Вячеслав Игоревич Борняков
Время собирать камни
*****
Барабанная дробь стучащего по палатке дождя возвестила о наступлении утра. И пусть время было ещё совсем раннее, спать под этот капающий на мозги стук было невыносимо. Разлипая заспанные глаза, один за одним все показались из своих укрытий. И, как ни хотелось в тот момент нам клясть всевышнего за такой босяцкий подгон, было со всеобщего молчаливого согласия решено отложить это до более весомого повода. А вместо этого, смиренно протирая лицо от капель дождя, быстро собраться и двинуться дальше в путь. Правда, это нисколько не помогло в борьбе со стихией. Дождю хотя и хватило совести не усиливаться, но всё же у него хватило и наглости увязаться за нами и брести по пятам весь день.
Когда полдень был уже позади, а наша тропа к вершине превратилась в сплошную кашу из грязи и камней, всё это перестало казаться забавной детской игрой в казаки-разбойники. А с учётом того, что чем выше мы поднимались, тем холоднее и холоднее становилось, отчаянно хотелось начать просто выть или ныть. Подбадривания друг друга разного рода шуточками постепенно сменились на тусклые немые пантомимы. Холод, голод и вода, тёкшая отовсюду – вот чем мы были сыты по горло в тот день. Забавно, конечно, но, по словам Акеллы, мы сами были тому виной. Видимо, кто-то расценил их как просто страшилку, которую по обычаю рассказывают, собравшись у костра. Блин, да мы все даже точно знали, из-за кого это конкретно! Но что нам теперь оставалось делать? Только стиснуть сильнее зубы и вот теперь уже молить бога, чтобы наказание быстрее закончилось.
На время отвлекаться от тягостной нашей судьбины помогали, конечно, местные ландшафты. Когда тропа вышла из леса на открытое пространство, наши глаза тут же впились в умопомрачительные пейзажи. Родство которых с фильмом «Властелин колец» все отметили тут же. Это были поросшие мхом и мелким кустарником холмы и долины. Естественно, мы с парнями начали представлять себя хоббитами, несущими Кольцо Всевластья в Мордор, а отстающую группу девчонок – орками, идущими по нашему следу. Эта минутная шалость вселила в наши сердца надежду на благоприятный исход дня, и даже на какое-то время дождь прекратил свою погоню. Но то была лишь мимолётная блажь, милосердие палача, комплимент, блин, от шеф-повара. Короче говоря, остаток дня до захода солнца мы также безутешно провели в компании старого Перуна.
И для справки. В условиях горного похода ты не можешь просто дойти до места очередной стоянки, разбить палатку и спрятаться там от непогоды. Сначала придётся растянуть огромный тент, припасённый специально для таких случаев, чтобы укрыть вещи от дождя. Потом найти каким-то чудом дрова в горной местности. А к тому моменту мы поднялись уже почти на две тысячи метров. Напилить их при помощи ленточной пилы. Это вообще отдельный вид извращения, скажу я вам. Затем развести из насквозь сырых дров костёр и только после этого поставить свою палатку и переодеться в сухое, параллельно пытаясь всеми возможными способами согреться. Так как температура на такой высоте к вечеру даже летом становится близкой к нулю. Так мало того. Самая весёлая задача после всего этого – высушить промокшую одежду и ботинки. Это в Бразилии плохая погода является уважительной причиной неявки на работу, а тут с наступлением утра мы двинемся в путь несмотря ни на что. В общем, после ужина, очень позднего ужина. Поесть нам удалось только с наступлением темноты, часов в десять вечера. Вооружившись палками, мы дружно начали готовить шашлыки из наших ботинок. В мокрой одежде идти ещё терпимо, а вот в мокрой обуви – точно не стоит. Поэтому, нанизав её покрепче на различные палки, мы торжественно открыли сезон горных шашлыков, как заметил всё тот же неунывающий наш Алексей.
– А кто хочет горячего киселя? – как раскалённый нож входит в масло, вошёл в наш кружок по интересам Акелла. А интерес у нас был один: высушиться и наконец-то согреться. В связи с чем его предложение, попав в резонанс с нашим интересом, вызвало колебательные движения участников в сторону своих кружек. Которые молниеносно были подставлены под источающий приятный малиновый запах и тёплый заигрывающий паром котелок.
– Прэлэстно. Это просто прэлэстно! Ничего вкуснее и лучше за свою жизнь я, пожалуй, не пил, – отвёл душу Никита.
Все тут же дружно закивали головами. Добавить к его словам было нечего. Только лишь единогласно принять в первом чтении.
Атмосфера потихоньку стала оживляться: кисель начал действовать. И вскоре к уже почти опустевшему котелку потянулись руки с просьбами о добавке. Но Акелла, как опытный дилер, бескомпромиссно отверг все притязания на остатки колдовского зелья. Окрестив во всеуслышание его неприкасаемой аббревиатурой «НЗ».
Публика отнеслась с понимаем к такому решению и даже поддержала его во имя света и добра. Лозунгу этому мы, естественно, были обязаны товарищу Алексею. За что он был удостоен возможности собственноручно высечь эти слова на камне.
Такими незатейливыми афоризмами мы постепенно добрались и до полноценного диспута. На повестке дня оказалась каким-то образом всплывшая тема вектора движения общечеловеческой метакультуры. Видимо, это был единственно возможный недостающий элемент, наряду с киселём и шашлыком из ботинок.
– Есть у меня острое ощущение, – начал рубить канаты Вячеслав, – что единственный возможный путь для развития Культуры в целом – это провернуть круг и вернуться к истокам.
– То есть ты хочешь сказать, что нам надо отбросить все достижения Культуры за последние, сколько там, 5000 лет? – решил я вступить в диалог. –И снова начать жить в пещерах и охотиться на мамонтов?
– В метафизическом смысле – да! Ведь сейчас человечество так сильно разорвало связь с природой и ушло в другую сторону, что если не наладить заново эту самую связь, не начать опять с бубном прыгать, вызывая дождь…
– Ага, не начать приносить девственниц в дар богам,–перебил его Лёха.
– Ну, не без этого,– отвечал Слава. – Но если вдруг Боги их не примут, то я готов взять их на себя.
– Короче, – решил пресечь дальнейшие поползновения на животрепещущую тему тот. – Если вы не в курсе, то уже с годов этак двухтысячных в Европе, а у нас с ближе к 2010 году в авангард творческой мысли вышел по сути своей шаманизм или его разновидности. Что в аудиальном, что в визуальном искусстве, таком, например, как перформанс; эта тема муссируется уже не один год и является таким хрупким мостиком, связывающим отживающую свой век вербальную цивилизацию и новую эпоху, потихоньку проникающую в наш мир и наше сознание. Оно, конечно, может, и совсем ещё не заметно в массе происходящих событий, но, поверьте, это единственный верный путь, единственный шанс человечества на выживание как вида.
– Базаришь! – добавил Акелла веса словам Славы, и публика сразу заметно потеплела к его речам.
– Я, конечно, могу начать приводить примеры, подкрепляющие мою теорию. Но тут такое дело: понимание этих вещей должно идти от сердца. Либо вы принимаете на веру, потому что чувствуете, что это Правда. Ну, а если нет, то увещевания головы не помогут достучаться до сердца.
– Как трогательно, –расчувствовалась Лена. Видимо, йога открыла ей какие-то чакры, помогающие в понимании такого рода вещей.
Однозначно ясно всем было одно: человечество и вправду нуждается в другом векторе развития и само оно до него не допетрит. Слишком далеко уже всё зашло, и потуги отдельных прозревших адептов нового мира – всего лишь крупинки мудрых мыслей, из которых каши, увы, не сварить.
Дальше по законам жанра следуют занавес и титры, а недоумевающая публика сидит в театре, боясь двинуться с места. Не понимая, аплодировать стоя в этот момент или решить больше никогда в жизни не ходить на такие представления. Но как бы то ни было, а Вячеслав в этот вечер перебирался спать в палатку к девчонкам, в ту самую, где спала и Лена. Уж дюже холодную ночь предстояло пережить нам сегодня – было официальным на то заявлением. И, в общем-то, наверняка каждый в эту ночь думал примерно об одном и том же.
Гораздо проще любоваться живописными пейзажами из тёплого уютного угла плацкартного вагона, а не хлюпать по размытой от затяжного дождя горной тропе замёрзшими от сырости ногами, чтобы, наконец, увидеть спекающий мысли и перехватывающий дыхание эпический пейзаж поднебесной обители. Как найти эту золотую середину в жизни? Поймать баланс и грациозно мчаться на волне, сверкая своей счастливой улыбкой на солнце. Сомнения длиною в жизнь, отбросить которые предстоит здесь и сейчас. Выбор-то уже сделан. Я же тут. Целиком и полностью. И лишь архаичное желание комфорта, помноженное на такой же страх перед неизвестностью, будоражат разум остатками былых сомнений. Плюнуть и растереть. Может быть, даже три раза через левое плечо, на всякий случай. Ведь смотря прямо сейчас в лицо мириадам звёзд, понимаю, как глупы и бессильны мои отговорки, как велик и прекрасен мир, что ждёт впереди и как бывает трудно человеку поверить в обретённое им счастье!
******
Наутро показалось солнце, и не просто показалось, а прямо-таки навязчиво напросилось к нам на огонёк, отчего ночные сомнения нашей маленькой группки улетучились без следа. Все дружно выдохнули. Будучи на волоске от протяжных выкриков нависший дилеммы посиневшими от холода губами.
Но, слава Богу, это уже в прошлом. А сейчас нас ждёт самый важный день – восхождение на пик и перевал и, видимо, это будет долгий, долгий день.
Собирались мы с нарастающим воодушевлением. Как будто кто-то наигрывал задорную мелодию, темп которой постоянно ускорялся, а мы подстраивались под её ритм. К тому же, неплохим бонусом оказались местные красоты, выбранные нами для ночлега. С вечера мы их, естественно, не вкусили в полной мере, точнее, вообще не увидели из-за дождя, темноты и усталости. Но вот теперь им было от нас не скрыться. Мы сполна взяли реванш за измывательство над нами накануне. Поблизости оказалась небольшая горная речушка, в которой мы обновили запасы питьевой воды. А за ней, вверх по течению, расстилались те самые альпийские луга и почти отвесные склоны гор, взобраться на которые нам и предстояло сегодня. Нас разбирало любопытство, что же там, за этими громадами? Хотелось скорее сняться со стоянки и тронуться в путь. И мы тронулись. Но пройдя, наверное, с километр по узкой тропинке между холмов, наткнулись на небольшое препятствие. Оказалось, что речка, ранее так радушно поделившаяся с нами питьевой водой, была до прошедшего дождя всего лишь ручейком, который мы свободно бы перешли, не задумываясь. А теперь она бурным потоком преграждала путь, и единственное, что нам оставалось – найти брод и форсировать его. Что мы, естественно, и сделали. Правда, это оказалось не так просто, учитывая скорость течения, рельеф дна, температуру воды и вес наших рюкзаков. А всё потому, что скорость была большая, рельеф – каменистый, температура воды – под ноль, ну, и рюкзаки, ещё пропитанные влагой от вчерашних излияний –тяжеленные. В общем, затормозило это нас прилично, и главное, выбило из набранного темпа, так что пришлось всё начинать сначала. Хорошо, что к этому времени солнце уже вовсю поливало жаром с небес, делая нашу жизнь и любые препятствия лёгкими и радужными. Многие даже разделись догола, вопреки здравому смыслу и наставлениям Акеллы. На какое-то время гармония наполнила наши тела, и мы в этом полуэйфоричном состоянии покоряли первые вставшие на пути горные кручи. Со стороны мы были похожи на улиток, ползущих вверх по склону со своими рюкзаками-раковинами. На удивление, все шли молча, занятые впитыванием открывшихся с высоты красот и своими внутренними размышлениями. Через пару часов такого восхождения окружающая картина начала сильно видоизменяться. Заметно похолодало, прежней растительности уже почти не было видно, впереди замаячили снежные склоны и шапки. Ну, а обедали мы уже в окружении сплошного снежного покрова, где-то в густом тумане, одетые во всё тёплое, что было припасено. Но это, как говорилось, говорится и я, надеюсь, больше никогда не будет говориться, только цветочки. После приёма пищи и непродолжительного отдыха нам оставалось преодолеть до вершины всего каких-то двести-триста метров из уже преодолённых трёх тысяч. А это значило лишь одно: привет горянке. И, к сожалению, горянка – не какая-то женщина, как хостес в отеле, встречающая тебя при входе, вся такая длинноногая, привлекательная и учтивая. Горянка – это горная болезнь, проявляющаяся как раз где-то на трёх километрах высоты. Кислорода становится мало, давление падает, и продолжать путь к вершине становится делом совсем нелёгким, особенно с учётом никуда не девающейся нашей поклажи. Каждый метр многим из нашей группы теперь давался с трудом. И я не стал исключением. Приходилось делать шагов 15–20 и останавливаться переводить дыхание, и так на протяжении ещё пары часов, пока вся группа не достигла вершины. Хорошо, конечно, что в этот момент у Лёхи не отказало его чувство юмора. Ведь подниматься в таких условиях без возможности получить по затылку снежком было бы куда гнуснее. Мы даже слепили с ним небольшого снеговика и поставили его охранять без того неприступную эту обитель. Три тысячи триста метров было под нами, когда мы достигли вершины. А над нами – бесконечность. Захватывающая, невиданная и прекрасная. Затерянный, первозданный мир во всей своей непостижимой красоте. Такой простой, кристально чистый и родной. Как несгораемая сумма, как билет в один конец. В памяти лет это, скорее, самое начало, безбожно мать когда кричала, и причащалась каждый час, пока не вышел плод. Смотри, как всё же он похож на нас. И в профиль, а особенно анфас. Пусть дарит свет и мыслей чередою пусть мир создаст из смеха, правды и добра. Зарёю укрывая тело. Багровый тот наряд снимая лишь для зачатья очередного дня.
Небольшое замешательство или большое умопомешательство? За глазами тянется рука пушистые пощупать облака или, может, починять рукава… На чьи бока? Моей невесты – обретения свободы места. Подбираю слова скрупулёзно и прошу прощения за это слёзно. За глазами тянется рука, надо быть уверенным наверняка. Шутки в сторону, бок-о-бок и день ото дня жизнь приходит ради меня. Дайте больше огня. Становитесь в круг. Ты будешь мне враг, а ты мне друг. По батареям стук. В большом городе ты маленький Мук. Стыд тебе и позор, живей расширяй кругозор. Открывай соседям дверь – в тебе проснулся Вильгельм, мать его, Телль.
Мы перешли на другую сторону.
И продолжили своё восхождение, только уже вниз по склону, туда, где виднелась вдали безмятежная гладь какого-то неизвестного нам ещё лепрозория наших душ. Рассадника гедонизма, его колыбели и прародителя. В том бесстрашном смысле не просто получения удовольствия от чего-либо, а растворения в нём. Где тебя как личности уже не существует, ты сливаешься со всей этой первозданной красотой, которая пронизывает тебя насквозь, струится из глаз, ушей и твоего рта невыразимым предчувствием надвигающегося катарсиса. Ты, не задумываясь, ныряешь с головой в только для тебя приготовленную смесь из первобытных инстинктов, бессмертных прообразов и вселенской любви. И с замиранием сердца выпускаешь последние оставшиеся в твоих лёгких пузырьки воздуха.
– Фрилав! – послышался мне отчаянный возглас одной из наших спутниц, –когда уже будет фрилав?
– Что, прости? – переспросил я, – Какой ещё фрилав?
– Причём тут фрилав? – вспылила та. – Привал, говорю, когда будет? Привал!
Будто я ей в душу наплевал.
– Уже скоро, – своим тихим голосом потушил разгорающийся огонь наш гид, – до озера, что виднеется внизу, спустимся, и на его берегу заночуем. Потерпите немного, други мои.
Молчаливым согласием своим сопроводили мы слова Акеллы, пристально вглядываясь в обещанную нам обетованную землю. В то время как густой туман, или, может, это были облака, спускавшиеся следом с гор, отрезали нам путь к отступлению. Казалось, они пожирали пространство, оставленное нами позади, пытаясь догнать и слопать нас тоже. Но мы были настроены решительно, к тому же, крутизна склона подталкивала к постоянному ускорению. Единственно мы не учли, что в этих местах водятся хищники пострашнее и поковарней. За буквально немного до нужного места нас настигла темнота ночи, поглотив собой и туман, и вид на озеро, и нас всех. Как в чреве огромного зверя, пробивали мы себе оставшуюся дорогу лучами карманных фонарей, перепрыгивая заболоченные подступы к сухой земле. Где можно было бы наконец-то разбить палатки и упасть, без всяких заискиваний. Просто упасть и уснуть. Слишком уж много было пережито и осознано за этот нескончаемо долгий день.
Время собирать камни.
Проснулся я с первыми петухами. А точнее, под звонкие вопли какого-то петушары, разгоняющего своими воплями безмятежный сон отдыхающих.
Из-за наглухо застёгнутой палатки и натянутого до макушки спальника я не мог разобрать посыла этой ранней птахи. Будто моя голова была погружена под воду, и я мог слышать лишь общий фон и тон его речи. Но этого оказалось достаточно, чтобы разбудить во мне желание выключить этот несанкционированный будильник. Медленно, но верно я размотал свой кокон из спальника, куртки и покрывала, расстегнул палатку и уже было приготовился занести свой карающий меч, как вдруг бескомпромиссно осознал, чем были вызваны разбудившие меня вопли.
– Это же просто потрясающе! Посмотри, какое великолепие!–Теперь отчётливо слышал я слова Вячеслава, который бегал вокруг нашего палаточного лагеря и никак не мог насытиться открывшимся перед его взором пейзажем. Я и сам остолбенел и некоторое время даже боялся пошевелиться. Чтобы, не дай бог, всё это не исчезло, не оказалось сном или миражом. Такой идеальной красоты природы мне никогда в жизни не доводилось видеть вживую. Это было настолько масштабно, эпично и одновременно легковесно и просто, что оставалось лишь пополнить ряды петушар, примкнув к соло Вячеслава. Таким незатейливым способом, спустя время, наш теперь уже дуэт с ним разросся сначала до квартета, а, немного погодя, дорос и до полноценного хора. Равнодушными открывшаяся с пришествием утра картина не оставила никого. Слишком уж грандиозный был замысел у творца, что изваял всё это, никак не вмещавшееся в умы обычных обывателей. Мы как могли утрамбовывали снизошедшее великолепие в наше сознание, расширяя его тем самым, разнашивая. Оно явно оказалось нам крайне мало в тот момент.
Правда, этот процесс совсем не причинял боли или дискомфорта, а, наоборот, лишь эйфорией и безбрежной радостью переполнял наши души. Отчего держать эмоции в себе было совершено невозможно. Наш хор не смолкал ни на минуту, пока весь заполнявший внутренние пустоты воздух не вышел наружу. Теперь стало уже попроще, с освобождением резервуаров от отработанного материала. Теперь красота и гармония плавно, без давления могли разливаться по нашим телам. Что они, собственно, и сделали, принося с собой умиротворение и покой. Постепенно наш хор совсем затих, лишь где-то ещё под деревом еле слышно попискивал Лёха, а с другого конца поляны доносилось фырканье Никиты, отдавшегося на растерзание отжиманиям. Нам не осталось ничего. Такой неуловимый момент, мгновение простых потерь, жившее само по себе без лежащих поперёк вечности надменных фраз, без нити повествования и скрытого смысла. Лишь умиротворение и покой. Ворваться в которые осмелился лишь один неизвестный нам доселе персонаж, так стремительно и своенравно появившийся из голубовато- золотистой дымки утреннего тумана. Это был Монах – отшельник на стареньком велосипеде марки ЗИС в футболке под развевающейся от ветра накидкой с надписью «Бэтмен–амбассадор капитализма». То, что это был именно монах и именно отшельник, мы, конечно, узнали не сразу, а только после закадрового голоса Акеллы, сопровождавшего его неожиданное появление. Которое, кстати, ничуть не помешало нам насладиться моментом слияния с вечностью, а даже наоборот, как-то усилив его, наглядно проиллюстрировав, что ли.
Длинная медная борода, покрывавшая лицо этого монаха, явно утаивала его истинный возраст. А то, что я издалека принял за накидку, оказалось старым халатом трудовика. Когда он подъехал к нам и слез со своего железного коня, я заметил наготу его босых ног. «Как же это он не замёрз без обуви?»–думал я про себя, одновременно пытаясь понять, увидел ли ещё кто-нибудь эту его отличительную особенность. Хотя не обратить на это внимание было однозначно невозможно. А с другой стороны – ведь нет ничего невозможного. И даже то, что мокрая от росы трава не могла щекотать мне пятки, пока я приближался к опешившей от моего появления публике, скорее неоспоримый факт, нежели беспочвенный вымысел.
– Давно ли вы делали что-то просто так?
Скрежет времени под ногти всё больней, всесильный властелин и розовый пластилин, эпитафия и дезоморфин. Вопросы без ответа, жизнь на паузе. Перемотка или репит? Когда горло уже хрипит. С задних рядов не слышно, но к выходу ближе. Можно было хоть раз потратиться. Зависть белится, а стыд красится. Был бы смысл – мы могли бы справиться. А теперь пойди, поймай! Куда уж теперь! Было всё проще шестьдесят одно слово назад, ты уж поверь, если считать предлоги. Но так хочется предлоги не считать… Так давно ли вы делали что-то просто так!?
– А вообще Слова – убийцы диалога, развратники смысла, если вы не знали.
В связи с чем у меня другой вопрос. Вы видели когда-нибудь золотую антилопу, гоняющуюся за призрачным счастьем? По дороге без ям, без лежачих поперёк вечности надменных фраз, без нити повествования, в конце концов. Но ведь это не значит, что её не существует, если вы не видели. Знак равенства может быть лишь параллельными прямыми, упавшими от усталости. Я и сам уже, наверняка, сдался бы на милость посредственности, если бы не одно быстрорастворимое быль «но»! Я видел. Когда ангелы играли мимо нот, тихонько подкрался и попал в такт. Пусть случайно, но попал же! Пахлава ради похвалы. А ты знаешь, что там все равны, как если б шёл дождь проливной четвёртый год подряд, ну или если бы не помнил, какой у тебя ряд. Какое под солнцем место. Не могу я теперь без бессмысленных кровопотерь. Без души подтёков на лице, ржавый воздух глотая любви чистейшей вместо. Потом навзрыд. Да хрен вы угадали! Не вижу смысла портить дорогой прикид. Он пригодится, чтобы в нём мечты мои похоронили. А я в чём Мамка родила на зависть утренним богам под тихий шёпот синевы свои слова все вам отдам!
Ходите только туда, куда можете дойти босиком, друзья мои. Ведь бездна – она Одна на всех. Без разочарования в простых ответах, с тусклым лампы поблёкшим светом. С, зачем-то, неосознанно вычисленным дискриминантом. В ватных штанах и замшевых туфлях на босу ногу. Так всегда бывает, когда путаешь путь и дорогу. Спрятавшись в делах своих особенно важных на исходе дней, таких же бессмысленно отважных. Просто так и не скажешь, чему равен катет пирамиды Маслоу. Молчишь? Молчишь на языке родном, а в спину уже кто-то неистово кричит Hello! Ну, а теперь за нас тайком внесли аванс, под звуки марша кто-то выше, кто-то старше, два фото (профиль и анфас), бельё, по жилам кровь и реверанс. Никто не в силах, только лишь в мечтах пока впотьмах блуждает одиноко даль. Одна на всех –без крыши и без дна…
– Забавно, да? И пусть ощущение любви двигает вашими губами, подобно ветру, шевелящему спелые колосья в середине июля. Сейчас же июль?
Вездесущий и богоизбранный, с открытой пастью стремящийся к вечной власти, такой почтенный и незамысловатый народ: «Ловите, скорее ловите! Он сбежал, он вырвался, выскользнул из цепких лап, ничтожный тип, бездушный раб этот урод. Он видел, что не должен, что никому и никогда. Где он теперь? Ищите! Ибо да воздастся ищущим, будь ты праведным работягой или обычным нищим, а может, даже вершителем судеб, ложью изо рта брызжущим».
Пот со лба – стыки плёнки, потерянный счастья миг, неосторожно предсказанный, не награждённый ты им, а наказанный. Ищем дальше материи тонкие с дрожью в руках: опять стыки плёнки.
Хлеба и зрелищ в отместку на песни души чрезмерно уж звонкие. Вино в её раны вливая, ты верил, что этот урод – ну точно не ты, на месте двухтысячелетней вражды пепелищ мечты свои томно сжигая.
Не бывает праведным гнев, и агнцев не сулит перемен алая кровь. Есть только одна аксиома для всех: ей славное имя навеки – Любовь!
– Мы внебрачные дети новой эры, и Нам не осталось ничего.
Неуловимые моменты, мгновения простых потерь живут сами по себе. Если не мне, то самому себе поверь. А, впрочем, ладно. Пустое это: выпей яд и сдёрни крест! В руках цветы, в лицо борей и сердце, сердце щемит анапест. Уж хоть бы поскорей слеза, за ней струя, потом ручей, моря, и я совсем ничей. И ты со мной, покуда летней стужей будет зимний зной, покуда мысли талоюводой и мы в безлунной тишине ночной. Лови его, но только, только не поймай. Всю жизнь лови, всю жизнь и пой. Твой May!