Ярослав Яковлев
Пять фотографий из Великого Новгорода
– У тебя бородка почти как у Ярослава Мудрого, а Зоинька так и вовсе вылитая его жена. Вот кино б снимали, вас бы можно было взять играть Ярослава и Анну… Ой, Анна же!.. Бери ведро. Пойдём на Мартирьевскую…
Марк опешил:
– Полы, что ли, ещё помыть?..
– Нет, полы не надо, надо Анну протереть, – деловито ответила старушка, потуже затягивая свою палевую косынку. – Как тебя зовут-то, милый?
Но ответ бабка Наталья, кажется, не собиралась слушать: она уже была впереди, энергично указывая Марку при этом, куда нужно принести ведро.
Следующие несколько минут он наблюдал, как она протирает нечто вроде миниатюрного гроба, стоящего на небольшом возвышении. Чуть поодаль застыло несколько человек, которые ждали, когда Наталья окончит процедуру и позволит им «приложиться к мощам», как они это между собой называли.
Интересно, подумал Марк: для одних останки Анны – «предмет культа», как сказали бы в атеистические времена. А для бабки Натальи княгиня, помимо этого – будто хорошая знакомая. Неужели такое бывает: ведь Анна умерла тысячу лет назад. Настоящую тысячу лет назад – это не гипербола, убедился он, взглянув на табличку рядом с ракой святой.
– Анну, я смотрю, любят и почитают? – спросил Марк у бабки Натальи, продолжая искать глазами Зою. – Вы говорите, она была женой Ярослава Мудрого?
– Именно, – приосанилась собеседница. – Звали её Ингигерда, она была дочерью викинга, что ль, или как их там… Ярослав взял её в жёны. Ее православным именем стало Ирина. Очень уважали её и там, и здесь. Ирина родила Ярославу трех дочерей и семерых сыновей – среди них отец Владимира Мономаха.
– Подождите, а почему вы её теперь Ириной называете? Если она Анна?..
– В монастырь она потом ушла и приняла в постриге имя Анна, – покачала головой бабка Наталья. – Когда она умерла, Ярослав сильно горевал, и ничто его уже не радовало. Через четыре года и сам умер. Наверно, сердце не выдержало.
Она мелодраматично вздохнула и с чувством перекрестилась. Марк по-доброму усмехнулся, вдруг увидев в бабке Наталье черты своей покойной бабушки: в девяностые она с той же отдачей пересказывала ему бразильские сериалы.
Тут подошла Зоя. Прошептала:
– Бабка Наталья – хорошая, живёт Софией, здесь она – незаменимый человек. Но вот любит, да, экскурсантов к физическому труду привлекать…
– В этом что-то есть, – отозвался Марк.
– А святых у нас тут много, – продолжала Зоя. – Быть упокоенным в соборе – это знак особого признания. Но Валентин Янин, знаменитый исследователь истории Новгорода, считал, что не все святые, которые, как считается, здесь лежат, действительно находятся в соборе. С Анной тоже не так всё просто, как говорит бабка Наталья: если захочешь узнать подробнее, на тебя свалится масса противоречивой информации. Хотя, по большому счёту, я не думаю, что это важно для простых людей. Я сейчас не только о верующих, для которых мощи – это святыня. Для всех прочих – это ощутимое свидетельство того, насколько близко мы в соборе оказываемся к истории. Вообще, в Новгороде она не на страницах учебников, здесь история вещественна, она совсем рядом.
Теперь, показалось Марку, её голос звучал гулко и более объёмно:
– Это уровень пола XII века. Но что двенадцатый!.. Смотрите – это изображение Константина и Елены, датированное второй половиной XI веком. Древнее настенных храмовых изображений в России просто нет.
На Марка со стены южной галереи чуть грустно смотрели греческие лица первого византийского императора-христианина и его матери.
– Но они не имеют отношения к Новгороду, – удивился Марк. – Почему же они тут?
– Знаешь, сначала вообще мало кого изображали, – ответила Зоя, внезапно перейдя на «ты». – Через несколько лет или десятилетий после того как храм освятили, здесь, на южной паперти, изобразили Константина и Елену. Возможно, и в других частях собора были подобные одиночные изображения, но они не сохранились. А полноценный ансамбль росписей создали только в начале XII века. Но и от него за минувшие девятьсот лет остались только отдельные композиции.
Марк внимательнее вгляделся в хитросплетения оттенков: блеклые пудровый, серый, голубой… Он сделал несколько кадров. Древние стены не дарили пока оптимизма относительно «человека новгородского».
Бабка Наталья похлопотала: они оказались там, куда не пускают простых смертных. «Надеюсь, меня не уволят», – проворчала она, сопровождая их «к надписям».
– Я помню, что тебя интересуют надписи, – снова раздался Зоин голос. – Здесь их много. Я тебе уже говорила, что средневековый человек не считал вандализмом написать что-то важное на стене храма… Вот, смотри.
На розоватых цемяночных стенах – материковые очертания камней первоначальной кладки. Зоя захватила с собой лупу, и поэтому Марк мог внимательнее разглядеть тонкие острые буквы.
– Здесь много имён, – продолжала она. – Священнослужителей, чтецов… Но и обычные люди оставляли тут что-то типа автографов. Видишь, здесь хорошо сохранилась роспись: ранее она была прикрыта гробницей. Изображён апостол Пётр, и можно видеть три нацарапанные молитвы к нему. Две – написаны грамотно и даже, можно сказать, красиво. А третья – более небрежно, допущены ошибки, так ещё и автор подписался своим мирским, а не крестильным именем – Домашко Мыслятьевич. Но, что интересно, никто из новгородцев не задел нимб святого при письме… А вот – смотри. Люблю эту историю, она такая… человеческая и драматическая. Пишет человек: «Помоги, Господи, рабу твоему Твердиславу», а внизу уже его сын: «Тут писал Радко, сиротка Твердислава»…
– А это что за палка-палка-огуречик перечёркнутая?..
– Некто нарисовал этот рисунок под поминальной молитвой (видимо, изобразил умершего товарища), а кому-то ещё показалось это неуместным. И он подписал: «Отсохни у тебя рука!». Так что древние новгородцы тут не только молились, но и ссорились.
– Как в городских пабликах сейчас или на форумах? – улыбнулся Марк.
– Возможно. В любом случае, то, что люди писали на стенах храмов – это спонтанное, искреннее самовыражение, – согласилась Зоя. – Чем больше изучаю средневековых людей, тем отчётливее понимаю, что все мы одинаковые, по большому счёту. Что сейчас, что тысячу лет назад.
Они поднялись выше. Зоя рассказывала ему о глиняных горшках-голосниках, которые вмонтированы в стены и своды собора для акустики, о большом Успенском иконостасе, который на протяжении столетий дополняли и украшали многие новгородские владыки. Об иконе «Знамение» XII века, которая, считается, помогла новгородцам победить войска Андрея Боголюбского в 1170 году. О каменном Алексеевском кресте и об остатках престола начала XIII века, которые находятся под полом в алтаре…
В какой-то момент Марк перебил её:
– Вот ты так Новгород любишь и о Софии столько знаешь. А сами-то новгородцы в курсе, какое сокровище им принадлежит?..
– А оно всем принадлежит, – проронила Зоя.
Выйдя из храма, помолчали. Через минуту Зоя заговорила вновь, заставив его поднять глаза вверх:
– На кресте центрального купола собора сидит голубь из меди, это символ Святого Духа. Среди жителей ходила легенда, что голубь сел на крест и застыл от ужаса, когда увидел кровавую расправу Ивана Грозного над новгородцами. Во время Второй мировой в центральный купол попал снаряд. А испанцы, которые воевали на стороне нацистов, срезали повреждённый крест и увезли к себе как трофей. В 2004 году, если не ошибаюсь, году его вернули в Новгород. Сейчас древний крест – внутри собора, а здесь – его копия.
– Надеюсь, больше ничего трагического с Софией не случится, – поджал губы Марк.
– Если «человеки новгородские» позаботятся, – улыбнулась девушка.
– Или «новгороднутые»… – подмигнул Марк.
– Или так, – подхватила Зоя. – А про софийскую звонницу ты что-нибудь слышал?
Он развёл руками, а через пару минут, при первом взгляде на неё, сказал:
– Она похожа на какой-то терем из сказки. Только с колоколами…
– Это далеко не первое сооружение для подвески софийских колоколов, но при этом – самая древняя звонница, которая сохранилась в стране, – сказала Зоя. – Основа нынешней постройки – это середина XV века. Летопись сообщает, что её возвели взамен прежней, которую размыло Волховом. Да-да, когда-то Волхов был совсем не таким мелким… Звонницу перестраивали не один раз, и вид, близкий к нынешнему, она обрела в начале XVIII века. В конце XIX века, гуляя по Новгороду, звуками Софийских колоколов вдохновлялся юный Сергей Рахманинов. И не зря ценители его музыки отмечают удивительную «колокольность» многих его произведений.
– А эти стоящие внизу колокола древние? Или это копии?..
– Старейший здесь – подарок Бориса Годунова. Конец XVI века. Он – самый миниатюрный, «всего» 50 пудов1.
– А самый большой?
– Сейчас загуглю, не помню точно, но там какая-то космическая цифра, – схватилась за смартфон Зоя.
– 1614 пудов! – опередил её Марк. – Внутрь зайдём, поднимемся?..
Он предвкушал чудный вид на город.
– На город сверху лучше посмотреть с Боевого хода, – ответила Зоя.
Однако внутрь звонницы они всё же зашли. Там, потолкавшись среди туристов и осмотрев экспозицию колоколов, от совсем маленького в 1,5 пуда до 20-пудового, он убедился, что и здесь нет того, что он ищет. Но нельзя отрицать, что интересные истории были связаны почти с каждым экспонатом. Например, Чумной колокол 1554 года, который отлили для Знаменской церкви с молитвой об избавлении «от смертоносной язвы и напрасной смерти» – лютовала эпидемия чумы. Зоя заверила, что колокол с этой задачей справился.
На внутренней стене Марк заметил элементы древней декоративной отделки, но Зоя охладила его пыл: той самой фразы здесь точно нет…
Боевой ход
…– Так что там с вашими башнями? – допытывался Марк, обводя взором Новгород с Боевого хода.
– Их было 12. Три были полностью разрушены, остальные перестраивались не один раз. Спасская, Княжая, Дворцовая, Митрополичья, Кокуй, Покровская, Златоустовская, Владимирская, Фёдоровская, – перечислила Зоя. – Кокуй была смотровой. Есть версия, что такое странное название произошло от голландского слова «коке» – смотреть. А Спасская похожа на Пизанскую, она тоже наклонена, но не рушится. Но Пизанской с пиаром, видимо, повезло больше, чем новгородской башне…
– Ну, так-то детинец на московский кремль смахивает…
– Потому что его нынешний вид сформировался уже, когда Новгород независимым не был.
По одну сторону Марк увидел центральную аллею кремля, арку входа в кремль, несколько милых зданий. По другую – пляж, Волхов и какой-то древний архитектурный ансамбль, смутно знакомый по учебнику отечественной истории («Ярославово Дворище, – пояснила Зоя. – Его тебе ещё предстоит увидеть»). Сверху город казался ещё зеленее – даже задышалось глубже.
– Волхов делит Новгород на две части, – продолжала она. – Софийскую и Торговую. Жителей Софийской в древнем Новгороде называли «софияне», а жителей Торговой – «ониполовицы». По-древнерусски «та сторона» – «онъ полъ». Да и сейчас Торговая в речи часто оказывается «той стороной». Соединял стороны Великий мост. Он впервые упоминается в 1133 году. Жители разных районов города, которые в древнем Новгороде называли «концами», нередко устраивали на мосту драки. Изначально город делился на три конца, но Новгород рос, и постепенно сформировались ещё два. Торговая сторона делилась на Славенский и Плотницкий концы, а Софийская – на Неревский, Загородский и Людин или Гончарский. Концы обладали определённой самостоятельность, а жившие в них бояре боролись за вечевые должности посадников и тысяцких – отсюда и конфликты. Иногда они заканчивались драками на мосту или даже вооружёнными столкновениями.
– То есть на Торговой тоже много памятников? – нахмурился Марк.
– Даже не представляешь, сколько!..
Спустились. У Марка немного кружилась голова. Странно – не велика ведь высота. Раньше-то с каких только смотровых площадок не снимал…
– Прости, но мне пора, – сказала Зоя. – На самом деле, у меня поезд сегодня, а до него ещё пара дел.
Прежде он бы с лёгкостью на прощание обнял новую знакомую, но на этот раз что-то помешало, и он просто подал Зое руку. Она слегка сжала её.
– Жду фотку, – напомнила она.
– У тебя будут самые аутентичные височные кольца в мире, поверь мне! – рассмеялся Марк.
Он смотрел вслед удаляющейся девушке. Силуэт её, наконец, превратился в точку, а кремлёвского пространства вокруг словно стало больше.
Нужно было делать шаг вперёд. Или – назад, в ту страну, которой он никогда не знал?..
Надвратная церковь Сергия Радонежского и часозвоня
Интуиция подсказала ему, что необходимо вернуться в северную часть кремля. Вскоре он понял, что успел порядком устать. Сел на траву возле Корпуса Викариев – именно так GPS-навигатор назвал очередную точку, где Марк остановился.
Завибрировал телефон.
«Как вы? Как Новгород?»
Это был заказчик.
Марк сделал фото пейзажа перед собой и нажал на «отправить».
«Вы ещё мой институт снимите. Как он, интересно, сейчас выглядит? Как пойдёте по Софийской площади, пожалуйста, сделайте кадр».
Марк ничего не ответил, а про себя подумал: бред какой-то, где искать этот институт?.. И ведь не первый раз заказчик ему об этом пишет. Марка не покидало смутное ощущение, что он участвует в игре больного сознания заказчика и что, если посмотреть со стороны, положение его более чем идиотское…
Он обратил внимание на высокую, увенчанную куполом башню с часами. Её непременно нужно было сфотографировать, и, когда он открыл сумку, чтобы достать фотоаппарат, нащупал книжечку-путеводитель Каргера, которую подарил ему сосед по купе. Из неё Марк узнал, что башня называется «часозвоней» и возвели её в 70-е годы XVII века взамен рухнувшей предшественницы. Приглядевшись, Марк заметил небольшой крен и у нынешней часозвони.
Следом Каргер писал о надвратной церкви Сергия Радонежского, которая примыкает к ней с восточной стороны. Её построили в 1463 году (по другим данным, в 1459 году). Роспись, рассказывал Каргер, состояла из миниатюрных композиций, рассказывающих о жизни Сергия Радонежского. Большая часть фресок была снята со стен, до войны хранилась в собрании музея и бесследно исчезла в период оккупации Новгорода. «Фасады церкви Сергия и её верх подверглись серьёзным переделкам. На южном фасаде сохранился древний поясок из треугольных впадинок – излюбленный декоративный прием новгородских зодчих XIV-XV веков», – прочитал Марк.
– Вот, Мстиславчик, в этой церкви я и жила до 1947 года вместе с сёстрами Гиппиус, – услышал Марк надтреснутый старческий голос. – А кроме всего прочего, это древнейшая сохранившаяся надвратная церковь в северо-западной России.
Марк усмехнулся: вероятно, пока он работает над этим заказом, чудаки так и будут ходить за ним по пятам. Хотя то, что говорила старушка, было слишком даже для «этих новгородских эксцентриков», как он мысленно прозвал тех, с кем познакомился ранее.
Он прислушался внимательнее:
– Здесь всё было заминировано, – чуть картавя, говорила старушка. – Помню, мама говорила, что, уходя из Новгорода, немцы 13 тысяч мин. Но я, первоклашка, не вполне представляла себе, что такое мины. Представь себе, Мстиславчик, я больше боялась крыс. Их было столько!.. Бабушка купила котёнка – за немаленькие деньги, скажу я тебе, и только тогда весь этот крысиный кошмар закончился. Кошки были в городе ходовым товаром, ведь одни семьи жили в церквях, другие – в подвалах церквей.
«Мстиславчик» кивал чуть более энергично, чем требовалось. По всему было видно, что он слышит этот рассказ в сотый раз.
– Простите, вы жили в этой церкви? – не выдержал Марк.
Пожилая женщина ничуть не удивилась новому собеседнику.
– Наша семья несколько раз меняла место жительства, – невозмутимо продолжала она. – Сначала мы жили в комнате окнами на Софийский собор. Ну, а потом – да, вот в этой церкви Сергия Радонежского 1463 года постройки.
– Да, я слышал, что во время войны Новгород был полностью разрушен… – отозвался Марк.
– Когда Новгород был освобождён, пригодными для жилья было около 40 домов. На весь город, – добавила она и хотела сказать что-то ещё, но молодой спутник перебил ее, обращаясь к Марку:
– Простите, но, кажется, Валерия Константиновна устала, нам пора домой…
– Ну что ты, Мстиславчик!.. – возразила Валерия Константиновна. – Молодой человек искренне интересуется Новгородом, а мы его вот так бросим?!
«Мстиславчик» воздел глаза к небу.
– Мы жили в алтаре до 1947 года, на протяжении трёх лет – продолжала Валерия Константиновна. – Я была ребёнком, и до конца не осознавала, где мне приходится спать, есть, играть… Только когда стала взрослее, осознала: моя бабушка спала у алтарной фрески. Женщины – и в алтаре. Сейчас – немыслимо, тогда – обыденность… Мы делили кров с сёстрами Гиппиус. С известными представительницами дворянского рода. За участие в религиозно-философском кружке они были осуждены, прошли через тюрьмы и ссылки… Затем Татьяну Николаевну и Наталью Николаевну выселили из Ленинграда в Новгород. Наталья Николаевна была скульптором, а Татьяна Николаевна замечательно рисовала. Они были уже очень пожилыми… Во время войны сестры попали в концлагерь на севере Германии. В 1946 году они вернулись в Новгород. Работали в музее и жили в церкви Сергия Радонежского.
Внезапно гладь её речи прервалась неожиданным вопросом к Марку:
– Вы впервые в Новгороде? Ну, и как вы себя здесь ощущаете?
– Необычно, – отрапортовал Марк. – Особенно, как подумаю, что тут люди печки-буржуйки в алтарях жгли…
– Памятник Тысячелетию, конечно, уже рассмотрели детально? – допытывалась старушка. – А знаете, какая у нас была любимая забава здесь, в кремле?..
– У нас – это бабушка имеет в виду таких же, как она, детей, которые в 1944 году вернулись в Новгород из эвакуации, – вступил в разговор молчаливый «Мстиславчик». – Валерия Константиновна провела в Кировской области почти три года вместе со своими мамой и бабушкой…
– Вернулись мы уже в начале осени 1944-го, спустя более чем полгода после освобождения Новгорода, – продолжала Валерия Константиновна. – Нас встретили заросли иван-чая. Бабушка, помню, чуть не плакала, когда увидела, во что превратился город… Да и мне, признаться, было неуютно здесь. Не было ощущения, что я наконец-то дома, ведь домом-то я считала вятскую глухомань, куда меня, трёхлетнюю, привезли. Но вскоре мы обжились в новой обстановке. И нам, детям, конечно, было проще, чем взрослым. Так вот, про наши забавы. Главная была – играть в прятки внутри фигур, снятых с памятника Тысячелетию России. Восстанавливали его на наших глазах, и сделали это очень быстро. Довольно быстро застроили и город. А мы в кремле долго жили… Я уже уехала учиться в институт в Ленинград, а моя мама оставалась в кремле вплоть до шестидесятых годов…
Валерия Константиновна говорила как-то книжно, её речь казалась Марку не вполне живой. Прежде он выслушал бы подобные рассказы разве что из уважения к почтенному возрасту повествовательницы, а здесь возникло ощущение, что с ним говорит будто сам этот город, потому и вызубренная, рассказанная цветистым языком история казалась ему увлекательной.
Словно услышав его мысли, Валерия Константиновна с улыбкой резюмировала:
– Как видите, молодой человек, я и сама – тот ещё экспонат…
Марк загорелся – вдруг именно в храме, служившем некогда этой женщине домом, он найдёт то, что ищет:
– А войти-то в церковь можно?
– Нет, она не действующая, – ответил «Мстиславчик». – Жаль, конечно, потому что там довольно интересная роспись ХV века. С другой стороны, может быть, поэтому и не пускают всех желающих и службы не служат: церковь очень маленькая, а тут и народ, и жар от свечей, и всё прочее – сами понимаете… Правда, два раза в год, на Сергия Радонежского, литургию здесь всё-таки проводят, бабушка ходит иной раз.
Несколько раздосадованный тем, что в надвратную церковь попасть не удалось, но, всё же чувствуя необъяснимый подъем после общения с живым новгородским «экспонатом», Марк продолжил путь по кремлю.
Фрески храма Спаса на Ковалёве и мастерская Грековых
Не успел он обдумать очередную точку маршрута, как раздался видеозвонок. Увидел в тёмном экране свои подскочившие от удивления брови: звонила Зоя.
– Ты ещё в кремле? Где сейчас находишься? – спросила она.
Камера его телефона показала ей окружающую обстановку.
– Супер! – обрадовалась Зоя. – Видишь указатель «Мастерская Грековых»? Тебе – туда.
– А что там важного для меня?..
– Там буквально как пазлы собирают фрески из церкви Спаса Преображения на Ковалёве, – объяснила Зоя. – Это храм ХIV века в одном из новгородских пригородов. Во время Великой Отечественной он был разрушен до высоты в пять метров. Росписи сильно пострадали от времени. Ну а война, казалось, нанесла просто непоправимый урон. Думали, и искать нечего в руинах, но в начале 60-х всё-таки начали проводить работы: а вдруг сохранились хоть какие-то фрагменты росписи?.. Супруги Грековы всю жизнь посвятили реставрации фресок этого храма. В мастерской и сейчас, после их смерти, продолжается их дело. Постоянно что-то новое открывается. Зайди, посмотри… Может, там ты сумеешь подобрать какой-то ключик?..
Марк поблагодарил изрядно озадачившую его Зою и через пару минут оказался в музее-мастерской. Он прошёл в зал, и увидел на большом экране фото одноапсидного храма из красного кирпича и ракушечника – Спаса на Ковалёве, главного для Грековых и их коллег новгородского памятника. Марк поймал себя на мысли, что если внимательно вглядеться в очертания храма, то даже фото оставляет впечатление: сейчас храм рухнет по ломаной линии, идущей вдоль его стен – это старое основание, а выше, предположил он, – то, что восстановлено.
«Здесь впервые в истории мировой реставрационной практики были осуществлены грандиозные по масштабу и сложности работы по возрождению разрушенных во время Великой Отечественной войны уникальных фресок церкви Спаса Преображения на Ковалеве. Из сотен тысяч фрагментов фресок было собрано 120 композиций древней росписи, из которых 30 – смонтированы по разработанной Грековыми методике на титановые щиты». Язык витринных музейных пояснений сух, и, однако, впечатление производит: Марку даже показалось, что у него зачесались глаза и онемели суставы пальцев, стоило лишь представить, насколько кропотлив этот труд.
– Сейчас как раз здесь мастера работают, – услышал Марк голос смотрительницы. – Пройдите вот в то небольшое помещение, посмотрите.
Первый же взгляд заставил восхититься.
– Работа у вас ужасно сложная, – обратился он к мастерам, которые присоединяли друг к другу кусочки фресок.
– Почти детективная, – не отрываясь от работы, ответил один из мастеров: совсем молодой человек с правильным, каким-то иконичным лицом.
– Вот и у меня детективная задача, – усмехнулся Марк. – А правда, что вначале никто не верил, что Грековы смогут восстановить такое количество фресок? Я прочитал, что роспись храма Спаса на Ковалёве удалось восстановить почти наполовину…
– Да, так оно и было, – отозвался мастер. – Старшие коллеги рассказывали: поверить в то, что Александр Петрович и Валентина Борисовна смогут это сделать, было сложно. Грековы обнаружили, что фрески разрушались не только от прямых попаданий в храм, но и от взрывной волны, то есть как бы опадали со стен. Это означало, что надежда на успех есть. Но задача была очень трудной. И Грековы предложили методику, которую никто в мире ещё не использовал. Они собирали и сортировали раздробленные фресковые композиции по участкам так, как они были изначально расположены на стенах и сводах храма. А затем уже при помощи подбора восстанавливали росписи. Для монтажа использовали титановые щиты. Много десятилетий Грековы отдали фрескам Спаса на Ковалёве, а мы продолжаем их дело.
Он жестом позволил Марку подойти ближе:
– Вот это неизвестный святой, и это, и это… А у великомучениц Анастасии и Параскевы –сохранность неплохая. А это, например, то ли святой Артемий, то ли святой Никита – нет однозначного мнения… Некоторые фрески как бы спорят друг с другом. Всё потому, что в создании росписи участвовали сразу несколько художников. Стиль их работы имеет явные балканские параллели, это говорит о том, что Новгород не стоял в стороне от основных направлений развития искусства византийского мира.
Мастер показал Марку ещё несколько фресок. «Уникальные, – отметил он. – И все – из одного только храма, вы только подумайте…».
– Вот эта называется «Не рыдай Мене, Мати», – сказал реставратор. – Косвенную параллель можно провести с католическими пьетами – сценами оплакивания Христа. Но и для византийского искусства это – распространенный сюжет.
– Наши мне нравятся больше, – полушутя, отозвался Марк. – Итальянские почему-то не запомнил. Хотя, когда был в Риме, экскурсовод точно что-то такое показывал… Наверное, тогда я не был готов к знакомству с таким искусством.
– Ну что вы, к настоящему искусству готовиться не надо, – возразил его собеседник. – Надо только немного приоткрыть своё сознание, своё сердце.
«Удивительное дело, – подумал Марк. – Ведь я считал православное искусство довольно мрачным. Что такое фрески, иконы, роспись храмов?.. Сразу представляются грустные выцветшие оттенки. А тут – красновато-коричневые, белые, зеленые, голубые, фиолетовые, желтые тона…»
– Просто праздник какой-то, – сказал он вслух.
Мастер долго жал ему руку на прощание, а Марк всё не решался задать главный свой вопрос. Впрочем, реставратор и сам в какой-то момент проронил:
– Самая примечательная надпись на стене храма гласит о дате его росписи: 1380 год… А вообще, у нас не только фрески Спаса на Ковалёве пострадали в войну. Успенская церковь на Волотовом поле – это южные окрестности города – была полностью разрушена. Немцы превратили её в руины. Да, её приблизили к оригиналу при восстановлении, но вы же понимаете: это не то… Она потеряла 350 квадратных метров фресок. Более 20 лет длится работа по их восстановлению. Ах, какое там «Сошествие во ад»…
Мастер говорил ещё долго, а Марк поймал себя на мысли, что не жалеет о том, что разгадка не нашлась и тут. Значит, что-то важное брезжит впереди.
Владычная палата
…Ну, тут уж точно не удержаться от фотографии. Любимый «Киев-19» услужливо щёлкнул построенную Марком картинку. Она была… готической. Готику в центре старинного русского города он увидеть никак не ожидал. «Владычная (Грановитая) палата», – прочёл он.
Наверняка это небольшое здание было частью комплекса сооружений, предположил Марк. По крайней мере, что-то похожее он видел в Ростоке и Любеке.
Пожалуй, столь же въедливо, как Марк, Владычную палату изучал ещё один турист – мужчина средних лет с длинными волосами, в шляпе и с профессиональным цифровиком. По тому, как он обращается с фотоаппаратом, Марк понял: они коллеги.
– Где вы нашли этот «Киев», в антикварном магазине? – спросил длинноволосый. – Такой был у моего двоюродного брата, если не ошибаюсь, в 1985 или 1986 году. Мне было лет десять, и я тоже о нём мечтал. Решил, что вырасту – стану фотографом, и буду покупать себе, какие хочу фотоаппараты. Какие хочу – конечно, не совсем получается. Да и техника теперь совсем другая.
– Этот я купил на «Авито», – ответил Марк. – У меня ещё штук пять плёночных, были аппараты и от антикваров, конечно… Хобби, одним словом. А вы, наверное, как и я, не местный?..
– Почему? – удивился длинноволосый. – Я – новгородец как минимум в шестом поколении.
«А вот и человек новгородский», – подумал про себя Марк.
– То есть вы – новгородец, который любит погулять по кремлю и не просто тут подышать воздухом, а ещё и поснимать выученные, небось, уже наизусть памятники? – с ехидцей спросил Марк. – Я – коренной москвич. Несколько лет назад какое-то время работал в офисе в центре Москвы, и в какой-то момент понял, что та красивая картинка, за которой в мой город едут со всех концов Земли, для меня – уже набившая оскомину обыденность… Когда уволился и стал реже бывать в центре, конечно, ощущения изменились. Но всё же… У вас не так?
– Да просто люблю я Новгород, – пожал плечами длинноволосый. – Собираю большую коллекцию снимков кремля в разную погоду. Вы вот антикварные фотоаппараты собираете, а у меня – такое хобби. Сегодня был яркий, ясный день. Краски просто замечательные. А сейчас сниму Владычную палату летне-вечернюю. Вот, посмотрите.