Яна Тарьянова
Кафетерий для спецназа
Глава 31. Первая ссора
Как они добрались до квартиры, Ханна не помнила. Она захлопнула дверь и растаяла – сначала поцелуи и осторожные прикосновения, а потом уже натиск и сводящее с ума волчье рычание, вызывающее у тела бурный отклик. Кровать жалобно заскрипела, приняла двойной вес, готовясь к суровым испытаниям.
Помнится, с Витольдом они приноровились друг к другу не сразу. Пришлось и брошюры читать, и позы подбирать и менять, чтобы гарантированно достигнуть удовольствия. С Шольтом не было никаких проблем: он не заботился о позах, только придерживал Ханну, чтобы она с кровати не упала или лбом об спинку не ударилась. И все было прекрасно – со стонами и криками восторга и блаженной истомой.
К вечеру они чуточку растратили накопившийся пыл. Шольт отвлекся на телефон, написал пару сообщений в ответ на сообщения Мохито. Проник в кухню, осмотрелся, спросил:
– Кафетерий еще работает? Схожу, что-нибудь куплю на ужин.
– Глупости! – воспротивилась Ханна. – Я приготовлю.
Первый делом она пожарила «волчью яичницу». В холодильнике нашлись два помидора, доспевавших в ящике для овощей – были бурыми, долго краснели – нарезанное кубиками сало и крупная вареная картофелина. Сало зашкворчало на сковороде. Ханна быстро нарезала вареную картофелину, отправила в стопившийся жир и обжарила кружочки до золотистой корочки. Следом пришло время помидоров – ломти накрыли картошку и сало, дали сок и хорошенько протомились под крышкой. Яиц в упаковке было шесть, и Ханна их немедленно разбила на сковородку. Немного соли и перца завершило кулинарное действо – зелени в холодильнике не нашлось, а чеснок Ханна решительно вычеркнула из рациона.
Пока Шольт доедал яичницу – она ухватила себе один ломтик картофеля – в морозилке обнаружилась упаковка куриной печенки и пакет овощной смеси с рисом. Облизывающийся Шольт сунулся помочь, и готовка превратилась в эпизод эротического фильма. В итоге Ханна решила, что кухню и спальню надо четко разделять – на кровати удобнее, и нет опасности рассыпать все контейнеры со специями разом.
Ночью они просыпались дважды – в первый раз Шольт доел овощную смесь и печенку, а под утро пришло время занятий любовью. Прикосновения снова стали осторожными, поцелуи – нежными, а стоны усталыми.
В половине восьмого Шольт засобирался.
– Пойду, отправлю Йошу в школу. А то потом опять учительница начнет названивать, что он половину учебников забыл.
– Я выпью кофе и спущусь в кафетерий, – ответила Ханна, подставляя щеку для поцелуя. – Снежка должна написать список продуктов, надо заказать доставку.
Она полентяйничала в обществе чуть потускневшей розы и попискивающей висицы. Хвостатая половинка была довольна – считала, что заполучила волка навсегда. Ханну пока одолевала задумчивость – и не из-за того, что Шольт не озвучивал конкретных планов, рано еще. Она чувствовала, что между ними возникает нить связи. Крепнущая, превращающаяся в канат, способный тянуть вторую половинку на буксире, а в случае опасности вытащить с того света. Это немного пугало: а вдруг Шольт утащит ее куда-то не туда, заведет в тупик или столкнет в пропасть?
Все предания говорили, что истинная связь – дар богов, приносящий только благо. Действительно ли это истинная связь? Или голову вскружило обилие удовольствия? То, что ей в руки свалился запретный плод?
Ничего не решив, она привела себя в порядок, оделась, подкрасилась и спустилась в кафетерий. Ёжи и Снежка, отрабатывавшие последний день – пересменка была во вторник – уставились на нее с немым вопросом.
«Подсматривали, видели вчера, как мы в квартиру шли, – догадалась Ханна. – Не хуже Казимира с биноклем!»
Она ни словом не обмолвилась о личной жизни – твердо решила держать дистанцию и помалкивать, даже если ей будут задавать прямые вопросы. Утвердив список, она заказала товар, который должны были доставить к концу недели, перездоровалась с кучей знакомых и выскользнула из кафетерия, когда туда вошел полковник Новак. Взгляд волка ей не понравился – настойчивая попытка проникнуть в душу с тем, чтобы вызнать ее намерения.
«Альфа, – пожаловалась висице она. – Давит. Как будто наизнанку хотел вывернуть!»
«Он беспокоится о волке, – ответила та. – Ты боишься, что Шольт заведет тебя в тупик. А он – что ты обидишь волка. Это работает в обе стороны. А полковник тебя плохо знает».
Ханна фыркнула, огляделась по сторонам – потеплело, снег почти растаял, превратившись в серую грязь с неопрятными белыми кружевами – и увидела топчущегося под калиткой Шольта. В руках у него был пакет, из которого торчали повядшие перья зеленого лука.
– Что это? – спросила Ханна.
– Разное, – уклончиво ответил Шольт. – Можно сделать салат.
Судя по всему, он выгреб из своего холодильника то, что попалось под руку: три яйца, четыре картофелины, банку рыбных консервов и лук.
– Салат сделаю, – пообещала Ханна, оценив содержимое пакета. – Но, если ты не против, сначала сходим в магазин. Купим продуктов, чтобы я приготовила побольше.
Предложение Шольта обрадовало. Они оставили пакет на кухне Ханны, долго целовались в прихожей, потом пошли в универсам, где набили полную тележку продуктов – и для салатов, и для гуляша, и для супа, и для каши. Выяснилось, что отвращения к супам у Шольта нет, он недолюбливает только готовку Мохито. Белый рисовый суп – Ханна забыла купить томат и вычеркнула харчо – пошел на ура. Шольт съел две порции, вылизал тарелку и спросил, можно ли будет взять немного для Йоши.
– Пусть заходит и ест сколько пожелает, – предложила Ханна. – Если тебе принципиально нужно носить суп через дорогу, то, конечно, носи.
Таскаться с банкой Шольт не захотел, поэтому в обед, когда Ханна нарезала полную миску рыбного салата – картошка, лук, десяток вареных яиц, две банки скумбрии в собственном соку, майонез и тертый сыр – Йоша занял облюбованную табуретку на кухне, выложил им кучу школьных новостей, а, наевшись, уселся смотреть телевизор.
– Пусть потом уроки садится делать, – сказала Шольту Ханна, принимаясь за готовку гуляша. – Надо только пыль со стола стереть.
Вечером в квартиру к Ханне явился Мохито. С удовольствием съел подогретый суп, заполировал салатом и увел Йошу делать математику и спать, получив в нагрузку контейнер риса и гуляша. Шольт, пошептавшийся с Мохито, дождался, пока захлопнется дверь, и снова полез целоваться.
Как началось, так и повелось – страстные ночи сменялись днями, наполненными работой и готовкой, визитами Йоши, съедавшего обед и делавшего уроки то у Ханны, то у себя дома под присмотром Шольта. Наступил туманный ноябрь, ветер гонял по улицам можжевеловый дым, волки праздновали Камулов Покров, славя своего бога.
Шольт не говорил нежных слов, но в доме каждый день появлялись приятные мелочи: то цветы, то покровный оберег, то коробка конфет. Висица ликовала – повизгивала, приветствуя волка. Ханна была довольна, но чувствовала, что ей чего-то не хватает. Копилось мелкое раздражение: Шольт вообще не мыл чашки из-под чая, только изредка ополаскивал, если наливал молоко Йонашу. Выдавливал зубную пасту с середины тюбика, хотя ему каждое утро делали замечание. Взрыв произошел, когда Ханна нашла выброшенный в корзину для белья бритвенный станок. Шольт выслушал ее крики, и, вместо оправданий и обещаний исправиться, спросил:
– Мне уходить?
Ханна посмотрела на заляпанное зеркало в ванной, и, не обращая внимания на протест висицы, сказала:
– Да.
Она ощущала нить связи, не сомневалась, что Шольт вернется. И собиралась снова впустить его в дом, как следует промариновав за неопрятность.
Глава 32. Камулов Покров
Коса нашла на камень практически сразу. Шольт не считал себя виноватым и, похоже, ждал если не извинений, то особого приглашения. Судя по всему, он не обсуждал случившееся с коллегами и приятелями – Ханна не слышала шепотков, не замечала косых взглядов. Только полковник Деметриуш почему-то улыбался, а один раз легонько хлопнул ее по затылку газетой – наверное, перепутал с кем-то из спецназовцев.
Висица то ныла, то ругалась. Ханна перед выходом в кафетерий тщательно красилась, красиво одевалась и кокетничала с вояками и полицейскими, если Шольт отирался поблизости. Вечерами, чтобы отогнать подкрадывающуюся пустоту и чувство одиночества, она пекла – то пирожки с яйцом и луком, то кексы, то печенье. Пакеты с выпечкой она отдавала Йонашу. Волчонок благодарил, утаскивал добычу в логово, и, к счастью, не спрашивал, почему она перестала готовить обеды – Ханна бы не смогла подобрать правильные слова для объяснения. За это время Шольта, находившегося на больничном, успели принять в музей МЧС на должность временного экскурсовода, а через три дня с треском выгнать – за вспыльчивость и конфликтность.
Деметриуш привел Шольта в кафетерий после скандала. Усадил за столик на веранде, о чем-то долго шептался, потом отправил прочь, а сам остался с чашкой кофе и плошкой печенья на смальце. Минут через десять явились Розальский с Кшесинским – озабоченные и переругивающиеся на ходу: шел последний день Покрова, прихожане готовились к ночной службе, завершавшейся церемонией Срыва, а полицейские – к усиленному патрулированию улиц.
Увидев, как Деметриуш что-то рассказывает Розальскому, Ханна занервничала. Слов было не разобрать, но ей начало казаться, что полицейское начальство обсуждает ее персону и ссору с Шольтом.
«Не может быть. У них полно других дел».
Захотелось сбежать – на всякий случай – но она не успела. Розальский обернулся, нашел ее взглядом, позвал:
– Подойди на минуточку.
Ханна подошла с нехорошим предчувствием. Присела на любезно выдвинутый стул, сцепила пальцы.
– Теперь я хочу послушать тебя, – сухо сказал Деметриуш. – Что произошло?
Висица испуганно пискнула. Ханна завела речь о зубной пасте, ощущая, как от Деметриуша повеяло мертвенным холодком неприязни.
– Развлеклась на Покров, – сделал вывод он, не дослушав историю бритвенного станка. – Понял, бывает. Спасибо, что объяснила.
Ханна издала сдавленный звук и замахала руками – нет, мол, не развлеклась.
– А что тогда? – нахмурился Деметриуш. – Учти, я Шольту за отца, хоть и начальник в погонах, и слежу, чтобы он не вляпался в пустопорожние неприятности. У него проблем по службе хватает, то на отравленный нож напорется, то на бомбу ляжет. Ребенок каждый день внимания требует, ему «подожди» не скажешь. И тут ты со своими выкрутасами. Неделю дразнишь, хвостом виляешь, ни да, ни нет. В чем дело? Не люб? В кровати не потянул? Доходом, положением в обществе не вышел? Сын-довесок мешает? Скажи мне, если его в лоб отшить постеснялась. Не юли, я пойму.
Повторное упоминание зубной пасты заставило Деметриуша громко хлопнуть газетой по столу:
– Сил моих больше нет это слушать.
Ханна ждала продолжения, каких-то итоговых слов, но Деметриуш просто ушел из кафетерия. Это было хуже обвинений в распутстве, словно Ханну застукали за издевательством над ребенком путем отъема конфеты. Розальский с Кшесинским молчали. Ханна перевела на них взгляд и наконец-то сформулировала:
– И он не собирается извиняться.
– Я пойду, – встал Розальский. – Надо сводку у дежурного взять. Ты идешь?
– Нет, – замотал головой Кшесинский. – Сейчас Адель подъедет. Она Йонаша заберет.
– Ах, да! – хлопнул себя по лбу Розальский. – Влас мне говорил, что вы что-то на оленей вешаете и надо сдернуть.
– Не мы, а Лютик, – поправил его Кшесинский. – И не что-то, а кисею. У нас театрализованный Срыв Покрова. Каждый оборотень на счету – надо дергать веревки и запускать фейерверки.
– Ельник не подожгите, – хмыкнул Розальский и ушел в горотдел.
Кшесинский огляделся по сторонам, подвинул к себе плошку с недоеденным печеньем, которую бросил Деметриуш, и жадно захрустел.
– Я его не спросила, – растерянно сказала Ханна. – Только сейчас поняла, что я даже не подумала. И не спросила.
– Кого? – проглотив печенье, поинтересовался Кшесинский.
– Шольта, – Ханна собралась с мыслями и объяснила. – Полковник Новак сказал, что он Шольту за отца. И с Йонашем ему никто не помогал. Он сирота? Я не спросила.
– Спроси, – Кшесинский посмотрел на нее с явным удивлением. – Он сейчас придет, приведет Йошу. Могу превентивно развеять покров тайны. Насколько я знаю, он не сирота. Родители живут в Лисогорском воеводстве, в какой-то глуши под Усть-Белянском. А Новак к Шольту долго присматривался, потом проникся и опекает. Сначала он его к себе в отряд брать не хотел, Анджей его упрашивал.
– Почему?
Ханна вложила в вопрос смысл «почему не хотел брать?», а Кшесинский ответил на вопрос «почему упрашивал?»
– Это он Анджея нашел, когда его «огненные» казнить пытались. Уже дали отбой, поисковую операцию сворачивали, а упертый Шольт полез в затопленный подвал и его нашел. Мы с Анджеем еще в училище подружились. Я теперь Шольту по жизни должен – за друга.
У Ханны немедленно возник десяток вопросов, но их пришлось оставить при себе. Сначала явились Шольт с Йонашем, и, тут же, цокая каблуками, на веранду вошла красавица Адель Кшесинская.
– Я машину бросила под запрещающим знаком, – сообщила мужу она. – Отмажешь меня удостоверением, если прихватят. Всем привет! Йоша! Нам надо будет заехать в магазины за мылом и веревкой!
– Простите? – нахмурился Шольт.
– Веревка для кисеи, не хватило, Лютобор попросил взять сразу четыре мотка. Обязательно алый и зеленый шнур. Чтобы был контраст.
– А мыло зачем? – спросил Кшесинский, расправившийся с последним печеньем.
– Это для какой-то художественной техники. Надо смешивать черную тушь с мылом.
– О, сколько нам открытий чудных… – пробормотал Кшесинский и поднялся. – Йоша, всё взял? Дель, я постараюсь приехать к кисее, но гарантировать не могу.
– Пойдемте, – Адель шагнула к выходу. – Пока меня не оштрафовали. Шольт, отдыхай, верну Йошу послезавтра вечером в целости и сохранности.
Ханна дождалась, пока Кшесинские и Йонаш исчезнут из виду, спросила:
– А разве Йонашу завтра в школу не надо?
– Каникулы, – буркнул Шольт.
– А!
Висица попискивала – не испуганно, обрадовано. Ханне казалось, что она слышит ответный скулеж волка. В памяти всплыли слова Кшесинского: «А упертый Шольт полез в подвал…»
«Не попросится он назад», – поняла Ханна и предложила:
– Раз ты свободен, пойдем на ночное бдение? Хочу достоять до утра, посмотреть, как сорвут Покров.
– Пойдем, – согласился Шольт после короткого раздумья. – Только мне сначала надо в магазин.
Ханна чуть не спросила: «За мылом и веревкой?», но вовремя прикусила язык. Вполне возможно, что Шольт обидится на шутку. А ей хочется его расспросить. И не только расспросить – но это уже после Срыва Покрова.
Глава 33. Примирение
Они пошли в магазин за капустой – самому Шольту капуста была не нужна, это Мохито собирался варить щи. В универсаме капусты не было, Ханна потянула Шольта в овощную лавку, где всё было чуть дороже, но свежее. По пути они встретили всех: сначала Кшесинского с Розальским, которые вышли из пельменной, потом Мохито, которому Шольт предъявил капусту, а следом за ним, возле КПП – полковника Новака, смерившего Ханну недоверчивым взглядом.
На ночное бдение пошли около полуночи, встретившись возле калитки. Ханна оделась потеплее, предъявила Шольту пакет с можжевеловыми ягодами и скрутками, сообщила:
– Купила на ярмарке мастеров. Скрутки на счастье. Можжевельник вымочен в рябиновом соке – чтобы точно отвадить нечисть.
Шольт кивнул, повел Ханну в Алтарный Парк, где они влились в толпу, распевающую гимны. Она уютно устроилась в объятиях Шольта – тот привычно встал за спиной, сцепил руки в замок, словно предотвращал попытку вырваться. Висица урчала, волк ответно посвистывал. Ханна повернулась, приникая к груди Шольта, поднялась на цыпочки и начала осторожно расспрашивать о его родителях.
Выслушав отрывистые ответы, она поняла, что упрямство у Шольта унаследованное, и его никакими воспитательными мерами не перешибешь. Бесполезно. Родители не ездили к нему в училище, потому что хотели, чтобы он поступил на инженерно-строительный факультет, а не на военное дело – Шольт молча сделал по-своему. Родители не захотели знакомиться с его женой, потому что собирались просватать ему порядочную невесту, а Шольт нашел какую-то городскую фифу, не умеющую закатывать помидоры и печь пирожки.
– И я к ним Йонаша ни разу не возил, – Шольт вздернул подбородок, всем своим видом обещая: «и не повезу». – Я им вообще не сообщал, что его мать умерла. Я сам в это вляпался, мне и разгребать. Это мой ребенок.
Ханна сначала оторопела, а потом решила, что в ситуации просматривается несомненная милость Хлебодарной: ей не придется знакомиться с чужими оборотнями, изображать радость или покорность – в зависимости от требований.
От родственников они внезапно перекинулись на тему холодца – Шольт заявил, что отлично его варит, пообещал купить свиные уши, крылья индейки и желатин и продемонстрировать свои умения. На этом моменте их почему-то попросили или молиться вместе со всеми, или удалиться.
Выбор был очевиден. Они протолкались к жаровне, кинули скрутки и можжевеловые ягоды на угли, постояли минут десять, глядя на дым, и отправились в квартиру Ханны, где проводили Покров на смятой простыне.
Днем Шольт пропал – Снежка донесла, что Деметриуш отправил его красить скамейки на стадионе. Вечером явился с маленьким пакетом, в котором принес щетку, тюбик зубной пасты и бритвенный станок. К этому времени Ханна сообразила, что Йонаша снова придется оставлять на попечение Мохито, и напекла печенья-орешки со сгущенным молоком. Шольт отнес промасленный бумажный сверток в общежитие, и через десять минут в квартиру прилетело сообщение от медведя: «Спасибо, очень вкусно!»
Еще через пару дней Шольт, приносивший и уносивший свою зубную пасту, сообщил Ханне, что в газете появилось объявление – в овощехранилище начали продавать дешевую картошку. Картошка хорошая, они с Мохито всегда там берут. Если ей надо, то можно поехать вместе. Минимальный размер покупки – двадцатикилограммовый мешок. Ханна подумала, что ненужную картошку можно будет отдать Снежке с Ёжи или отнести в кафетерий, и смело отправилась навстречу приключениям. Картошку они все-таки купили, но по пути туда и обратно два раза занимались любовью в машине. Ханне всегда казалось, что это низкопробное развлечение для оборотней, которые не умеют наладить нормальную половую жизнь. А выяснилось – отличное времяпрепровождение, очень приятно.
Мохито и Йонаша она видела каждый день – забегали в кафетерий, обедали, иногда уносили еду с собой, иногда что-нибудь оставляли. Ханне достался дневник по природоведению и две контурные карты – надо было все раскрасить, чтобы получить четверки.
Проблемы начали утрясаться сами собой – постепенно, шаг за шагом. Шольт заходил по вечерам, иногда уходил, иногда оставался ночевать. Готовил завтрак, мучил отдельный тюбик зубной пасты, на который Ханна старалась не смотреть, мыл посуду или пылесосил в спальне. Как-то раз они коротко обсудили невозможность встреч в общежитии у Шольта.
– Комната Мохито неприкосновенна. А ложиться в гостиной, зная, что мелкий может выйти в туалет… Сама понимаешь.
– Зачем такие сложности? – удивилась Ханна. – Здесь места достаточно. Между прочим, есть отдельная свободная спальня. Если понадобится, Йонаш может тут ночевать.
– Нет, – быстро ответил Шольт. – Ничего не решено, мы можем в любой момент разругаться. Я не хочу, чтобы он потом спрашивал, почему мы таскаем вещи туда-сюда.
Это было правильно, но немного обидно. А еще Ханна не могла понять, не подпортило ли нить связи застарелое проклятье Хлебодарной. Шольт по-прежнему не прикасался к хлебу, выплюнул салат, когда Ёжи по забывчивости подал ему порцию с сухарями. Ханна не ожидала, что Шольт мгновенно начнет есть булочки у нее из рук. Но хоть что-то должно было измениться?
«Ты слишком торопишься», – сказала висица.
«А когда, по-твоему, это должно случиться?»
Висица промолчала.
Ханна еще некоторое время пыталась выяснить, есть ли какие-то задокументированные случаи избавления от проклятья Хлебодарной. Провела несколько вечеров в библиотеке, заказывала книги, листала страницы в читальном зале. И, чем больше читала, тем отчетливее понимала: гадать о сроках можно до бесконечности. Она перестала ломать голову с наступлением зимы. Как идет жизнь, пусть так и идет. Незачем подгонять.
Глава 34. Тест на беременность
Город и лес укрыло белое покрывало снега. Шольт превращался без видимых проблем, получил положительное заключение психолога, прошел медкомиссию и вернулся в строй. Ханна приноровилась к режиму дежурств, а когда отряд отправили в командировку в соседнее воеводство, совершила коварный поступок – заманила Йонаша к себе пожить. Деметриуш с Полиной попытались этому противостоять, но Йонаш уперся и перетащил вещи и учебники в гостиную и свободную спальню. Дом наполнился жизнью. Запах волчонка изгнал призрак одиночества. Ханна напекла пирожков с печенкой и картошкой и пообещала Йонашу на Рождество огромный торт, елку, гирлянды и игрушки. И орешки со сгущенкой. И кучу салатов. Гулять, так гулять!
Вернувшийся Шольт принял перемену как должное. Не устроил скандал, хотя Ханна этого побаивалась, покрутил носом при виде печенья и съездил на овощебазу за картошкой. Запасы таяли, как снег под солнцем – а Ханна еще собиралась кому-то отдавать! Впору было покупать второй холодильник, потому что в одном все не помещалось. И кладовка, которую Шольт загрузил после зарплаты, довольно быстро начала зиять пустыми полками.
На город неотвратимо надвигался самый лучший зимний праздник. Люди и оборотни скупали в магазинах продукты для выпечки и салатов, на огороженных пятачках появились елочные базары. Засветились, замигали связки гирлянд, начались распродажи залежавшихся товаров. Ханна делила время между домом и кафетерием, заказывала елочные игрушки и подарки, передавала Мохито еду, молчаливо извиняясь, что лишила его стаи.
Она хотела устроить праздник своим волкам. Шольта накормить салатами, а Йоше подарить капельку йольского волшебства – вместе нарядить елку, рассматривая игрушки и загадывая желания. Вырезать бумажные снежинки, наклеить их на окна. Повесить гирлянды, которые будут светить на улицу – пусть Казимир полюбуется.
Гром грянул во второй декаде декабря, когда Йонаш затребовал обещанные пирожки. Только не с капустой, а с печенкой и жареным луком. Ханна ответила: «Легко!». И, как позже выяснилось, соврала. Утром ее начало подташнивать от запаха опары. Потом отпустило, зато от жареного лука завтрак вдруг встал поперек ноздрей и горла – едва успела к унитазу добежать. Начинку Ханна все-таки сделала, и пирожки начала лепить, раздумывая, чем это она могла отравиться. На третьем десятке пирожков – теста получилось много – она заметила, что приступы внезапной тошноты случаются от чего угодно, включая свежий воздух, и перемежаются всплесками зверского аппетита. Дожарив пирожки, Ханна отмылась и сходила в аптеку, где приобрела стерильный контейнер для мочи и экспресс-тест на беременность. Вернулась домой, поколебалась и убрала покупки в ящик комода. Пусть денек полежат, может быть, показалось.
Она заняла руки готовкой салата – Шольту осталась порция начинки для пирожков, но этого мало. Пусть закусит смесью яиц, крабовых палочек и консервированной кукурузы. Делать недолго, а радости полные штаны: Шольт каждый раз так удивляется и благодарит, как будто отдельное блюдо – чудо какое-то.
Первым финишировал Йонаш. Поел пирожков, отнес контейнер Мохито, сделал домашнее задание по математике, снова поел пирожков. Около девяти вечера явился Шольт. Посмотрел на миску, накрытую полотенцем, съел начинку и салат, помог Йонашу написать изложение, отправил в душ, а потом спать. Ханна улеглась еще раньше – ее начало знобить, к горлу подкатила легкая тошнота. Шольт прокрался в спальню в полной темноте, не приставал, тихо устроился под боком. От знакомого тепла Ханну потянуло в сон, и она задремала, отгоняя мысль о том, как Шольт может отреагировать на известие о ее беременности.
Проснулась она в три часа ночи, как от толчка в бок. Шольта рядом не было.
«Наверное, уехал на вызов. Я не услышала телефонный звонок, а он будить не стал».
Голова была удивительно ясной. Ханна поняла, что зря тянет с тестом на беременность. Надо выяснить, а потом уже изводить или не изводить себя. Она ушла в туалет, проделала нужные процедуры, оставила тест в контейнере – на пять минут, согласно инструкции – тщательно вымыла руки и замерла, услышав грохот в кухне. Йонаш? Незаметно пробравшийся в квартиру кот соседей?
Щелчок выключателя дал ответ на вопрос. На полу кухни сидел Шольт в трусах и держал в руке надкусанный пирожок. Судя по уменьшившемуся количеству в миске – не первый, и не второй.
– А почему в темноте, тайком? – спросила Ханна.
– Захотелось, – неопределенно ответил Шольт.
– И давно ты можешь есть выпечку?
– На прошлой неделе попробовал.
– А почему молчишь?
– Слушай, – Шольт с сожалением посмотрел на недоеденный пирожок. – Не задавай неудобных вопросов. Я же тебе не задаю.
– Так спроси. Мне скрывать нечего.
Шольт прищурился и ударил по больному месту:
– Почему ты не говоришь родителям, что у тебя в квартире живет альфа с ребенком? Почему лжешь, что тебя куда-то пригласили на Рождество, скрываешь, что собираешься встречать дома?
– Я не знаю, как им сказать.
Ханна ощутила очередной приступ тошноты, опустилась на пол, обхватила голову руками. Шольт помолчал и продолжил прерванную трапезу. Ханна вспомнила о самой главной проблеме, предложила:
– А давай я тебе задам еще один неудобный вопрос? Гипотетический. Предположим, я тебе сообщу, что я беременна. Что ты сделаешь?
– Позвоню Деметриушу, – без колебаний ответил Шольт. – Напомню ему, что у меня две недели отгулов и две недели отпуска с прошлого полугодия. Выбью десять дней, возьму в охапку тебя, Йонаша и мы уедем куда-нибудь на побережье. Гулять по заснеженному пляжу, собирать ракушки и смотреть на холодное море. А! Перед отъездом мы поженимся. Офицерам отрядов особого назначения оформляют брак в день обращения в мэрию. Это правда? Ты беременна?
– Не знаю, – Ханна выдохнула, убрала руки от лица. – Тест в туалете, в контейнере. Надо посмотреть на полоски.
