bannerbannerbanner
полная версияКафетерий для спецназа

Яна Тарьянова
Кафетерий для спецназа

Полная версия

Глава 19. Волк в лубке

Долгожданные осенние дожди затянулись. Люди и оборотни быстро заскучали по солнцу, начали ругать раннюю темноту. Дождь сбивал с деревьев еще зеленые листья, золото осени где-то потерялось – прямо как неуловимый клад клана Светлых Крестов. Утро вторника хоть немного, но порадовало: дождя не было, и Ханна, позволившая себе поспать лишний час, рискнула выбраться на балкон. Мокрая липа грелась под лучами солнца, асфальт подсыхал, очерчивая границы глубоких луж. По улице сновали вояки и прохожие, за углом заливалась сирена пожарной машины – обычная, привычная жизнь.

Волка в пластиковом корсете и с лубком на передней лапе Ханна увидела сквозь нижние, поредевшие ветви липы. Тощий зверь брел по тротуару шатаясь, приваливаясь к стене, чтобы отдохнуть. Кофе встал поперек горла, от возмущения, смешанного с недоумением: «Хлебодарная, да кто же заставил бедолагу выйти на улицу? Ему лежать надо! Где врачи, благотворительные фонды, социальные службы? Что это за безобразие?»

Ханна проглотила кофе и вдруг поняла, что волк ей смутно знаком. Темный, длинные лапы, вытянутая узкая морда…

– Не может быть! – выдохнула она, поставила чашку на столик и побежала на улицу, радуясь тому, что пила кофе в новеньком домашнем костюме – не будет обсуждений шелкового халата. По пути она постучала в дверь Ёжи и Снежки.

Голос, спросивший: «Кто там? Что?» догнал ее в подъезде. Ханна, не оборачиваясь, крикнула: «Помоги!» и открыла калитку. За это время волк успел доковылять до перекрестка, дождался зеленого света и попытался перейти дорогу. И ладно бы на трех лапах! Так у него еще и задняя перебинтована!

Грязь возле бордюра оказалась скользкой. Волк плюхнулся в лужу, повалился на бок, пытаясь уберечь закованную в пластик переднюю лапу. Ханна, уже подбегая, узнала знакомый запах – точно, Шольт! – и, не сдержавшись, закричала:

– Лежи, не шевелись! Сейчас мы тебя поднимем. Куда тебя понесло, чучело?

Шольт шумно дышал, стискивал зубы, ворошился, стараясь подняться. Ёжи встал за спиной у Ханны, махнул машинам: «Объезжайте!», сказал:

– Сейчас Снежка плед из кафе принесет. Переложим его на плед и отнесем, куда шел.

– А куда он шел?

– К нам в кафетерий, наверное, – пожал плечами Ёжи. – Вряд ли на работу или к алтарю.

«Папе там скучно», – вспомнила Ханна, и тихо прошипела: – Какой же он идиот!

Нести мокрого и грязного волка на пледе в кафетерий – то еще развлечение. Пледы Ханна купила, чтобы выдавать посетителям в холода, закутаться. И спецназовцы, и полицейские, и даже огнеборцы от пледов отказывались, да еще и отпускали двусмысленные шутки. Ханна думала – зря потратилась. А вот, пригодилось.

Они занесли Шольта в зал. Сдвинули две широкие лавки, уложили на них пледы в упаковках, а сверху взгромоздили мокрую ношу. Ханна попыталась обтереть пластиковый лубок на лапе бумажным полотенцем и отпрянула – Шольт дернулся, громко застонал.

– Не трогаю, не трогаю! Ёжи, может, «Скорую» вызвать?

Шольт взвыл – коротко, с ноткой протеста. Минута покоя закончилась. Дверь распахнулась, и в кафетерий повалил поток посетителей. Все без исключения шли поздороваться с Шольтом. Ну и покупали что-нибудь. Грех было жаловаться, мощная вышла реклама.

О «Скорой» никто не заикался. Шольта называли «молодцом» и «огурцом», хвалили, поздравляли. Ханна не спускала с волка глаз: пелена боли, сделавшая взгляд мутным, исчезла. Шольт обрел живость, вертел головой по сторонам, стучал мокрым хвостом по пледу, приветствуя сослуживцев.

Суета и толкотня странным образом успокаивали – рядом были люди и оборотни, способные распознать, когда Шольту срочно понадобится врач, не боящиеся взять на себя ответственность. До визита в кафетерий снизошел даже глава городских огнеборцев, прежде никогда не переступавший порога. Поздоровался с Шольтом, пообещал обеспечить Йонашу натюрморты и пейзажи – если возникнет такая надобность – и отбыл со стаканом кофе, пожелав всем хорошего дня и здоровья.

Шольт обсох, чуточку распушился и перестал напоминать заморыша. Светлые брови выразительно шевелились, длинный нос морщился, когда кто-нибудь подносил к ложу свежую выпечку. Ханну окончательно отпустило, противная внутренняя дрожь исчезла.

В зал ворвались Йонаш с Мохито.

– Пап, ну зачем ты сам шел? Мохито бы тебя отнес! Фу, где ты так перепачкался? В лужу упал, что ли?

Шольт отвернулся, ухитряясь косить глазом и отслеживать всех посетителей. Мохито разразился потоком бурчания. Нравоучение прервал телефон. Медведь выслушал собеседника, рыкнул: «Сейчас буду» и распорядился:

– Йоша, если я к трем не вернусь, сделаешь уроки у тети Ханны. Выезд сложный, не знаю, когда освобожусь. Позвоню ребятам, они папу вечером домой отнесут, если меня еще не будет.

– Ладно, – согласился Йонаш. – Я сейчас на физру сбегаю, чтобы прогул не поставили, и вернусь. Тетя Ханна, можно я тут рюкзак оставлю? Мне только форма нужна, не хочу учебники тащить.

– Конечно, – разрешила Ханна. – Поставь вон туда, за стойку.

Йонаш выполнил указание и выскользнул в дверь вслед за Мохито. Тут же вернулся и стукнул себя по лбу:

– Совсем забыл! Тетя Ханна, можете мне помочь?

– Да.

Она ожидала очередной раскраски контурных карт или поиска материалов для доклада по истории или географии. Йонаш нырнул под стойку, вытащил рюкзак, порылся, достал маленькую банку и пластиковую ложку.

– Вот. Папу надо яблочным пюре накормить. Вы сможете?

Ханна посмотрела на ложку, банку, насторожившего уши волка и с внутренним содроганием повторила:

– Да. Иди на физкультуру, не беспокойся.

Стоило Йонашу выйти за порог, как Шольт оскалился, всем своим видом демонстрируя неприязненное отношение и к Ханне, и к яблочному пюре. Снежка с Ёжи взяли по чашке кофе и уселись наблюдать за кормлением. Сменщики не отставали – навалились на стойку, смотрели во все глаза. Ханна вскрыла банку, подобралась к Шольту и зачерпнула пюре. Волк рыкнул и отвернул морду.

– Ложечку за Йонаша! – громко объявила Ханна.

Шольт посмотрел на нее с укоризной, понюхал яблочное пюре и даже осторожно лизнул. После этих действий он счел свой долг выполненным и прикинулся дохлым, растянувшись на пледах. Ханна удвоила напор и попыталась запихнуть пюре волку в пасть. Шольт вскинулся, с громким хрустом разгрыз пластиковую ложку и выплюнул обломки на пол. Ханна отшатнулась – испугалась резкого движения и лязганья зубов – и села на задницу, чуть не выронив банку. Шольт зарычал – нотка угрозы заклокотала в горле – и внезапно затих. Перемена настроения объяснилась просто. Деметриуш подошел, как всегда, неслышно, и врезал Шольту по носу свернутой газетой. Благослови Хлебодарная одного конкретного полковника спецназа и все печатные издания сразу!

– Ты что творишь, поганец? – не повышая голоса, спросил Деметриуш у Шольта. – Предчувствуешь увольнение, в цирк идти работать собрался? Так я тебе это живо устрою.

Блестящие карие глаза подернулись поволокой смирения. Шольт потянулся к банке, слизал часть потекшего через край пюре, заодно отполировал пальцы Ханне и посмотрел на начальника: «Видишь? Я правильный, я хороший! Не ругайся!»

– С железной ложки его корми, – посоветовал Деметриуш. – Начнет выкаблучиваться, зубы сломает, получит хороший урок.

Ханна потерла руку, отгоняя щекотное и влажное прикосновение волчьего языка, взяла у повара ложку и повторно приступила к кормлению. Шольт съел содержимое банки за три минуты, без стонов, рычания и выкрутасов. Этому поспособствовал тот факт, что Деметриуш уселся обедать за столиком в зале.

Исполнив обещание, Ханна отправилась домой, переодеться – Шольт исхитрился и заляпал ее липким пюре. Она немного прибрала: наскоро навела порядок на кухне, протерла письменный стол, поселившийся в гостевой комнате, открыла форточки, чтобы квартира проветривалась, и спустилась вниз. Йонаш уже вернулся с физкультуры и докладывал персоналу и посетителям, откуда взялся папа.

– Его сегодня в восемь утра временно выписали. Зав отделением сказал, что у него нервов не хватает. Папа вчера вечером заскучал, пошел гулять по больнице, заблудился и спал в кладовке. Врачи говорят, что пусть он спит в какой-нибудь другой кладовке, подальше от их глаз. Мы его утром привезли домой, я пошел в школу, а Мохито на службу. Мы обещали, что в обед вернемся, и Мохито папу в кафетерий отнесет, но он, наверное, без нас соскучился.

Шольт взирал на всех с удивительным самодовольством – видимо, гордился своими умениями маскировки и нахождению временных убежищ.

– Он поел? – повернулся к Ханне Йонаш.

– Да.

– Хорошо. Теперь его в четыре надо будет покормить мясным паштетом и еще одним яблочным пюре.

Ханна кивнула, ничего не обещая, и отвлеклась на оклик повара. Люди и оборотни шли обедать, пить кофе, болтать с Шольтом и Йонашем. Временами поток иссякал, временами в кафетерии было не протолкнуться. После трех, не дождавшись появления Мохито, Ханна погнала Йонаша наверх, делать уроки.

– Давайте я вам помогу Шольта отнести, – предложил Ёжи.

– А?.. – Ханна хотела сказать: «А зачем его нести?» и осеклась. Действительно, уводить Йонаша и оставлять Шольта в кафетерии как-то глупо. К тому же волк устал – видно, что он с трудом реагирует на обращенные к нему слова и засыпает.

– Ладно, – решилась она. – Положим его на диван в той комнате, где Йонаш занимается. Снежка, захвати, пожалуйста, пару пледов. Надо чем-то диван застелить, чтобы обивка не пачкалась.

По пути они сделали остановку под виноградом, дождались, пока волк справит нужду, и занесли его в квартиру, не уронив, и ни разу не ударив об стену. Оказавшись на диване, Шольт поворочался и заснул – мгновенно, крепко, словно кто-то повернул невидимый выключатель.

– В начале пятого разбудим и покормим, – пообещала Ханна. – Ты ел?

Йонаш кивнул.

– Тогда мой руки и делай уроки.

Глава 20. Гость в дом

В кафетерии витала смесь чужих запахов, которую Ханна старалась смывать сразу по возвращению домой. Она только-только успела привыкнуть к одиночеству, к отсутствию меток Витольда, как произошло очередное изменение – запах волчонка въелся во все углы. Но сейчас эта перемена померкла, как тусклый свет ночника под лучами полуденного солнца. Ханна чувствовала присутствие Шольта. Волка. Альфы. Запах пропитывал гостевую комнату, диван, занавески, подталкивал к обращению – висица разозлилась до вздыбленной шерсти и готовности дать трепку вторгшемуся без приглашения нахалу.

 

Ханне удалось усмирить свою четвероногую ипостась – висица поняла, что запах альфы содержит изрядную примесь лекарств. Она немного успокоилась и начала наблюдать за волком – настороженно и с долей любопытства. Ханна некоторое время постояла в комнате, а затем отправилась на кухню – это позволило занять руки и перебить вторжение кухонными ароматами.

На одной сковороде зашипели ломтики баклажанов, погрузившиеся в раскаленное масло, на второй, под крышкой, нагревалась морковка, а нарезанный полукольцами лук ожидал своей очереди, изгоняя запах альфы едкой вонью. Ханна пару раз выглядывала из кухни – Шольт спал, Йонаш писал в тетради – потом увлеклась, погрузилась в процесс готовки и почти забыла о гостях. Она насторожилась, когда услышала скрип двери в спальню. Йонаш! Балкон! Перила! Ханна чуть не перевернула бутылку с маслом – задела, поймала на лету, поставила в мойку – и выскочила в коридор. Открывшаяся картина, мягко говоря, удивила. Йонаш продолжал делать домашнее задание, а на пороге ее спальни стоял Шольт, который внимательно изучал интерьер, и – слава Хлебодарной! – не брошенную кое-как, а аккуратно застеленную покрывалом кровать.

– Тебе что-то надо? – растерянно спросила Ханна. – Выйти? Я сейчас Ёжи позову, мы тебя… вас вынесем.

Шольт зевнул – громко, с присвистом – и поковылял обратно к дивану.

– Пап, тебе поесть надо, – оторвался от тетради Йонаш. – Тетя Ханна, а чем это так вкусно пахнет?

– Овощным рагу с баклажанами, – ответила она, провожая взглядом хромающего волка.

Тот обтерся об диван, оставляя шерсть на боковой спинке, примерился, забрался на плед, оттолкнувшись задними лапами от пола. Свернулся клубком, насколько позволял корсет, спрятал нос под лубок и замер.

– Пап, жалко, что тебе рагу нельзя. Тетя Ханна классно готовит.

Волк не шевельнулся.

– Сейчас я паштет открою, – Йонаш встал из-за стола, потянулся. – Тетя Ханна, вы мне поможете, если папа капризничать будет? Мы с Мохито его вдвоем кормим.

– Вдвоем?

– Ага, Мохито папу за уши держит, чтобы он не отворачивался.

– При полковнике Деметриуше твой папа ест быстро и хорошо. Лучше мы полковника позовем, чем за уши держать, – громко сказала Ханна.

Она бы и посмотрела на Шольта с намеком, но тот продолжал лежать, зажмурившись, и прятать нос под лубком. Угроза пропала зря. В дверь постучали. Это явился Мохито, уже в гражданском, желавший забрать домой своих соседей. Ханна быстро набила большой контейнер горячим рагу, завернула в газету, поставила в пакет и велела Йонашу есть, когда остынет. Разрешила Мохито забрать плед – «нет-нет, возвращать не надо, у меня еще два в запасе» – и проводила гостей до калитки: открыть, придержать дверь, принести Йонашу забытый учебник ботаники.

Вернувшись в квартиру, Ханна распахнула все окна и балконную дверь. Запахи волчьего семейства и медведя вытягивало на улицу, нервное напряжение отпускало и сменялось внезапной грустью. Ханна вдруг немножко позавидовала Мохито, который сейчас провалится с головой в ворох забот, будет разрываться между супом, заданием по математике и кормежкой капризного Шольта. В странной волчье-медвежьей стае никто не чувствовал себя одиноким. Когда-то Ханне казалось, что они с Витольдом сумели подружиться, и, если угаснет влечение, их связь станет еще крепче. А вышло совсем наоборот. Восемь лет приятельствовали ради секса, а теперь один обрел новую пылкую страсть, а вторая осталась у разбитого корыта. Чем так обманываться, лучше жить стаей. Наверное.

Утром Шольта принесли в кафетерий двое спецназовцев. Плед был выстиран, Шольт выкупан – или тщательно протерт влажным полотенцем. Шерсть не блестела, но и не сбивалась в неопрятные клочья. Волк явно набрался сил и повеселел.

«На яблочном пюре отъелся», – подумала Ханна, глядя на очередное паломничество к ложу.

В обед Йонаш вывалил охапку новостей.

– Тетя Ханна, нам надо завести дневник по природоведению. Записывать температуру воздуха, каждый день фотографировать одно и то же дерево, чтобы фиксировать, как желтеет и опадает листва. И еще нужно раскрасить три страницы в тетради по ботанике.

– Ботанику-то я раскрашу. А вот дневник… боюсь, я забывать буду.

– Температуру можно из газеты списывать, там прогнозы на неделю печатают. А дерево по утрам фотографировать. Вы же по утрам кофе на балконе пьете.

– Откуда ты знаешь? – удивилась Ханна.

– Дядя Георг с дядей Казимиром по утрам кофе на крыше пьют и вами любуются, – без всякого стеснения ответил Йонаш. – В бинокль. Дядя Веслав тоже иногда на вас посмотреть ходит.

То-то Ханне временами казалось, что на ней халат вот-вот затлеет!

– Я виноград фотографировать буду, – ответила она.

– У винограда листья почти засохли, лучше липу, – возразил Йонаш. – А одну раскраску по ботанике надо было сдать сегодня. Давайте вы сейчас раскрасите, и я училке отнесу, она до шести, во вторую смену уроки ведет.

Ханна неосторожно согласилась заняться раскраской и через десять минут оказалась в собственной гостиной в обществе Йонаша и Шольта. Шольта занесли на диван двое сотрудников МЧС, а Йонаш с рюкзаком пришел сам, чтобы написать домашнее задание по литературе. Неприятность случилась, когда Ханна с Йонашем фотографировали липу. Стоило выйти на балкон, как волк приковылял в спальню, забрался на кровать и растянулся во всю длину лап. Ханна возмутилась – «спать же потом невозможно будет!» – и попыталась прогнать Шольта свернутой газетой. Метод полковника Деметриуша не сработал – волчьи зубы прокомпостировали бумажную трубку, клочки разлетелись по всей спальне. Йонаш удивился:

– Почему вы папу газетой бьете? У него лапы чистые, он ничего не испачкает.

Ханна сухо ответила:

– Не люблю, когда в мою кровать лезут без приглашения.

Шольт зарычал, растерзал газету и убрался в гостевую комнату. Ханна оставила балкон открытым. Кипя негодованием, сорвала с кровати покрывало и запихнула в стиральную машину. Уроки делали в напряженном молчании. Шольт довольно быстро заснул, и Йонаш, покосившись на него, проговорил шепотом:

– Тетя Ханна, мы вам уже надоели? Если хотите, я буду раскраски в кафетерии оставлять, а Мохито скажу, чтобы он папу в МЧС относил. Там у них на первом этаже музей открыли, папа может в холле возле двери музея лежать, на посетителей смотреть.

После вопроса «Уже надоели?» захотелось честно ответить: «Да». Смутило продолжение – она не запрещала Шольту дневать в кафетерии, зачем тащить больного волка в музей МЧС? Как будто им там экспонатов не хватает.

– Сидите в кафетерии, сколько хотите, – так же шепотом ответила Ханна. – Мне это не мешает.

Она попыталась мысленно сформулировать продолжение: «Ты можешь делать уроки в этой комнате, но прошу избавить меня от визитов папы, который ухитряется линять на всю мягкую мебель и ковровые покрытия, а теперь еще и в кровать полез». Слова подбирались с трудом, не хватало убедительности. Ханна задумчиво погрызла карандаш и вздрогнула от короткого, переполненного болью воя.

Глава 21. Выставка детского творчества

Шольту снился кошмар. Он дергал лапами, запрокидывал голову, демонстрируя беззащитное горло, больше не выл, но стонал – так жалобно, с ноткой безысходности, что у Ханны ёкнуло сердце.

– Врачи сказали – это пройдет, – Йонаш бросился к волку, обнял за шею. Разбудил, посмотрел в затуманенные глаза и начал быстро-быстро говорить: – Пап, все нормально, ты дома, я с тобой. Мохито скоро придет. Ты живой, ты был в больнице и уже вернулся.

– Ах-ах-ах… – Шольт дышал со стонами, осматривался, явно не узнавая обстановку.

– Вы у меня в гостях, Йонаш делает уроки, – внесла ясность Ханна.

Она не знала, набирать ли номер Мохито. Если бы медведь был свободен, давно бы увел свою стаю из кафетерия. Отвлекать его от служебных дел?

– Ох… – Шольт помотал головой, встряхнулся.

– Ты в порядке? – Йонаш гладил волка по прижатым ушам, нежно касаясь шерсти.

Шольт подумал и кивнул: «в порядке». Ханна убрала руку от телефона. Скандалить, упоминая кровать, расхотелось. Волк был не в себе, и, возможно, бродил по незнакомой территории, повинуясь инстинкту – утверждал главенство, не задумываясь, что он в гостях. Камул с ним, можно и матрас новый купить, в конце-то концов.

– Ты будешь сегодня раскраску относить? Я чертополох закончила. И корни, и листья, и цветки, и корзинки. Могу и остальные задания раскрасить, но если ты тетрадь унесешь, то…

– А давайте скрепки разогнем, я листок отнесу, чтобы она отметку поставила, а вы пока другими страницами займетесь. Мне позвонить, чтобы папу домой унесли, или можно его пока тут оставить? Я быстро сбегаю, за двадцать минут обернусь.

Шольт поднял светлые брови и переводил взгляд с Йонаша на Ханну, ожидая решения своей судьбы.

– Ты же сюда придешь. Тогда и решим, куда папу переносить. Зачем его сто раз туда-сюда таскать? – сказала Ханна. – Может быть, вы потом еще часок в кафетерии посидите, если Мохито не освободится.

– Он на вызове, – ответил Йонаш. – Не знаю, когда вернется. Все говорят – странная осень. Обычно после Преломления Хлеба затишье, а в этом сентябре как прорвало. Минируют то тут, то там. Вчера «пикап» со взрывчаткой возле рынка обнаружили.

– Да смилуется Хлебодарная… – пробормотала Ханна, расстроенная тем, что жизнь заставляет ребенка повторять такие слова взрослых. – Иди осторожно, с чужими не разговаривай… а, что я тебя учу, тебе это наверняка сто раз повторяли. И от взрыва это не спасет.

– Я туда и назад, – пообещал Йонаш. – Потом куплю что-нибудь в кафетерии и мы с папой домой. Рагу мы с Мохито почти съели. Надо купить печенку или мясо. А картошку я сварю.

– Нет уж, картошку сварю я, – воспротивилась Ханна. – Дома разогреешь. Иди. Я картошку поставлю, и раскрашивать буду.

– Папу надо покормить.

– Банки у тебя? – вздохнула Ханна.

– Да. В маленьком пакете с цветами. Там две банки и две ложки.

Дверь гулко захлопнулась. Слышно было, как Йонаш скатился по лестнице. Шольт смотрел на Ханну с интересом – ждал кормежку, способную обеспечить развлечение.

– Я в курсе, что тебе скучно, – проговорила Ханна. – Зато мне в последние дни зашибись, как весело. И винить некого, сама помощь предлагала. Давай договоримся. Я сейчас поставлю вариться картошку, а потом ты быстро съешь свое пюре и паштет. Без выкрутасов. Без грызни ложек и боя газетами.

Шольт задумался. Ханна ушла на кухню, быстро помыла картошку, поставила вариться «в мундирах», срезав «крышечки». Щедро насыпала соли, прибавила огонь, вернулась и приготовилась к цирковому представлению. Шольт ее разочаровал. Никаких капризов, вежливая благожелательность и даже предупредительность: длинная морда все время совалась в банку, язык гулял по ложке и пальцам Ханны, вызывая неудержимую щекотку. После кормления Ханна вытерла Шольта салфеткой – пюре оставило на носу липкую полосу – погладила по жесткой шерсти и сказала:

– Можешь, когда захочешь.

Во взгляде волка прочиталось: «А то!». Ханна рассеянно почесала зверя за ухом, рассмотрела пластиковый корсет, укрывавший бока и живот, и всполошилась:

– Он сломался? Там трещина! Куска не хватает! О!.. Ты его грызешь? Зачем? Ты голодный?

Шольт одарил ее волной презрения.

– Снять хочешь? Врачи снимут, когда время придет.

Шольт фыркнул.

– Придурок, – покачала головой Ханна. – Ладно, лежи. Мне еще василек и подсолнух раскрасить надо. Если тебе потребуется выйти, сообщи как-нибудь. Порычи, что ли. Я Ёжи позову, мы тебя к винограду отнесем.

Карандаш скользил по бумаге. Шольт сопел, вертелся на диване, пристраивая больную лапу. За окном смеркалось, и Ханна старательно отгоняла тревогу за Йонаша – зимой будет темнеть еще раньше, нельзя же ограничивать мальчишку в передвижении только световым днем. Карандаш заезжал за границы василька. Ну и ладно. Пусть учительница думает, что Йонаш сам постарался.

Бряк-бряк-бряк.

Шольт начал чесаться, задевая задней лапой пластиковый корсет.

«Заскучал», – поняла Ханна. Спросила: – Телевизор включить?

Бряканье прекратилось, Шольт принялся вылизывать хвост – с громким чмоканьем, демонстрируя победу звериных инстинктов над разумом.

«Скотина».

 

Далекий топот возвестил о возвращении Йонаша. Волк насторожил уши, заулыбался, позабыв о гигиенических процедурах.

– Поставили отметку?

– Ага. Я сейчас лист назад прикреплю. Сразу. Чтобы не потерялся.

От Йонаша пахло осенней прохладой. Он сбросил кроссовки в прихожей, и, не снимая куртку, подбежал к отцу – обнял за шею, погладил по носу. Шольт чихнул и облизал сыну лицо, щекоча и добиваясь смеха.

– А это что?

В двойную страницу с раскрашенным чертополохом был вложен лист, испещренный машинописными буквами. «Заявление».

– Не возражаю против участия моего сына (дочери) в автобусной поездке на выставку детского творчества под руководством классного руководителя. Информация для родителей и опекунов…

– Это не надо, – отмахнулся Йонаш. – Я заявление взял, потому что меня с мельницей туда направили, а завтра откажусь.

– Почему? Подожди, какая еще мельница?

– Потому что папу кормить надо, – с укором объяснил Йонаш. – Куда я сейчас поеду? На Мохито надежды нет, он все время на вызовах.

Ханна просмотрела бумагу и приступила к допросу. Оказалось, что в последнюю неделю лета Алекс – муж Полины – устроил своим детям и Йонашу кружок творчества на дому. Они смастерили действующий фонтан, водяную мельницу, компас и пяток летающих моделей из бумаги. Мельница досталась Йонашу, который сдал ее на школьную выставку «Плоды лета». Дело рук Алекса заняло почетное первое место, и Йонаш был делегирован на Южную выставку школьных достижений, проводящуюся в городе на побережье.

– Думаю, что надо ехать, – изучив «Информацию для родителей», заявила Ханна. – Я сейчас Полине позвоню, посоветуюсь. Это веская монета в копилку достижений. Даже если ты не займешь призовое место, то получишь грамоту за участие. Учитывая твои вечные переэкзаменовки…

– Я папу не брошу!

– Я за ним присмотрю, – стараясь не повышать голос в ответ на детский крик, проговорила Ханна. – Он все равно у нас в кафетерии по полдня отирается. Буду кормить, внутренний двор в его полном распоряжении. Могу оставить переночевать. Диван все равно уже воняет, хоть выкидывай.

Шольт слушал внимательно, хмуря брови. Ханна сообразила, что можно узнать мнение отца, не строя догадок, и спросила:

– Как думаешь, надо ехать?

Шольт указал мордой на заявление. Она пристроила лист на диван так, чтобы волк мог его прочитать, и взялась за сборку тетради с васильками и чертополохом. Когда она загнула скрепки, Шольт коротко тявкнул. Встретился взглядом с Ханной, кивнул.

– Вот, папа тоже говорит: «да».

Конечно же, Йонашу хотелось поехать – это было видно по засиявшим глазам, неловкому возражению:

– Деньги сдавать надо. Я не знаю, как у нас с деньгами.

– Я заплачу, потом разберемся.

Шольт зарычал. Ханна повторила:

– Потом разберемся. Это в долг.

Волк нахмурился. В дверь постучали – за разговорами Ханна не услышала, как Мохито поднялся по лестнице. Обсуждение переехало на конструктивные рельсы.

– Знаю, классная руководительница мне звонила, – пробурчал Мохито. – Напомнила, что должны подписать обе опекунши.

– Позвоните Полине. Или я позвоню. Давайте решим, что делать. Я считаю, такой шанс упускать нельзя. Когда еще следующая выставка будет, и сможем ли мы построить фонтан или мельницу – сложный вопрос.

– Я тоже «за», – буркнул Мохито. – Полине звонил. Она одобряет. Деньги на поездку сдадим. Какие еще у нас проблемы?

– Если тетя Ханна присмотрит за папой, то никаких, – сказал Йонаш.

– Это же на один день?

– На два. Мы уезжаем послезавтра рано утром и возвращаемся на следующий день вечером. Будет экскурсия в Ботанический сад и морская прогулка на теплоходе.

– Где день, там и два, – обреченно согласилась Ханна. – Отдохнешь за всех нас, привезешь фотографии. Только веди себя хорошо, чтобы учительница потом нам не жаловалась.

– Как об стенку горох, – пропыхтел Мохито. – Так. Я на два часа отпросился. Давайте, перенесу кого куда надо, покормлю, и обратно на службу.

– Я сварила картошку, – вспомнила Ханна.

– Спасибо.

– Мохито, надо тете Ханне выписать пропуск. А то вдруг папе что-то понадобится, а она в общежитие пройти не сможет.

– Хорошая идея, – одобрил медведь.

Рейтинг@Mail.ru