Ярослав Яковлев
Пять фотографий из Великого Новгорода
И он показал Марку с десяток кадров с Владычной палатой в центре.
– Постройка, сами понимаете, для наших краёв не характерная, – объяснил длинноволосый. – Естественно, что здесь руку приложили немецкие мастера. Это был, как сейчас бы сказали, проект архиепископа Евфимия II. Шёл, кажется, 1433 год. Позже ее расписали изнутри. Палата – одна из самых древних гражданских построек в стране и, к сожалению, в последующие годы здание много раз перестраивали и снаружи, и внутри. Многие детали первоначального облика вернули при недавней реставрации. Теперь по стрельчатым окнам и декору из лекального кирпича нетрудно опознать готический стиль. Увы, высокие ступенчатые фронтоны восстанавливать не стали, и сейчас мы можем видеть только их основания. Без них готический облик палаты несколько сник. Во Владычной палате устраивали торжественные приёмы, вели переговоры с послами… Иван Грозный на Владычном дворе устроил свой кровавый пир во время разгрома Новгорода опричниками зимой 1569-1570 годов и, возможно, пировали именно в этом здании. Ну а гитлеровцы в годы войны здесь развернули и вовсе ресторан и казино…Ой, я вас не задерживаю? Вы внутрь-то собираетесь зайти?..
Понимая, что искать среди внутреннего убранства палаты «человека новгородского», скорее всего, бессмысленно, Марк всё же прошёл вслед за патриотом Новгорода. Даже подумалось: да бог с ними, с этими словами, может, отвлечься и просто наслаждаться городом?..
Инстинктивно пригнулся под низкими сводами. Внутри темно, мрачно – глазам понадобилось несколько минут, чтобы привыкнуть. Марк рассмотрел макет палаты, церковные облачения, несколько берестяных грамот – ничего, что могло бы его обнадёжить.
На втором этаже, в помещении вроде вестибюля, Марк застыл перед арочными нишами с фресками. Штукатурку вокруг них, видимо, специально не восстанавливали для показа старинной кладки. Но – пригляделся – нет, «человека новгородского», кажется, нет…
Шаг под нервюры усугубил впечатление: он будто не в России. Своды палаты сведены к опорному столбу, слева от которого Марк увидел большую золочёную чашу в виде купола – вероятно, это что-то из церковной утвари. А ещё кресты, оклады икон – парадное церковное искусство. Его спутник сообщил, что в залах Владычной палаты развёрнута обширная ювелирная экспозиция, которая обычно завораживает посетителей. Но Марка больше интересовали кирпичная кладка и орнаменты.
Он заметил, что грани стен выполнены из фигурного кирпича: ни один не похож на другой, и каждая грань напоминает сложенную в полоску ткань. Ручная, словно портновская работа. Если представить, что на этих стенах нет пластиковых датчиков дыма, то покажется, что и не пробежали-протянулись эти пятьсот лет…
Он вгляделся в очертания орнамента в нишах по углам зала – заключённого в круг фантастического цветка с лепестками разных оттенков. Строгий рисунок, как и необычная кирпичная кладка, увы, не приблизили его к главному кадру, который он должен был сделать.
Они двинулись к владычным кельям, как назвал их длинноволосый.
Росписи показались Марку малопримечательными по сравнению с теми, что он уже успел увидеть.
– Что это за роспись? – спросил Марк.
– Это житие святого Иоанна Новгородского, – ответил его спутник.
– Он тут жил? В какую эпоху?
– Нет, всё было немного сложнее, – отозвался его коллега и сделал очередное фото. – Тут жил построивший Владычную палату Евфимий, и было это через 250 лет после смерти архиепископа Иоанна. Ещё через несколько столетий по ошибке Иоанна «поселили» в этой келье и расписали её сюжетами из жития святого. А оно у него очень интересное. Например, там есть история, как однажды Иоанн молился, и вдруг услышал плеск воды в рукомойнике. То был бес, которого Иоанн запер внутри рукомойника крестным знамением. Он стал умолять архиепископа отпустить его, и тот сделал это с условием, что бес исполнит его мечту – совершить паломничество в Иерусалим к Гробу Господню. И его желание осуществилось. Вот и на фреске – Иоанн скачет на вороном коне, которым обернулся бес, а тут, у окна, видна затейливая архитектура Иерусалима… Кстати, еще лет 150 назад здесь, в нише, висел рукомойник, про который говорили, что он тот самый… Сейчас он в фондах музея.
– А что это за отверстия в полу?
– Это европейское инженерное чудо, – сказал длинноволосый. – Система отопления была этажом ниже, а в эти отверстия проходил тёплый воздух. Можно сказать, что для своего времени Евфимий жил в отличных условиях.
В другом углу кельи – древнее изображение Святой Софии. Может быть, здесь кто-то нацарапал те самые слова?.. Или на каком-либо изображении фантастических сюжетов из жизни Иоанна?.. Но нет. Вздохнув, он покинул палату.
Марк вернулся на Владычный двор и понял, что потерял из виду своего оригинального спутника.
***
… Его, под вечер ставшие почти беспорядочными, скитания по кремлю закончились тем, что он случайно уснул, сидя на траве, на какой-то удалённой поляне. У разбудивших его полицейских, которые твердили, что ему следует покинуть детинец, потому что уже почти полночь, и ворота закрываются, он спросил:
– А где здесь неподалёку институт?..
Полицейские протянули:
– Корпуса университета разбросаны по городу, но непосредственно в кремле ничего нет…
– Может, раньше были?.. Ладно, у Гугла спрошу.
И тот сообщил: в здании Дворянского собрания, где сейчас расположился музей изобразительных искусств, в 60-х-80-х годах работал филиал знаменитого ЛЭТИ – Ленинградского электротехнического института.
Марк отправил ночное фото музея заказчику с припиской: «А больше успехов никаких».
Тот ответил загадочно: «А я так не думаю. Продолжайте поиски».
Марк усмехнулся: что ему ещё остаётся.
Часть вторая
Торговая сторона
Ссутулившийся над Волховом пешеходный мост обещал Марку довольно быстрый переход с Софийской стороны на Торговую.
Горожан и туристов на переправе толкалось немало, и ему иногда казалось, что асфальт вибрирует под ногами. Переполненные эндорфином китайцы фотографировались на фоне Софии, а под ними, на пляже у кремлёвской стены, нежились разморённые монотонной жарой жители города. Он и в Париже, конечно, видел местных, принимающих солнечные ванны прямо в центре, но новгородцы всё равно его немного удивили.
Марк знал, что Горбатый, как его здесь называют, мост построили чуть более тридцати лет назад. Потому интересовал он его мало, и цель была скорей оказаться на Ярославовом дворище. Но на середине моста, решив сделать фото внезапно посмурневшего северо-западного неба, Марк услышал обрывки мгновенно захватившего его разговора.
У перил моста мужчина в толстых очках, почти отчаянно жестикулируя, о чём-то увлечённо рассказывал девушке с микрофоном, позади которой за камерой работал оператор.
– Вот все знают, что у нас археологи копают, – говорил герой телевизионного интервью. – А подводная археология всегда остаётся в тени. 15 лет назад про меня говорили, что я не от мира сего… Но каким-то чудом и единомышленники у меня нашлись, и деньги мы привлекли.
– А что вы ищете? – простодушно поинтересовалась юная журналистка. – Клады?
Её визави даже расстроился от такого вопроса:
– Ну что вы… – протянул он. – Главным объектом наших изысканий стал Великий мост – давний предшественник того, на котором мы сейчас стоим. Хотя и монет мы нашли немало – иногда доходило по двадцать с лишним штук на квадратный метр.
– А ещё что нашли? – изо всех сил изображая профессионализм, спрашивала девушка.
– На мосту стояли лавки, – продолжал учёный. – Мы находили различные товары: глиняные горшки, рессоры, замки и ключи… О чём говорит такая активная торговля?
– О чём? – растерялась девушка, продолжая рисовать на лице невозмутимость.
– Мост играл чрезвычайно важную роль для средневекового Новгорода, – отчеканил подводный арехеолог. – Несколько лет назад выше по течению удалось отыскать остатки моста более раннего времени, датированного X веком. Есть гипотеза, что он мог играть не только торгово-ремесленную роль, но и выполнять оборонительные функции.
Марк бы и дальше слушал, но съёмочная группа, ему показалось, стала на него косо поглядывать. Он спустился с моста.
«Господи, чего тут только нет, – думал Марк. – Раскопки здесь идут даже под водой. Надеюсь, мой «человек новгородский» не на черепке какого-нибудь горшочка нацарапан, который унесло по Волхову…».
Ганзейский фонтан и ганзейский знак
Он проигрывал в голове услышанное только что от подводного археолога, как вдруг рядом раздалась немецкая речь. Около странного – и точно не древнего – небольшого памятника, напоминавшего соцветие брокколи, прохаживался толстоватый немец, общаясь с кем-то по видеосвязи. Немецкого Марк не знал, но невольно прислушался. Немец говорил:
– Liebe, in Weliki Nowgorod erinnert man sich offensichtlich an seine hansische Vergangenheit. An unsere gemeinsame Vergangenheit. Das ist das Hanse-Zeichen. Hier ist geschrieben, es symbolisiert zwei Schiffe, einen deutschen und einen Nowgoroder, deren Segel sich wie die Baumkronen verschlingen. In 2009 fanden die Internationalen Hansetage der Neuzeit in Nowgorod statt. Unsere Nachbarn waren hier dabei, nicht wahr?2
Из телефона раздалось что-то не совсем внятное, но, показалось Марку, весьма восторженное. А немец продолжил, двинувшись к круглому фонтану неподалеку:
– Mir gefiel dieser Brunnen. In Russland sind fast alle Brunnen Springbrunnen. Dieser ist originell, sieht wie ein Becher aus und hat einen kleinen Strahl nur im Zentrum. Und was für schön inkrustierte Wappen, sieh, Emma! Farbiges Mosaik, sehr hell und so kontrastierend! Siehst du, ja?3
Наконец, немец распрощался с Эммой и сам обратил внимание на Марка, заговорив на ломаном русском:
– Люблю быть Великий Новгород, и всегда приходить на это место, – сказал он. – Сестра просить меня показать Ганзейский фонтан. Наша семья родом из Штральзунд. Это быть ганзейский город. Я… как это сказать?.. Фанат Ганза!..
И он заразительно рассмеялся.
– А вы из Россия?.. – спросил немец у Марка.
– Да, – ответил он. – А фонтан действительно интересный. Только вот о Ганзе я, к своему стыду, ничего не знаю. Даже и не припомню, чтобы в школе или в институте об этом рассказывали…
– О!.. Я увлекаться Ганза, рассказать вас немного. Разрешите?..
Марк подозревал, что сегодняшний день будет суетным и насыщенным, а потому не был настроен слушать отвлечённые рассказы, но иностранец оказался слишком любезным. Не уделить ему внимания было бы некрасиво.
– Сначала объединять в Ганзейский союз города север Германия, – говорил он. – Сначала Любек и Гамбург, потом – другие. Это XIII век. Но у нас в Германия многие даже не знать, что Новгород торговать с Готланд сообщество ещё в XI веке. Подумать только!.. Это делать Ярослав Мудрый, заключить договор с Готланд. Ввозить вам медь, свинец, пиво, вино, а вывозить от вас меха, мёд, воск… Самый важный, я считаю, было то, что Ганза сама вести внешний политика. И эта политика был мудрый. Экономический интерес учит договариваться…
В церквях, отметил немец, часто хранили товары.
– Это сейчас странно, – добавил поклонник Ганзы. – А тогда было нормально.
Марк вспомнил, что говорила ему Зоя о причудливом переплетении бытового и «небесного» в сознании средневекового человека, и мысль немца, изложенная на ломаном русском, стала ему понятной.
– Рад, что найти вас, новый друг, – улыбался на прощание иностранец. – В первый очередь вам туда.
И он указал Марку на одну из белоснежных церквей стройного ансамбля Ярославова Дворища.
Церковь Иоанна на Опоках
Неподалёку от храма кусками лежала извёстка. Рабочие сновали туда-сюда. Марк не определился: хорошо ли для него, что идёт реставрация, или нет. Ведь при работах вполне могли открыться искомые слова (возможно, он не узнает об этом сейчас, но факт был бы фактом).
За рабочими зорко наблюдал юркий лысоватый старичок.
– Вход в храм сейчас закрыт, – сказал Марку старичок, заметив, что он уже довольно долго стоит неподалёку. – Реставрация идёт. Я – смотритель этой церкви. Дожил всё-таки до реставрации. Слава богу.
– А что такое «опоки»? – спросил Марк. – Смешное слово…
– Опоки-то? Да глина это, а вернее, кремнезём, – объяснил смотритель. – Обычное дело для XII века, когда храм был построен. Вернее, первая версия храма…
– А это какая версия?
– Это третья, – невозмутимо пожал плечами смотритель. – Церковь дважды разбирали до основания и строили заново. Дело как было… Этот храм заложил князь Всеволод Мстиславич в 1127 году в честь рождения у него незадолго до этого сына, но мальчик умер на следующий год. Грустная история. Потом, по одной из версий, Всеволод передал церковь новгородской общине купцов-вощаников.
– Церковь – купцам? – уточнил Марк, хотя тут же вспомнил рассказ немца о том, что храмы были обязательным звеном торговой цепочки.
– Такое иногда бывало, – ответил собеседник. – За некоторыми храмами стояли купеческие общины. Вот Ивановская была самой влиятельной в Новгороде. Они торговали воском и мёдом. Ну, олигархи своего рода…
– А что Всеволод?
– В 1136 году новгородцы собрались на вече, припомнили князю, что во время сражения с суздальцами при Жданой горе он бежал с поля боя, и что Новгород он хотел обменять на Переславль и выгнали его. Произошла, как её называли в советское время, «новгородская революция XII века».
– А почему революция-то? – с нетерпением спросил Марк.
– С этих событий в Новгороде началась «республика», – отозвался смотритель. – С тех пор и до присоединения к Москве в конце XV века новгородцы сами решали, кто здесь власть. А Всеволод ушёл в Псков. Там пользовался большим уважением, даже стал после смерти местночтимым святым… Но Всеволод-то бог с ним… Самое главное про этот храм: это был средневековый арбитражный суд.
– В смысле арбитражный суд?
– Сюда обращались по разным торговым вопросам, – проговорил старик. – Тут был купеческий суд, его возглавлял тысяцкий. Мог обратиться любой участник сделки, который считал, что его обманули. Или же если возникали какие-то неясности в ведении дел… В церкви Иоанна хранились контрольные эталоны мер: «локоть иванский» для измерения длины сукна, «гривенка рублевая» для взвешивания драгоценных металлов, «скалвы вощаные» – это весы.
– Подождите, – опомнился вдруг Марк. – А что там с третьей версией храма? Нынешней?..
Старик поскрёб лысину:
– А вы во Владычной палате уже были? Значит, уже знаете что-то про Евфимия?.. Именно он в 1453 году разрушил старый храм и построил новый. Архиепископ Евфимий тогда взял курс на «обновление» многих храмов. Церковь полностью перестроили, но так, что она повторяет очертания старой – это главная особенность «евфимьевских» храмов. А ещё одна заключается в том, что они имеют подклет – нижний хозяйственный этаж. Вот там и хранили всякие товары.
Не имея возможности посмотреть церковь изнутри, Марк обошёл её вокруг. Но храм был белый, как прокипячённое бельё. Разве что фреска на апсиде… Опознать, кто на ней изображён, Марк, конечно, не смог, но решил, что это Иоанн Креститель, раз храм посвящён этому святому. Но это было не то, что он искал. Вздохнув, он продолжил путь по Новгородскому Торгу.
Церковь Параскевы-Пятницы
Сделал несколько кадров – церковь святого Георгия на Торгу, церковь Успения. Милые белые церкви. Почему-то захотелось отправить эти кадры Зое. Пусть знает, что его знакомство с Новгородом продолжается.
Один из храмов выделялся особенно ярко. В первую очередь цветом. Оттенок был сложным – что-то между розовым и коричневым. Пожалуй, терракотовый… И цвет этот – мягкий и нежный, и особая, женственная, форма храма заставили Марка надолго остановить на нём взгляд. «Церковь Параскевы-Пятницы», – прочитал он.
И тут заметил, что вокруг церкви чёткими кругами ходят три молодые девушки.
– Нет, девочки, пойдём заново! – услышал он голос одной их них. – Мы всё неправильно сделали. Чтоб он в итоге оказался нормальный, чтоб отношения были хорошие и дом, ну, как это говорят? – полная чаша… Так вот, надо против хода солнца идти, а мы с вами по часовой стрелке прошли!
Девушки вздохнули и отправились наматывать «правильный» круг вслед за подругой.
– Простите, ради бога, а зачем вы это делаете? – спросил Марк у предводительницы шествия.
– А вы не знаете? – удивилась девушка. – Ах да, вы же мужчина… Ну, есть такое поверье, что, чтобы удачно выйти замуж, надо обойти Параскеву трижды против хода солнца.
– Ах вот оно что! – рассмеялся Марк.
– Нет, не то чтобы мы прямо ужасно хотели выйти замуж… Это было бы странно в XXI веке, – подхватила вторая девушка. – Ну, раз уж приехали сюда, почему бы нет? На всякий пожарный.
И женская компания весело захохотала.
– А откуда приехали? – поинтересовался Марк.
– Мы из Смоленска, – ответила до того молчавшая, самая серьёзная из подруг. – Видимо, этот храм по смоленскому образцу строили. Или наших мастеров, возможно, приглашали. Новгород и Смоленск тогда сотрудничали. Передовые средневековые города были всё же. Правда, у нас всего одна похожая церковь сохранилась.
– В интернете пишут, что этот храм построили «заморские купцы», то есть купцы, которые уезжали «за море» торговать с иностранными государствами, – сказал открывший Гугл Марк. – Пишут, он 15 раз перестраивался!
– Между прочим, это заметно, – обратила его внимание серьёзная гостья из Смоленска. – Смотрите. Часть оставили неоштукатуренной, другую часть, наоборот, оштукатурили и, кажется, покрыли серой обмазкой, видно, тогда было так принято. А барабан и главу побелили.
– Да уж, – пробормотал Марк. – Пожалуй, тут концов не сыщешь… После стольких-то перестроек…
Гугл оповестил его, что руководил реставрацией этого храма в середине прошлого века Григорий Штендер. Он решил не приводить внешний вид храма к какой-то одной дате, а сохранить элементы каждой из эпох. Реконструкция церкви под его руководством явила храм, устремлённый вверх с пирамидальной композицией и шлемовидной главой.
Марк сделал очередной кадр: тёплая, кубической формы церковь с серой матовой макушкой. Непарадный, но столь прочно стоящий на этой земле храм, запечатлелся не только на плёнке, но и в памяти Марка навсегда. По крайней мере, в тот момент он хотел в это верить.
Никольский собор на Торгу
– Я так и думал, что в этом храме смотреть нечего, – ворчал мужчина средних лет в чуть ли не на половину расстёгнутой рубашке. – Единственная картинка – и та в подвале, да и то, ничего не понятно. Росписей красивых – ноль. Ладно бы, службы тут служили, мы хоть бы свечки поставили. А так… Расстройство одно!
– Я же тебе говорила, что хотела детство вспомнить, – извиняющимся тоном отвечала его спутница, видимо, жена. – Здесь был планетарий. Меня бабушка привела как-то, помню, что мне очень понравилось…
Её супруг излишне громко вздохнул, продемонстрировав весь ужас своих страданий.
– Извините, – обратился к женщине Марк. – Тут что, планетарий в советское время разместили?
Она, кажется, удивилась вопросу незнакомца, однако отозвалась очень дружелюбно:
– Да, прямо в соборе… Помню только прохладу от камня и особый запах – от извёстки, наверное… Мне было года четыре, может быть, пять, это были шестидесятые, и мы с бабушкой приехали в Новгород на экскурсию.
Продлить беседу не удалось – мужчина в похабной рубахе практически уволок свою спутницу вместе с её трогательными детскими воспоминаниями. Марк остановился перед собором, раздумывая, сразу ли идти внутрь или же вначале осмотреть его снаружи. Он скачал на местном туристическом сайте аудиогид и даже прослушал то, что касалось Николо-Дворищенского собора, но поймал себя на мысли, что вне живого общения практически не может усваивать информацию.
Внезапно он ощутил, как его глаза сзади прикрыли чьи-то руки. Вообще-то он с детства не любил таких сюрпризов – накатывала паника, – но тут сразу понял: это она.
– Зоя?! Ты же должна быть в Москве…
– Ну, не так уж я Москве и задолжала, – отреагировала она. – А если без шуток, одно важное дело у меня отменилось по не зависящим от меня причинам, а второе я сама решила отложить… А тут и ты фото прислал. Вот я и подумала, что раз уж я тебе про главный храм Софийской стороны рассказала, то о центральном храме Торга тоже необходимо поговорить.
Марк вдруг подумал, что, может быть, улыбается он сейчас слишком широко. И сложно сказать, вызвано ли это исключительно тем, что впереди его ждёт важная для его «расследования» информация…
– Настраиваемся на серьёзный лад, – скомандовала Зоя. – И ищем «человека новгородского».
Марк только кивнул, не до конца, впрочем, поняв, настроился ли.
– Ты, разумеется, уже подметил, что Никольский собор чем-то похож и на киевскую, и на новгородскую Софии, – начала Зоя. – Но я бы сказала, что он куда более прост и строг. Посмотри – на фасадах только плоские ниши, которые чередуются с рядами окон.
– А я, кажется, видел какие-то украшения…
– Да, это пристройки позапрошлого века, – поджала губы Зоя
– Ну-ка, ну-ка… Ты говоришь, Никольский подражает Софии в детинце?
– Не то чтобы подражает… Это архитектурная цитата, – сказала Зоя. – Он тоже пятиглавый, хотя ещё лет тридцать назад у него была одна глава – угловые разобрали в конце XVII века, а недавно его отреставрировали и вернули близкий к первоначальному облик, сохранив поздние пристройки. Кстати, пятиглавые соборы строили очень редко в XII-XVI веках. А значение этого храма для города было велико. Именно здесь собиралось вече.
– А разве не перед Софией? – спросил Марк. – У всех, наверно, при слове «вече» возникает картинка: спорят знатные бородачи перед Софийским собором…
– Ты и прав, и не прав одновременно, – заметила его собеседница. – Да, в летописях есть информация о вече перед Софией. Но, понимаешь, они не всегда отражали обычную, повседневную жизнь. Иногда летописи и вовсе похожи на средневековые сводки ЧП. Вече у Софии – неординарное событие, такое случалось редко. В большинстве случаев оно собиралось перед Николо-Дворищенским храмом.
Марк наморщил лоб:
– Подожди, я уже совсем понимать перестал, что на вече делали, и кто вообще там принимал решения.
Они сели на траву. Зоя заговорила снова:
– Участниками веча становились свободные мужчины-новгородцы. Для оповещения использовался колокол. Не было никаких специальных «депутатов», вече – это не аналог парламента. Оно принимало законы, приглашало князя или изгоняло его из города, выбирало и судило городских чиновников. Решались на вече вопросы войны и мира.
– Так, – протянул Марк. – У церкви Иоанна на Опоках мне сказали, что в XII веке новгородцы изгнали князя Всеволода, и, получается, до XV века здешние жители сами решали, кто ими будет управлять?
– Это ещё кто кем управлял, – ответила Зоя. – Я бы сказала, что новгородцы нанимали князя с его дружиной. Это было необходимо для обороны от внешнего врага. Конечно, судебные и «полицейские» вопросы тоже были в ведении князя, но не безоговорочно. Суд вершился совместно князем и посадником. Новгородцы платили князю, это называлось «кормление». Пока он сидел в Новгороде, он не мог купить здесь землю. Когда князь переставал устраивать горожан, его отправляли восвояси. Впрочем, известны случаи, когда князья, недовольные местными строгими порядками, сами покидали Новгород.
– На первый взгляд, действительно, напоминает демократию, – улыбнулся Марк. – Ну, вот, допустим, собрались они здесь, перед Никольским собором. И что дальше?
– А дальше обсуждали острые государственные и городские вопросы. Голосовали, видимо, в прямом смысле голосом. Собравшиеся кричали что было сил. Многие с веча домой приходили охрипшими.
– Такая себе демократия, конечно, – усмехнулся Марк.
– Не соглашусь. Думаю, даже по нынешним меркам подобный способ выражения народного мнения не выглядит совсем уж безнадёжным…– пожала плечами Зоя. – Часто Новгородской республике пеняют, мол, никакого народовластия не было, все решения выносились в пользу местной аристократии. И такое вправду бывало, но уже на закате республики, хотя в любом случае окончательные решения принимались всенародно, и уж точно далеко не всегда проекты знати получали поддержку. Так что новгородская демократия – она, может, и «такая себе», но кто мог предложить нечто более прогрессивное?.. То-то же.
Марк притих – задумался.
– Ладно, не будем плакать по демократии, – проговорила Зоя. – Пойдём лучше «Иова на гноище» посмотрим и ещё кое-что, что в Никольском внутри.
«Иов на гноище»… Звучит жутковато, но разве мог Марк не пойти вслед за Зоей? А ведь ухватил за хвост стремительно ускользающую мысль: о «человеке новгородском» за последний час он и вовсе не вспомнил.
В первое мгновение иконостас ослепил позолотой. Правда, тут же Марк обратил внимание, что она вся – в огромных проплешинах.
– Золото какое-то эрмитажное… – оценил Марк.
– Пожалуй, действительно, выглядит несколько чужеродным, – согласилась Зоя. – Это позолота начала прошлого века, к 300-летию Дома Романовых обновили. Сам иконостас – середины позапрошлого века. После революции храм закрыли, затем, уже после Великой Отечественной, лет на двадцать вернули верующим. Естественно, во время войны убранство собора пострадало.
Марк сделал несколько шагов и понял: здесь очень темно, несмотря на то, что за стенами храма медовым зноем течёт летний день.
Марк приблизился к алтарю. Ни одной иконы… Словно прочитав, о чём он думает, Зоя сказала:
– Когда уже в хрущёвское время в соборе перестали служить, иконы передали, в основном, в музей. А вот росписи сохранились.
Заглянув за иконостас, он увидел древнее монументальное изображение святого Лазаря. Но почти вся остальная роспись была, несомненно, более поздняя. Среди этих композиций внимание привлекла Тайная вечеря, а под балконом хоров – новгородский сюжет. О нём Зоя рассказала подробнее:
– Это работа художника XIX века Герасима Веригина, называется «Принесение круглой иконы Николы в Новгород», – сложила она слова в бойкий хоровод. – Оригинал иконы вывезли в Москву, и там она сгорела в одном из пожаров. В музее в Новгороде хранятся два древних списка. Князь Мстислав тяжело заболел. Во сне ему явился святой Николай, повелевший привезти с хоров киевской Софии круглую икону – она, мол, исцелит князя. Мстислав отправил послов за иконой. Но на озере Ильмень их настигла буря. На четвёртый день повар нашей славной новгородской «экспедиции» зачерпнул из озера воду и обнаружил круглую икону с изображением святителя Николая. Она плыла прямо по воде. Когда Мстиславу доставили икону, он исцелился. Именно поэтому князь «свой» храм посвятил Николе. Почитание Николы на Руси только начиналось, и это происшествие считается одним из первых его «русских» чудес. А Никольский собор в Новгороде – древнейший сохранившийся в стране храм, посвящённый этому святому.
Марку вспомнилась единственная затерявшаяся где-то в недрах квартиры его неверующей матери икона, неведомо откуда там оказавшаяся: это был Николай Чудотворец. Действительно, самый популярный в стране святой, и, оказывается, любовь к нему русских людей тоже отсюда, из Новгорода.
Они спустились в подцерковье.
– Тут, в подклете Никольского собора, одно время хранилась казна Ивана Грозного, – сообщила Зоя.
– А что он тут делал?
– Москве грозило нашествие крымчаков, и Иван посчитал наиболее безопасным посидеть какое-то время в Новгороде.
– Так что тут смотрим? – он приготовил фотоаппарат.
– Изначально собор был цельным, и фрески, которые сейчас здесь, внизу, раньше были доступны взгляду каждого, кто входил в храм, – сказала Зоя. – Изображение Страшного Суда встречало человека сразу, при входе. Оно сохранилось не очень хорошо. А вот фреска «Иов на гноище» XII века – вполне. Прокажённого Иова жена кормит, надев котелок на палку, чтобы не заразиться. Скорее всего, автор изображения – заезжий мастер, расписывавший храмы и в Киеве, и в Новгороде.
Марк вгляделся в строгое лицо жены Иова: красивая, с правильными чертами лица женщина смотрит на мужа с осуждением и пренебрежением. Смутно он помнил ветхозаветный сюжет: даже после многочисленных испытаний Иов не отрёкся от Бога. Местами на фреске были заметны странные округлые вставки нового грунта с рваным контуром.
– Реставраторы заделали следы пулевых отверстий. Это оккупанты стреляли, причём прицельно, – объяснила Зоя. – Получается, осознанный, неприкрытый акт варварства.