Эдуард Дипнер
Гроздья Рябины
И Китриш изчез, оставив Евгению после себя шелест бумаг и тягостное ощущение щенка, которого бросают в реку – плыви сам.
2
Поезд пришел очень рано, после душной защищенности вагона предутренняя свежесть пустынного перрона пробирала ознобом. Евгений долго смотрел вслед огням уходящего поезда. Последнее, что связывало его с прежней жизнью. Вот огни исчезли вдали. Было темно и пасмурно, пахло станционнымии запахами – угольным дымом, железом, к ним примешивались запахи чужого города – сложный коктейль каких-то химических и металлургических производств. Пахло аммиаком, сероводородом и еще бог знает, чем. Город не любил чужаков, и сразу дал это понять Евгению. В станционном зале было так же пустынно и безысходно.
Его никто не встретил. А ведь Китриш обещал. Ведь это должно быть – встретить вновь назначенного директора на вокзале, отвезти его в гостинницу!
Евгений растолкал спящего таксиста на площади перед вокзалом.
– В гостиницу. В любую.
Таксист пробормотал что-то нелестное в его адрес, но в гостиницу отвез.
Гостиница была вполне советская, свободных номеров там сроду никогда не бывало, и Евгений продремал до утра на стуле в фойе. Из телефона-автомата набрал приемную завода.
– Мне Сенина.
– Сенин слушает.
– Это Димов.
Сенин смешался, заторопился.
– Вы приехали? Где Вы? Извините, это Валентин напутал. Выходите, я сейчас подъеду.
Через пятнадцать минут к гостинице подъехал и развернулся желтый "козёл" – УАЗ 469.
По заведенному и годами освященному обычаю, новенького директора привозит на завод крупный начальник из столицы. В зале заседаний собирается актив завода, приглашается горком партии. Новый, солидный и тщательно побритый, в хорошо выглаженном костюме и похоронном галстуке, сидит за столом под зеленой скатертью между столичным и горкомовским начальниками, под оценивающими взглядами молоденьких крановщиц, шепотком обсуждающих достоинства нового начальника, после представления, он встает, прочистив горло, и выражает уверенность, что коллектив завода под его руководством сплоченными рядами будет добиваться новых успехов в строительстве коммунизма и выполнении предначертаний… Дружные аплодисменты завершают процедуру. Там, в столице, знают, что делать, и уж раз прислали, то так тому и быть.
Здесь же все пошло не так. Наперекосяк.
Главный инженер завода Михаил Афанасьевич Сенин производил впечатление человека, когда-то давно сильно напуганного. Этот страх и скованность были там, внутри, на дне, и прорывались наружу в неровности речи, в изломанности движений, в сдерживаемой суетливости рук. Он был мордвином по национальности, и это создавало ему дополнительные сложности. С одной стороны – этакая гордыня, мол из мордовской деревни пробился в такие люди! А с другой – принадлежность к малой народности напрягала и давила его. Такие люди бывают верными и надежными слугами… и врагами на всю жизнь. Уходя, Турсин пообещал ему место директора, и Сенин уже примерял его на себя, временно исполняя обязанности. А директорская машина – желтый УАЗ! Прокатиться на нем по городу на переднем сидении – это так здорово! А тут неожиданно приехал этот, и Сенин не знал, как себя вести. Пожалуй, нужно съездить в горком, к прежнему хозяину, получить инструкции.
Евгений поселился в заводском семейном общежитии перед заводом, наискосок через площадь. Комнатка три на четыре, узкая железная кровать с сиротским одеялом, обшарпанный стол и, конечно, тумбочка, ощерившаяся незакрывающейся дверцей. Совмещенный санузел с неистребимыми рыжими потеками. Из щелястого окна – вид на его завод и рядом – другой, химический, с эйфелевыми башнями труб, увенчанными живописными хвостами, рыжими и зелеными. Это был завод хромовых соединений, "Хромпик", как его называли новоуральцы, и зеленый цвет хвостов был цветом хрома.
В тусклом зеркале над щербатым умывальником отразилось лицо незнакомого человека с больными глазами.
– Ну, что? – сказал Евгений этому отражению, – ты получил всё, чего хотел и и чего заслуживаешь!
Ты жил в буколическом городке с лесными запахами. Получил – оцени вид из окна.
Ты работал на большом современном заводе. Получил – этот полу-завод, полу-мастерскую.
Ты жил в уютной техкомнатной квартире. Получил – это убогое убежище.
Ты работал в кругу верных друзей и единомышленников. Получил – полное одиночество. Жена приедет не скоро. Она мертвой хваткой вцепилась в ту квартиру и будет стоять до конца, пока не оставит ее за нашими детьми. А ты будешь совсем один, одинокий волк.
Ты бездарно проиграл войну с Самаркиным. Впрочем, на что ты надеялся? Ты был обречен с самого начала. Самонадеянный идиот! Если бы ты был поумнее, ушел бы на соседний завод, как поступают другие, тебе же предлагали, сам Стаховский предлагал, но ты гордо отказался. И кому ты что доказал? Самаркину? Он переступил через тебя, и сейчас у него новая жертва, твой друг Юра Бадаев, очередной жертвенный кролик, и этот удав исполняет перед ним свой ритуальный танец. Смирнову? Он просто хладнокровно использовал тебя. Себе? Ах, да, ты же принципиальный, и тебя жжет горечь обиды. Ведь то большое, что сделано на заводе, не состоялось бы без тебя, а тебя вышвырнули, как котенка. Но ведь ты получил там высокое удовлетворение от творчества, когда задуманные тобой идеи становятся одушевленным металлом и начинают жить своей самостоятельной жизнью, а ты наблюдаешь за ними, как за своими взрослыми детьми. Так что, с тобой полностью рассчитались. Ты многому научился, поверил с себя и захотел самостоятельности. Получай ее, хлебай горстями!
Только ты теперь один, и ни одна душа тебе не поможет, а ошибешься – пеняй на себя.
Ты – одинокий волк.
Ты решил себя проверить и сам поставил себя в экстремальные условия.
Что же, теперь будешь грызть землю и не отступишь, иначе сам себя станешь презирать.
Впрочем, в этом мраке есть фонарь, оставленный тобою. Это наша квартира там, в буколическом городе, и нужно во что бы ни стало оставить ее за нашими детьми, чтобы потом, пройдя все круги, вернуться.
И обязательно победителем.
Первый день на заводе – и указание обкома: завтра, в субботу, направить в колхоз на уборку картофеля тридцать человек.
– И обязательно с первым руководителем во главе, у нас это строго, сам Первый секретарь Борис Николаевич Ельцын контролирует, обязательно будут проверять, – торопливо инструктировал нового директора партийный секретарь Баннов.
– А как вы людей будете собирать, как заставлять выйти в субботу? – поинтересовался Евгений.
– Не беспокойтесь, всё уже сделано. Мы женщинам из заводоуправления даем за это по три отгула, так они сами просятся, – похвастался Баннов, – так нас всегда хвалят и в горкоме, и в горисполкоме.
Погода в тот день была поистине уральской. Пронизывающий ветер, дождь, перемежающийся со снегом. Бабы пришли в сапогах, завернутые в платки, телогрейки и теплые штаны. По непролазной, осклизающейся грязи, вслед за плугом, они собирали в ведра мелкие, худосочные клубни.
Сурова уральская природа, скупа на урожаи уральская земля. Угрюмое, дождливое лето начинается в середине июня, а кончается в середине августа. Уральская картошка по вкусу похожана мыло, уральские яблоки размером с грецкий орех и кислее лимона. Но Партия провозгласила лозунг: каждая область обеспечивает себя основными продуктами! И глохнут, зарывшись по ступицы в серой жиже колхозные тракторы, и шлют заводы своих работников в подшефные колхозы на сев, на уборку, на сенокос, на строительство свинарников. Испокон веков уральский люд кормился лесом. Солил и сушил на зиму грибы, мочил в бочках бруснику, ковром покрывающую лесные поляны, заготавливал клюкву и северный виноград – голубику. А с хлебом всегда было трудно на Урале. Плохо родит хлеб скупая уральская земля.
Евгений был, конечно, одет и обут не по-уральски, промок, продрог до костей, и утром занемог. Воспаление лёгких, толком не залеченное еще с прошлого года, некогда было долечивать. "Ну, вот, ты получаешь по полной программе, так тебе и надо, – разговаривал он с отражением в зеркальце над умывальником, – может быть откажешься, вернешься назад, ведь есть основание – не тот климат, нет здоровья? Нет, ты не можешь, ты гордый, взялся за гуж и пойдешь до конца."
Целую неделю заводская медсестра лечила его уколами прямо в кабинете.
– Ну как же Вы так, Евгений Васильевич, не бережетесь, это Вам не Белоруссия, это Урал. Урал-батюшка. А Урал-от, он шутить не любит. Вам бы полежать хоть три дня, а я буду приходить и колоть Вас, – ворковала она, всаживая в директорскую задницу очередную порцию пенициллина.
Нет, Нина Петровна, не могу. Не имею права болеть. Вы колите, колите, а я оклемаюсь, мне деваться некуда.
Завод был как завод. Это после того, белорусского завода он показался убогим.В заготовительном цехе работали умные японские автоматы "Пайкомы", резали стальные трубы по замысловатым кривым, заготовки на рельсовых тележках плыли в сборочный цех, и там из них собирались стропильные фермы. Потом сварщики обварят собранные узлы, фермы окрасят, и они по железной дороге поедут на очередную ударную сибирскую стройку. Монтажники грузоподъемными кранами поднимут их высоко-высоко, закрепят стальными болтами, и под этими конструкциями будут двигаться мостовые краны, будут собираться самолеты или станки и будут работать люди. Огромные нагрузки и суровые сибирские морозы будут испытывать эти конструкции. От надежности их, от добросовестности и искусности рабочих-сборщиков и сварщиков завода, которые изготовили их, будет зависеть здоровье и жизнь сотен людей. Конструкции зарождаются в проектном институте. Там инженеры-проектировщики делают расчеты, пишут точные и строгие инструкции, устанавливают строительные нормы и правила. В них оговариваются жесткие требования к качеству металла, сварных швов и точности изготовления. Исполнение всех этих требований должны обеспечивать заводы металлоконструкций. В этой сложной цепочке никто не имеет права на ошибку. Слишком дорого обходятся эти ошибки.
История советской промышленности таит множество крупных аварий. Об этом не писали газеты, рапортовавшие о новых победах в труде, молчало радио, и только закрытые письма с грифом "секретно", для ограниченного круга, повествовали о рухнувших цехах с сотнями погибших. Евгению однажды попало в руки ротапринтное издание "Аварии строительных конструкций. Уроки и выводы", выпущенное малым тиражом для служебного пользования. Тонкая книжица в сером переплете – история Ошибок. Ошибок инженеров, применивших не тот металл, рабочих-сварщиков, небрежно заваривших сварные швы, технических контролеров, пропустивших эти ошибки. Каждая из этих ошибок оплачена человеческими жизнями.
Новоуральский завод специализировался на изготовление стропильных ферм из круглых труб – мощных конструкций, на которые опирается кровля здания.
Есть неписанное инженерное правило: хорошо спроектированные машины и конструкции должны быть красивыми! Они должны радовать глаз совершенством и изяществом форм, лаконичностью инженерной мысли. Но эти фермы были уродцами, с торчащами патрубками, уголками. Они были разработаны так, что на одну железнодорожную платорму грузоподъемностью семьдесят тонн можно погрузить шалашом только четыре фермы – пять-шесть тонн. Какой идиот мог сотворить такую нелепицу? Оказалось, ЦНИИСК – Центральный научный институт стальных конструкций.
Цехи завода неприятно поразили Евгения. Их давно никто не убирал, не подметал, под ногами валялись огарки электродов, куски металла, мусор. Никаких приспособлений для сборки, кроме кувалды и клина. И это – передовой завод? Что же здесь делает главный инженер?
– А почему при сборке вы все узлы сопряжений подрезаете кислородной резкой, ведь трубы режут умные "японцы", – спросил Евгений у бригадира сборщиков.
– А Вы посмотрите, что это за труба! Она же не круглая, овальная, к тому же, кривая, смотрите, – он натянул шнурок, – десять миллиметров кривизны.
– И вы все время так мучаетесь?
– Да, е…мся все время, – зло бросил тот, – а за это никто нам не доплачивает. Сколько можно? Может быть, Вы здесь наведете порядок?
Евгений подозвал начальника цеха Ожегова.
– Почему цех завален заготовками? Что, собирать не успеваете?
Валера Ожегов, румяный, вальяжный, широко улыбнулся невежеству нового директора.
– Так ведь лаборатория не успевает выдавать анализы, а без результатов Лузанов не разрешает собирать.
Евгений ничего не понял. Какие анализы? При чем тут заводская лаборатория? Качество металла прописано в сертификатах, они поступают от от металлургов вместе с металлом. Он попросил зайти к нему Цепелеву.
Нина Ивановна Цепелева, начальник бюро металла, была легендой Новоуральского завода. Она работала здесь с основания и знала всё о металле: на каких заводах, что и когда прокатывается, а начальники отделов сбыта трубопрокатных заводов, казалось, были ее близкими друзьями.
– Завод Ильича – это где Прохоров работает? – спрашивала она, – он сейчас в отпуске, ну, я заместителю позвоню, – она звонила, – стопятьдесятдевятая труба у них будет кататься только в сентябре. Давайте попробуем Таганрог.
В ее кабинете непрерывно звонили телефоны, входили и выходили люди, а наряды на поставку, сертификаты и приемные акты, казалось, по волшебству летали по воздуху. Она даже ходила как работала – торопливой походкой, выбрасывая в в стороны руки и ноги, словно выхватывая из воздуха эти самые наряды и сертификаты. Бой-баба Цепелева славилась ядовитейшим языком, и плевала на все авторитеты, кроме… кроме людей, разбирающихся в магическом мире металла. Её терпели, потому что Нина Ивановна была незаменимой.
– Нина Ивановна, объясните мне, почему в производство идут дефектные трубы – овальные, кривые. Вы что, не бракуете их на складе металла? И почему лаборатория делает такой объем испытаний? У вас что – нет сертификатов?
Цепелева вздохнула и тоном учителя, объясняющего недоразвитому ученику простейшую задачу, начала:
– Вы разве не знаете, что трубники катают трубы, предназначенные для трубопроводов: нефти, там, газов. Их требования и испытания – это держать давление и всё. А по нашим требованиям к химическому составу и механическим свойствам трубы поставляют всего два завода, и с ограниченным сортаментом. А что касается овальности и кривизны, то нам предлагают: берите то, что есть. Не хотите – ничего не получите, трубы всегда были и будут в дефиците. И мы, с благословения Вашего предшественника, берем и явный брак, и без гарантий. Турсина что интересовало? Чтобы план был, а с качеством – хоть трава не расти! Вы думаете, почему он срочно сбежал с завода? Сейчас сидит в горкоме, в ус не дует. Вот так и работаем, берем трубы без гарантий качества, даем заявку в лабораторию, чтобы прикрыть свой зад, отбираем образцы, и они испытывают.
Холодные мурашки пробежали по спине Евгения.
Самонадеянный идиот, куда ты встрял?
– Нина Ивановна, но Вы же знаете, что заводская лаборатория не может проверить всё, это ведь только выборочная проверка, а если труба прокатана из верхней части слитка, то там могут быть такие ликвации, такой углерод может выскочить!
– Так он же и выскакивает. Иной раз звонят из цеха: трещины в околошовной зоне! Мы проверяем, а там превышение нормы по углероду в три-четыре раза.
– И что же, вы всё время так работаете? – с ужасом спросил Евгений, – и молчите? У вас же есть главный инженер, главный конструктор. Объединение, наконец…
Цепелева радостно улыбнулась потолку где-то над головой директора.
– Главный инженер! Вы думаете, у нас есть главный инженер? Этот неуч, он он же ничего не понимает в металле, ему бы только на "козле" погонять, а заводские дела ему до лампочки. Турсин приказал: вот по такой схеме работать, он – под козырек, не размышляя. До завода никому дела нет, – и Цепелева только махнула рукой.
– И Вы не боитесь, что эти трещины появятся на монтаже?
– А Вы думаете, почемуЛузанов не вылезает из командировок? Трещины! А мне бояться нечего. У меня все все бумажки подшиты, все заключения лаборатории и разрешения на запуск в производство подписаны Сениным. Пусть они бояться! – она указала куда-то вверх и в сторону.
– Это же преступление, то, что вы делаете!
– О! Наконец-то появился человек, который говорит правильные слова. Я то же самое сто раз говорила Турсину, а он только отмахивается, – Цепелеву понесло, – а Вы знаете, как мы работаем? Это же настоящий дурдом. Идиоты из ЦНИИСКа сварганили такой проект: на ферму идет шестнадцать, Вы слышите – шестнадцать! типоразмеров труб! А это двенадцать металлургических заводов по стране, от Днепропетровска до Новокузнецка! И каждый катает свой типоразмер! А я одна! Мне что – разорваться? Все только: Цепелева, давай трубы! Цепелева, давай трубы! Я что – рожать их должна? У меня уже рожалка кончилась.
– Нина Ивановна, успокойтесь, давайте вместе думать, что делать.
– А вот Вы и думайте, а мне бы до пенсии дотянуть! – Цепелева с треском хлопнула дверью.
Трещины! Страшная беда стальных конструкций. Они появляются, если не выдержаны нормы и технологии. Тонкий волосок трещины около сварного шва, вначале почти не различим, но со временем трещина начинает расширяться, змеиться, острым жалом разрушая металл. Евгений сидел, чувствуя, как холодный пот струится по спине. Вот тебе и благополучный завод! Ай да Турсин!
Это безумие нужно останавливать!
Перед ним постепенно вырисовывалась общая картина. В семидесятых годах страной овладел зуд промышленного строительства. Строились металлургические заводы, химкомбинаты и самое святое и главное – спецобъекты – оборонка, авиастоение, атомная промышленность. Эти объекты шли впереди дыма паровоза и шифровались: объекты группы сто, объекты группы двести… Догнать Америку! Хоть в чем-то! Под эти бесчисленные стройки строились заводы стройматериалов и металлоконструкций, издавались Постановления Партии и Правительства.
– Организовать!
– Обязать!
– Предусмотреть!
– Обеспечить!
Ну, кто в стране выполнял эти бесчисленные Постановления? Их читать-то не успевали. Всё в этой стране происходило по знаменитой формуле Виктора Степановича Черномырдина: "хотели как лучше, а получилось как всегда".
То же произошло и с этими фермами из круглых труб. По ним было издано очередное Постановление, они получили громкое имя "Урал", вошли в перечень новой техники, все причастные, рядом стоящие и непричастные получали премии за внедрение, но все ведомства действовали вразнобой, по своим Постановлениям и планам, и получилось как всегда: нелепо и безнадежно. Крайним в этом порочном круге был исполнитель, стрелочник, Новоуральский завод.
Как Турсин сумел сделать завод передовым? Да очень просто: трубы эти были дорогими, почти в два раза дороже обычного проката. Чем дороже металл, тем больше валовой продукции. Так уж построена советская экономика.
Самонадеянный идиот, куда ты встял?
Цех отгрузки со складом готовой продукции производил удручающее впечатление. Склад перегружен, горы каких-то старых ферм, покрытых слоями пыли, заказы перемешаны. Как они здесь разбираются? Рабочие-стропальщика, как обезьяны, лазают по железнодоржным платформам, проволокой увязывают установленные шалашом фермы.
По четыре фермы, пять-шесть ферм на платформу.
Это сколько же надо платформ?
Двести сорок в месяц, восемь каждый день при непрерывной работе.Это было хозяйство Ягодина, заместителя директора по сбыту. Начальника в цехе отгрузки не было, обязанности выполнял старший мастер смены.
– Я тут временно, попросил меня Сенин, – конфузливо представился он Евгению, – Вы уж найдите начальника, товарищ директор, я долго не протяну, мне это не надо.
– А где у вас Ягодин?
– Так в Свердловске он, в Управлении железной дороги, платформы достает, Вы же знаете, как трудно с платформами, их не хватает, вот Ягодин их и достает.
Этот Ягодин был неуловим. Евгению это надоело, через секретаря он передал: завтра утром в восемь часов Ягодину быть у директора.
Вид у Ягодина был несколько помят, сбычившись, туповато, исподлобья смотрел он на нового директора.
– Вы заместитель директора по сбыту продукции. Правильно? Расскажите, чем Вы занимаетесь и в чем состоят Ваши должностные обязанности.
– Ну, я платформы достаю.
– Так они же по плану выделены. Управление железной дороги обязано их нам подавать, а за недоподачу платить штраф. Еще чем Вы занимаетесь?
– Ну, у нас на на железнодорожном узле с платформами трудно, их не хватает, вот я их и выбиваю.
– А еще чем Вы занимаетесь?
– Ну, я в основном, платформами. Так мне Турсин задачу поставил. Ну, там, еще отгрузкой.
– Тогда объясните мне, почему такой непорядок на отгрузке. Заказы перепутаны, часть конструкций потеряна, часть по старым заказам не отгружена. В цехе нет начальника. Как Вы намерены наводить порядок?
Ягодин сидел, набычившись, и молчал.
– Вам срок три дня подготовиться. Буду сам разбираться в Вашем хозяйстве.
Поздно вечером Евгению позвонили. Женский голос:
– Это из цеха отгрузки. Евгений Васильевич, не могли бы Вы подойти к нам. Тут Ягодин…
– Буду через десять минут.
Совершенно пьяный Ягодин мирно спал в бытовке цеха. Две женщины – сменный мастер и комплектовщица во все глаза смотрели на директора.
– Вы нас извините, что побеспокоили, но нам это уже надоело. Почти каждую ночь… Может быть акт составить?
– Ничего не не надо делать. Не трогайте его. Спасибо.
Секрет доставания вагонов у Ягодина был простым: с утра он с бутылкой водки ехал в Свердловск, к диспетчерам, там его уже ждали, писали разнарядку на плановые платформы, пили водку, после обеда добавляли… За эту деятельность Ягодину регулярно выписывалась премия – на расходные материалы.
Утром, когда Евгений появился в приемной, Надя протянула ему заявление Ягодина: "Прошу уволить по собственному желанию", и он тут же подписал:"Уволить".
