Вячеслав Белоусов
Жил отважный генерал
Из дневника Ковшова Д.П
С утра позвонил Колосухин и попросил вместо того, чтобы сразу ехать на место происшествия, прибыть в облпрокуратуру. Я не успел продрать глаз, плохо соображал, когда Очаровашка растолкала меня, дотащив телефонный аппарат и сунув заодно чашку кофе.
– А осмотр? – кричал я в трубку. – Мы же ночью так ничего путного и не нашли. Наоборот. Чуть не потеряли одного, непутёвого.
– Вот и хорошо, что все уцелели, – успокоил меня шеф. – Обойдётся майор Серков и без вас с Шаламовым. Он мне уже всё доложил.
– Да нам гэбэшники и не нужны, – упирался я, ещё ни о чём не догадываясь. – Милицию надо полностью задействовать, спелеологов найти и строителей привлечь.
– Из шестнадцатого века? – ни без иронии смудрствовал Колосухин, он колюч, если осерчает. – Это не по моей части. Вы уж тогда к Ивану…
– Не понял, Виктор Антонович, – смутился я.
– К Ивану Грозному обращайтесь. Он же фортификации в кремле возводил.
Нарвался я спросонья на зуботычину, вот что значит будить зверя в берлоге, щекотать пятки начальству, когда оно не в духе.
– Есть же архивы? – нашёлся я с трудом. – Схемы какие-то? Карты подземных ходов городища?
– Никаких инсинуаций, – отрезал шеф. – И без фантазий! Милиция здесь ни при чём. Тем более строители.
– Как же?
– Делом будем заниматься только мы с КГБ. И то окончательно решит начальство.
Второй раз шеф ставил меня в неудобное положение. Невдомёк, и только! «Какое же это может быть начальство, если сам заместитель прокурора области по следствию о нём вспомнил?» – совсем загрустил я.
– Сейчас Николай Петрович должен подъехать. Вы предупредите Шаламова, чтобы оделся по форме. И сами не забудьте, – недолго молчал в трубке шеф.
– А что за парад? Выходной же! Суббота!
– Прокурор республики у нас отдыхает. Их на базе отдыха с Николаем Петровичем Боронин поднял по просьбе Марасёва и Максинова.
– Вот те на! Всех на уши поставили!
– Соображаете, чем пахнет?
– Куда уж!
– Борис Васильевич с удочкой поутру, а тут мы со своими проблемами!
– Представляю его душевный трепет…
– Данила Павлович, шутить потом будем. Я его натуру беспокойную знаю. Не усидит Кравцов там один. С Петровичем пожалует. И про отпуск забудет.
– Вы думаете?
– Теперь им уже доложили про наши тревоги, заботы… Такое стряслось!..
– А что особенного? Ну труп… ну…
– Приедете с Шаламовым ко мне, узнаете. – Не дослушав меня и ничего толком не сказав, шеф повесил трубку.
* * *
Не знаю, вроде готовился я ко всему и всё передумал, но в аппарате меня встретило нечто иное.
У Колосухина гостил сам владыка областной епархии, архиепископ Иларион!
Об этом нас с Владимиром Михайловичем торжественно оповестила Нина Петровна, старушка, дежурившая в приёмной. Я заглянул к Колосухину, тот вёл беседу с совершенно седым длинноволосым старцем в чёрной шапке с крестом и в чёрном просторном одеянии. Я поздоровался, старец мне величаво кивнул, шеф, будто не заметив, коротко велел ждать его звонка. Шаламов так и протоптался у порога, за моей спиной.
– Куда он будет нам звонить? – ничего не понял я, вываливаясь назад.
– И почеломкаться не дал с батюшкой, – пыхтел криминалист обиженно. – Пойдём ко мне. На чердак. Найдёт, догадается.
– Рылом не вышли, – согласился я с Шаламовым. – Пойдём. Там спокойнее.
– Нам бы к кухне поближе, а от начальства да высоких гостей ничего хорошего не дождёшься, – бубнил приятель, открывая дверь в кабинет криминалистики, единственное помещение на третьем этаже облпрокуратуры.
– Ты знаешь, Володь, а в этом есть особая прелесть, – начал я успокаивать и себя, и своего товарища. – Душевная, так сказать, свобода подчинённого, она для них малопонятна, а нам нет выше очарования.
– Отлично сказано, коллега, – отозвался в тон мне Шаламов. – Пусть не чихают и грузят апельсины в бочки.
Поддержав себя таким образом после холодного приёма начальства, одухотворённые, выпустив пары, каждый из нас занялся своим делом. Шаламов – устранять беспорядок в кримкабинете, оставшийся со времён ещё последнего семинара со следователями, а я – накручивать телефонный диск, в надежде поймать в выходной день (чем чёрт не шутит!) руководство краеведческого музея и с их помощью отыскать спелеологов. Не покидало меня видение: пещера, правда, единственная в нашем крае, водится на горе Богдо, по телевизору как-то показывали, как лазила в неё сумасшедшая молодёжь в разноцветных касках на сталактиты полюбоваться. Но кроме фанатичной мелюзги мелькал там усатый дядька, он-то и вёл передачу, сверкая взором одержимого. Вот такого бы мне достать! Такой полезет куда хошь, тем более в древние подземелья. Второй задачей себе я поставил – архив. Не может быть такого, чтобы там не поджидали нас необходимые материалы о раскопках старинных мест в городе! Очень хотелось верить, что я не ошибался.
Однако, увы, дураков работать в выходные, кроме нас, не нашлось. И музей, и архив угрюмо помалкивали в назидание.
Михалыч копался у стенда с оружием, разворачивая фронт уборки, я побрёл к нему. Каково же было моё удивление, когда он ухватил уникальную принадлежность кабинета – «стилиста Федю», манекен с размалёванными алой краской ранами на груди, поволок его к порогу и начал прилаживать так, чтобы тот свалился на входящего, лишь только тот открыл дверь.
– Ты чего это затеял, Володь? – забеспокоился я.
– А надоел мне один хрен. Сейчас припрётся. Пусть вкусит радость нашего бытия.
– Это кто же?
– Да тут один. Сейчас увидишь.
– Не круто? – грызли меня сомнения.
– Проникнется на будущее… – флегматично отреагировал Михалыч.
С манекеном Федей у нас история давняя. Он появился в кабинете криминалистики как большая находка для обучения молодых следователей осмотру места происшествия. В изодранной одежде, с ножом в груди, он был незаменим и впечатлял. В первую же свою ночь в прокуратуре он произвёл фурор, а попросту наделал шуму. Уборщица, старушка тётя Шура, с диким воплем выскочила с чердака в поздний час, узрев его во время уборки.
Ошарашив дежурную в приёмной, такую же бабушку Асю, они уже вдвоём начали названивать в квартиру Шаламова, сообщив ему про оставленный в кабинете труп. Михалыч предпринял героические усилия, чтобы история эта умерла в самом зародыше, но шила в мешке, как говорится… Нагоняй он получил от Колосухина, что не прибрал Федьку с глаз после семинара, и, казалось, скандал забудется, однако история имела продолжение. К Михалычу, что греха таить, по пятницам, а иногда в субботу после тяжких трудов забегали на чердак друзья и знакомые. Не обходилось без горячительного. Пообщаться, расслабиться, получить совет, просто потрепаться. Огонёк зелёной лампы криминалиста привлекал, Михалыч приятелей не чурался, но попадались надоедливые, а некоторых и совсем видеть не хотелось. И вот для таких он сообразил злоупотребить «Федькиными услугами». Эффект был потрясающий! Второго сеанса не требовалось, чтобы тот, на которого сваливался окровавленный манекен с ножом в груди, обнимающий жертву, больше не появлялся на пороге кабинета никогда.
Мы приготовились развлечься намечавшейся забавой, но обещанного, как говорится, три года ждут. «Концерт» откладывался на неопределённое время, делать нечего. Я стоял у окна и наблюдал за происходящим на улице. Михалыч ковырялся у стенда. Мы оба забылись.
Моё внимание привлекла милицейская «Волга», затормозившая внизу у подъезда. Из неё выскочил штабист-красавчик и скрылся в облпрокуратуре.
– Ласточка от начальства! – позвал я Шаламова. – К Колосухину помчался с докладом!
– Сейчас пожалуют и сами, – подошёл к окну и Шаламов.
– Михалыч, а ты Кравцова раньше видел? – поинтересовался я.
– Откуда у собаки хата? – пошутил тот. – В Институте повышения квалификации нас учили год назад, Басков приглашал следственников из Генпрокуратуры. Читали нам лекции. А Бориса Васильевича – нет, не было. Так что не привелось.
– Хвалят его.
– Хороший мужик.
– Интеллигент. А я слышал, отец у него простым истопником был. Правда, квартиры отапливал в самом Кремле, вождей грел.
– Вот как! Самого Ленина?
– Наверное. Там же всё правительство жило. Первые лица. И Ленин, и Сталин.
– Судьба играет человеком.
– Пошёл бы печки топить, Володь?
– Чего?
– Чтобы Ильича увидеть? Или самого?
– Брежнева, что ли?
– Любого.
– Не… Я человек серый… У меня в дипломе одной пятёрки не хватило для красной корочки. Ректор пригласил. Пересдайте, говорит. Разрешаю. Будет диплом с отличием.
– Ну и что же?
– Я обеими руками замахал. Слава мне чужда.
– Зря, Михалыч.
– Сам знаю.
– А чего ж?
– Правду сказать? Или сам догадаешься?
– Ну как хочешь.
Мы помолчали. Старлей вышел к «Волге», постоял, но ему не стоялось, он заходил у дверей подъезда туда-сюда.
– Нервный какой-то, – сказал Шаламов.
– Сейчас подъедут. Игорушкина с Кравцовым дожидается. Или своего генерала. Чувствую, начальство у нас собирается. Не иначе – совет в Филях.
Действительно, штабист замер: подрулил на чёрной «Волге» Михал Палыч. Выскочил, хотел оббежать машину, открыть дверь Кравцову, но не успел, его опередил штабист. Открыл заднюю и переднюю дверцы автомобиля и вытянулся струной, а рука у козырька.
– Во, Михалыч, как успевает!
– А ведь среди наших таких не найдёшь?
– Думаешь?
– Нет. Я не то имел в виду, – хмыкнул Шаламов.
– Прытких таких сколь хошь, – согласился и я.
Игорушкин широким жестом пригласил прокурора республики вперёд. Кравцов любезно кивнул, но дорогу уступил, показывай, мол, ты – хозяин. Так они и прошли в подъезд один за другим, Игорушкин то и дело останавливался, что-то рассказывал, но всё-таки уступил дорогу начальству.
– Однако нам, наверное, тоже поспешать надо, Данила, – забеспокоился Шаламов. – Могут поинтересоваться вчерашними событиями.
– Я уверен, позовут.
– Ты бы мне помог со стендами, – попросил Михалыч. – Один не управлюсь. Хотел перестановку сделать. Готовлю семинар по баллистическим экспертизам. Застопорился с нарезным оружием.
И мы с ним начали усердно двигать щиты на металлических ножках, где красовались теперь уже рассверленные, а когда-то опасные автоматы бандитов – братьев Мамонтовых, укокошивших милиционера, пистолеты маньяка Шишова, уложившего навеки дюжину проституток, и оружие прочей, прочей и прочей нечисти, простое перечисление которых заняло бы больше времени, нежели то, что мы двигали железяки со щитами.
Мы взмокли и изрядно устали, когда Шаламов вдруг остановил меня жестом и поднял руку.
– Что это? Слышишь?
В дверь кабинета деликатно постучали.
– Ёлы-палы! – вырвалось у Шаламова. – Кого там принесло?
– Ты же Федьку там оставил! – вспомнил я с ужасом. – А если это!..
Договорить я не успел. В дверь кто-то торкнулся и отворил. Что там происходило, можно было только догадываться. Мы оба, бросив треклятые щиты, рванулись к порогу. Но было поздно. Невообразимый шум, грохот, возгласы встретили нас впереди. Худощавый интеллигент с залысинами на голове и удивлёнными глазами покачивался в дверях. Из-за его спины выглядывало грозное лицо Игорушкина. На полу валялось окровавленное тело коварного манекена Федьки.
Мы застыли.
Догадки и прозрения
Шесть розовых маленьких блюдечек изящного английского фарфора прижались к полированной, без единой царапинки поверхности просторного стола. Замерли в блюдечках того же неземного нежного цвета аккуратные лёгкие чашечки. Стыл в них чай, испуская душистый аромат неведомых пальмовых стран. Лучи света через большие окна падали на паркетный пол, мерцали светлыми бликами на стенах. Шесть человек сидело за столом. Тишина плыла над их головами.
Заговорил один.
– Я, может быть, удивлю вас несказанно тем, что предстоит сейчас услышать, но повторюсь, в словах никогда не верующего отступника Божьего. – Весь седой, в пронзительной белизне и лица, и длинных ниспадающих на плечи волос и благородной бороды архиепископ Иларион обвёл сидящих за столом добрым медленным взором молодо-синих глаз и остановил их на Кравцове, напротив взирающего на него с нескрываемым интересом. – Вы, глубокочтимый мной, Борис Васильевич, надеюсь, со мной согласитесь.
– Извольте, – кивнул, не задумываясь, Кравцов, взял в руки чашку, слегка дунул на неё и прихлебнул звучно, со вкусом.
Это враз оживило присутствие, послужило сигналом, все задвигались облегчённо, потянулись за своими чашками, вдруг проголодавшись, за печеньем и кусочками крошечных пирожных в изящных вазочках.
Часы на стене, тоже словно осмелев, очнулись и благородно пробили десять.
– Сколько времени-то! – обернулся на них Игорушкин, громогласно удивился: – К середине дня уже!
– Два года будет как виделись мельком, а пообщаться-то не привелось, – напомнил Кравцов и испытующе, серьёзно посмотрел на архиепископа. – И здесь нелепость столкнула!
– Провидение Божие во всём, Борис Васильевич, – поправил старец прокурора ненавязчиво, мягко, едва слышно, не прикасаясь к чаю. – Господь один ведает пути наши. Нам только следовать им, не перечить.
– Да кабы знать! – Игорушкин хохотнул ненароком, на весь кабинет, от души. – Я б соломинки вчерась подстелил!..
Все снова задвигались, потянулись за угощением, застучали чашками. Шаламов незаметно под столом толкнул ногой Ковшова, скосив глаза на архиепископа:
– А ничего мужик, а?
– Солидный, – согласился Данила.
– Мне хотелось бы обратить ваше внимание на следующее, – возвратился к начальным своим словам старец. – Мы вот вас дожидаючи, Борис Васильевич, с любезным Виктором Антоновичем…
Архиепископ повернулся к сидящему рядом с ним Колосухину, кивнул ему слегка чёрной шапочкой с сияющим крестом, даже прикоснулся пальчиками сухой ладошки к рукаву его строгого кителя с внушительными петлицами в звёздочках:
– Он разделил мои воззрения. И мне это радостно. Слуга закона иначе думать не должен. Прав не имеет.
– Интересно. – Кравцов улыбнулся Колосухину. – Любопытно услышать.
Колосухин слегка заёрзал на жёстком высоком стуле, заворочал шеей, высвобождая её из неудобного, стискивающего воротника рубахи, даже короткую гримасу изобразил незаметно.
– Свобода состоит в том, чтобы зависеть только от закона[7], друзья мои. – Архиепископ Иларион привстал и даже поднял правую руку, согнув ее, будто благословляя всех в кабинете. – Зависеть только от закона! Вам ли не понять и не помнить суть сию?
– А с происшедшим вчера это как-то связано? – тут же оглядел всех Кравцов. – Я в курсе событий, владыка.
– Надеюсь, напрямую – нет, – уловил беспокойство прокурора архиепископ. – Я не имею пока никаких претензий к присутствующим. Наоборот, визит мой обусловлен собственными тревогами и почти полным неведением.
– А как вы смотрите, владыка, если мы вместе послушаем людей, непосредственно побывавших на месте происшествия? – вдруг пристально взглянул Кравцов на Ковшова и Шаламова и, пробуравив их взором, обернулся к Игорушкину: – Как, Николай Петрович?
– Я не против, – смутился тот, глянул на Колосухина – заместитель слегка кивнул. – Единственное, дело ещё не возбудили… Мне ещё, признаться, толком-то не докладывали…
– Вот и услышите доклад. – Кравцов был настроен решительно и для себя, видимо, вполне определился.
«Некстати повеселил его Михалыч этим злосчастным манекеном. Ох, некстати!» – зашевелилась, забегала назойливая мыслишка у Ковшова, он напрягся, глянул на Шаламова, тот – на него кроликом, с острой тревогой в глазах шепнул:
– Федьку припомнит сейчас! Если что, начинать тебе, Данила.
Кравцов, однако, уставился на криминалиста:
– Готовы?
Тот совсем съёжился.
– Можно мне? – вскочил Ковшов.
– Ну что же… – Кравцов перевёл жёсткое лицо на него. – Послушаем, Николай Петрович, заместителя начальника следственного отдела?
– Данила Павлович, – подсказал Игорушкин, досадуя неизвестно на кого.
– Вот-вот, – скомандовал Кравцов. – Пожалуйста, Данила Павлович.
Ковшов взглянул на безоблачное небо за окном. До чего благостно день начинался! Отоспаться удалось. Очаровашка с кофе подоспела. И солнышко, и ветерок в спину… А сейчас? Несколько часов прошло. Всего – ничего. И всё скукожилось. Жарковато даже. Рубашка на спине повлажнела… Не любит прокурор области кондиционеры! Новые это игрушки для него. Греметь начинают через месяц-два. Азербайджанские. Баку штампует. Качество не то. Обычно Ирэн, длинноногая секретарша, вентилятор ставит шефу. Он доволен – и все довольны, что шеф не мечет гром и молнии на подвернувшихся под руку подчинённых. Но сегодня Ирэн подняли, как по тревоге. Когда она в выходные здесь появлялась! А тут забегала, столы накрывая. Позабыла про вентилятор. Страдай теперь! Но это ещё не всё. Это только начинается…
– Данила Павлович! – Кравцов допил чай, брякнул чашкой по блюдцу.
– Данила! – толкнул ногой Шаламов, заволновавшись. – Ты чего?
Ковшов глубоко вздохнул, как водолаз последний раз перед тем, как ахнуться на дно, и начал:
– Если всё, что произошло вчера, обобщить, мне представляется ситуация, подобная той, которую в уголовном праве мы называем эксцессом исполнителя.
– Наукой занимается хлопец? – склонился Кравцов к Игорушкину, кивнув на докладчика. – В аспирантуре?
– Не знаю, – смутился тот, – да нет вроде.
– Причём заметим: и с той, и с другой, и с третьей стороны, – продолжал Ковшов, – пропавший без вести священник, я буду так называть отца Ефимия, должен был встретиться с неизвестным лицом. Обозначим его…
– Совратитель! – подсказал, не сдержавшись, архиепископ Иларион, всем телом развернувшись к Ковшову и даже стул передвинув удобнее. – Злодей!
– Пусть будет по-вашему – злодей, – быстро согласился Ковшов со старцем. – Итак, Злодей совершает действия, о которых сам не догадывался и уж, конечно, не планировал. Почему я так думаю? Потому что, собирайся убивать, не стал бы он этого делать в таком опасном и многолюдном месте и уж, конечно, не оставил бы отпечатков пальцев на орудии преступления.
Ковшов прервался, бросил взгляд на Шаламова:
– Михалыч?…
Шаламов был готов и уже выложил на стол, отодвинув блюдце, вместительный короб, из которого извлёк и представил всем, как факир на обозрение, сверкающий длинным тонким лезвием нож, держа его сверху и снизу кончиками пальцев.
– Однако оговорюсь. – Ковшов подал команду приятелю, чтобы тот очистил стол. – Это версия оперативников. Трупа пока нет.
Шаламов сел на место, убрав короб на колени. Ковшов перевёл дух. Кравцов подпёр подбородок кулаком.
– Эпизод тот же, – продолжал докладчик. – Версия?… Назовём её…
Все молчали. Не подсказывал и архиепископ.
– Назовём её?…
– Монаха! – высунулся Шаламов.
– Да. Взгляд со стороны отца Ефимия. Или, как я назвал его, священника.
Архиепископ Иларион добро кивнул Ковшову, посветлел глазами.
– Несомненно, священник хорошо понимал, что встреча с чёрными кладоискателями ему смертельно опасна. Но он на неё согласился. Следовательно, она ему была нужна не меньше, чем жизнь. Уцелел вот этот клочок. Михалыч?…
Шаламов снова подскочил, выложил на стол короб поменьше, раскрыл, сунув Ковшову прозрачную пластинку с упакованным в неё клочком бумаги.
– Здесь остатки карты, может быть, схемы?… – Ковшов протянул пластинку Кравцову. – Пока неизвестно. Однозначно – это имеет отношение к встрече священника с незнакомцем. На пергаменте кровь, явно он порван, вторая часть отсутствует. Вероятно, осталась в руках убийцы. Однако, со слов оперативника, осуществлявшего наблюдение за священником, борьбы он не заметил.
– Пергамент весь залит кровью. – Повертев пластинку, Кравцов протянул её Игорушкину. – Удалось что-нибудь прочитать?
– Предварительно посмотрели, – ответил Ковшов, – но, как говорится, бегом. Кровь человека – это однозначно. Там различим рисунок или план какой-то с текстом в несколько строчек. Необходимы специальные исследования. Напрашивается версия – это информация о тайнике. Возможно, это и есть то, ради чего намечалась встреча, из-за чего совершено убийство…
– И вообще весь сыр-бор! – резко и громко завершил за подчинённого Игорушкин.
Воцарилось молчание.
– Поиски пропавшего без вести ничего не дали. Но оперативная группа столкнулась с непредвиденными обстоятельствами. – Ковшов заинтриговал всех, особенно заволновался архиепископ.
– Живой или мёртвый, но отец Ефимий исчез в подземелье. – Ковшов замолчал, задумался. – С утра техники, привлечённые майором Серковым, работают над секретом тайника в склепе, где ниша оказалась с двойным дном. Далее предстоит задача исследования самих подземелий, о которых нам ничего неизвестно.
– Откуда взялись эти подземелья? – засокрушался Игорушкин. – Нигде о них не писалось? Не заикался никто? Свалились на нашу голову!
– У вас всё? – спросил Кравцов Ковшова.
Тот кивнул.
– Присаживайтесь.
– Ну, что скажете? – окинул всех сидящих за столом Кравцов. – Загадочные, я бы сказал, события у вас разворачиваются! Прямо сказки про Али-Бабу и сорок разбойников!
– Проводились раскопки у нас в кремле, помню, – продолжал своё Игорушкин. – Несколько лет назад. В кремле останки грузинских царей переносили. Я тогда особенно не вникал. Марков, писатель наш, ещё книжку написал. Листал я её. Интересно. Но он не упоминал о подземелье. Тем более о тайниках… подземных ходах… кладах. А эти? Чёрные кладоискатели? Это ещё, извиняюсь, что за хрен с редькой? Видел я, Борис Васильевич, всякое, но такое!
– У нас, в столице, в своё время под Кремлём тоже лазали, – успокоил его Кравцов. – Тоже искали. Читали, наверное, про клады белых эмигрантов? Библиотеку Ивана Грозного до сих пор ищут. Сумасшедших и фанатиков хватает. У вас, Николай Петрович, чувствую, конкретная криминальная банда. Здесь не обошлось без организованной операции. Люди серьёзные рыскают под землёй старого города. Ищут большие деньги, вероятно, древние драгоценности. Подземелью и его тайникам следует уделить серьёзное внимание.
Игорушкин помрачнел, забарабанил пальцами по столу, задумался.
– А не оказать ли мне вам помощь, Николай Петрович? – улыбнулся ему Кравцов. – Вызову сюда своих орлов. Пока я здесь косточки грею, они в два счёта разберутся.
– Это чего же? – Игорушкин не знал, радоваться ему или горевать, взглянул растерянно на Колосухина, Ковшова, Шаламова. – Не доверяете, Борис Васильевич?
– Почему сразу? Доверяю – не доверяю. Помочь хочу.
– Справимся сами, Виктор Антонович? – поднял на ноги Колосухина прокурор области.
– Справимся, конечно, но помощь не помешает… – Колосухину давил шею воротник, опять пришлось гримасничать, опять крутить шеей, беда с этими новыми рубашками!
– Вот! – не дал заместителю договорить Игорушкин и метнул взор на Ковшова с Шаламовым.
– А вы?
– Нет сомнений!
– Конечно!
– Так что спасибо за помощь, Борис Васильевич! – приподнялся и поклонился прокурору республики Игорушкин. – Аппарат мой не нуждается в опеке.
– Ты уже и обиделся, – рассмеялся Кравцов.
– С экспертизой бы помогли? – вырвалось у Ковшова. – Спелеологов тоже бы…
Но Игорушкин грозно зыркнул на него, и Ковшов вовремя спохватился.
– О подземельях кремлёвских немного ведомо и мне, – вдруг подал голос архиепископ Иларион, когда тишина воцарилась над столом. – Если позволите, поделюсь своим мнением. Чую, сии знания способствовать будут установлению истины.
– Будем только благодарны, владыка, – кивнул Кравцов старцу. – Николай Петрович, а не угостишь-ка ты нас ещё чайком? Прекрасный чай у тебя готовят!
