Яна Тарьянова
Ватрушка для Тимохи
Пролог
– Подумай, – посоветовал полковник Новак. – Специально не стал вызывать тебя в кабинет, решил заранее словом перемолвиться. Это не сброс балласта, новый отряд формируют из компетентных сотрудников с идеальной биографией. Собирают с миру по нитке. Только оборотни, только офицеры. Альфы. Предпочтительно – холостяки. Командиром поставят Светозара из Лисогорского ОМОНа.
– Я его знаю, – оторвался от курицы подполковник Розальский. – Нормальный волк, хозяйственный, своих в обиду не дает. Но подумать надо, – он повернулся к Мохито, продолжил: – Наркоконтроль давным-давно присматривается к здешним медвежьим поселениям. Сам знаешь, есть сигналы, что не только разрешенную законом медовуху там по бутылкам разливают.
Мохито кивнул – знал. И – отчасти – поэтому плохо ладил с сородичами. Медвежья община не считала сбыт аконита или волчьих ягод серьезным грехом: хотят лисы и волки травиться – их дело. Горожане не осуждали сельских жителей, производивших ядреную медовуху, некоторые торговали разнообразной продукцией, некоторые делали вид, что ничего подобного не существует. Но все, как один, сторонились сотрудников правоохранительных органов. У кого-то родич на одном хуторе, у кого-то свояк на другом… лучше не болтать лишнего, чтобы не подставить.
– Будут рейды. Для того отряд и создают. Волкам-то все равно, а ты потеряешь шанс медведицу сосватать, если какая-то приглянется.
– Этого шанса никогда не было, – отмахнулся Мохито. – Меня всемером в переулке отдубасят, если я к кому-то из пещерниц попробую подойти. О чем еще подумать?
– А тогда больше и не о чем, наверное, – пожал плечами Анджей.
– Если не сработаешься с сослуживцами или рассоришься с начальством, я тебя назад возьму, – пообещал Деметриуш. – Не за море переезжать придется, пять автобусных остановок. Соберешь авоськи и вернешься в общагу. Никаких проблем.
– Я подам заявление.
– Мохито! – оглушительно завопил Йонаш, заглянувший в кафетерий. – У Катарины зуб прорезался!
– Счастье-то какое, – пробормотал Деметриуш. – Шольт всему отряду этим зубом мозги вынес. Как в первый раз.
– Вероятно, Йошу нянчил, не приходя в сознание, а теперь спохватился, очнулся. Говорят, брошюрки для молодых родителей читает, – усмехнулся Анджей.
Йонаш швырнул рюкзак возле стола, с грохотом подтащил пластиковый стул, помахал Снежке, уселся, затрещал:
– Папа ночью собирался «Скорую» вызывать, думал, что врач ошибся и это простуда. Ханна сказала: «Подождем до утра». Катя заснула, а утром зуб! Папа говорит – я был беспроблемный. А с Катей все не так.
Мохито почувствовал, как молоко, которым он неосторожно запил речь Йоши, встало поперек горла. Беспроблемный? Наверное, у Шольта что-то с памятью случилось после женитьбы. Провалы образовались.
– Папа говорит – сегодня устроим зубную вечеринку. Дядя Анджей, дядя Деметриуш, вы придете?
– Куча дел.
– Очень много дел!
Завершающее: «Не получится» полковник и подполковник произнесли хором.
– А ты?
Йонаш уставился на него умоляющим взглядом. Мохито кивнул, подавляя желание сослаться на занятость. Посиделки в очередной раз заставят почувствовать себя лишним. Чужаком, которому нет места у семейного очага. И, в то же время, хотелось с кем-то обсудить возможный переход в другой отряд, а друзей, кроме Шольта, он не нажил.
– Хорошо! – Йонаш искренне обрадовался. – Я скажу Ханне. Попросить, чтобы она испекла тебе шарлотку?
– Ни в коем случае! Пусть Катарину нянчит. Куплю торт, чтобы не с пустыми руками.
В списке дел, которые надо было сделать до вечера, появился новый пункт – купить открытку-конверт с более-менее подходящей надписью и вложить в нее купюру. Интересно, есть ли открытки: «С первым зубом»?
– Мохито! – Окрик раздался из открывшейся двери. – К майору! План разминирования полигона утверждают.
Мохито встал из-за стола, попрощался и отправился в часть. По пути он чувствовал, как отступает напряжение, сковывавшее тело – расплата за визит в кафетерий Ханны, на территорию счастливого семейства. Он запрещал себе злиться, но это не очень хорошо получалось. Ханна разбила его маленькую стаю, сманила Шольта и Йошу, привязала к себе пирожками, а теперь и крошечной висицей Катариной. Мохито чувствовал себя обкраденным и ненужным. Первое Изгнание Демона Снопа – сразу после свадьбы Шольта и Ханны – он встретил в непривычном одиночестве, еще не понимая, что это навсегда. Поначалу ему казалось, что все вот-вот вернется на круги своя: Йоша прибежит из школы, затараторит, жалуясь на учителей и одноклассников, Шольт загрохочет кастрюлями, проведет инспекцию холодильника, тайком выльет суп. Шли дни, со скрипом проворачивалось колесо года, промелькнул День Сева, за ним Зажинки, неумолимо подступило Сретение, а через осенний праздник – снова Рождество и Изгнание.
Одиночество стало невыносимым и необходимым одновременно – соседи по общаге начали раздражать до зубовного скрежета, хотя встречи происходили только на лестничной площадке. Мохито чувствовал, что завяз в паутине ревности и лицемерия. Он ждал редких ночевок Йоши, исправно дарил подарки ему и Катарине, поздравлял Шольта и Ханну со всеми праздниками. И, каждый раз, после вечера в гостях, давал себе слово уехать в столицу, перестать подбирать крошки чужого счастья.
Перевод в другой отряд давал возможность разорвать замкнутый круг. Не лишаться встреч с Йонашем, к которому Мохито привязался, как к сыну. И, в то же время, переменить обстановку, сдвинуться с места, не теряя наработанных служебных связей. Как будто Камул озаботился его проблемами и надоумил министра создать новый отряд ради блага одного-единственного медведя.
К вечеру на телефон пришло целых шесть сообщений от Шольта. Бестолковый волк писал обрывками, словно не мог осилить длинный абзац.
«Йоша сказал что ты будешь».
«Я тебе забыл написать».
«Не спал укачивал».
«Мне кажется у Йоши сразу все зубы были».
«Купил шампанское».
«Наверное у девочек зубы по-другому».
Мохито посмотрел на часы и заторопился. Сначала свернул в другую сторону, прочь от кафетерия. Прогулялся до универсама, купил коробку шоколадных конфет в виде сердца, нашел открытку «Счастливым родителям» с голубкой, несущей в клюве огромную алую розу. Добавил в корзинку торт-мороженое, бутылку шампанского и попросил лисицу-кассиршу сложить покупки в красивый пакет.
Он вручил подарок Ханне – Шольт сидел, покачивая Катарину на согнутом локте. Висица взяла пакет, улыбаясь, проговорила приветствие.
– О, конфеты! И торт! Спасибо большое. А Снежка припасла для вас малиновый пирог.
– Настоящий праздник!
Катарина закряхтела – словно почувствовала фальшь в сказанных словах.
– Пап! – закричал Йоша из соседней комнаты. – Я совсем забыл, завтра надо сдать деньги на занавески.
– Ты бы еще к полуночи вспомнил! – громогласно возмутился Шольт. – А если бы денег не было?
– Есть же, – пожала плечами Ханна и достала торт из пакета.
Катарина сморщила нос и зарыдала. Телефон во внутреннем кармане завибрировал, готовясь вторить детскому плачу звонком.
– Зарево, – сообщил дежурный, когда Мохито поднес телефон к уху. – Второе и пятое отделение – срочный сбор.
– Так точно.
Он подтвердил свою готовность, пробормотал Ханне: «Извините», и двинулся к калитке, убирая телефон.
– Куда? – удивился Шольт, пытавшийся утихомирить Катарину.
– Срочный сбор второе и пятое. Зарево.
– Удачи!
Пожелание почти заглушил хлопок двери. Мохито почувствовал невероятное облегчение – не пришлось ни высиживать, ни убегать, прикрываясь враньем.
«Надо будет отблагодарить Камула подношением. А совет Шольта… я и без совета проживу. Все равно уже решил подавать документы».
Глава 1. Зорьян
Ежедневная тяжелая работа выматывала, прогоняла мысли из головы. Зорьян еще не понял, хорошо это или плохо. Он проживал похожие и, одновременно, разные дни. Утром садился на велосипед, выезжал из деревни по гравийной дороге, после короткого путешествия по шоссе добирался до старой ремонтной базы, расположенной на окраине районного центра. Велосипед облокачивался на ствол дерева, перчатки вынимались из бытовки. Зорьян не переодевался в рабочие вещи – приезжал в грязных джинсовых шортах, стиравшихся раз в неделю, и относительно чистой футболке. Его начальник, пожилой лис Сержук, допивал чай из щербатой чашки, садился за руль грузовичка и заводил мотор, одновременно сообщая о сегодняшних заказах. Основным источником дохода был металлолом. Они колесили по городу, забирая у желающих избавиться от хлама старые холодильники и разнообразный лом. Иногда вывозили на свалку строительный мусор, мебель, доведенную хозяевами до состояния рухляди. Или подрабатывали грузоперевозкой – в общем, что Камул послал, то и делали. Время от времени Сержук останавливался, раскладывал в подъездах многоквартирных домой визитки, спрашивал сидящих на лавочках стариков, нет ли у них ненужного барахла. Потрепанные жизнью грузовичок и лис выглядели безобидными. Сержук был вежлив, охотно выслушивал жалобы людей и оборотней, и получал в награду сломанные стиральные машинки, утюги и велосипеды. Зорьян отсиживался в кабине, не мешая переговорам. Он появлялся в последний момент, когда надо было переносить тяжести. От него шарахались, и это было предсказуемо – мало кому нравилось, когда на пороге квартиры возникал здоровенный волк, обритый под ноль и обросший густой бородой.
Сержук, искавший напарника – прежний уехал в другой город – Зорьяна поначалу брать не хотел. Трижды оговорил испытательный срок, в первые дни присматривался с недоверием, побаивался. Потом привык, через месяц оттаял, поучать начал. Смешно, наверное, выглядели со стороны – мелкий жилистый лис бурчит, что-то выговаривает высоченному волку-альфе, покорно кивающему головой. Это если кто-то внимание обращал, обычно к мусорщикам никто не присматривается.
Зорьяну нравилось разглядывать разносортный хлам, слушать обрывки рассказов, прикасаться к чужому прошлому. Бывало, что им доставались сундуки со старомодными вещами, переложенными земляничным мылом. А в секретерах, комодах, да и в ящиках раскладных диванов частенько обнаруживались пачки пожелтевших открыток и фотографий. Зорьян трогал марлевые блузки с вышивкой, изображения смеющихся женщин в купальниках, письма с неразборчивыми строчками, и гадал о судьбах их хозяев.
Вещи напоминали о скоротечности времени – вроде бы, только вчера было детство, и соседка в похожей блузке приходила мать с Летним Равноденствием поздравлять. А такой же шкаф – только с целыми стеклянными дверцами и полочками – сосед на подводе из райцентра привез и долго собирал, ругая крепления и косоруких мебельщиков. Зорьян отгонял воспоминания – в детстве было не сильно-то много хорошего – и возвращался в день сегодняшний, повторяя себе: «Не вчера все это было, лет двадцать прошло».
Сержук, ощупывавший и тщательно осматривавший добычу, иногда предлагал: «Забери себе шкаф. Я привезу. Смотри, целый, хороший, только царапину замазать надо. У тебя и такого нет, трусы стопкой на стуле лежат. Живешь как в канаве, стыдно смотреть». Зорьян слушал ворчание лиса с улыбкой, отказывался. Только однажды взял себе неподписанную кустарную открытку с котиком и золоченой надписью: «С наилучшими пожеланиями». Точно такую же ему в школе подарили на день рождения, на первую круглую дату – десять лет.
Во второй половине дня разъезды заканчивались, и они возвращались на ремонтную базу. Сержук делил с Зорьяном обед, приготовленный женой – это входило в условия договора. Потом они пили чай в бытовке, болтали и начинали разбирать добычу. Часть барахла Сержук откладывал, чтобы оставить себе – то стопку книг, чтобы внуки почитали, то пальто, чтобы жена перелицевала. Зорьян, ни разу не бываший у Сержука в гостях, но наслышанный о двух сараях, кивал и соглашался: «Да, конечно. Хорошая вещь. Пригодится».
Он довольно быстро научился сортировать металлолом. Сержук работал не подпольно, с лицензией, но никакой анализирующей аппаратуры у него и в помине не было. На черный и цветной металл делили «на глаз». Сержук отлично знал, где и в каких бытовых приборах можно найти цветной металл, учил Зорьяна секретам мастерства. Оказалось, что в газовой колонке старого образца таится почти шесть килограмм меди. Неприметное богатство.
Зорьян охотно применял новые знания на практике, ловко развинчивал на запчасти стиральные машинки и холодильники, резал на куски крупногабаритный металл, прессовал, подготавливая к сдаче. В первые дни он заканчивал работу в темноте, под фонарем – световой день был слишком коротким. Сейчас, с прибавлением дня, управлялся до сумерек, а то и раньше. Оттаскивал брикеты металла в запирающийся ангар – Сержук вывозил их раз в неделю – оставлял рабочие перчатки в бытовке и отправлялся домой.
По пути он покупал на вечернем рынке, что приглянулось – свежевыловленную речную рыбу, десяток яиц или колечко домашней колбасы. Тонкий лаваш, копченое сало, густую сметану, зелень. Парниковые помидоры или огурцы. Если уставал так, что не хотелось делать лишних движений, заходил в магазин за консервами и лепешками.
Добравшись в избу, он неспешно готовил ужин, перед трапезой купался, стирал вещи – или не стирал, если было совсем лень. Футболка-то не одна. После ужина Зорьян перекидывался, укладывался на диван перед телевизором, смотрел на экран, не включая звук. Он не успевал ни о чем подумать – усталость брала свое. Волк сворачивался клубком, укрывал нос хвостом и крепко засыпал. Утром просыпался от дребезжания старенького будильника, завтракал и шел во двор, где его ждал велосипед.
В очередной день Сержук встретил его на пороге бытовки, приплясывая от нетерпения.
– Повезло! Ох, как повезло! Разбитый автомобиль отдают! Жаль, что лебедки нет. Но я сходни из сарая достал. Как-нибудь закатим в кузов, закрепим тросом… Справимся?
– Справимся, – кивнул Зорьян. – Катить – не поднимать. А кто такой богатый, что разбитыми машинами разбрасывается?
– Это из той усадьбы на холме, возле Витаминкомбината. Где Домбровский замок отгрохал на месте хутора. Дочка его велела автомобиль с глаз долой убрать, а мне управляющий позвонил. Его кума – моя соседка. Дай ей Хлебодарная счастья и здоровьичка, вовремя визитку подсунула. Повезло!
– А! Понятно.
То, что миллионер Вольдемар Домбровский выкупил хутор и отстроил на месте родительской избы роскошную усадьбу, знала вся округа. Что там внутри – средневековый замок или небоскреб – Зорьяну было неинтересно. Ясно одно – Сержука не пытаются кинуть, подсунув битый автомобиль и тут же заявив об угоне. Семейство Домбровских в подобных шуточках замечено не было, с их миллионами незачем так мелочиться.
Они мигом доехали до поворота на частную дорогу. Сержук позвонил, видеокамеры на столбах зашевелились, после короткого ожидания шлагбаум поднялся. На первом посту их просто осмотрели, проверили документы и записали фамилии в прошитую книгу. На втором – осмотрели, обыскали, только что в задницу не заглянули. А водительские права Зорьяна попробовали на зуб.
Возле дома – настоящего замка с причудливыми башенками и огромными арками – их встретил человек из обслуги в рабочем комбинезоне. Показал, как добраться до въезда в подземный гараж, открыл ворота. При взгляде на искореженную машину Зорьян помрачнел. Любой сведущий человек или оборотень мог понять – это не последствия аварии. Кто-то заложил в автомобиль взрывное устройство. Скорее всего, при взрыве кто-то пострадал. Почему Домбровский не обращается в полицию, а тишком вывозит автомобиль из гаража? Пытается скрыть преступление?
Подозрение тут же развеялось: очередной представитель обслуги – уже в белой рубашке и при галстуке – передал Сержуку разрешение на утилизацию, выписанное Следственным Комитетом. Зорьян, приготовившийся выталкивать машину во двор, к грузовичку, осторожно осмотрелся по сторонам. В гараже было пять автомобилей. Один спорткар – веселый и желтый. Два тяжелых внедорожника – не паркетники, а мощные дизельные вездеходы размером с небольшой автобус, несущие на кабине широкие рампы прожекторов. И два пуленепробиваемых автомобиля представительского класса – модели ручной сборки. Дорого. Богато. Ни на одной из машин нет повреждений. Это не удивительно – разрешение на утилизацию дают после всех возможных экспертиз, не раньше, чем через полгода после возбуждения уголовного дела. Если в гараже и были какие-то следы взрыва, Домбровский давно уже распорядился сделать ремонт и обновил автопарк.
Зорьян и Сержук выкатили взорванный автомобиль во двор. Обслуживающий персонал наблюдал за их действиями, но помощь не предлагал. Пока Сержук суетился, вытаскивая из кузова сходни, Зорьян еще раз огляделся. Маленькая крепость была нашпигована видеокамерами – похоже, здесь просматривались каждая дорожка и уголок. Неудивительно. Вольдемар Домбровский построил торговую империю с нуля. В юные годы взял в аренду магазинчик в соседнем селе, потом второй, третий… Сейчас ему принадлежала сеть магазинов и складов бытовой химии – оказалось, что на продаже стирального порошка и средства для мытья посуды можно заработать миллионы. Наверняка по пути к вершине Домбровский отдавил много ног, лап и хвостов – кто-то же не пережил обиду, аж до взрыва автомобиля.
Чужой взгляд Зорьян почувствовал, когда они с Сержуком начали заталкивать металлолом в кузов грузовичка. В первый момент на него посмотрели равнодушно, через пару секунд – со щекотным любопытством, а потом внимание отозвалось мурашками на коже, как будто наблюдатель всполошился, счел его опасным. Зорьян удивился гамме чувств – не тому, что кто-то может их испытывать, а собственному восприятию. Обычно он распознавал только опасность, даже заинтересованность не всегда ощущал.
Мурашки не подвели: охранники появились, когда они уже затолкали добычу в кузов. Двое – в костюмах и при галстуках – оттеснили Зорьяна в сторону, приказали: «Пройдемте с нами».
Мелькнула мысль наигранно возмутиться, напомнить, что подобные распоряжения вправе отдавать только полиция. Но тогда бы Сержук мог остаться без вожделенного металлолома. Да и любопытство сыграло свою роль – сегодняшний день был редкой жемчужиной разнообразия в череде пустых раковин, и Зорьян хотел насладиться всеми ниспосланными Камулом моментами. Он даже руки за спину завел, как будто испугался шокера. Ободряюще кивнул побледневшему Сержуку, пошел к входу, запоминая дорогу. Поначалу ничего интересного не происходило. Его заперли в комнате без мебели с деревянной дверью и металлопластиковым окном. И то, и то не служило серьезной преградой, но Зорьян, решивший досмотреть эту постановку до конца, уселся на пол и начал гипнотизировать зрачок камеры наблюдения. Гости – вернее, хозяева – явились примерно через полчаса. Четверо охранников – два оборотня на ногах и два человека – сопровождали лисицу-чернобурку на лапах.
«Нет, не лисица. Висица, – принюхавшись и присмотревшись, определил Зорьян. – Первая жена Вольдемара Домбровского черно-бурая лисица. Вероятно, мне выпало счастье лицезреть наследницу империи. Симпатичная. Уши с рыжей оторочкой. Необычно».
Смоляная висица махнула роскошным хвостом с белой каплей на кончике, ответно принюхалась, зарычала. Обошла Зорьяна по кругу – охранники держали шокеры наизготовку. Запястья коснулся влажный черный нос. Это было щекотно. Зорьян не выдержал и улыбнулся. Похоже, висицу это обидело. Она зарычала громче, с клокочущей волчьей яростью в горле, развернулась, задев хвостом ногу, и вышла вон из комнаты. Стоило двери закрыться, как Зорьян обрел подвижность и приник к ней ухом – пусть наблюдают, зато можно разобрать голоса в коридоре.
Человек-охранник пробасил:
– Вероника, мы не можем держать его взаперти, пока вы раздумываете. Мы уже нарушили закон, удерживаем оборотня против его воли, это квалифицируется как похищение. Если вы его узнали, если это тот нападавший, нужно вызывать полицию. Или срочно выставлять его вон, за границу территории, и молиться Камулу и Хлебодарной, чтобы он не подал на нас в суд.
Висица промолчала, даже не тявкнула, куда-то убежала, цокая когтями по наборному паркету. Зорьян вернулся на насиженный пятачок на полу и мысленно одобрил позицию старшего охранника. Доказать, что его удерживали взаперти, будет довольно трудно. Вряд ли полиция сможет изъять все записи с камер наблюдения – не отдадут, сославшись на технический сбой. Дело даже не дойдет до суда, развалится на уровне следствия. Но, в целом, охранник прав. Сейчас он совершает преступление по указанию чернобурки Вероники. Группой лиц, по сговору… если кто-то из недоброжелателей Вольдемара Домбровского захочет вписаться в эту мутную историю, можно выловить неплохую рыбку.
Зорьян выждал еще час – около часа, по внутренним ощущениям – и сказал камере:
– Понимаю, что вы не собираетесь меня кормить. Решили сэкономить. Но воды-то можно принести? Я пить хочу. Между прочим, пытки запрещены всеми возможными конвенциями. А я даже не военнопленный.
Заявление сработало. Минут через пятнадцать в коридоре раздались шаги. Дверь открылась. В комнату вошли двое охранников. Один с подносом, другой с шокером. Зорьян решил, что его пребывание в гостях затянулось, и использовал первого охранника как щит. Отобрав шокер, он обездвижил охрану зарядами, связал галстуками, выпил воды и вышел в коридор, раздумывая, стоит ли разыскивать свои водительские права, которые кто-то вытащил из кармана и унес. Обыск дома Домбровских мог квалифицироваться как ограбление. Давать повод для обвинений не хотелось, поэтому Зорьян направился к ближайшему окну и выпрыгнул на посыпанную розовым песком дорожку.
Он разделся и попрощался с прекрасными, очень крепкими джинсовыми шортами и удобно растоптанными по ноге кроссовками. И с носками. И с трусами. И с футболкой. Увы и ах, эти замечательные вещи пришлось бросить, потому что в побеге главное – скорость.
Зорьян превратился, стремительно пробежал сквозь парк – да у них тут еще и статуи! – и перешел на волчью рысь. Сотня шагов бега, сотня шагов шага. В таком темпе можно было двигаться днями, покрывая огромные расстояния – если тренировками выработать привычку.
Пересечение внешней ограды далось без труда – он нашел участок с сетчатым забором без колючей проволоки, прыгнул, повис, подтягиваясь на лапах, и перевалился на другую сторону. Дорога домой заняла часа три. Зорьян не торопился, повалялся на майском лугу, пачкая шкуру одуванчиками, наелся свежей зелени – он любил земляничные листья – и почти поймал крота. Прогулка одарила его аппетитом. Дома нашлись консервы и полбулки черствого хлеба. Он слопал две банки лосося в собственном соку, осторожно вылизал жестяную тару, заварил кипятком порцию овсянки с фруктами и съел ее вприкуску с мармеладными дольками. Подумал и поставил вариться кастрюлю картошки в мундирах – на случай, если захочется перекусить перед сном.
Сержук приехал поздно вечером. Выгрузил из кузова велосипед, положил на стол три купюры, придавил их телефоном, который Зорьян оставил в бардачке. Смущенно проговорил:
– Ты больше не приходи. Мне неприятности не нужны.
Зорьян чего-то такого и ожидал, но все равно ощутил укол обиды. Как будто его обменяли на полторы тонны железного лома. И даже не цветного металла.
Он еще раз пробежался перед сном – на лапах, сбрасывая раздражение. Деревня была почти вымершей, свет горел только в трех домах, из одного из них доносились пьяные крики. Все, кто могли, уезжали. Он тоже когда-то уехал – пусть и не по своей воле. Надо бы понять, почему вернулся. Было время, когда он искренне ненавидел и эту деревню, и этот дом.
После прогулки Зорьян наелся картошки и улегся спать перед телевизором. Он подозревал, что завтра утром или днем охрана Домбровского нанесет ему визит – отдаст права, попытается припугнуть или уговорить молчать.
Предчувствия не обманули, воплотились в двойном размере. Явилась не просто охрана на двух джипах, а сама госпожа Вероника Домбровская, на этот раз не на лапах, а в белых одеждах – как лучезарный ангел добра. Первым делом госпожа Домбровская вступила в коровью лепешку, валявшуюся на дороге. Зорьяну стоило больших трудов не расхохотаться, пугая всю округу. Он подавил смех и вышел на крыльцо с каменным лицом – всем своим видом напоминая ангелу Веронике, что та явилась к оскорбленной добродетели. Не было никаких сомнений в том, что госпожа Домбровская уже знает основные вехи его биографии. Имея на руках права с настоящей фамилией, да подключив папины связи, можно многое выяснить.
Вероника не подвела. Вытерла туфельку о траву, подошла к крыльцу, потряхивая аккуратной черной челкой, ожгла янтарным взглядом, вытащила из сумочки права.
– Здравствуйте, офицер Бркович. Я приехала, чтобы вернуть вам документы и принести извинения за вчерашний инцидент. Я приняла вас за оборотня, который месяц назад напал на меня на выходе из ночного клуба. Схожая комплекция, силуэт, движения. Несмотря на тщательное расследование, нападавшего не нашли. Мне показалось, что он явился в дом. Я удивилась и даже немного испугалась.
– Вам нанесли повреждения? – спросил Зорьян, забирая права.
– Он сломал мне руку. Подошел достаточно близко, охрана не успела отреагировать. Мне казалось, что я запомнила его запах. Сейчас я ни в чем не уверена.
– Очень жаль, что следствие не смогло установить личность преступника, – вежливо посочувствовал Зорьян. – Понимаю ваши опасения. Думаю, что нам стоит забыть этот неприятный инцидент. Я не буду подавать жалобу о похищении.
– Позвольте мне войти.
– У меня не убрано. Извините, не ждал гостей.
Пускать Домбровскую в избу не хотелось. Мало ли, чем обернется пребывание наедине. Волк-альфа и барышня-висица, огульное обвинение в непристойном поведении… Зорьян в свое время от следователей таких историй наслушался, что шерсть дыбом вставала. С барышней, да еще и дочерью миллионера, лучше держать ухо востро.
– Странно, что вы вернулись в эту развалюху и зарабатываете на жизнь сбором металлолома, – проговорила Вероника и поднялась на одну ступеньку. – С вашим опытом можно было бы устроиться в любую службу безопасности.
– Я не ищу работу, – пожал плечами Зорьян. – Я в отпуске. Не люблю бессмысленные физические нагрузки, а подработка приносила пользу.
– А я хотела предложить вам место в моей охране.
– Нет, госпожа Домбровская. Я не охранник. Я полицейский снайпер.
Пять минут общения показали, что Веронике присущи бесцеремонность и упрямство. Она пропустила мимо ушей прямой отказ и попыталась просочиться в дом. Зорьяну пришлось привалиться к двери, подпирая ее спиной. Похоже, что и второй отказ – относительно работы – Вероника не приняла близко к сердцу. Уставилась на Зорьяна немигающим янтарным взглядом, словно уже решила, на какой башенке замка усадит его с винтовкой, и сообщила:
– Ты мне подходишь. Я хочу, чтобы ты у меня работал.
– У меня есть постоянное место службы, – терпеливо напомнил Зорьян. – В полицейском отряде специального назначения. Я в отпуске.
– Ты ушел, потому что случайно застрелил заложника. Мне сказали, что ты не собираешься возвращаться. У тебя творческий кризис.
– У меня – что? – нешуточно удивился Зорьян.
– Ой, – Вероника на секунду смутилась. – Психологический кризис. Оговорилась.
Зорьян покачал головой. Осторожно, но твердо взял ангела Веронику под локоток, помог спуститься с крыльца и повел к калитке. Та не вырывалась, посматривала, словно опытный домушник на хитрую замочную скважину – эта отмычка не подошла, значит надо попробовать другую. Зорьян вывел наглую чернобурку на дорогу, полюбовался на веснушки на аккуратных ушах и пожелал ей счастливого пути.
Трудно было поверить, что Вероника отступится без спора, но это случилось. Захлопали дверцы, взревели моторы. Джипы уехали, распугав кур и овец, чуть не задавив единственную на деревне корову. Зорьян почувствовал легкую досаду: он только-только начал осваивать искусство правильно отказывать миллионершам, а миллионерши закончились. Обидно.
Он выждал полчаса и решил приготовить винегрет. В подполе валялась вялая свекла, на кухне нашлись маринованные огурцы в стеклянной банке и консервированный зеленый горошек. Кастрюля со свеклой быстро закипела. Зорьян убавил газ и услышал жуткий грохот возле входной двери.
На порожке валялся ушат, прежде мирно висевший на гвозде, вбитом в стену. Зорьян окинул взглядом пустой двор и потрогал выщерблину. Сам упал? Гвоздь вывалился из трухлявой древесины?
Мягкий толчок под колено заставил сдвинуться с места. Вероника прошмыгнула в дом, держа в зубах какой-то пакет. Черные уши шевелились, висица быстро и жадно осматривалась.
– Тут нет ничего интересного, – сказал Зорьян, увидевший в пакете свои шорты и кроссовки. – Оставь, что принесла, и уходи.
Он не надеялся, что висица послушается. Так оно и вышло. Вероника бросила пакет, залезла под лавку, пачкая смоляную шерсть в пыль, выкатила оттуда заплесневевшую морковку, понюхала и громко чихнула.
– Возьму за шиворот и выкину.
Угроза не возымела действия. Висица вильнула хвостом и отправилась обследовать комнату с телевизором – тщательно обнюхала диван, плетеный половик и стул со стопкой чистых трусов и футболок. Зорьян понял, что нахалку пора ставить на место. Снял и бросил на табуретку домашние вещи, встал на лапы и зарычал. Висица не испугалась. Подбежала, заметалась вокруг, сунулась носом в ухо, бесцеремонно полезла под брюхо, оценивая комплект половых органов. Зорьян впервые растерялся и сел на задницу, отпихивая прилипалу плечом. Висица отошла на шаг и тут же ударила лапой по заплесневелой морковке – подкатила, предлагая вместе поиграть. Простой план – напугать наглую гостью и выгнать вон – затрещал по швам. Висица излучала добродушие и готовность дружить. Зорьян не мог на нее кинуться, нарушая собственные принципы. Он никого не обижал без причины. И не дрался с дамами.
Пришлось выносить морковку во двор. Висица обрадовалась, побежала следом, попутно юркнула в сарай и порылась во всех углах. Волк довольно долго гонялся за морковкой, которую у него утаскивали из-под носа, а потом улучил момент, вбежал в избу, превратился и захлопнул дверь прямо перед черно-бурой мордой. Жалобный вой его ни капли не растрогал – свекла еще варилась, а на второй конфорке нашлось место для картошки. Висица некоторое время скреблась в дверь, а потом шуршание и нытье прекратилось.
На улицу Зорьян осмелился выйти только в темноте. Обуваясь, он обнаружил в кроссовке визитную карточку. Внимательно изучил три слова «Вероника Домбровская, искусствовед», запомнил номер телефона и положил белый кусочек картона на стол.
