Яна Тарьянова
Кафетерий для спецназа
Глава 28. Каша с грибами
В воскресенье Ханна выпила утренний кофе в компании букета, а потом ответила на звонок матушки. Та пересказала ей вчерашние разговоры родственников – перезванивались весь вечер, обсуждали небывалое событие – и сплетни о пожаре. Кто-то сообщил дяде о существовании бильярдной и поздравил с тем, что возгорание случилось до того, как они сели за стол – как будто слова Шольта подслушали и процитировали. Следом поступило предложение испечь печенье – «раз уж не погуляли, давай поработаем?». Ханна согласилась и поехала к родителям, погладив букет перед выходом.
Она с удовольствием повозилась с тестом и мясорубкой, вынимала противни из духовки, откладывала самые красивые печенья в отдельную миску, для Йонаша. Разговоры за готовкой коснулись вчерашнего вечера – Ханна сообщила, что не скучала, была в кино с волчьим семейством.
– Ты увлеклась Шольтом? – поинтересовалась матушка. – Зря.
– Почему ты так решила? И почему «зря»?
– Волчонок, – ответила матушка. – Ты не сможешь всё время гладить его по шерстке. Одно дело ходить в кино, другое – жить семьей. А если появится общий ребенок, волчонок будет ревновать отца.
Ханна, ощетинившаяся, готовая напомнить матушке, что та симпатизировала Шольту и сама предложила печенье Йоше, сникла и расхотела спорить. В сказанных словах была правда: не так давно, когда Шольт угодил в больницу, Полина назвала ее чужой. Контурные карты и фотографирование липы немного изменили ситуацию, но не настолько, чтобы она могла назвать себя родней. Не сравнить с Мохито.
Осознание факта потянуло за собой цепочку не самых приятных мыслей. Ханна отодвинула их в дальний угол и решила не возвращаться в квартиру над кафетерием. Взять паузу, переночевать у родителей, обдумать ситуацию чуть позже, на свежую голову.
Она отлично выспалась в своей комнате, без снов, зато с появившимся решением сходить к алтарю Хлебодарной. Отнести скрутки, попросить о знаке, который поможет не наделать глупостей, подтолкнет на нужный путь.
«Так и сделаю. Алтарный Парк рядом, а я ни разу не удосужилась зажечь скрутку. И Камулу надо будет положить стружку мяса – чтобы защищал своих альф».
Домой Ханна отправилась с пакетом печенья, тремя контейнерами еды и свежими булочками. Йонаш получил свои гостинцы в обед, поблагодарил и сообщил очередную новость:
– Папа утром был у врача. В пятницу ему снимут лубок, и он будет разрабатывать руку. Врач сказал, что волк плохо ел, поэтому процесс восстановления затянулся. А теперь папа ест хорошо, и дело пошло на лад.
– Я ему еще один день кормежки должна, – вспомнила Ханна.
– Папа помнит, но вас простил, – Йонаш повторил чужие слова, не позволяя понять, была ли в них вложена издевка. – Сказал, что ему и так нормально обломилось, не надо пережимать.
– Я передам вам еду вечером, – пообещала Ханна. – Похолодало, во дворе не посидишь. Я что-нибудь приготовлю и положу булочек для тебя и Мохито.
– Я с Мохито печеньем поделюсь, – пообещал Йонаш, и ушел на кружок, забыв у стойки пакет со сменной обувью.
Дома Ханна порылась в кухонных шкафчиках, нашла пакетик сушеных белых грибов и решила сварить гречку. Она дважды меняла воду, заливала сушку кипятком, чтобы та хорошо разбухла, потом посмотрела на количество и задумалась. Для себя бы она приготовила кашу с грибами, но выздоравливающему волку и огромному медведю этого явно было недостаточно. Ханна произвела еще одну ревизию припасов и кроме лука нажарила сковородку гуляша и тоже добавила в гречку. Аромат лесных грибов почти пропал, зато сытность каши заметно повысилась. Вымыв посуду, Ханна запрограммировала мультиварку, чтобы готовая каша автоматически подогревалась, переоделась и направилась в Алтарный Парк.
Камула она одарила первым – купила две скрутки со стружкой мяса и скрутку со стружкой рыбы, положила в бронзовую чашу на тлеющие угли, и чихнула от едкого дыма. Бог войны и охоты, взиравший на паству с фрески, то улыбался, то хмурился – струйки дыма, поднимающиеся к вытяжному отверстию в крыше, меняли выражение лица. Ханне показалось, что Камул ей подмигнул, но это могло быть оптической иллюзией из-за дыма и набежавших слёз.
Скрутки для Хлебодарной она выбирала долго и придирчиво. Взяла дорогущую, заговоренную, из сухих пионов и злаковых колосков – их жгли, прося, чтобы богиня помогла найти своего истинного. Пионы – как символ страсти, злаки – как залог хлебосольного дома и приплода.
– Подтолкни или отврати, – прошептала Ханна, поджигая скрутку. – Я запуталась. Два месяца назад я собиралась дать ему оплеуху, а сейчас рука тянется, чтобы прикоснуться. А он молчит. А еще ребенок… Помоги. Подскажи, что делать.
Она добавила в чашу еще две скрутки – с боярышником, рябиной и клевером – подношение с просьбой о здоровье, удаче и защите от злых духов.
«Не успеешь оглянуться, как уже и Камулов Покров». – Мысль пришла внезапно, навеянная видом можжевеловых ягод в чаше. – «Может быть, дождаться ноября, дать себе волю, решиться на прикосновение, понять, есть ли отклик и вдоволь потешить тело? Шольт к тому времени выздоровеет. Хм… заманчиво, но опасно».
Висица фыркнула и велела: «Иди на улицу, он замерз».
«Кто?»
Ответа не было, висица упрямо толкала ее к выходу, и Ханна, наскоро пробормотав хвалу снопу и амбарам, вышла на улицу.
Шольт стоял возле часовни Камула – закутанный в знакомый плед, разглядывающий можжевеловый венок над входом. Он всем своим видом демонстрировал, что оказался тут случайно, и Ханна сделала шаг назад – к чаше и сладковатому дыму сухих пионов. Шольт немедленно зашел вслед за ней, встал за спиной, дыша в макушку. Молчание, нарушаемое потрескиванием скруток и тихими разговорами прихожан, тянулось и тянулось, пока Ханна не прошептала:
– Я сварила гречку. С мясом и грибами.
– Спасибо, – выдохнул Шольт, наклонившись к ее уху.
– Можете забрать всю, – обмирая от прокатившейся по телу волны дрожи, предложила Ханна. – Отдадите потом мультиварку. Подогреете то, что сразу не съедите. Я расскажу, как пользоваться. Это не сложно.
– У нас была мультиварка, – вполголоса сообщил Шольт. – Но Мохито варил щи из крапивы, что-то перепутал и мы потом всё выкинули. И щи, и мультиварку.
– Ого! – удивилась Ханна. – Это надо уметь.
– И еще два дня проветривали, – наябедничал Шольт, и потянул ее к выходу – прочь от пионов, поближе к гречке.
Мультиварку с кашей они поставили в коробку, а коробку в хозяйственную сумку. Сумку взял Шольт, а Ханна несла булочки и банку зимнего салата из кабачков с капустой, которую ей подарила матушка. И открывала и закрывала двери и калитку, потому что Шольт сам бы не справился.
Йонаш обрадовался и гречке, и Ханне, накрыл на стол – поставил четыре тарелки, выложил овощную закатку в салатницу – и отправился будить Мохито. Шольт сидел на табуретке, привалившись к холодильнику, молчал и поглядывал на Ханну. Висица фыркала и попискивала, временами зрение становилось черно-белым, картинка плыла, и Ханне казалось, что возле холодильника сидит волк, постукивающий хвостом. Она чуть не протянула руку – погладить, почесать за ухом – но в кухню вошли Йонаш и зевающий Мохито, и волк пропал.
Ужинали долго, болтая обо всем подряд. Ханна спросила, перейдет ли спецназ на усиленный режим дежурств к Камулову Покрову, и получила ответ: «Да, как обычно».
– В Покров почти не пакостничают, – пробурчал Мохито, подкладывая себе добавку салата. – Осенью все заняты: грешат, торгуют, запасаются продуктами на зиму, набивают погреба.
– Пап, ты же еще будешь на больничном, – загибая пальцы, посчитал Йонаш. – Отлично! Сходим на ярмарку.
– Сходим, – согласился Шольт, доедавший вторую порцию гречки. – Купим квашеной капуты, поставим на балконе.
– Тетя Ханна, а вы с нами пойдете?
– Не знаю, – ответила она. – Неизвестно, какая ситуация будет – вдруг дела навалятся.
После ужина и чаепития Шольт проводил Ханну домой – перевел через дорогу в неположенном месте и придержал калитку, пока она проскальзывала во двор. Фонари не горели, улица была пуста. Они встретились взглядами, и Ханне показалось – вот, сейчас… сейчас Шольт чуть наклонится и ее поцелует.
Предчувствие оказалось обманчивым. Шольт пробормотал: «Доброй ночи» и неслышно закрыл калитку.
Глава 29. Роза и прогулка
Рабочая неделя прошла в разъездах и очередях: Ханна с бухгалтером дважды побывали в налоговой инспекции, трижды в банке, и один раз, уже без бухгалтера, она получила дополнительное разрешение в санитарно-эпидемиологической станции – без этого им грозил ощутимый штраф. В пятницу, по совету бухгалтера Ханна подала заявку в фонд женщин-предпринимательниц с красивым названием: «Слабый пол – сильный бизнес» – в случае одобрения можно было получить мелкие налоговые льготы и юридическую поддержку. Ей пришлось заполнить три анкеты и съездить за несколькими справками. Бумажная волокита и очереди настолько вымотали нервы, что Ханна бросила машину на обочине возле калитки, дошла до кафетерия, и устало спросила Снежку:
– Как тут у вас дела? Скандалов не было?
– Нет, – помотала головой та. – Всё тихо, хорошую выручку сделали. Шольту сняли лангету, у нас с часу до пяти было не протолкнуться – все ему руку пожимали, пока он не сказал, что она вот-вот снова отвалится.
– О!
Ханна на неделе сталкивалась и с Йошей, и с Мохито, дважды видела Шольта – он ей вежливо кивал и предложил вернуть мультиварку, но она попросила отложить это до выходных. Отчетность, денежные дела и попытки влиться в ряды сильного бизнеса лишили ее томления и предчувствий, а также беспокойства о чужом рационе – уж как-нибудь купит волчье семейство себе печенку с картошкой в кафетерии, а Мохито суп сварит и ватрушек поест.
Упомянутый Шольт тут же появился в кафетерии – все в том же пледе на плечах. Заказал себе кофе, уселся рядом с Ханной.
– Поздравляю, – проговорила она. – Теперь вам будет легче.
– Да, – согласился Шольт. – С одной рукой неудобно.
– Мультиварка не мешает? Если можно, я заберу ее завтра. Сейчас хочу полежать в ванне и лечь спать. Ужасно устала за эту неделю.
– Мы завтра собираемся в лес, – сообщил Шольт. – Я хочу сразу попробовать превратиться. Не откладывая.
– О!..
Ханна опять вспомнила слова Анджея, хотела спросить, не надо ли перед превращением еще раз проконсультироваться со специалистами, но Шольт прервал невысказанные опасения вопросом:
– Вы с нами?
– Наверное… Да, я с вами.
– Выезд около одиннадцати утра. Йоша должен сделать часть уроков. Вас устраивает?
– Да.
– Если что-то изменится, мы сообщим.
С этими словами Шольт поднялся и ушел, забрав с собой стаканчик с кофе.
Снежка попыталась поговорить с ней об ассортименте выпечки – творожные ватрушки начали пользоваться популярностью, а с яблочным повидлом все до единой распродавались через окошко со скидкой – но Ханна отмахнулась и сказала, что подумает об этом позже.
– Не могу. Голова не варит. Пойду, отлежусь в ванне. Все вопросы будем решать с понедельника.
Она еле-еле заставила себя идти, расправив плечи, чтобы наблюдатели с КПП и с крыш не придумывали себе лишнего. Усталость была неправильной, как будто она перебрала успокоительного, поругалась с висицей, а потом каталась на машине по городу, с трудом избегая аварий. Даже руки тряслись. Что такое?
«Надо машину в гараж загнать. Но… надо открывать и закрывать ворота. А завтра снова открывать и закрывать – мы же поедем в лес. Бросить ее тут, на обочине? Можно чуть-чуть переставить, заехать на газон».
Взгляд зацепился за предмет под «дворником». Что это? Не записка, не квитанция… Ханна ускорила шаг, услышала попискивание висицы, и заулыбалась, теряя часть усталости. Кто-то подсунул под «дворник» одинокую розу. Темно-оранжевую, под цвет ее шерсти.
Ханна вытащила розу и унесла к себе, позабыв о неправильно припаркованной машине. Хризантемы она выбросила вчера вечером, пожалев, что они так быстро завяли.
«Это он», – сказала висица.
«А вдруг это дядя Казимир раскаялся?» – спросила Ханна.
Они дружно расхохотались.
«Завтра с ним побегаешь».
«А ты?»
«Я еще подумаю, – ответила Ханна. – Если просто согрешить, то тогда уже по традициям. Впереди Покров. Дам себе волю».
Утром Ханна выпила кофе в компании розы и достала из шкафчика пакет ароматизированных палочек для волков – прежде чем купить лакомство, она убедилась, что в составе нет злаковых. На всякий случай.
В десять часов сорок пять минут прилетела смс от Мохито.
«Выдвигаемся?»
«Да», – написала в ответ Ханна.
Они встретились на улице и двинулись по знакомому маршруту. Мохито предлагал ехать в одной машине – «зачем бензин зря жечь?» – но Ханна отказалась, опасаясь, что не сможет сбежать в случае конфликта. Будучи мобильной, она чувствовала себя увереннее. Махнула хвостом, хлопнула дверью и уехала. Не надо ждать или уходить пешком.
Дубы почти облетели, желудей прибавилось. Ханна подняла багажник, прячась за незамысловатой преградой – раздеваться на глазах двух альф и ребенка было неловко. Она, как и в первый раз, не смотрела в сторону внедорожника. Сами разберутся, сами превратятся.
Висица встала на лапы и вздрогнула от крика. Шольт заорал и тут же смолк, словно заткнул рот ладонью – доносилось только глухое мычание, полное боли и страха. Висица осторожно подошла к чужой машине, когда стон превратился в волчий скулеж. Медведь и волчонок неуклюже топтались вокруг превратившегося Шольта. Волк дрожал, стучал зубами и прижимался к колесу. Ханна отстранилась, не вмешиваясь, понимая – висица все сделает сама. Та не подвела – подошла, прижалась к волку, унимая дрожь телом. Вылизала длинный нос, отполировала волчьи усы, морщась от щекотки. Засвистела в ухо: «Хорошо. Все хорошо. Сейчас пойдем гулять. Там рыба и мыши». Волк успокоился. Не сразу, но перестал дрожать, заворошился, отодвинулся, неуклюже встал на лапы. Медведь облегченно выдохнул, подхватил волчонка и понес к мосткам.
День прошел в праздности и ленивой прогулке по приглянувшимся местам. Мыши куда-то переехали, поэтому волк с висицей пошли вокруг озера, вляпались в болото, долго отмывали лапы на отмели и вытирали о пожухлую, прихваченную утренним морозцем траву. Висица отговорила волка есть грибы: решительно загородила семейку телом, укусила за ухо, когда тот попытался ухватить опенок. Позже вытащила пакет с палочками из открытого багажника и предложила всем желающим. Медведь не остался в долгу, попытался угостить висицу сырой рыбой и, в очередной раз, получил отказ.
Безмятежность развеялась, когда дело дошло до обратного превращения. Ханна быстро перекинулась, начала одеваться, прислушиваясь к звукам от внедорожника. Тишину разорвал волчий вой, сменившийся криком. Шольт всхлипывал, давился слезами, и Ханна, почти не соображая, что делает, бросилась к нему на помощь – подбежала, села рядом, обняла дрожащие плечи, привлекла к себе, позволила уткнуться носом в шею, приглушая рыдания. Чужая беспомощность и страх ощущались руками, хотелось забрать часть боли, успокоить, пообещать, что теперь все будет хорошо. Слова застряли в горле. Шольт перестал всхлипывать, выстонал:
– Боюсь. Боюсь. Кажется, что это опять на сутки. Что я буду лежать и орать, срывая голос, а они будут стоять и смотреть.
– Нет, нет, – забормотала Ханна. – Это в прошлом. Теперь – быстро. Не думай об этом. Постарайся забыть.
Она гладила плечи – горячие, твердые – ерошила отросшие волосы на затылке. Шольт прижимался к ней все сильнее, терся носом о шею, подставлялся под ласку. Это соблазняло, подталкивало проверить изгиб поясницы, коснуться бедер, проверяя, подойдет ли ширина ее телу. Искушение исчезло после покашливания Мохито. Ханна провела ладонью по спине Шольта, с сожалением прерывая двусмысленную ситуацию. Поднялась и ушла к своей машине.
Глава 30. Следы на снегу
Домой возвращались под темными, серо-желтыми тучами.
– Неужели пойдет снег? – пробормотала Ханна, пытаясь сосредоточиться на дороге. – Рано еще, до Покрова две недели.
«Зачем тебе Покров? – зафырчала висица. – Пусть будет снег, у тебя в квартире тепло. Позови его».
– Нет, – твердо сказала Ханна. – Звать не буду. Пусть приходит сам.
«Он боится, – сказала висица. – Волк на него ругается».
– За что?
Висица замолчала, оставив Ханну теряться в догадках.
Она загнала машину во двор, помахала машине Мохито, скрывшейся на территории части. Поднялась к себе, приняла душ и уселась в кресле с чашкой горячего чая.
Роза пламенела. Мысли путались. Тело охватило томление. Хотелось только одного: вернуть Шольта, притянуть его поближе, влипнуть, слиться, проверить, горячи ли губы. Опьянят ли поцелуи – так, что Ханна забудет себя и позволит творить все, что заблагорассудится?
Она сидела, прислушиваясь, ожидая, что на лестнице раздадутся осторожные шаги, в дверь коротко стукнут, и сила притяжения заставит ее вскочить и щелкнуть замком. Шли минуты, она угрелась, подтянула под себя ноги и задремала. В полусне услышала ворчание висицы: «Он устал. Превращение забрало все силы». Ханна кивнула и провалилась в сновидение, где длинноносый волк бродил по ее квартире, принюхивался к салатам на кухонном столе, трогал игрушки на новогодней елке. Царила тишина, Ханна знала, что в маленькой спальне похрапывает объевшийся Йоша, а за окном идет снег. Можно было спать спокойно – волк стоял на страже, охранял дом и от людей, и от оборотней, и от злых духов.
Среди ночи Ханна перебралась в кровать, вытянулась под одеялом и снова заснула – с ощущением близкого праздника и грядущего счастья.
Утром она отдернула занавески и ахнула: город был укрыт белым покрывалом октябрьского снега – слишком раннего для Ключевых Вод, и после Покрова-то снег не всегда выпадает. Машин почти не было, улицы казались вымершими, и даже возле КПП не наблюдалось ни волков, ни шелухи от семечек – некого рассматривать, некого обсуждать.
«Иди, – велела висица. – Он там. Он ждет».
Ханна заупрямилась. Долго завтракала, долго выбирала вещи, полировала ботинки без каблука, чтобы не поскользнуться на влажном снегу. Исчерпав все поводы для промедления, она спустилась в кафетерий. Шольта не было. Ёжи и Снежка скучали, сидя за столиком.
– Ой, как хорошо, что вы зашли! – обрадовалась Снежка. – Нас спрашивали, будет ли печенье на смальце. Полковник Новак сказал, что заберет пару коробок в часть. И подполковник Розальский купит коробку к Покрову, чтобы поздравить сотрудников. Если мы расфасуем в бумажные пакеты, то будет идеально. Сделаем? Закажем смалец и пакеты?
– Не знаю, – оглянувшись на дверь, пожала плечами Ханна. – Надо бы. Медовые кексы пекли… а ты справишься?
– Конечно! – чуть обиженно ответила Снежка. – Печь проще простого, расфасовать не проблема.
Ханна вновь оглянулась на дверь – на улице мелькнул чей-то темный силуэт – и быстро проговорила:
– Составь список. Купим что надо.
– К завтрашнему дню напишу, – пообещала Снежка. – Будете кофе? Пирог на завтрак?
– Нет, – помотала головой Ханна, отступая к выходу. – Я прогуляюсь. Соскучилась по снегу.
Она выскочила на улицу. Огляделась, чувствуя на себе чей-то взгляд. Перебежала дорогу, пошла по аллее Алтарного Парка, добавляя свои следы в натоптанные цепочки. Вид часовни и воспоминание о дыхании Шольта заставили ускорить шаг. Ханна смотрела на расходящиеся от часовен дорожки – истоптанные и нетронутые – и понимала, что нужно сделать выбор. Бесповоротный. Навсегда. Это пугало, и она помчалась по снежной целине, взрыхляя белый покров носками ботинок. Взгляд – реальный или придуманный – жег спину, и она попыталась затеряться на людной улице. Зашла в первый попавшийся магазинчик, поняла, что оказалась в лавке, торгующей брачными браслетами для оборотней, и поспешно вернулась на улицу.
Продовольственный магазин. Витрина с сухофруктами, витрина с овощами, низки белых грибов.
Свадебный салон: платья с вышивкой и без вышивки, белые, палевые, кремовые, светло-кофейные.
Кофейня, магазинчик канцтоваров, в котором она покупала карандаши для Йоши.
Аптека.
Ханна остановилась как вкопанная.
«Что?» – спросила висица.
«Противозачаточное».
«Зачем? Ты не хочешь своего ребенка?»
«А если он?..»
Ханна замялась, пытаясь думать просто и ясно, чтобы донести до висицы свои сомнения, и вдруг поняла: а если Шольт не захочет признавать отцовство, ничего страшного. Можно переехать, чтобы не сталкиваться на улице. Можно нанять управляющего в кафетерий и больше никогда не переступать порог.
Открытие позволило расправить плечи, как будто с нее сняли тяжелый груз. Она прошла вперед и свернула в переулок, покидая оживленный проспект. Висица заурчала, приветствуя волка. Ханна остановилась и замерла – Шольт догнал ее, прижался к спине, заставив почувствовать жар даже через преграду из верхней одежды.
– Я тебя нашел, – прошептал он. – Ты убегала. Я шел по следу.
– Убегала, – согласилась Ханна, покоряясь судьбе. – Я боюсь.
– Не бойся, – Шольт прижался еще сильнее. – Если не понравлюсь – разойдемся без обид. Попробуй меня. Я свободен. Мохито присмотрит за Йошей. Я попросил.
– Ты потом…
Шольт не дал ей договорить. Подтолкнул в сторону, прижал к стене и начал целовать. Это не просто опьянило – Ханна словно в бездну провалилась. Любые запреты и доводы проигрывали, таяли под губами Шольта. Язык влажно обследовал подбородок, губы, касался век, суля пиршество изголодавшемуся телу.
Ханна немного отстранилась. Потрогала длинноватый нос, проехалась по скуле, вызывая у Шольта жадный стон. Мир сосредоточился на кончиках пальцев. Шольт дразнил намеком на утреннюю щетину, трещинкой на губе, шелковым изгибом брови.
– Выбери меня. Хотя бы на этот Покров.
Шольт просил, не требовал. Ждал ее ответа. Ханна почувствовала свою власть. И, уже решившись, продолжила игру, увиливая от поцелуев и уводя покорного волка все дальше – не в лес, но в собственную спальню.
