Ярослав Яковлев
Пять фотографий из Великого Новгорода
– Надо приехать к Белой башне в другой раз, – пробормотал Марк.
И тут услышал голос как Геннадий сказал:
– Приехали!
Церковь Петра и Павла на Синичьей горе
– Да, мрачновато здесь, – проронил Марк, ступая по надгробным плитам, которыми вымощена дорога к храму. – Эта церковь стоит прямо на кладбище?..
– Да, это Петровское кладбище, – ответил Геннадий. – Что, не по себе от того, что по могильным плитам приходится ходить?..
– Пожалуй.
– Многим не по себе, – кивнул Геннадий. – Я в художественной школе учился в детстве, потом на оформителя в училище, любил сюда приезжать, рисовать церковь. Это храм еще домонгольского периода.
– То есть очень древняя? – спросил Марк, оглядывая красноватый храм с тремя апсидами.
– Ещё какая древняя! 1185 год. Помните, что было в 1185 году?..
– Да чего, наверно, только не было у вас тут, – рассмеялся Марк.
– Это год, когда князь Игорь отправился в поход против половцев, – очень серьёзно сказал Геннадий. – Представляете, какая старина?.. Строили этот храм семь лет. А строили его жители Лукиной улицы.
Марк приблизился к храму.
– Кладка необычная, «полосатая», – сказал он.
– Даже под строительными лесами видно, что внешний вид у храма – сурово- новгородский. А кладка, да, очень своеобразная, пойдёмте покажу: одни кирпичи как бы утопают в растворе, а другие, наоборот, выступают наружу – такую в это время делали только в Полоцке. Технология кладки – не наша, а сама архитектура – новгородская. Получается, что каменщики приехали из Полоцка, а руководил ими новгородский мастер.
Марк обошёл храм и сделал несколько фото.
– Это сейчас тут мы что видим? Церквушку. Пусть очень старую, уникальную, но церквушку, – продолжал Геннадий. – А давным-давно тут был монастырь. Даже со своей легендарной святой – Харитиной Литовской. Почему легендарной?.. Потому что нет достоверной истории ей жизни. Самой правдоподобной считается та версия, что она, как и многие знатные литовцы, оказалась в Новгороде, когда князь Миндовг начал жестоко подчинять разные мелкие княжества. А митрополит Филарет, например, писал, что в XIII веке она сюда прибыла как невеста князя Фёдора, брата Александра Невского, но Фёдор умер прямо на свадьбе, и девушка домой не вернулась, хотя имела на это полное право, а осталась в Новгороде в монастыре…Что известно на сто процентов, так это то, что она была игуменьей женского Петропавловского монастыря. И монахини её очень любили и почитали.
«Плюс один человек новгородский, – подумал Марк. – Многие, кто однажды оказались тут, отсюда уже не уехали».
Ещё Геннадий рассказал ему, что здесь похоронены сёстры Гиппиус – те самые, про которых он уже немного знал. Но могилу им найти не удалось. Зато Марк увидел захоронение иерарха Русской церкви со сложной судьбой – епископа Макария Опоцкого. Его, рассказал Геннадий, отлучили от церкви за догматические противоречия, правда, впоследствии он покаялся, и церковь его простила. При Сталине его выслали на Соловки, оттуда ему удалось вернуться и даже организовать православное братство.
Затейливая русская история вновь блеснула одной из многочисленных граней. Здесь, в тишине, об этом хотелось поразмышлять подольше, но нужно было ехать дальше.
Церковь Благовещения на Мячине
Перед ними предстал белый храм с маленькой главкой. Марк отметил, что похожие в городе уже видел.
– В XII веке эта церковь была очень похожа на Петропавловскую, от которой мы только что приехали, – произнёс Геннадий – но построили её не за семь лет, как ту, а всего за 70 дней. Нынешний вид у храма не тот, конечно, что был при постройке. После разорения города шведами в начале XVII века, церковь долго стояла в запустении – в конце того же столетия её перестроили, сделали новые своды и купол, и она стала ниже.
Под неспешный рассказ Геннадия Марк, менявший плёнку, все думал: а не перепутает ли он потом, уже в Москве, все эти храмы на снимках? По крайней мере те, что схожи между собой? Да какая разница, сказал он себе в итоге, если всё равно не будет разгадки… Нет, надо дальше искать… Все эти дни мысленно он корил себя, что всякий раз на что-то отвлекался, недостаточно внимательно разглядывал стены, фрески и бог знает еще что, и до сих пор не получил результата. И дело было уже совсем не в гонораре.
Он огляделся: Геннадия рядом почему-то уже не было. Марк несмело двинулся к входу – на его удачу, церковь оказалась открытой для посещения. Фрески сохранились плохо: он видел размытые призрачные силуэты. Время пощадило только отдельные лики.
Сложно было догадаться без пояснений, но, очевидно, от первоначальной росписи остались изображения в алтаре, жертвеннике и, как предположил Марк, частично в центральной части храма.
В алтаре сразу обратила на себя внимание композиция, где замерло множество фигур. Гугл подсказал, что эта фреска называется «Служба святых отцов» и намекнул ещё на какую-то «литургизацию сюжетов». Он выключил экран смартфона.
Ревнители православия меланхолично смотрели со стен храма куда-то мимо Марка. Фото, ещё одно фото – конечно, без вспышки! – увы, снова нет того, что он искал. Он прошёлся по храму, перевёл взгляд. Увидел небольшой уцелевший фрагмент росписи, примыкающий к верхнему восточному окну. Часть сидящей фигуры наклонилась вперёд и обратилась влево. Рядом – изображение какого-то предмета мебели вроде табурета.
– Знаете, что это за сцена? – вдруг услышал Марк голос водителя. – Это один из родителей Марии – или Иоаким, или Анна – держит на руках дочь, а та ласково прижимается к отцу или матери. Очень древнее изображение и редкое – в мире их довольно мало. Это мне одна женщина-искусствовед рассказывала, возил её сюда как-то.
– Да, родительская любовь – это всегда очень трогательно, – проговорил Марк.
Вышли. За храмом он увидел крест, на котором было написано «Фотий и Анна».
– Кто это? – спросил Марк.
– В Юрьевом монастыре узнаете, – улыбнулся водитель.
Ещё несколько кадров, краткий ответ «Делаю всё, что могу» на ещё более лаконичный вопрос заказчика: «?», и они с водителем продолжили путь.
Только отъезжая, Марк заметил, что и рядом с этим храмом тоже расположено небольшое кладбище.
Перынский скит
– Не церковь, а статуэточка, – протянул Геннадий, указывая на храм Рождества Богородицы. – Вроде как одна из самых маленьких домонгольских церквей в стране. Ее освятили в начале XIII века. Здесь был и монастырь Рождества Богородицы, но о дате его основания ничего не знают. Потом её шведы сожгли, кажется, в начале тысяча шестисотых годов.
Небольшая церковь казалась выше, чем, вероятно, она была на самом деле. Стройная и лёгкая, она умиляла и будто бы просилась на пасторальную картинку.
– А ведь на каком грозном, можно сказать, месте она стоит, – продолжал Геннадий.
Марк огляделся – вокруг было тихо и безмятежно. Хоть бери и фильм «Остров» снимай. С Ильменя дул ветерок, ничуть не волновавший местные вековые сосны.
– Почему грозном?..
– На Перыни было урочище бога-громовержца, – ответил Геннадий. – Ну, Перуна. Потому и название такое. Тут, вообще, раньше был остров между речками Прость, Ракомка и Волховым… А в шестидесятых годах – мне отец рассказывал, он родом из деревни неподалёку – тут чёрти что наделали. Насыпали дамбу, пойма Прости уменьшилась и чуть ли не в болото превратилась. Ну, и что в итоге?.. Остров стал полуостровом, а сейчас и вовсе – холм. Спасибо сосновой роще, благодаря ей хоть издалека видно скит этот.
– А что из себя представляло это урочище, не знаете? – поинтересовался Марк.
– Ну, как что… – развёл руками Геннадий. – По легенде, поставил тут Владимир – вернее, не он, а его воевода – идол Перуна. Он за главного бога у них, у язычников, был, что ли… Жертвы тут ему приносили и всё такое прочее. А потом, вроде как и десяти лет не прошло, Владимир решил крестить Русь и повелел уничтожить Перуна и сбросить его в Волхов. Где-то здесь был идол, вокруг него – изображения других языческих богов. Это всё было на возвышении, а вокруг – ров.
– Как бы не так, – вдруг услышали они чей-то голос чуть позади. – Есть и другие версии.
Голос принадлежал монаху. Тот поправил очки и представился:
– Я живу на скиту уже давно, – говорил он. – И хотя не историк, не исследователь, много чего знаю. И не из интернета информацию беру.
На этих словах монах почему-то укоризненно посмотрел на Марка. Тот сказал с улыбкой:
– Мне очень интересна ваша версия.
Монах жестом задал новым знакомым направление.
– Нет, конечно, вы всё правильно сказали про Владимира и его воеводу – его, кстати, Добрыней величали – и да, тут правда справляли культ, однако всё не так просто! – парировал Геннадию монах. – Что касается самой площадки, тут есть разные версии. Та, что изложили вы, принадлежит археологу Седову и, разумеется, нельзя её отвергать. Но другие учёные – например, Конецкий – считают, что раскопки раскрыли не святилище, а сопки. И рвы – это часть основания срытых позднее погребальных насыпей. Так что, скорее всего, наши предки тут хоронили усопших.
– То есть на месте, где сейчас крест стоит, – и Марк указал на большой христианский символ, возле которого они находились, – могло и не быть Перуна, так?
Собеседник кивнул:
– Вполне возможно. А знаете, как Новгород крестили?
– Думаю, что не без сложностей, – предположил Марк.
– Да, новгородский люд креститься не хотел, – ответил монах. – Плакали по Перуну. Знаете, я не думаю, что это потому, что так уж им христианство не нравилось, просто налаженный ход жизни менять всегда сложно. Прогуляемся?..
– А что это за красно-белые здания? – спросил Марк, снимая симпатичные домики со шпилями на крышах. – То, что осталось от монастыря?..
– Не совсем от монастыря, – поправил его монах. – От скита… Монастырь упразднили в XVIII веке. А в следующем столетии открыли скит соседнего Юрьева монастыря. Здесь была строгая монашеская жизнь – монахи вкушали только растительную пищу, а женщин сюда допускали вовсе раз в год: на храмовый праздник. Ну, а в богоборческие годы – и без моих пояснений понятно, что последовало. После распада Союза скит перешёл к церкви. Сейчас здесь я живу один. Ну, и трудники иногда.
– Я бы не отказался так пожить, – улыбнулся Марк. – Не всю жизнь, конечно. Но порой уединение необходимо.
Не достигнув цели, он отметил, что с удовольствием прогулялся по скиту. Монах подарил ему брошюрку о Перыни и заверил, что сегодня Марк «ничего ещё не увидел и надо приехать еще раз».
Юрьев монастырь
– Вот мы и в Юрьевом монастыре, – сказал Геннадий.
– И какому Юрию он посвящён? – поинтересовался Марк, настраивая фотоаппарат.
– Вообще, по-моему, Ярославу Мудрому, он велел его построить. По крайней мере, эта версия самая популярная, – ответил водитель.
Марк огляделся вокруг – большая белоснежная обитель, исток Волхова. Красиво. Он уже мог сказать: «привычно красиво». К третьему своему новгородскому дню он отметил, что, пожалуй, уже немного сросся с городом.
Они вошли на территорию монастыря через колокольню. Её построили по проекту Карла Росси в XIX веке, причём сначала предполагалось, что она будет значительно выше, но этого не допустил император Николай I, ведь тогда она бы соперничала с величием колокольни московского кремля – это Геннадий пересказывал Марку слышанную ранее от экскурсоводов очередную легенду…
– А ещё здесь висел третий по величине колокольный набор страны. Больше были только в московском кремле и Троице-Сергиевой лавре, – похвастался Геннадий.
– Столько всего знаете, а о названии монастыря – нет, – обратился он к Геннадию с доброй усмешкой. – Непорядок.
Марк отправил фото таблички с названием монастыря, замершей на одной из стен, не только заказчику, но и Зое – ей он и задал вопрос, на который не мог ответить его верный водитель.
«В крещении Ярослав носил имя Георгий. Георгий-Гюргий-Юрий. Понимаешь?» – написала Зоя.
«Вот как, – ответил Марк. – Где здесь-то «человека новгородского» искать? Монастырь большой, глаза разбегаются».
«Прежде всего – Георгиевский собор», – был ответ.
…– Кажется, он даже больше и выше Софии, – сказал Марк, вглядываясь в шестистолпный храм с лестничной башней.
– Нет, за счёт галерей София по габаритам больше, но по вертикальным пропорциям они сопоставимы, – объяснил Геннадий. – Его строил зодчий Пётр – тот же, что работал над Николо-Дворищенским собором.
– С виду неплохо сохранился, – оценил Марк. – А внутри как?
– Фрески там сохранились довольно плохо… В XIX веке древние росписи сбили со стен и расписали храм заново в современном стиле. Как мне объясняли, тогда это было в порядке вещей… – сообщил Геннадий.
В стене Марк увидел фрагмент старой кладки (смешанной, насколько он понял – из камня и кирпича). Оглядел его внимательно. Пока Марк обходил собор, его спутник снова таинственно исчез. Тогда он робко примкнул к группке паломников, которая целеустремлённо шагала внутрь храма.
– Хорошо, что всё-таки летом сюда приехали, – сказала мама-паломница дочке-подростку. – Собор не отапливается же. Сюда, наверное, в холода и внутрь-то не пускают.
Девочка кивнула, не отрываясь от смартфона. Мать резковато дёрнула её руку – забрала гаджет. Девочка скривилась, но промолчала. Марк ещё немного побыл у храма, но вскоре поспешил за «своими» паломниками.
Внутри было не просто прохладно, а даже холодно. И это казалось невероятным: в такую-то жару. Температурный контраст усиливал уже знакомое Марку ощущение, будто оказался в другой эпохе. Впрочем, смаковать его времени не было, он взялся за фотоаппарат. До Марка доносились обрывки слов монаха, который рассказывал о соборе паломникам:
– Лестничная башня вела на хоры – второй этаж был для высокопоставленных молящихся. Как сказали бы сейчас – для «вип-персон»: князей, посадников. Их же в соборе и хоронили. Например, брата Александра Невского Фёдора и их мать, московского князя Дмитрия Шемяку и его дочь…
…Сохранились только некоторые участки орнаментальных росписей вот здесь, в окнах нижнего ряда, а также фрагменты фресок, которые нашли археологи. Это росписи той же эпохи, что и росписи Никольского собора на Ярославовом Дворище и Рождественского собора Антониева монастыря…
…Мы у входа на лестничную башню. Здесь фрески рубежа XIX-XX веков, их видно довольно хорошо. Перед нами ветхозаветные сюжеты, например, о судье Самсоне. А это – аллегорические изображения зверей – символы грехов, разлагающих душу человека. Далее изображения месяцев в виде людей за сельхозработами – это годовой круг, в котором природа, умирая и обновляясь, предстаёт символом души человека, которая заново рождается в вере…
И много, много чего говорил ещё монах. Марк старался внимательнее вглядываться в каждый фрагмент не многоцветных, но одновременно ярких изображений, и даже уже не разочаровывался, а просто расходовал всё больше плёнки.
Ещё экскурсовод сказал, что в Георгиевском, как и в Софии, были найдены и древнерусские граффити. Правда, тут они летописного типа, сообщающие о смерти и погребении в этом храме детей князя Ярослава Владимировича, о кончине одного из новгородских архиепископов и т.д. В общем, тут могли бы быть те самые слова, но их тут нет, заключил Марк.
Несмотря на то, что он почти продрог, прощаться с собором не хотелось, но впереди было ещё что сфотографировать.
На северо-восточном углу обители его ждал Геннадий.
– Хоть главный собор здесь и Георгиевский, мне лично нравится этот храм – Крестовоздвиженский, – и он указал на храм с пятью синими, украшенными звёздами, главами.
– Действительно, прекрасный, – сказал Марк. – Но не особенно древний?
– Да. Основа храма относится к середине XVIII века, а купол – к 1820-м годам. Перестроили при том самом Фотии, которым вы интересовались.
– А что там внутри? – с нетерпением спросил Марк.
– Да ничего…
– В смысле – ничего? Росписи нет?
– Большевики постарались, чтобы ничего там не было, – с хрипотцой ответил Геннадий. – Нет, сейчас-то там всё красиво сделали. Службы идут весь год. Не хотите зайти?
– Давайте я просто сниму храм снаружи, и лучше ещё по обители прогуляемся, – вздохнул Марк.
Он снова заметил маму-паломницу с дочкой. Мама фотографировала дочку на фоне Крестовоздвиженского, чему девочка вяло сопротивлялась, но родительница настаивала:
– Маша! Сейчас я тебе сниму, и сразу бабушке отправишь, поняла?
– Поняла, только в свои соцсети не выкладывай!
– Почему? – удивилась мама. – Что, Новгород – это не модно?
Девочка молчала, но и в молчании, кажется, был вызов.
– Ну, ладно я старомодная, – настойчиво продолжала мама. – Но вот же молодой человек, – и она указала на Марка, – он-то современный, а посмотри, как всё рассматривает, как ему интересно. Потому что если человек сам интересный, то всё ему интересно…
– Маша, – обратился к девочке Марк, – я фотограф. Давай я сфотографирую тебя красиво. Может, и сама в соцсети выложишь? Если захочешь, конечно. А город этот – и правда интересный. Но у тебя еще есть время, чтобы это понять…
Не успел он сделать и пары кадров для Маши, как Зоя прислала ему голосовое сообщение:
«Обрати внимание на Рождественский собор. Он не столь интересен архитектурно – это рядовой провинциальный храм позапрошлого века, да и значимых росписей там нет, – но рядом с ним была похоронена Анна Орлова-Чесменская. Вот она-то – «человек новгородский».
Марк ответил:
«Расскажи».
«А ты сначала подойди к Рождественскому».
Спешно окончив экспресс-съёмку Маши, он раскланялся с новыми знакомыми и поспешил в то место, о котором ему хотела рассказать Зоя.
Их соединил видеозвонок, который Марк сделал у Рождественского собора.
– Здесь в подземной катакомбной церкви Похвалы Богородицы похоронили духовного отца Орловой-Чесменской, архимандрита Фотия. Для себя Анна также здесь оставила место, – начала рассказ Зоя.
– Чем же её так привлёк Юрьев монастырь? Она была очень набожной?
– Вообще, поначалу нет, – ответила Зоя. – Она принадлежала к высшему обществу и вела соответствующий образ жизни – приёмы, балы… К ней часто сватались, но она всем отказывала. Смерть отца, Алексея Орлова-Чесменского, легендарного сподвижника Екатерины Великой, потрясла её. Вера помогла Анне найти душевные силы жить дальше, и на протяжении всей жизни она жертвовала монастырям огромные деньги. Но не только им – во время войны 1812 года она поучаствовала в вооружении московского ополчения, а также направила им 100 тысяч рублей…
– А Новгород-то тут при чём? – перебил её Марк.
– Подожди… – продолжала Зоя. – Анна отводила православию большое место в жизни. А когда она познакомилась с иеромонахом Фотием, которого «сослали» в Новгородскую губернию, сроднилась и с Новгородом. Фотий выступал против модных тогда почти эзотерических учений внутри православия, за что, как считали его духовные дети, в том числе Орлова-Чесменская, на него возводили наветы. Так что для неё он был страдальцем за веру. Для Юрьева монастыря, настоятелем которого стал Фотий, Анна сделала очень много. При её непосредственном участии перестроили Спасский собор (сейчас – Рождественский), восточный корпус с кельями, северный корпус с храмом Воздвижения Креста. Построили южный корпус с церковью иконы Божией Матери Неопалимая Купина, церковь Архангела Михаила. Она купила себе имение неподалёку отсюда. Под конец жизни Анна иногда паломничала, но, в основном, находилась под Новгородом. Вот так-то. Богатая, знатная женщина предпочла блестящей столичной жизни тихое уединение в новгородской глуши. Ну а после её смерти родственникам достались только земли где-то под Воронежем, а основное состояние она пожертвовала храмам и монастырям.
– Теперь понятно, – протянул Марк. – Она-то точно – «человек новгородский»…
– Да, но сами новгородцы в советское время были к ней не так добры, – заметила Зоя. – Могилы Фотия и Анны вскрыли в начале 30-х годов. Останки были, можно сказать, выкинуты. Как вспоминает один очевидец тех событий, бывший юрьевский монах перезахоронил их у соседней церкви Благовещения на Мячине.
Последующие полчаса были посвящены съёмкам Юрьева монастыря. Что-то, может, пригодится, утешал себя он.
Витославлицы
Он не особенно внимательно слушал водителя, который, насколько мог красочно, описывал ему диковины Витославлиц – их Марку вот-вот предстояло увидеть. Он уже бывал в этнографических музеях под открытым небом, поэтому ничего особенного не ждал от Витославлиц.
Все прочие туристы шли от входа по прямой, а Геннадий потянул Марка направо, через недавно посаженный фруктовый сад.
– От Курицкой церкви пейзаж особенно красивый получается, – настаивал Геннадий.
Он не знал, для чего Марк приехал в Великий Новгород с фотоаппаратом и, вероятно, считал своей задачей подсказывать гостю, с какой точки можно красивее снять здешние места. В объективе своего уставшего «Киева» Марк на этот раз увидел, как Мячинские озёра опрокидывают облака, а руины Рюрикова Городища словно тихо его дожидаются на том берегу Волхова.
– Прекрасно, – пробормотал Марк. – Всё-таки в других этнографических музеях пейзажи были иные.
– Там и достопримечательностей таких нет! – патриотично похвастался Геннадий. – Именно Курицкая церковь «спровоцировала» появление здесь музея. Её построили в 1595 году, если не ошибаюсь. Она была известна как древняя еще в XIX веке. Чудом пережила Великую Отечественную. В 60-х годах XX века стало ясно, что она не может оставаться в Курицко. Её нужно было переносить. В 1964 году и появился музей Витославлицы – именно для таких храмов, ну, и для других деревянных построек, конечно. Назвали так, потому что, говорят, было здесь село с таким названием. Возил я как-то бывшего коллегу знаменитого нашего архитектора и реставратора Красноречьева Леонида Егоровича – именно Красноречьев создал в 60-е годы «Витославлицы»… Так вот, тот человек мне рассказывал, что у идеи такого музея были противники – они считали, что старинные деревянные церкви должны оставаться в той среде, в которой были возведены. Но время показало, что Красноречьев был прав. Если бы постройки остались в «своих» селах, многие из них наверняка бы не сохранились.
Они прошли мимо двухэтажного усадебного дома начала XIX века, именно его, как сказал Геннадий, выкупила Анна Орлова, чтобы жить ближе к Юрьеву монастырю и архимандриту Фотию. За домом показался живописный пруд и изящная беседка на небольшом островке, а чуть впереди, у флигеля, стояли старинные дубы – явно помнившие благочестивую графиню. Дальше путь проходил через музейную улицу с часовней и четырьмя старинными избами. Правда, Геннадий сказал, что особенно ничего о них рассказать не может, но тут же уверил, что есть в Витославлицах настолько древний и интересный храм, что нельзя терять ни минуты.
Они подошли к церкви «Рождества Богородицы из села Перёдки XVI века. Шатровая монастырская постройка крестчатого плана. В 1699 году при её переборке добавлены два малых шатра. Неоднократно перестраивалась в XIX веке. Перевезена в музей и реставрирована в 1967-1971 годах», – прочитал Марк вслух написанное на табличке. Трехшатровая церковь выглядела праздничной, нарядной. И, конечно, очень русской.
– Послушайте, – обратился он к своему спутнику. – Как же удалось её сохранить?
– Коллега Красноречьева рассказал мне, что, когда Леонид Егорович впервые ее увидел, кажется, в конце 50-х годов, она была в очень плачевном состоянии. Во-первых, всякие пристройки к ней приладили в XIX веке, во-вторых, храм сильно просел. Я уж молчу, что там внутри было… После закрытия церкви за ней никто не следил, храм ветшал, а многие иконы были похищены. Именно для того, чтобы вернуть церкви древний облик, её и перевезли сюда. Перебрали, полностью отреставрировали.
Марк обошёл храм с фотоаппаратом. В объектив попали две девушки в народных костюмах. Они смотрели в смартфон и переговаривались:
– Ого, тут пишут, что церковь сильно пострадала от интервентов в ХVII веке, а когда её разбирали, в пазу между бревнами реставраторы нашли поминальную записку ХVII века. Там было много имён. «Федора убиенного… младенца Герасима убиенного… Михаила от Литвы сожжена… Ивана и Афанасия на рати убиенных». То есть понятно, что люди сопротивлялись интервентам, как могли. А ещё есть легенда, что, когда захватчики попытались разграбить храм, их ослепила престольная икона. Мол, выбежали они из церкви и сослепу изрубили друг друга…
– Очень вписываетесь в местный пейзаж, – сказал Марк девушкам.
– Мы – часть другого пейзажа, так-то, – ответила одна из них. – Из Вологды приехали. У нас тоже есть архитектурно-этнографический музей под открытым небом. Вообще, мы увлекаемся старым русским бытом, очень интересно посмотреть, что тут у вас.
– Я сам из Москвы, – отозвался Марк. – А тут и правда интересно. Как специалистки по русскому быту, покажите мне какую-нибудь интересную избу?
Это он вспомнил, что с Геннадием они останавливались только у церквей.
– Ну, пойдёмте, – поддержали девушки, а одна продолжила беседу: – Знаете, когда в такую избу заходишь, ощущение появляется, что домой пришёл. Ведь все мы родом из таких домов, ну, не мы, а наши предки… Но если прислушаться к себе, то именно в такой избе становится легко и спокойно.
– У меня, по-моему, даже прадед уже не деревенский был, – сказал Марк. – Так что не знаю, что я там почувствую. Не было в моей жизни никакой деревни у бабушки и так далее.
– Тем познавательнее для вас будет экскурсия в крестьянское прошлое, – засмеялись девушки. – В таких музеях прибегают к двум способам экспозиции. Это «живой показ» – демонстрация работы мастеров, выпас скота, проведение игр – вот, видите? Или «жизненные комплексы» – когда мы видим приближенную к реальной обстановку дома.
Пройдя мимо играющих и мастерящих, они остановились у избы Царёвой. Большая, с резными деталями. Табличка на постройке объясняла, что её привезли из деревни Пырищи Крестецкого района. Она – старейшая в музее, относится примерно к первой половине позапрошлого столетия, добавили его спутницы.
Марк вдохнул влажноватый запах старого дерева. Доски пружинили под ногами. Внизу увидел «холодный двор» и что-то вроде хлева, вверху – сарай.
– В этой избе можно видеть, что делали крестьяне зимой, – рассказывали девушки. – Мастерили дровни, санки, делали заготовки для изготовления веретен, ну, и, конечно, прялки, ткацкий стан…
– Подождите, я не понимаю, а изба что, отапливалась по-чёрному? – спросил Марк.
– Эта, судя по всему, да, – ответили девушки.
Ещё предметы из избы Царёвой рассказали Марку, как заготавливали на зиму продукты (делали «крошево»4, «присаливали» творог), шили одежду (армяки, тулупы, шапки), во что играли дети и на чём жители деревень передвигались по снегу.
Пройдя от изб на тропинку, которая вела к выходу из музея, Марк с Геннадием остановились у небольшой деревянной церковки.
– Про этот храм мне тоже рассказывали… Это Троицкая церковь стоявшая в Рёконьской пустыни, в глухих болотах Любытинского района Новгородской области, – начал Геннадий. – Постройка XVII века и, в основном, она сохраняла свои древние формы, но к моменту обнаружения исследователями была в таком удручающем состоянии, что без срочной реставрации могла погибнуть в течении нескольких лет. В 1979 году церковь разобрали, подготовили к перевозке. Бревна тщательно маркировали, сначала перевозили на тракторе, но для дальнейшей транспортировки пришлось использовать вертолёт, который выписали аж из Петрозаводска. Не послушав архитектора-реставратора (а занимался спасением храма Красноречьев), к вертолёту прицепили связку брёвен весом около четырёх тонн, а рассчитан-то он был рассчитан на две с половиной тонны. В результате над маловишерскими болотами груз полетел вниз. За потерей снарядили особую экспедицию и практически все брёвна, кроме двух, ужасно изломанных, в итоге всё же удалось доставить в Витославлицы, и мы сейчас можем видеть этот храм.
…Избы, житницы, кузницы, мельницы, часовни, церкви – да, многое из этого он уже видел в других музеях под открытым небом, но через пару часов был готов подписаться под словами вологжанок о лёгкости и спокойствии, которые дарит это место.
Рюриково городище
Символично, что в финале своего путешествия он оказался в этой точке, подумал Марк. Между тем, возможно, отсюда надо было, наоборот, начинать? Ведь именно здесь была резиденция Рюрика…