Комик орал на авансцене, схватившись за голову:
– Она мне жить не дает! Я артист! Она мой талант губит! Куда я денусь без таланта?!
И, очевидно, заметив меня, добавил «для литературности»: – Я не имею никакого нравственного права! Мой талант принадлежит публике!
– Ну, посудите вы! – подскочил он ко мне. – Ну что за тварь? Из-за чего она жизнь мне отравляет? Маруся – девочка, девчурка, ребенок. Я к ней как к ребенку отношусь. Ну, неужели можно про меня подумать? Вы меня знаете, – я честный человек. И она меня вдруг при всех позорит! Чего ей нужно? Ведь гоню ее. Не идет!
– Но она ведь в таком положении…
Комик был взбешен и, что называется, «закусил удила».
– А черт ее знает, кто ее в такое положение привел!
– Подлец! – раздался отчаянный вопль из-за кулис.
Пришедшая было в себя беременная женщина опять завопила в истерике.
Ее унесли.
– Да поди же к ней! – посоветовала одна из примадонн. – Пусть успокоится.
– А черт ее дери! Пусть дохнет! Господа! Репетиция! Репетиция! По местам!
Но репетиции не суждено было продолжаться. На авансцену вылетела третья примадонна:
– Это уж черт знает что! Я молчала! Я все терпела! Но этого не потерплю! Здесь не театр, здесь…
И она начала «выражаться», как говорят в оперетке.
– Гараська! Гараська! Что ж ты стоишь как пень? – заорала она на мужа.
Третья примадонна была раньше горничной. Ее муж служил где-то в лакеях. Они сошлись и пошли на сцену. Она не знала грамоты, и муж «начитывал» ей вслух роли. Он состоял при жене и, служа на маленьких ролях, носил необыкновенные пиджаки и проигрывал на скачках тысячу рублей жалованья, которые получала его жена.