Эмилия Витковская
Небесное служение. Дева
Глава 9
Адам.
Я бросаю рубашку на пол и вхожу в священный круг. Перевернутые кресты, пентаграммы и другие символы приветствуют меня со всех сторон.
Ной идет вдоль круглой стене и зажигает свечи. Отец и его чертова любовь к зрелищам.
– Зачем? – Ной подходит ко мне, его босые ноги нарушают соляной круг.
– Она моя.
– Даже так? – Он хмурится. – Это недостаточно веская причина.
– Ньюэлл был мудаком.
Его грязная кровь на моих руках едва ли тревожит меня. Убить Ньюэлла – самый легкий из моих проступков, возможно, даже знак в мою пользу.
Ноэль указывает на мою голую спину и сетку шрамов, которые там живут.
– Я ненавижу это, черт возьми.
– Он бы ее убил. – Я пожимаю плечами и потягиваюсь, продевая запястья через деревянный крест в центре комнаты.
– Нет, он знал правила. Он бы… – Он качает головой. – Но она была бы жива. И Ньюэлл тоже.
– Черт возьми, Ной! – Я дергаю самозатягивающиеся ограничители. – Иногда нам приходится делать выбор. Я, блядь, сделал это. Я понесу за это наказание. Конец истории. А теперь зажги свечи и наслаждайся представлением.
Я люблю своего брата. Настолько сильно, что мне хочется убить его нахрен. Он был погружен в культуру «Небесного служения» с тех пор, как был слишком молод, чтобы знать что-либо лучше, и это чертовски видно. Зло – это не плохо, когда это все, что вы когда-либо знали. Удобное одеяло, теплое солнышко, любовный поцелуй. Для него все это имеет смысл.
Но я помню время, когда мой отец был просто еще одним проповедником в одной из больших баптистских церквей в Бирмингеме. Я ходил в религиозную школу, вёл почти нормальную жизнь и делал вид, что верю во всю ту чушь, которую извергает мой отец. Со временем он стал главным пастором. И тогда все изменилось. Сила позволила моему отцу проповедовать новое послание. Страх перед приближающимся апокалипсисом, перед необходимостью для конгрегации платить все больше и больше десятины, чтобы поддерживать церковь. Чтобы поддержать его.
Я стряхиваю воспоминания, когда Защитники входят в комнату и встают вокруг меня. Никто из них не выглядит слишком счастливым из-за того, что я убил Ньюэлла. Я ухмыляюсь и надеюсь, что они знают, что я так же скоро сделаю с ними то же самое.
– Сын. – Голос отца проникает в комнату. – Почему ты снова меня разочаровал?
– Я думаю, от старых привычек трудно избавиться. – Я вижу, как Ной вздрагивает от сарказма в моем голосе.
– Думаешь, это шутка? – Мой отец подходит ближе.
– Я думаю, что убил кого-то, кто это заслужил.
– Что ты имеешь в виду? – Он кажется искренне сбитым с толку.
– Я думал, что вы все будете за то, что я сделал, учитывая, что Ньюэлл собирался нарушить вашу заповедь номер один.
– У тебя нет доказательств этого.
Я понимаю, что нет смысла спорить. Я готовлюсь к тому, что будет дальше.
– О, сынок. – Фальшивая тревога в голосе моего отца смехотворна. – Мне это не нравится. Ты знаешь это, не так ли? Но что еще я могу сделать? Ты убил одного из моих благочестивых Защитников. Другого исхода быть не может.
Гул согласия разносится по кругу.
– Просто продолжай.
Он тяжело вздыхает, как будто не с нетерпением ждет крови и боли. Но я слишком хорошо знаю это чудовище, чтобы в это поверить. Это то, чем он живет.
– Как и в рассказе об Аврааме, я должен взять своего собственного сына и положить его на жертвенник Господа. Жертва, чтобы показать мою приверженность Богу. И так же, как у Авраама, у меня болит сердце, когда я привязываю сына к жертвеннику. – Он двигается и проверяет мои запястья, чтобы убедиться, что они крепко держатся, затем берет хлыст у нахмуренного Ноя. – И я должен быть стойким в своей жертве, ибо, если да, Господь говорит: «Я непременно благословлю тебя и сделаю твоих потомков такими же многочисленными, как звезды на небе и как песок на берегу моря». Ваши потомки завладеют городами своих врагов, и через ваше потомство будут благословлены все народы на земле, потому что вы послушались меня.
Защитники отвечают твердым «аминь», когда мой отец пятится.
Я хочу сказать, что Авраам вообще никогда не приносил в жертву своего сына. Бог помилует сына, а отец не причинит ему вреда. Но эта мысль исчезает с первым ударом кнута. Следуют другие в быстрой последовательности.
Я не плачу, даже когда чувствую, как по спине течет кровь. Мои зубы стиснуты. Возможно, я сломаюсь, поскольку мой отец вкладывает все, что у него есть, в последний удар. В глазах темнеет, но я отказываюсь отключаться, отказываюсь сдаваться.
Он заканчивает, запыхавшись, его голос хриплит.
– Искупление было заплачено за потерю Защитника Ньюэлла.
Еще одно «аминь», и мужчины уходят, проходя мимо, некоторые из них удовлетворенно ухмыляются мне. Несмотря на непреодолимое жжение на моей спине, я хочу броситься на них. Чтобы уничтожить этих монстров так же, как я уничтожил Ньюэлла. Но эта мысль отрицает очевидное.
В конце концов, я тоже монстр.
***
Я лежу на боку, глядя на широкий экран телевизора на стене.
Далила сидит в углу своей теперь чистой комнаты. Она раскачивается взад и вперед, ее широко раскрытые глаза смотрят на дверь. Она олицетворение ужаса, который, коснувшись человека, оставляет след.
– Это не самое худшее, что у тебя когда-либо было. – Ной заботится о разрывах на моей коже, ранах, которые заживают и увеличивают рубцовую ткань внутри и снаружи.
Я еще раз затягиваюсь «косяком», задерживая дым в легких, когда Ной заставляет меня сесть и начинает обматывать мое туловище марлей.
Выдыхая, я смотрю, как ее голова медленно опускается к коленям, затем она снова вскакивает, глядя на дверь. Она боится, что я могу войти? Может, еще один Защитник?
Страх для нее – лучшее. Чем раньше она сломается, тем легче мне будет. В прошлом у меня было немало Дев, которые – несмотря на суровую реальность Монастыря – все еще считали, что мой отец был Пророком. Ритуалы помогли с этим представлением. И они не требовали, чтобы я их ломал. Вместо этого они стремились угодить, учиться, стать любимцами Пророка.
В конце концов, все они – истинные верующие и сломленные – все верят, что Пророк благосклонен к ним, что они избраны, что Бог наложил на них Свой знак благоволения. Я пытаюсь представить, что они должны чувствовать, когда оказываются в часовне или в соборе вместо того, чтобы оказаться под рукой политика или одного из миллионеров Юга. Предательство. Я хорошо знаком с этим ощущением.
Ее голова снова склоняется, опираясь на колени.
– Ты никогда раньше не смотрел. – Ной засовывает конец марли в тугие ленты вокруг моей груди.
Я выпускаю еще один клуб дыма, и трава, наконец, дает мне идеальное ощущение мягкого отключения.
– Она другая.
– В чем? – Он проверяет свою работу.
– Я не знаю.
– Она будет проблемой? – Он вынимает «косяк» из моих пальцев и сильно затягивается. – Я имею в виду, больше, чем она уже есть?
– Она попадет в очередь. Мои всегда так делают. Несколько раз мне приходилось ломать Девушек, но я всегда справлялся с этим перед испытаниями, которые начинались через 6 месяцев. Может потому, что я методичный. Может быть, из-за последствий, если я проиграю. Или, что более вероятно, потому что мне это нравится.
– Она выглядит так странно. С волосами и белой кожей. – Ной качает головой.
Я беру пульт. Он не должен смотреть на нее. Это мое. И его критика прорезает сладкую дымку моего кайфа. Нажимаю «выключить экран».
– Обидчивый.
– Отвали. – Я снова ложусь, кровавые линии на моей спине заставляют меня стонать.
– Сколько их… кроме Ньюэлла? – тихо спрашивает Ной.
–Сколько чего? – Я знаю, о чем он спрашивает, но садист во мне хочет услышать, как он это говорит.
– Сколько… ну… людей у вас…
– Убито?
Он морщится.
Я должен что-то почувствовать. Может раскаяние. Но там ничего нет. Меня больше не беспокоит даже пустота.
– По текущим подсчетам – семь. – Я усмехаюсь. – Но всегда есть завтра.
– Бог простит тебя. – Ной тушит «косяк». – Ты сделал все это для Его славы. – Он тяжело сглатывает. – Даже Ньюэлл, поскольку он, возможно, имел намерение осквернить одну из избранных Дев.
Я открываю верхний ящик тумбочки и достаю фляжку с виски. Слепая вера моего брата помогает мне больше, чем даже боль в спине.
– Какой бог? – Я делаю затяжку, жар заливает мне горло. – Тот, что наверху, или тот, что внизу?
– Они оба одно целое. – Он натягивает одеяло мне до талии. – Ты знаешь это. Не может быть света без тьмы. Наш Небесный Отец и наш Отец Огня уже простили тебя. Даже мама считает…
– Откуда ты знаешь, во что она верит?
Он сжимает губы, затем смягчается.
– Я просто предполагаю. – Он вздыхает. – Я не знаю. В любом случае, я уверен, что ты прощен. Дело, даже неправильное, если оно сделано для Небесного Отца или Отца Огня, – праведно.
Я делаю еще один долгий глоток из фляжки. Я не ругаю себя за то, каков Ной. Уже нет. Он слишком увлечен отцовской чушью, слишком сильно верит в него, чтобы я когда-либо его вытащил. Может, я его подвел, а может, так и должно было быть.
– Поспи. – Он убирает фляжку. – Завтра вечером у нас ритуал.
– Я знаю. – Я устраиваюсь на подушке, а он выключает свет. – Теперь начнется настоящая ебля разума.
Ной качает головой:
– Это для…
– Его славы. Да, я слышал это. – Я даже не хочу пытаться его переубедить. Ной слишком далеко зашел, чтобы понять.
Он закрывает дверь, и я хватаю пульт. Экран оживает, и вот она. Волосы феи падают ей на плечи, она спит, свернувшись калачиком. Надеюсь, она мечтает обо мне, даже если это кошмар. Как могло быть иначе?
– Этого не может быть, – говорю я себе. Как сумасшедший.
Она шевелится и поднимает голову, как будто слышит меня. Она не может. Но она поворачивается и смотрит прямо в камеру, на меня, ее глаза светятся в тусклом свете.
– Зачем? – спрашиваю я себя. – Почему я убил ради нее? Почему она другая? Или, как я понимаю, она совсем не другая. Просто я отчаянно хочу чего-то нового.
– Зачем? – спрашиваю я снова, на этот раз более требовательно.
Вижу ли я легкую улыбку на ее губах, вспышку огня в ее взгляде? Я сильно моргаю, и когда открываю глаза, она снова скрывается от меня, ее голова покоится на коленях, ее дыхание медленное и ровное.
Глава 10
Далила.
– Далила. – Когда я стою в очереди на «тренировку», приближается Старшая.
Я поворачиваюсь к ней, опустив глаза и сцепив руки перед собой. Воплощение скромной чистоты, несмотря на то, что я совершенно голая.
Обманчиво легким голосом она говорит:
– Сегодня ты будешь тренироваться со мной.
Она продолжает идти, я выхожу из строя и следую за ней. Сара бросает на меня обеспокоенный взгляд, но, пока я прохожу мимо, ничего не говорит.
По моему телу пробегают дрожь, когда Head Spinner устремляется к большому деревянному кресту в виде буквы X, подвешенному к потолку.
Она резко останавливается, ее черная юбка скрывает щиколотки.
– Шаг вперед!
Я хочу развернуться и бежать, но выхода нет. Я заставляю свое тело сотрудничать, двигаться вперед, несмотря на паралич страха. Я прохожу мимо нее и встаю перед крестом, затем поднимаю руки.
– Повернись.
Я поворачиваюсь и смотрю в комнату: девушки находятся на разных стадиях тренировки – одни с фаллоимитаторами во рту, другие на четвереньках с затычками в задницах, третьи на скамейках, их ноги сжаты, Сестры страпонами трахают их в рот. Одна из Сестер измеряет фаллоимитаторы разного размера с помощью металлической линейки, которую она также использует, чтобы дисциплинировать любую Деву, которая, по ее мнению, не уделяет должного внимания.
Старшая тянется вверх и пристегивает сначала мое правое запястье, а затем и левое, туго затягивая кожаные крепления. Она на мгновение останавливается, чтобы осмотреть синяк на моей шее, затем отступает.
Я шевелю пальцами, кровообращение в них уже замедляется. Они онемеют через несколько минут, и, может быть, это будет хорошо.
Внизу креста есть кожаные манжеты для моих лодыжек, но она их не застегивает. Я вздыхаю с облегчением. Если бы она раздвинула мне ноги и оставила меня полностью открытой, ужас, возможно, настиг бы меня.
Она проходит мимо креста, затем тянется к зеленой кнопке промышленного вида на ближайшей стене. Дурное предчувствие тошнотой подкатывает мне к горлу. Сверху раздается громкий механический щелчок. Я смотрю вверх и вижу, как цепь проходит через маленькое отверстие в потолке. Крест поднимается, выворачивая мои руки и еще сильнее стягивая кожу на моих запястьях.
Я борюсь, пытаясь ослабить крепления и облегчить боль, но наручники сжимается только сильнее. Моя спина прижата к кресту, я распята перед Девами и Сестрами.
Она замедляет мой подъем, когда я поднимаюсь на цыпочках – последний шанс, который у меня есть, чтобы хоть немного удержать свой вес на земле. Машина затихает, и я остаюсь исеть, мое тело сопротивляется напряжению, мой разум кричит мне, чтобы я сосредоточился на чем-то другом, кроме страха, пыток и самодовольной Сестры.
– Это важный урок, и я рада преподать его тебе.
В комнате тишина, все остальные тренировки остановлены.
Она поднимает руку и прижимает ее к моей груди. Я не могу уйти от ее прикосновений. Она позволяет пальцами скользить между впадиной моей груди, вниз по животу, а затем еще ниже.
Ее глаза блестят, когда она обнимает меня.
– Вот что происходит с шлюхами, которые не подчиняются приказам Господа, – шепчет она так тихо, что слышу только я.
Я дрожу и сжимаю ноги вместе, хотя это увеличивает нагрузку на запястья. Она ослабляет хватку и отступает.
– Пророк требует твоего послушания. – Ее голос повышается, звук пронизывает каждую женщину в комнате. – Бог требует жертв от всех своих избранных. И если вы не будете вести себя как благочестивые женщины, которыми вы должны быть, будут последствия.
– Аминь.
– Дева монастыря Далила стала причиной смерти Защитника. Его кровь на ее руках. Из-за своего блудного образа жизни Иезавели она нарушила закон Пророка. Она заслуживает наказания?
– Да! – Сестры плачут.
– Я вас всех спросила, заслуживает ли она наказания! – Ее голос – кнут.
Девы реагируют, даже Сара шепчет «да» под суровым взглядом Сестры. Некоторые девушки смотрят выжидающими, голодными глазами. Но другие кажутся запертыми в собственном ужасе, хотя я не могу сказать, боятся ли они за меня или за себя.
– Так-то лучше. – Сестра подходит к стене с орудиями пыток и выбирает кнут с длинной и тонкой ручкой и концом из гладкой черной кожи.
– Книга Исаии рассказывает нам, что происходит с нечестивыми среди нас. «Я накажу мир за его зло, нечестивых за их грехи. Я положу конец высокомерию высокомерных». – Она встает передо мной и проводит по ладони кнутом. – «Ваше высокомерие – это оскорбление Пророка. Вы должны узнать свое место. Он у Его ног. У ног твоего Защитника. У ног нашего могущественного Пророка. И у ног Господа нашего». – Ее голос торжественен. – Здесь со своими сестрами ты научишься быть образцовой женщиной, которая несет благословения Бога, куда бы она ни пошла. Но сначала ты должна быть наказана.
Я не могу отвести от нее взгляд – безумный блеск в ее глазах, явная сила веры в ее голосе и жестокость в ее руке, когда она взмахивает кнутом и бьет прямо по моей уязвимой плоти.
Мой крик разносится по комнате, когда меня охватывает самая сильная боль, которую я когда-либо испытывала. Я скрещиваю ноги, но чувствую, что мои запястья рвутся, когда кожа впивается в кожу. Мне приходится снова опускать ноги, делая себя уязвимой. Слезы кипят у меня в глазах, хотя я пытаюсь их скрыть.
– Видите, девушки? Непослушание, беззаконие или возвращение к своим падшим путям недопустимы. – Она снова размахивается.
Мне не хватает воздуха, и я подтягиваю колени, пытаясь защитить себя, хотя чувствую, как кровь стекает по моим предплечьям.
– Скоро вы будете говорить истину пророков! «Дай мне умереть смертью праведников, и пусть мой последний конец будет таким же, как у них!»
– Аминь! – кричат Сестры.
Мои ноги подкашиваются, все во мне вибрирует до агонии, и Старшая отступает. Когда ее рука летит вперед, и я визжу от боли, погружаясь в первородный источник ужаса и боли.
– Господь вознаграждает всех за их праведность и верность. – Голос Старшей полон восторга. – Я сделаю каждую из вас праведной и верной. – Она поднимает мой подбородок, заставляя меня встретиться с ее каменным взглядом. – Даже тебя, грешная Далида.
Она отпускает меня, слезы текут по моему лицу, когда мое тело обмякает. Я наклоняюсь вперед, мои плечи скручиваются, кожа рвется на моих запястьях. Я не знаю, как долго я остаюсь висеть на кресте, слезы текут на пол, но я чувствую, когда кто-то поднимает меня, подставив плечо мне под живот. Затем чтьи-то руки осторожно снимают фиксаторы с моих запястий.
Кто-то переносит меня к одному из столов для депиляции. Сквозь слезы я вижу, что надо мной нависает пожилая полная женщина. Узнаю ее по микрочипу. Это Абигейл, самая старая Сестра, которую я видела.
– Я позабочусь о твоих запястьях и твоем девичестве.
Я бешено оглядываюсь, ища Сестру в пелене слез.
– Она ушла. – Эбигейл хмурится. – Скорее всего, чтобы заняться каким-то важным и могущественным делом. Кто знает. А теперь полежи спокойно, а я тебя перевяжу.
Сара стоит рядом со мной, ее лицо белее мела. Честити помогает Абигейл с перевязкой, пока другие Сестрыы кричат на Дев, чтобы те вернулись к своим «занятиям».
– Я останусь. – Сара убирает мои волосы со лба.
– Я ничего не сделала.
Как будто бы моя вина или невиновность имеют хоть какое-то значение.
– Я знаю. Я знаю, что ты этого не делала. – Она вытирает мне щеки ладонями. – Это не твоя вина.
– Сара! – орет Сестра. – Тебе нужна еще одна демонстрация того, что происходит с непослушными?
– Иди. Пожалуйста, иди. – Я закрываю глаза.
– Прости, – шепчет она.
– Все нормально.
Я не хочу, чтобы она страдала. Моей боли достаточно.
Когда она уходит, ее тепло тает, и затем на меня падает тень Абигейл. Она бормочет себе под нос проклятья в адрес Старшей. Я хочу спросить ее, как она сюда попала. Она явно не обошла стороной «Монастырь», как многие другие. Она слишком стара, слишком умна, слишком проницательна.
– Будет больно. – Она прижимает что-то холодное к моему запястью. Затем я чувствую ожог и закрываю глаза.
– Все не так уж страшно. Кнут порвал кожу только в нескольких местах. С небольшим количеством мази у тебя даже не останется шрамов. Слава Богу. Шрам отправит тебя прямо в часовню, когда закончится твой год. Она снова ворчит. – Могла бы использовать… а там мягкие наручники… чертова садистка.
Она чистит сначала одно запястье, затем другое, пока я не понимаю, что такое Часовня, и стараюсь не закричать. Я смотрю на деревенские бревна, каждое из которых образует сложную решетку надо мной. Она спроектирована и построена руками человека. Прямо как Монастырь. Но вместо того, чтобы поддерживать, Монастырь предназначен для того, чтобы разрушить человека до самого основания.
– Твоя девственность поправится. Она наклоняется к моей промежности.
Всего неделю назад я бы чувствовал себя неуютно, если бы кто-то рассматривал так близко мою личную зону. Теперь я с облегчением вздыхаю, когда она наносит на кожу какой-то охлаждающий гель, облегчая ожог кнута.
– Ты в порядке? – Честити смотрит на меня сверху вниз, ее голос едва слышен.
– Я думаю, да. И… спасибо за…
За то, что помогла мне с трупом. Слова есть, но я не могу их произнести.
– Пожалуйста. – Она начинает обматывать мои запястья.
Остальная часть комнаты продолжает тренировки, пока Абигейл и Честити ухаживают за мной.
Мои мысли отклоняются от наказания и останавливаются на Адаме, врывающемся в мою комнату. Он убил без раздумий. Его уверенность и холодность в голосе говорили мне, что он не новичок в убийствах.
Это был он? Забрал ли он жизнь Джорджии с таким же смертельным спокойствием? И возьмет ли он однажды мою?
***
В общежитии монастыря зловеще тихо с наступлением ночи. Никаких тяжелых шагов Защитников, никакого шепота Сестер за дверью.
Я жду Адама, боясь его, но еще не знаю, заговорит ли он об убийстве. Забавно, как быстро я это приняла. Несколько часов назад человек пытался убить меня, а теперь он мертв. Просто, как щелкнуть выключателем. Для Адама это определенно было так просто.
Я дрожу. Он покончил с жизнью, как будто это было обычным делом, и сделал это так же легко, как закрыл дверь или смыл воду в туалете.
Он захочет, чтобы я стояла на коленях и демонстрировала мою наготу. Но я не стану раздеваться. Полагаю, это будет мой последний небольшой мятеж. Хотя это глупо. Я знала, что именно так и будет, что мне нужно будет сделать, если я захочу стать частью Монастыря. Беседы Пророка с подающими надежды – те, которые были сосредоточены на том, чтобы быть чистым чадом Божьим, примером для падшего мира – меня не обманули.
Я ковыряю повязку на правом запястье. Спросит бы Адам, что случилось? Будет ли ему какое-то дело до этого? Что, если бы он увидел красные отметины на моей…
Дверь открывается без стука. Я смотрю вверх, но это не Адам. Честити жестом приказывает мне подойти, и я вижу, как в холле выстроились в линию несколько Дев в призрачных белых платьях.
– В чем дело? – шепчу я, проходя мимо нее.
Она не отвечает. Я занимаю свое место в конце очереди. Сара и Ева выходят из своих комнат в тот момент, когда Старшая появляется через двойные двери в остальную часть монастырского комплекса.
– Бог благословит послушных, принимающих Его со страхом и трепетом. – Сестра идет вдоль строя, ее проницательный взгляд рассматривает каждую Деву с пристальным вниманием к деталям. – Только те, кто склоняется перед Господом и Его Пророком, будут иметь место в небесном царстве за пределами этого.
Она колеблется, подходя ко мне.
Волна страха пробегает по моему телу, но она продолжает говорить громким и ровным голосом:
– Раз в неделю Пророк считает нужным впускать вас, грязную Иезавель, в свое присутствие. Я ожидаю, что все вы будете вести себя наилучшим образом. Вы не будете говорить, пока Пророк не повелит вам это сделать. Вы не будете смотреть Пророку в глаза. С почтением к его святости опустите глаза вниз. Постарайтесь избавить свои эгоистичные мирские сердца от чего-либо, кроме его удовольствие. – Она идет обратно вдоль строя, держа свою палку в ладони. – Если кто-то из вас не будет вести себя должным образом, будьте уверены, что наказание будет весьма запоминающимся. Взмахнув рукой, передняя Сестра начинает движение из общежитий в коридор.
Мы следуем, опустив глаза и сцепив руки перед собой. По длинным коридорам, а затем в коридор, в котором мы никогда не бывали. Мы продолжаем идти до тех пор, пока Сестра не вводит код на клавиатуре и не открывает несколько входных дверей, посылая поток холодного воздуха и сухих листьев, летящих на кафельный пол.
Белый автобус ждет снаружи, двигатель работает на холостом ходу и выбрасывает в беззвездную ночь клубы белого дыма. Мы должны быть в задней части Монастыря – единственной области, где дорога соединяет его с остальной частью комплекса «Небесного служения». Хотя спутниковые снимки не делаются благодаря некоторой сделке, которую Пророк заключил с технологическими компаниями, хорошо управляемый дрон без проблем дал мне точную схему «комплекса», как они его называют. Монастырь хоть и большой, но не самое большое здание на территории. Главная церковь находится в передней части комплекса, напротив главной дороги. Это больше, чем несколько футбольных стадионов. Остальная часть комплекса окружена акрами кованого забора с шипами наверху, а в лесу – забором из цепной сетки высотой в десять футов с колючей проволокой.
Единственный вход и выход – через охраняемые ворота рядом с главной дорогой. Дом Пророка находится прямо за забором возле церкви. По обе стороны территории расположены небольшие дома той же викторианской архитектуры – самые большие из них принадлежат сыновьям Пророка, а другие – покровителям и их семьям. Кроме того, линия деревьев и небольшой холм закрывают от посторонних глаз остальные здания.
Для чего нужны постройки? Остается только догадываться. Весь кампус представляет собой гудящий улей, хотя, оскорбляя природу, каждая рабочая пчела стремится доставить удовольствие королю, а не королеве. Пророк правит всем и берет гораздо больше, чем когда-либо давал.
– Пошевеливайся! – Сестра слегка толкает меня, и я забираюсь в автобус. Это короткий школьный автобус, вся поверхность которого выкрашена в белый цвет. Жесткое сиденье подо мной прохладно. Сара садится рядом со мной.
– У тебя все нормально? – шепчет она. Ее взгляд метнулся к Защитнику на водительском сиденье, разглядывающего Дев через широкое зеркало над лобовым стеклом.
– Жить буду.
В знак чистого протеста она хватает меня за руку и сжимает, а затем позволяет ей упасть, когда Старшая садится в автобус. Она хватается за ручки по обе стороны от прохода, и мы отправляемся в путь по гладкой асфальтированной дороге, которая служит артерией между различными частями комплекса.
Белые окна не дают представления о том, что находится по обе стороны дороги.
Мы едем несколько минут, поднимаясь по крутому склону, затем проезжаем по нему и скатываемся с другой стороны. Я сверяюсь со своей ментальной картой и пытаюсь определить наше местоположение. Это не помогает. Мы могли быть на одном из трех холмов на обширной территории. Земля снова выравнивается, и водитель поворачивает направо. Еще минута, и автобус останавливается.
– Помните, что я сказала, девушки. – Старшая открывает двери автобуса. – Лучшее поведение.
Она выходит, и мы следуем за ней, двое других Сестер сгоняют нас в шеренгу, когда мы выходим в ночь, а затем проходим через еще одну двойную дверь, мало чем отличающуюся от тех, что в Монастыре. Но это здание другое. Коридор, по которому мы идем, увешан различными картинами и фотографиями Пророка. Он наблюдает со всех сторон, иногда улыбаясь, иногда с каменным лицом, всегда глядя вниз. В отличие от бревенчатой хижины монастыря, это здание украшено золотыми обоями с замысловатым узором и украшено причудливыми люстрами.
Низкий гул заряжает воздух, и он становится все громче по мере того, как мы делаем изгибы и повороты, которые уводят нас внутрь здания.
Старшая останавливается перед множеством золотых дверей и поднимает руку.
– Вы попадаете в одно из самых святых мест кампуса. Это Храм. Здесь вы как дети перед своим Господом. Снимите одежду. – Она щелкает пальцами, и мы, привыкшие к бесчеловечной постоянной наготе, покорно подчиняемся. – Когда вы находитесь в этом месте, в Его присутствии, вы больше, чем вы сами. Вы освящены, но только по милости Пророка. – Она добавляет в голос ненужную нотку угрозы. – Действуй соответственно.
Мы смотрим в пол, как добрые девицы, пока другие Сестры собирают наши одежды. Гул усиливается, низкие голоса поют в унисон. Я не могу понять, что они говорят. Я не хочу знать.
Двери открываются, и мы попадаем в огромную круглую комнату. Потолок кружится над нами, золотые прожилки сходятся на центральной золотой эмблеме, перевернутом позолоченном кресте, блестящем в свете канделябров. Дюжина мужчин преклоняет колени на краю круга, спиной к золотым стенам. Я ищу Адама. Он сидит в глубине комнаты, глядя на меня, в то время как остальные мужчины склоняют головы. Белая марля оборернута вокруг его точеного торса, хотя я не вижу никаких повреждений. Я должна опустить взгляд, прежде чем Старшая увидит.
– Добро пожаловать. – Пророк сидит на огромном малиновом помосте – сделанном для гиганта, а не человека – в центре комнаты. Он носит белое одеяние и корону из золотого лавра на голове. Круглый пол проходит через линии, образующие пентаграмму. Пророк сидит в центре на своем кроваво-красном троне.
– Позвольте детям приходить ко мне и не запрещайте им, ибо таково Царство Божье. – Он улыбается, его угловатое лицо все еще красивое, несмотря на безумие, которое живет внутри.
Сестры ведут нас вперед, пока мы не выстраиваемся в две линии перед Пророком. Он жестом предлагает нам встать на колени на подушки, разбросанные у его ног.
Я опускаюсь на плюшевую изумрудную подушку, мягкий бархат ласкает мои колени, по моей спине ползут мурашки. Еще одна Дева с татуировкой на бедре становится на колени прямо передо мной. Насколько я помню, ее зовут Ханна.
Мужское пение стихает.
Тишина.
Все в комнате сосредоточено на самозванном Боге на троне, его христианских и языческих регалиях, пропахших особым коктейлем богохульства.
– Садитесь, голуби мои. Сядьте и расслабьтесь. – Он щелкает пальцами.
Старшая быстро выходит за дверь и возвращается с бригадой Сестер, каждая из которых несет подносы с фруктами, сыром, вином, шоколадом и всем, что было запрещено нам в последние несколько дней в Монастыре.
Это уловка? Я бросаю взгляд на Дев справа от меня. Как и я, они подглядывают за угощением. Толстый пурпурный виноград дразнит меня, но я не смею дотянуться до него. Только не со Старшей в пределах досягаемости палки.
– Отлично. – Пророк берет клубнику с тарелки справа. – Мои дорогие Сестры, в этот особенный вечер я хочу, чтобы вы все попрощались и провели время в тихих размышлениях.
Старшая делает шаг вперед:
– Но Сестры всегда …
– Молчать! – Рев Пророка заставляет каждую из нас подпрыгнуть. Затем его голос стихает: – Ты видишь этих драгоценных детей, собравшихся у моих ног, Грейс?
– Да, Пророк. – Ее голос дрожит, и я получаю от этого маленького удовлетворения все возможное.
– Ты видишь, насколько они послушны?
Она опускает голову:
– Да, Пророк.
– Иди и проведи остаток вечера в молитве Господу, чтобы ты была больше похожа на них. Еще скромнее. Еще милостивее. И, безусловно, еще больше желай быть в гармонии с твоим Пророком.
– Да, Пророк. – Она пятится назад, затем поворачивается и выходит, остальные Сестры следуют за ней.
Когда двери закрываются, низкое рычание Пророка исчезает, и он снова не улыбается.
– Ешьте и пейте, мои прекрасные Девы.
Я смотрю на Деву рядом со мной. Она тянется за кубиком сыра, берет его дрожащими пальцами и сует в рот. Пока она жует, я жду, когда упадет топор. Когда она сглатывает и берет еще кусок, я рискую виноградом. Когда я кладу его в рот, он лопается на моем языке со сладостью, обещающей зеленую весну.
Когда с нами ничего ужасного не происходит, мы начинаем есть более свободно. Пророк улыбается со своего трона, в то время как мужчины остаются на коленях вдоль периферии. Я делаю глоток вина и смотрю на Адама. Его взгляд пронзает меня, и я сомневаюсь, что он смотрел куда-нибудь еще с тех пор, как начался этот странный ритуал.
Это расстраивает, но в то же время… как-то отрадно? Я не чувствую в нем угрозы прямо сейчас, но знаю, что она есть.
– Почему мы не можем так есть в Монастыре? – Сара шипит и берет с моего подноса толстый кусок дыни.
