Владислава Николаева
Игорь
Рихард доброжелательно кивнул. Игорь видел, как хищные крылья носа первого сына другого бессмертного жадно втягивают потоки его, Игоря, запаха. От Игоря ещё пахло водой и солью.
По другую сторону от Рихарда сидел светлый. Платон пришёл в Совет на смену старшему брату. Терций погиб при невыясненных обстоятельствах. Невыясненные обстоятельства и Совет, сложите одно и другое и неизбежно заподозрите неладное. Арист молчал и даже не поглядывал многозначительно на тёмных. Пришедший младший брат с философским спокойствием занял трон рода светлого Аполлона. Брат на смену брату. Младшие братья традиционно остаются не у дел. Наследники страхуются, заводят двоих, троих, четверых, постоянно держа в голове возможность несчастного случая и умышленного нападения. Ужасно думать о смерти детей, но куда ужаснее допустить падение трона в золотом зале. Почти сотня окружала Стол, тридцать четыре рухнули и скрылись под Столом.
Платон, который был уже не первым Платоном в своём древнем роду, не вписал бы новую строку в историю Совета тем, что сменил на троне старшего брата. Признаться, ожидали увидеть кого-то моложе. Терцию было за шестьдесят, Платон был девятью годами младше и выглядел на свой возраст. Он был абсолютно лыс, почти безбров, серовато-голубые глаза обрамляли короткие белёсые ресницы. На его высоком лбу было много глубоких горизонтальных морщин. У наследника был тонкий твёрдый рот. При инициации он только кивнул на приветствие Виктора и всё заседание просидел не разомкнув губ, устроив на Столе обе рабочего вида руки.
Его никогда не готовили к такой жизни. Он был каким-то преподавателем – редкая профессия для наследника. Платон не стремился вступать в споры, всё больше слушал. Говорившие с ним лично считали его умным и взвешенным человеком.
Рихард его недолюбливал.
Ещё левее сидела молоденькая девушка, совсем непохожая на Платона. Агата происходила из тёмного рода Сигурда. Как всякий родоначальник тёмный бессмертный Сигурд позаботился о благополучии потомков и обеспечил детей тем, что в годы его пребывания в мире казалось гарантом безоблачной жизни. Даже бессмертным не дано заглядывать так далеко. Агата не могла получить навар со своих полей – на них стоял город, и не могла стричь шерсть с овец – стада сгинули в пучине лет. Агата устраивалась в жизни своими силами. В тонкой женщине сложно было заподозрить жилку полудикого война-скотовода, порода измельчала. Агата владела сетью салонов красоты. Дело оказалось прибыльным. Наследница считала, что к делу надо подходить с отдачей – приглядывала время от времени идеи для причёсок и макияжа прямо в миссиях. Агата сама соответствовала своему ремеслу – не реже раза в два месяца меняла окрас причёски и стрижку. Сейчас была пострижена под белокурого мальчика. Никто уже не помнил родного цвета волос.
От Агаты ярко пахло миссией. Не иначе что-то ела в другом мире. Бессмертный в миссиях еды не пробовал. Смертным тяжелее, они ведь не могут просто не есть.
Игорь просмотрел как рядом оказалась Кира и её отец, Гедеон. Всё из-за многоголосья, иначе к бессмертному не подобраться незамеченным. Двое сели справа. Кира небрежно кинула рядом на широкое сиденье маленькую сумочку и упёрлась локтями в Стол, нетерпеливо дожидаясь начала заседания. Глаза наследницы Великого Кира сверлили якобы незамечающего этого Александра напротив.
На данном витке бессмертия Игорь был ровесником двух наследников. Рихард говорил, что Александр и Кира вроде бы даже родились в один день. Тёмная Кира из самого старого тёмного рода пыталась просверлить в Александре из самого старого светлого рода две дырки. Внешность двоих спустя большое количество поколений продолжала отражать классическую породу: Кира гибкая смуглая брюнетка, Александр высокий синеглазый блондин. Имелись подозрения, что в двух старейших родах, что-то делают для сохранения образцовой породы, возможно даже отбирают детей наиболее соответствующих эталону, а других потихоньку отправляют от греха подальше за рубеж. По мнению бессмертного, от Ариста можно было такого ожидать. Сухой, как вобла, старик Арист безмятежно сидел на своём месте рядом с сыном, беспричинно ухмыляясь не сходящей с лица хитрой ухмылкой. Слишком молодой для своего отца сын изучал циферблат часов, чтобы не смотреть на Киру напротив.
Десять часов.
– Здравствуй, Игорь, – поприветствовал высшего по статусу Председатель, – здравствуйте, наследники великих родов!
Председателем был Виктор, из рода Вия, третьего бессмертного мира.
Виктор сделал паузу. Говоря, он старался не показывать острых двойных клыков, специально носил чуть длинноватые рыжеватые усы, свешивающиеся на уголки губ. Фигурой он больше походил на мужчину лет двадцати восьми, по факту был на век старше, и если бы кто-то погасил свет, его яркие глаза можно было бы различить в темноте, не обладая выдающимся зрением.
– Есть ли у кого-то что-то срочное, что должен знать Совет? – Виктор прозондировал лица вокруг грандиозного, как Совет, Стола бледными голубыми глазами. Все молчали. Богатый новостями Карл тоже молчал.
– Приступим к обсуждению, – подытожил Председатель. – Итак. Первый вопрос. Думаю, начнём с повышения цен за бочку, так как оно оказалось в новостях в широком доступе и начало беспокоить светские власти.
– Грубая работа, – презрительно буркнул Арист.
– Да, – энергично согласился Виктор. – Весьма. Нелепое восстание сельхоз рабочих, перекрытие транспортной артерии…
– Действительно, – цыкнул Карл, – шельфовая добыча вещь дорогостоящая, и перекрытие сухопутного пути ведёт к открытию пути морского. Там, за рифом, кладбище кораблей, если наливное судно наткнётся, экологическая катастрофа неизбежна… нельзя думать только о своей прибыли, мы в ответе за наш мир…
– Спасибо, Карл, – сухо сказал Виктор. – Мы не будем сейчас выяснять, чьих это рук дело, и привлекать кого бы то ни было к ответственности. На первый раз позволим навести порядок самостоятельно. Согласен ли Совет?
Баарс, тёмный из рода Эйнара, что-то недовольно прорычал на выдохе, готовясь вступить в спор, но Арист и Гедеон уже кивнули. Виктор выжидательно повернулся к Игорю, чтобы соблюсти формальности, и после его кивка вопрос был исчерпан.
– Контроль за исправлением вмешательства ложится со стороны тьмы на Карла и со стороны света на Вадима.
– Почему они? – недовольно осведомился Гатана.
– Потому что у них нет интересов в секторе, – не задумываясь ответил Председатель.
Гатана недовольно заткнулся.
– Второй вопрос. Как Председатель хотел бы привлечь ваше внимание к проблемам отечественного здравоохранения.
Зал наполнился насмешливыми переговорами.
– Да, – громче сказал Виктор, заставляя насмешки притихнуть, – непосредственно мы в здравоохранении не нуждаемся, но здравоохранение – это вопрос здоровья половых партнёров наших детей и, закономерно, вопрос здоровья наших внуков.
Глаза обратились на Гедеона.
– Вы меня с кем-то путаете, – заметил повышенное внимание чернобородый Гедеон.
– Кира имеет отношение к здравоохранению, – сообщил всезнающий Карл.
– К фармацевтике, – поправила Кира.
– Живёт за счёт того, что люди болеют, – перевёл Александр, впервые глянув Кире в глаза.
Светлые нестройно посмеялись. Казалось, Кира сейчас схватит со стеллажа обрубок сабли и отправится убивать Александра. Как когда-то Кир отправлялся убивать Святогора. Только Святогор не мог умереть, а Александр может…
Виктор поморщился и постарался вернуть контроль:
– Мы привязаны к Совету. Нам нужны здоровые партнёры и здоровые работники здесь, а до меня всё чаще доходят слухи, что в подавляющем числе случаев, когда требуется серьёзное лечение, его можно найти только за границей и за очень большие деньги. Информаторы передали мне, что даже за несложные операции в наших больницах вымогают серьёзные для заурядных людей суммы.
– Чем лучше медицина, тем больше больных, – цинично сообщил Арист. – Зачем они нам?
– Если у нас начнут умирать от аппендицита… – Виктор, неожидавший подвоха от старейшего светлого, поперхнулся.
– Дааа, – равнодушно улыбнувшись, протянул Арист, – от аппендицита, конечно, не дело. Но что ты предлагаешь? Чистку кадров? Думаю, старый-недобрый Гедеон уже давно позаботился о в некотором роде чистке кадров. Пара-тройка ценных специалистов, ненавязчиво практикующих эвтаназию. А, Гедеон?
Гедеон сдержанно молчал, но не торопился отрицать неприятное обвинение.
– …Тех, что с аппендицитом, тех он, конечно, вряд ли трогает, ну а тех, что неизлечимы – а почему бы нет?
– Гедеон, – сухо обратилась Мария, – ты что-нибудь скажешь?
– Каждый волен размышлять в силу своей испорченности, – спокойно пожал плечами Гедеон, без напряжения отвечая на взгляд Марии, – у меня банк, а не больница. Я не могу клятвенно заявить, что не убивал или не приказывал убить, не могу сказать, что не убивал больных и даже своих пациентов, не могу сказать, что не разбираюсь в медицине. Тому, кому известна моя биография, слишком легко меня обвинить.
Ухмылка на лице Ариста стала ещё шире. Кажется, Гедеон попал не в бровь, а в глаз, но Арист не очень рассчитывал на успех обвинения и даже не расстроился.
– Предлагаю разделить городские и областные больницы между присутствующими и провести расследование. Кто за?
На какое-то время стало тихо – Виктор пересчитывал поднятые руки.
– Большинство, – удовлетворённо кивнул Виктор. – Список больниц к следующему заседанию приготовит… – Виктор кратко задумался, припоминая наиболее подходящую кандидатуру из изъявивших желание, – Иван.
Стареющий коренастый Иван кивнул.
Арист ухмыльнулся ещё шире.
Игорю не нравилась расширенная ухмылка. Ощущение было, что старик что-то замыслил, хотя он из тех, кто приучен следить за лицом. Он будет ухмыляться, даже если его окружат и подставят нож под горло. Наследнику положено не бояться, и Арист не боялся. Игорю приходило на ум время от времени, что от этого светлого можно ждать чего угодно.
Через время, требующееся на прощание с Гедеоном, Кирой и Рихардом и дорогу до текущего котлована, Игорь раздражённо разговаривал с прорабом. Прораб скотски орал, оглушая, и размахивал метровым уровнем, чудом не сшибая маленького архитектора. Архитектор был бледен, зажатые в руках рулоны чертежей подрагивали, но угрожающе порхающего инструмента он словно и не замечал, уставившись на красное лицо прораба. Игорь отобрал уровень и приложил к ближайшей опоре, демонстрируя, чем именно он недоволен.
Прораб снова заорал про допустимые отклонения. Игорь закрыл глаза, просеивая шум. Прораба хотелось ударить в красную обветренную рожу. Конечно, сдержался.
– Или будет как я сказал, – холодно проговорил Игорь, – или ты безработный.
Прораба срезало в середине слова. Архитектор задрожал явственней. Игорь легко подтолкнул его в хрупкое плечо. Субтильный мужчинка послушно поплёлся, спотыкаясь.
Игорь довёл его под локоть по перепаханной крупными шинами площадке и усадил в свою машину.
– В следующий раз, если узнаёте о чём-то до меня, сообщайте сразу, – поубавив стали в голосе, предупредил бессмертный. – А если бы я не приехал, и начали бы плиты класть?
Архитектор детски всхлипнул. Чертежи в его небольших аккуратных руках перегнулись почти пополам и траурно обвисли.
Игорь вздохнул. Тяжело говорить с впечатлительными людьми. Непонятно, когда будет перейдена грань, ведущая к их унижению.
– Побоялся побеспокоить напрасно, – промямлил человек, справляясь с собой.
– В таких делах, – заметил Игорь, – я с удовольствием съезжу напрасно. Если всё сделано достойно, можно и похвалить.
Игорь довёз архитектора до входа, а сам остался посидеть в машине с закрытыми глазами. В обеденное время покой в городе мог только присниться. По опалённым прорабским ором ушам ездило гитарное соло. Бессмертный мотнул головой. Дёрнулась вверх стая городских голубей, захлестали по воздуху крылья, часто хлопали двери заведений, где можно было пообедать в перерыв, большой торговый центр огорчал звуковой рекламой, вещающей на половину проспекта, ровненько до зоны покрытия другого торгового центра Отара… ведь сам тёмный, неужели не понимает?
– Вам назначено? – безэмоционально осведомилась секретарь не сразу подняв глаза от тяжёлого настольного ежедневника на железных кольцах.
Игорь стоял перед широким прибранным письменным столом. Этажом ниже его продержали в коридоре почти полчаса. У входа устроили досмотр, так и не обнаружив нож на щиколотке. Десять минут. Других обговорённых встреч на день назначено не было, но время можно было провести с большей пользой.
– Мне было назначено на десять.
– Почему вы не приехали в десять? – начало фразы звучало надменно. С такими интонациями говорят прислужки больших начальников, чувствуя на себе отблески их значимости. Но на последних двух словах голос стал участливым и встревоженным. С того момента как секретарь в дорогой невесомой белой блузе посмотрела на Игоря через увеличивающие глаза очки в золотой оправе. Женщина производила приятное впечатление профессионализма при своей молодости. Пахла тоже приятно – салатом, кофе, шоколадом и чистой кожей. Впечатление чуть портил душок стирального порошка, но уж куда без него?
– У меня были серьёзные дела, – решил ответить Игорь. Можно было и не отвечать.
Всё-таки встреча задумывалась как вызов пред начальственные очи, а не просьба. Когда, интересно, Геннадий собирался сообщить ему подробности? Побоялся, что узнав о тоне приглашения, Игорь по обычному упрямству вообще откажется встречаться с большим начальником? Именно так Игорь скорее всего и поступил бы. Что за блажь – обыскивать примерных деловых людей? Бессмертный не ожидал такого приёма. Хорошо, что растяпы не нашли нож. А если остальные чиновники позаимствуют такую манеру, где ему носить оружие?
У женщины на щеке выступило розовое взволнованное пятно, она нервничала.
– Герман Сергеевич будет недоволен!
Игорь повёл плечом – то, что ему плевать на довольствие Германа Сергеевича, говорить не стоило.
– Мой помощник должен был вас предупредить. Сообщите обо мне.
Секретарь потянулась к телефону, не сводя с бессмертного увлажнённых глаз за стёклышками очков.
– Герман Сергеевич, к вам пришёл Игорь… – она растерянно вспыхнула, не в силах назвать отчество, всем видом выражая свои извинения, воззрилась на Игоря с большей интенсивностью.
Игорь покачал головой. У него не было отчества. Смертные инкубаторы не испытывают к бессмертным младенцам никаких сантиментов, бросают, где придётся, без обратного адреса.
Чиновник, не дожидаясь отчества, сказал за толстой дверью некрасивые слова. Игорь, конечно, услышал. Не смутился.
Люди несдержанны – говорят слова, которые не стоит произносить. И люди наивны – думают, что их слышит лишь тот, к кому они обращаются. Этот замминистра обращался сейчас куда-то прямо в ад. Игорь знал, что помянутые чиновником существа материальны, не одобрял их существование, поэтому в кабинет зашёл в сдержанном раздражении.
Стол большого начальника представлял собой тяжёлый короб из массива, судя по запаху не дуб, а что-то более экзотичное, что ещё прочитывалось под лаком. К столу со стороны входа прилагался поперечный язык стола для совещаний, за которым предполагалось сидеть вшестером друг напротив друга, боком к начальнику. Только стульев почему-то не было. Держать такой стол без стульев бессмысленно. Игорь предположил, что их вынесли. Не оставалось ничего иного, как остаться стоять.
Человек на произвёл такого впечатления, как его стол. Мебель может быть сделана из склеенных опилок или из благородной древесины, а люди все из мяса. Это был типичный мясной человек, пахнущий ресторанным обедом, одеколоном и кожаным салоном автомобиля. Главенствующие запахи были подчёркнуто дорогими. Игорю не особенно понравилось это подчёркивание, но он не стал торопиться с суждением. Положение в обществе накладывает отпечаток на поведение. Разве Игорю самому не приходилось носить непрактичную дорогую одежду? Другое дело яркий отзвук креплённого вина. Зачем пить во время рабочего дня?
Уразаев молчал, сложив загорелые руки в белых манжетах перед собой в замок. У Игоря создалось впечатление будто он стоит перед осуждающим школьным директором. Да, случалась в жизни бессмертного такая банальность, правда, поводом была миссия в другой мир. Директор несдержанно называл чертёнком за испорченную грязную форму.
Уразаев молчал, разглядывая Игоря почти не мигая.
Игорь чуть наклонил голову, делая вид что также изучающе рассматривает большого начальника. Рассматривать по-настоящему не требовалось, что он, тёмный, двигающийся без шелеста и довёдший до минимума запахи? Или, может, он женщина, которой стоит любоваться? Обычный плотный мужчина среднего роста, даже как будто занимается каким-то ненапряжным спортом для сохранения формы. Игорь признавал только тот спорт, который годился для боя, всё остальное считал детским развлечением.
– Тебе на сколько было назначено? – бестактно выговорил большой начальник в ответ на старательно напущенную Игорем на лицо скуку.
– Вы не согласовали со мной время встречи. У меня были другие договорённости.
Человек из мяса продемонстрировал кривую ухмылку:
– Надо было перенести свои дела, когда тебя вызывают! Не умеешь расставлять приоритеты? А нам ещё работать… если поумнеешь, то долго и плодотворно… а если не поумнеешь…
Уразаев многозначительно замолчал.
Игорь секундно оценил содержимое кабинета. Пнуть стол – человека раздавит о противоположную стену, перебьёт позвоночный столб. Смерть. Оторвать совещательную столешницу, ударить наотмашь – человеку разнесёт череп. Смерть. Ручки и карандаши в письменном наборе. Лёгкий удар в глаз. Смерть. Твёрдые папки. Удар на уровне рта выпрямленной ладонью. Смерть. У щиколотки обоюдоострый булатный нож – вариации практически бесконечны. Конечно, смерть. Захват за подбородок с поворотом… нет, Игорь не хотел прикасаться к телу этого смертного. И нож не стоит пачкать. Пригодится для достойного соперника.
Бывало находила на Игоря брезгливость, заставляющая избавляться даже от вещей, которые можно было помыть, но ни в какую – и Игорь выбрасывал сталь, дерево, серебро, золото.
– Слушай сюда, пока с тобой разговаривают, – человек из мяса ошибочно чувствовал себя на верху положения, – за свой первый косяк оформишь на меня десять квартир с площадью по сотне. Для начала. – Он поднял на бессмертного блёклые нехорошие глаза. – Теперь к делу. Вырисовывается большой подряд на строительство. Он достанется тебе. За шестьдесят процентов мне. Ну, каков твой положительный ответ?
Он издевательски похабно хмыкнул.
Игорь стоял перед ним.
Встреча, назначенная на два, закончилась в половину четвёртого. Игорь чувствовал раздражение по поводу потраченного на недостойного человека времени. Внутри кипело от невышедшего наружу раздражения.
Из окруживших машин толчками вырывалась музыка. Добела сцеплял пальцы на руле, старался не дёргать.
… я хотел свободы
связанный и ограниченный…
Навязчивые слова не давали уцепиться за бессмысленную мелодию, мелодию, не требующую думать, просто тупо бьющую по барабанным перепонкам.
Четверть часа ехал, не разбирая дороги, приводил в порядок мысли. Точнее, пытался оправиться. Нехороший день. Люди, люди, люди. Говорящие и не делающие. Хотелось действий.
Что бы сделать?
Остановился у помпезного ресторана. «Бель Вю». Открытый Карлом совместно с Беллой, с белыми коринфскими колоннами, избыточным чрезмерным барокко отделки, листочками, бутончиками и пышными соцветиями везде, где только можно было что-то воткнуть. Казалось, колонны обрушатся на проезжую часть каменным цунами. Здание было изощрённой местью минималисту Вольдемару, чей офис был как раз напротив ресторана.
Наследники повеселились на славу. Игорь не знал, чем провинился Вольдемар, наследник Израила вёл себя исключительно тихо. Что бы он ни сделал, это случилось до того, как Игорь присоединился к Совету. Карл на заданный однажды вопрос лишь придушенно рассмеялся, спрашивать наследницу пресветлого Серафима – Беллу бессмертный не хотел. Вольдемар принимал детскую месть очень близко к сердцу.
Заведение ещё не работало. На кухне выполняли подготовительные работы. Навстречу выбежал метрдотель без пиджака.
– Я хочу позвонить.
Молодой мужчина с ровным блестящим пробором, в атласном жилете цвета шампанского и белой бабочке резко остановился и широким приглашающим жестом показал на кремовую дверь, из которой выбежал. Даже двери в Бель Вю походили на свадебный торт.
Не пришлось призывать силу Стола, учтивый метрдотель откуда-то знал бессмертного.
– Могу гарантировать конфиденциальность разговора… – начал метрдотель.
– Если бы я хотел, – низкий голос бессмертного заставил человека замолкнуть, – …поговорить конфиденциально, я бы сюда не пришёл.
Человек смутился. Они стояли у входа в крошечную комнатку: тёмно-зелёные стены, жемчужно-серое мягкое кресло у столика, на нём телефон и маленькая пузатая ваза с живыми цветами. Специальная переговорная. Стены в самом деле могут быть бронированными и звуконепроницаемыми, но даже если нет – не имеет значения.
– Лучше наберите номер Виктора.
– Рабочий или домашний? – неожиданно сказал метрдотель.
Бессмертный удивился про себя. Ничего себе осведомлённость! Зачем этот смертный бахвалится перед ним своими знаниями? Игорь тем не менее не подал вида, что удивлён.
– Где он, по-вашему, может быть в четыре часа дня?
На гладкой щеке человека проступило красное пятно. Он полез в карман форменных брюк, достал оттуда чёрную записную книжку и зашуршал страницами. Игорь тем временем устроился на кресле. Молодой человек нервничал в его присутствии. Игорь не стал избавлять его от дискомфорта, продолжал молча смотреть снизу-вверх. Говорят, наследников учат смотреть снизу-вверх так, будто они на самом деле возвышаются надо всеми. У бессмертного это выходило само собой.
Когда метрдотелю удалось набрать номер Виктора с первого раза, он почти вслух выдохнул.
Игорь чуть искривил в улыбке правый кончик губ и принял из его руки трубку. Человек попятился, закрыл за собой дверь.
– Слушаю.
Телефон не успел выдать ни одного гудка. У Виктора для его возраста сохранилась прекрасная реакция.
– Виктор, это Игорь. Я хотел проконсультироваться, стоит ли выносить вопрос на обсуждение в Совете.
– Хм, – Игорь почувствовал, что Председатель предвкушающе заулыбался в усы. – Продолжай.
– Я вынужден был сегодня разговаривать с одним человеком. Он занимает высокий пост. Он лжец и недостойный тип.
– Кто он?
– Заместитель министра по жилищному строительству.
– Уразаев. Ставленник Анвара, – легко вспомнил Виктор. – Он вёл себя оскорбительно?
– Он угрожал мне. Хотел, чтобы я стоял перед ним, как слуга.
– Почему ты не прибег к силе Стола?
Мысль приходила Игорю на ум.
– Я не хочу, чтобы он потерял чувствительность. Хочу, чтобы знал, за что наказан…
– Он будет расплачиваться до конца своих дней.
По телефону Виктор отчего-то производил ещё более зловещее впечатление, чем при встрече. Голос звучал негромко, вкрадчиво, словно невидимый вампир играл на другом конце провода с загипнотизированной жертвой, собирался пустить ей кровь и заодно наслаждался чувством безнаказанности. Игорю захотелось увидеть Виктора. Бессмертные не переносят вампиров, поэтому Виктор всегда был подозрителен.
Председатель словно что-то почувствовал. Когда он заговорил снова, из его голоса пропала вкрадчивость, тон стал деловым и холодным.
– На объект поступает не первая претензия. Прежде был конфликт интересов с Анваром, на твоё слово он не сможет возразить. Уразаев будет знать, за что лишился должности. О решении будет объявлено на Совете.
Игорь положил трубку.
Метрдотель ждал под дверью
– Не желаете ли пообедать в нашем ресторане? – человек уловил настроение Игоря. – Прежде чем вы откажетесь – мы понимаем, кто вы. Травить вас бесполезно и опасно, всё будет приготовлено по высшему разряду. Повар ждёт…
Игорь посмотрел на человека.
– Если бы вы действительно понимали, кто я, вы бы знали, что и кормить меня бесполезно.
В зале господствовал приглушённый медный свет. Светильники были не на потолке, а на уровне голов сидящих за столиками в нишах по периметру большого зала.
Высокий силуэт сразу привлёк внимание. Мужчина держал правую руку в кармане брюк. Для вечера его костюм был излишне строг, но он носил его с небрежной элегантностью, которая делает любую одежду уместной независимо от повода. Он медленно прошёл по полукругу. Двое в белых рубашках с закатанными рукавами быстро освободили столик, буквально вытолкнули каких-то людей, вероятнее всего, откупились.
Мужчина принял происходящее, как должное. Стол молниеносно прибрали, поставили в центр вазу с фруктами. Мужчина взялся за спинку стула и вытащил его из-за стола. Свободно сел, левую руку положил на стол. Тёмно-синие глаза неспешно оглядывали танцующих.
Вряд ли мужчине нравилась громкая музыка. Несколько женских голов поворачивались на него в танце. Взгляды падали на глаза и губы. Через каждые шесть композиций включалась другая музыка. Мужчина уловил на себе ищущий женский взгляд и поднялся навстречу. Его глаза сосредоточились на её лице, и она остановилась, дожидаясь его.
Он вытащил руку из кармана, словно из тьмы, левую уже протянул ей. Женские глаза блеснули. Ей доставило маленькое удовольствие положить ладонь ему на высокое плечо, выше уровня её лба. Глаза блеснули повторно, когда правая рука мужчины легла под лопатки, горячая через материю платья. Ей бы пришлось задрать голову, чтобы видеть его лицо. Через два оборота, рука под лопатками стала приподнимать её. Женщина переставляла ноги на цыпочках. Грудь вжалась в жёсткую грудь, декольте платья сместилось, демонстрируя смотрящему сверху вниз немного белья. Наверное, это было слишком для минутного знакомства, но женщина снова испытала удовольствие.
Когда музыка переключилась, она больше не хотела танцевать. К счастью, горячая рука продолжала лежать на талии.
Женщина лежала на груди. Две горячие струйки воздуха из тонких ноздрей часто били в горло. Она крепко спала. Короткое платье и чулки лежали наискось на углу кровати. Рубашка в следах помады изломанно застыла на полу, как жертва нападения с кровавой ножевой раной.
Нужно купить новую одежду. Осталось мало.
Четырьмя этажами ниже негромко играла тяжёлая музыка. Родители уехали, оставили подростка одного в квартире. Подросток был на четыре года младше Игоря.
… проснувшись, увидишь
свобода – обман…
величье незримо, легенда забыта
повсюду шпионы, шакалы врага
тебе осталось недолго…
Песня попадала в уши преобразованная, сознание сразу получало смысл, калечило мелодию и рифму. Смысл напрягал Игоря. Песня как будто касалась его, перебирала пальцами волосы на лбу. Это словно бы она горячо дышала ему в шею.
Тебе осталось недолго.
Не больше семнадцати лет.
Игорь держал ладонь на пояснице женщины. Прямо под подушечками пальцев могла сейчас крепнуть крошечная бесценная жизнь. Тогда через девять месяцев он возьмёт его на руки, научит стоять на ногах, ходить, говорить только правду. Он будет любить бег, плавание и боевые искусства. Игорь навсегда запомнит его ребёнком, потому что взрослым вряд ли успеет увидеть, для этого нужно будет прожить в мире хотя бы сорок один год. Игорь не думал, что для него может быть сделано исключение… Для своего вида он не исключителен. С какой стати ему достанется сорок один год, когда совершенно удивительный, непостижимый Кир, отец ста сыновей, получил всего тридцать восемь?
Игорь провалился в сон со сладковато-горьким ощущением.
Сначала он просто спал, в сознании его была только тьма, привычная тьма сна тёмного бессмертного. Никаких образов, только углубление в безмерную тьму, подлинную, вечную тьму, сознание не проваливалось в неё, а умышленно погружалось, избавляясь от красок и звуков пережитого дня. Сознание двигалось не вниз и не вверх, а точно вперёд.
Игорь без перехода осознал себя на песчаной равнине. Глаза ослепило солнце. Краски потеряли отчётливость. Для обожжённых солнцем глаз всё было серовато-белым. На горизонте дрожали волны марева. Должно быть жарко. Игорь посмотрел на небо из-за края надвинутого на голову капюшона – рассветало. Бессмертный шёл вперёд.
Барханы незаметно для глаз смещались по равнине, чуть посвистывал ветер, равнина оставалась в основном ровной, без резких перепадов. Игорь шёл ни о чём не думая. Сладковато-горький привкус во рту вызывал удивление. Бессмертный вышел на протоптанную дорогу. Она вела не вперёд, а куда-то налево. Игорь пошёл по ней. Он не торопился и не замедлялся, в голове не было мыслей, просто смотрел перед собой и шагал.
От влажного прикосновения к щеке Игорь вздрогнул. Распахнул глаза в потолок, моментально задохнулся, как от чрезмерной нагрузки – женщина положила ему на лицо ладонь. Она спала, и ей тоже что-то снилось, ладонь намокла от пота. Бессмертный не успел досмотреть свой сон, но узнал его. Грудь ходила ходуном. Игорь знал, что ждало в конце дороги, и не хотел увидеть снова, но испытал досаду. На этот раз мог докопаться до сути.
Женщина хмурилась во сне. Игорь всё восстанавливал дыхание, но грудь продолжала вздыматься, а женщина только кривила губы во сне.
… выкручиваешь кости,
рвёшь мою плоть на части,
ломаешь душу, сердце бьёшь…
Когда уже его отец вернётся?
