шесть ран, но это не помешало ему принять сдачу в плен целой австрийской бригады. Узнав о разгроме, Квазданович решил отходить по северному берегу озера, чтобы соединиться с Вурмзером. (Следующие десять дней он не участвовал в боях.) «Я был спокоен, – отметил Наполеон в бюллетене после сражения. – Ведь там стояла отважная 32-я полубригада». Эти слова были вышиты крупными золотыми буквами на знаменах 32-й полубригады, и гордость придала солдатам еще отваги. «Удивительно, какую власть имеют над людьми слова», – впоследствии сказал Наполеон о 32-й полубригаде{368}.
3 августа, после ожесточенного шестнадцатичасового боя на раскаленной, высушенной равнине Ожеро снова занял Кастильоне. Много лет спустя, когда свита Наполеона бранила Ожеро за вероломство, император говорил: «Давайте не будем забывать, что он спас нас при Кастильоне»{369}. К 4 августа, когда французы собрали там все силы, Вурмзер утратил всякую возможность угрожать тылам Наполеона. Самое большее, на что он мог рассчитывать, медленно огибая Сольферино примерно с 20 000 солдат, – дать Мантуе передышку, чтобы город приготовился к следующей осаде.
Утром 4 августа Наполеон всего с 1200 солдатами стоял в Лонато, когда более 3000 австрийцев, отставшие от отряда Кваздановича, внезапно появились в городе. Наполеон невозмутимо сообщил австрийскому офицеру-парламентеру: «Скажите своему генералу, что я даю ему восемь минут срока для того, чтобы сложить оружие; он очутился среди всей французской армии. По прошествии этого времени пусть не надеется больше ни на что»{370}. Наполеон подкрепил хитрость громкими распоряжениями Бертье насчет гренадерских и артиллерийских частей, и Бертье подхватил игру. Лишь сложив оружие, австрийцы поняли, что французских войск поблизости нет и что они с легкостью захватили бы Наполеона.
В ходе Второй битвы при Лонато французы применили батальонное каре (bataillon de carré) – построение, предложенное еще в 1760‒1770-х годах Гибером и Бурсе, но именно Наполеоном впервые с успехом использованное. Так, если главные силы неприятеля угрожали правому крылу этого ромбовидного построения, то правофланговый дивизион становился авангардом и сдерживал натиск, а дивизионы, прежде образовывавшие авангард и арьергард, автоматически превращались в masse de manoeuvre – маневренную группировку, способную поддержать новый авангард и охватить противника с флангов. Армия получила возможность с относительной легкостью поворачиваться на 90° в любом направлении. Дополнительное удобство новой системы состояло в возможности применить ее в любом масштабе – по отношению и к полубригадам, и к целым корпусам. Ее принципиальная особенность – то, что Бурсе назвал «планомерным рассредоточением», – сильно увеличила гибкость и позволила Наполеону чутко реагировать на перемены боевой обстановки{371}.
Систему батальонных каре Наполеон применил и 5 августа, во Второй битве при Кастильоне, в 32 километрах северо-западнее Мантуи. Вурмзер развернул от 20 000 до 25 000 солдат между Сольферино (на своем правом фланге) и мощным редутом на высоте Монте-Медолано у дороги Мантуя – Брешия (на левом фланге). У Наполеона было более 30 000 человек. 10 000 солдат Массена выстроились в линию и колонну на левом фланге Наполеона; 8000 солдат Ожеро встали в две линии перед городом Кастильоне; на правом фланге, в резерве, – кавалерия Кильмэна; Деспинуа с 5000 солдат возвращался из Сало, а 7500 солдат генерала Паскаля-Антуана Фиореллы приближались с юга, рассчитывая нанести решающий удар австрийцам в тыл. Наполеон планировал притворным отступлением оттянуть резервы Вурмзера к северу. Битва при Кастильоне была очень непростой. Диспозиция становится понятнее, если осмотреть местность из великолепного замка Лонато и с колокольни Ла-Рокка в Сольферино, откуда открываются чудесные виды.
Наполеон, услышав в 9 часов 5 августа стрельбу с юга, решил, что она означает подход Фиореллы. (В действительности это его собственный 8-й драгунский полк в Гуидиццоло напал на австрийский обоз.) Наполеон двинул в наступление Массена и Ожеро, а к Монте-Медолано отправил Мармона с 12-пушечной батареей. Бой начался по всему фронту: Ожеро штурмовал Сольферино, а Деспинуа подошел как раз вовремя, чтобы укрепить позицию слева в центре. Вурмзер был вынужден отвести свою пехоту, чтобы остановить Фиореллу. Австрийскому командующему, обнаружившему, что он зажат между двумя группировками, а третья угрожает его тылам, пришлось отступить, и сам Вурмзер едва не был взят в плен французской легкой кавалерией. Лишь усталость французов после тяжелого марша позволила австрийской армии уйти за реку Минчо, что спасло ее от полного уничтожения.
В тот день австрийцы потеряли убитыми и ранеными 2000 человек. Кроме того, французы захватили 1000 солдат и 20 орудий. Наполеоновские офицеры насчитали около 1100 убитых, раненых и пропавших без вести французов[41]. «Вот так, – 6 августа докладывал Наполеон Директории, – мы за пять дней закончили еще одну кампанию»{372}. Вновь заняв Верону два дня спустя, он прибавил: «Австрийская армия… исчезла, как сон, и Италия, которой она угрожала, теперь покойна»{373}. 10 августа Наполеон возобновил осаду Мантуи. За трехметровыми городскими стенами по-прежнему укрывались 16 400 австрийских солдат, хотя сражаться могли лишь 12 200 из них.
За три оставшиеся недели августа Наполеон привел в порядок армию и отправил домой раненых генералов Соре и Серюрье, которыми восхищался, заменив их, при минимальным вмешательстве Парижа, опытным артиллеристом Клодом-Анри де Вобуа и недавно произведенным в генералы 30-летним Жаном-Жозефом де Саюге. Репутация Наполеона во Франции с каждой победой росла, а с нею росла и тревога Директории, что этим дело не ограничится. «Если во Франции найдется хотя бы один чистосердечный, честный человек, который заподозрит у меня политические намерения, – заверил Наполеон Карно и Барраса, – то я тотчас откажусь от счастья служить своей стране»{374}. К тому времени он понимал, что они вряд ли смогут заставить его раскрыть карты. Прежде ему приходилось торговаться с правительством, кого из генералов он выдвинет, ведь на действительной службе их состояло 343 человека. Но чем удачливее он воевал и чем более Директория становилась обязанной ему престижем и финансовой состоятельностью, тем меньше у него были связаны руки.
При этом семейные дела Наполеона определенно не ладились. Он попытался во время передышки разыскать Жозефину и писал: «Последние две недели моя жена колесит по Италии. Я думаю, она в Ливорно или во Флоренции». Наполеон также попросил препроводить в Северную армию в течение 24 часов после его обнаружения{375} «очень пылкого, но своевольного» брата Люсьена, которому он подыскал должность военного комиссара в Марселе и который внезапно уехал в Париж без позволения главнокомандующего (и старшего брата).
В конце августа Наполеон узнал, что Вурмзер вновь готовится деблокировать Мантую. Прочесав свои тылы и получив пополнение из Альпийской армии, Наполеон собрал более 50 000 солдат. Поскольку он не знал, какой из трех вероятных путей выберет Вурмзер, он отправил Вобуа с 11 000 солдат по западному берегу озера Гарда, Массена с 13 000 солдат в Риволи, а Ожеро с 9000 – в Верону как главную masse de manoeuvre (маневренную группировку). Кильмэн охранял подходы с востока с 1200 пехотинцами и почти всей кавалерией. Сам Наполеон остался с 3500 солдатами резерва в Леньяго. Саюге с 10-тысячной армией осадил Мантую, а еще 6000 солдат приготовились подавлять мятежи в окрестностях Кремоны. Наполеон принялся ждать, когда станет понятным путь наступления Вурмзера (и тогда он сконцентрировал бы свои силы), а пока занялся приготовлением запасов спиртного, муки, фуража, боеприпасов и сухарей.
Ко 2 сентября Наполеон убедился, что Вурмзер спускается по долине Валлагарина, вдоль реки Адидже, и собрался напасть при известии, что командующий Рейнской армией Моро достиг Инсбрука: следовало по возможности координировать действия с обстановкой в Германии. Увы, 3 сентября эрцгерцог Карл разбил Журдана при Вюрцбурге, а Моро занял Мюнхен в глубине территории Южной Баварии, и оба не готовы были прийти ему на помощь. Наполеон не мог противостоять одновременно армиям Карла и Вурмзера: для этого у него не хватило бы людей.
Наполеон направился к Роверето (в 24 километрах южнее Тренто) и 4 сентября преградил там путь авангарду Вурмзера. На рассвете он подошел к хорошо обороняемому ущелью Марко (прямо под Роверето), а другой неприятельский отряд обнаружился на той стороне реки Адидже, в укрепленном лагере в Мори. Легкая пехота Пижона заняла высоты слева от Марко, и через два часа упорного сопротивления австрийская линия отошла. Погибло, получило ранения и попало в плен около 750 французов. Австрийцы под командованием генерала барона Давидовича потеряли 3000 человек (в основном пленными), 25 орудий и 7 знамен{376}.
На следующей неделе в той же долине состоялось еще четыре сражения с австрийской армией, теперь отступавшей по всему фронту. При Каллиано французы застигли австрийцев, не позаботившихся должным образом о дозорах, за приготовлением завтрака, и вынудили их оставить позиции. 7 сентября у Примолано французы в наступательном порыве захватили кажущуюся неприступной позицию: долина резко сужается, образуя подкову, и высокие скалы отстоят здесь друг от друга всего на 800 метров. Австрийцы с легкостью защитили бы проход, но в середине того дня колонны французской легкой пехоты поднялись в горы по обе стороны долины, преодолев по пояс в воде быструю Бренту, и атаковали австрийцев, которые отступили к Бассано.
В тот день Наполеон заночевал в расположении дивизии Ожеро. Как нередко бывало прежде, он спал под открытым небом, завернувшись в плащ, и ел из солдатского котла. На следующий день при Бассано он захватил 2000 пленных, 30 орудий и несколько зарядных ящиков. Лишь 11 сентября у Череа Массена, увлекшийся преследованием австрийцев, потерпел поражение, не имевшее большого значения (погибло и было ранено 400 французов). На следующий день Ожеро без потерь захватил Леньяго и 22 австрийских пушки, а также освободил 500 пленных французов. 15 сентября, всего три дня спустя, у Фавориты, в окрестностях Мантуи, Кильмэн нанес Вурмзеру поражение, и австрийскому главнокомандующему пришлось укрыться за стенами города.
19 сентября Наполеон вернулся с Жозефиной в Милан и оставался там почти месяц, отправив в Париж Мармона с наилучшим инструментом пропаганды: 22 австрийскими знаменами. Их выставили в Доме инвалидов. Благодаря высокому темпу наступления Наполеон неизменно перехватывал инициативу. Армия неудержимо катилась по узкой долине, изобиловавшей местами, где австрийцы могли бы задержать или остановить ее. Стремительная кампания в долине Бренты стала прекрасной иллюстрацией огромного значения воинского духа. Владение итальянским языком пригодилось Наполеону для опроса местных жителей. Он применил систему батальонных каре, чтобы моментально разворачивать армию в любом направлении. При Роверето он рассек австрийскую армию и принудил к отступлению разрозненными отрядами, которые можно было по очереди разбить из центральной позиции, и продолжал тревожить Вурмзера предрассветными атаками.
Вурмзер начал кампанию, имея 20 000 солдат и три дня форы, а закончил запертым в Мантуе с 14 000 своих солдат и 16 000 австрийцев, уже сидевших там в осаде. К 10 октября французы снова обложили Мантую. За шесть недель 4000 солдат Вурмзера умерли от ран, голода и болезней и еще 7000 заболели. Провизии в крепости оставалось всего на 38 дней, и Вурмзеру пришлось совершать вылазки за припасами. Одна из них стоила ему почти 1000 солдат.
Сама по себе Мантуя не могла продержаться долго, но положение на театре войны в целом не давало Наполеону шансов захватить город. 21 сентября эрцгерцог Карл принудил Журдана вернуться за Рейн, и теперь следовало ожидать третьей попытки деблокировать Мантую, в этот раз гораздо более крупными силами. Наполеон попросил у Директории еще 25 000 солдат на случай, если в войну вступят папа и Неаполь, и прибавил, что, к счастью, «герцог Пармский ведет себя довольно хорошо; но он и совершенно бесполезен во всех отношениях»{377}. 2 октября Наполеон предложил австрийскому императору мир, надеясь отчасти лестью, отчасти угрозами усадить его за стол переговоров. «Ваше величество! Европа хочет мира, – написал он Францу. – Эта разрушительная война идет слишком долго». Он предупредил, что Директория приказала ему окружить Триест и другие австрийские порты на Адриатическом море: «До сих пор я уклонялся от исполнения этого плана, надеясь не умножать число невинных жертв этой войны»{378}. Император Австрии (а также Священной Римской империи, политически децентрализованной, но подчиняющейся австрийскому доминированию конгломерации полунезависимых государств, занимавших большую часть Германии и Центральной Европы) был человеком гордым, строгим и расчетливым. Франц ненавидел бунтовщиков, обезглавивших его тетку Марию-Антуанетту, и в 1794 году недолгое время возглавлял австрийскую армию во Фландрии, передав затем командование эрцгерцогу Карлу, своему гораздо более одаренному в военном отношении брату. Наполеон не получил ответа на свое предложение мира.
8 октября Наполеон снова пригрозил подать в отставку, в этот раз по причине общего утомления. «Я больше не могу ездить верхом, – писал он, – и мне остается лишь храбрость, а ее недостаточно для такого поста, как этот». Он объявил, что Мантую не получится взять до февраля, а также что «Рим вооружается и возбуждает в народе фанатизм». Влияние Ватикана Наполеон считал «мощнейшим»{379}. Он потребовал полномочий для заключения «крайне важного» договора с Неаполем и «необходимого» союза с Генуей и сардинцами, а также напомнил, что с осенними дождями придут и болезни, которые наполнят его госпитали. «Но прежде всего пришлите войска» – таково было его основное требование. Кроме всего, он хотел, чтобы в Париже понимали: «Всякий раз, когда вашему полководцу в Италии не уделяется центральное место, вы сильно рискуете».
