Владислава Николаева
Игорь
Йор обернулся на Клою, сгрёб вещи одной рукой и протянул ей вторую. Клое было страшно идти одной, но она бы предпочла, чтобы ей помог Игорь. Он не мог, он стоял внизу и держал тяжеленную лодку. Клоя ступила с плато. Скалы оказались совсем мокрыми и подледеневшими, ноги не держали. Клоя заскользила, понимая, что Йору не удержать её, перед глазами встала ледяная тёмно-синяя вода, больно ёкнуло сердце. Йор с размаху сел, Клоя упала на колени, Лен запоздало вскрикнул. Было больно. В колени и левую ладонь точно вкололи иглы.
Игорь недовольно хмурился внизу.
– По одному! Медленно, на четвереньках!
Не было никакого желания спорить. Клоя боялась, что и на четырёх не справится.
Океан считал своим долгом убить и хорошо знал своё ремесло. Лен уже спустился, растерянно замер на одном колене и с охапкой одеял. Клое было некогда на него смотреть. Йор полз первым, постоянно оглядываясь на неё. Ладони разъезжались, пальцы замёрзли и потеряли чувствительность, ноги путались в исподней юбке, колени даже через ткань чувствовали холод. Прошло все двадцать минут, прежде чем они добрались до Игоря. Клою потащили за руку. Девочка вскинула глаза – Игорь?
Нет, всего лишь Лен. Брат стоял на плоскодонке, а Игорь по-прежнему держал её на руках.
Клоя хотела возмущённо вскрикнуть, но Йор буквально запихнул её через борт, у Клои из лёгких вылетел воздух, с губ не сошло ни звука. Игорь снова устоял. А потом Лен затащил на борт и Йора, который весил больше любого из них. Клоя смогла только пискнуть. Лен опять толкал её.
Короб в середине больше всего походил на собачью конуру. Игорь просушил его на солнце, насколько возможно. Внутри всё стоял тот самый острый запах, практически выветрившийся из одеял, в носу свербило. Лен странно склонил голову и чихнул. Потом снова. Йор совал ему в руки одеяло, но Лен чихнул в третий и в четвёртый раз. Йор сдвинул его в сторону, просунул Клое за спину одеяло и свёл концы у неё на груди.
– Держи, – попросил он, посмотрев ей в глаза.
Лодка всё это время оставалась неподвижной, словно продолжала стоять на каменном острове, но тут их качнуло.
Клоя хотела спросить, где Игорь, но связки опять не слушались. Она попыталась вдохнуть воздух и чихнула сама. Лен был весь в слезах. Йор тоже накрыл его одеялом и придвинул к сплошной стенке конуры, подальше от выхода. Сейчас выход был перекрыт небольшим ящиком с по разному приготовленной рыбой, в углу стоял сочащийся бочонок с водой. Йор пытался отодвинуть вставший враспор ящик, хотя и так было ясно, что для Игоря не осталось места. Лодку качнуло снова. Клоя увидела в просвет вставшую пасмурно синим бугром воду, по телу прошёл озноб.
Йор всё-таки сумел убрать ящик с дороги, с бочонка слетел ковш, Йор вскрикнул от боли. Потирая ушибленное плечо, он высунул голову наружу и что-то крикнул. Океанский ветер унёс слова в сторону, Клоя ничего не разобрала. Растерянный Йор вернулся внутрь и натянул на себя одеяло.
– Ты же понимаешь, – громко зашептал Лен, – это лодка не может плыть, она не удержится на воде… точнее она перевернётся!..
– Мы плывём, – ошарашенно сказал Йор.
По стенкам била вода. Клоя почувствовала под коленями мягкое – Игорь простелил на дно порванный парус. В столь ранний час холод был особенно нестерпим, Лен рывками подобрался к сестре вплотную, потом обнял руками, с зажатыми в пальцах уголками одеяла. Стало теплее. Но где Игорь?
К ним придвинулся Йор. Три головы сомкнулись вместе. Дыхание Йора согрело Клое руки.
– Он тащит лодку, – прошептал Йор.
– Что? – выдохнул Лен.
– Он тащит её. Он, видимо, и не рассчитывал, что она поплывёт… он прямо под нами, мы на его спине…
Лодка подтверждала слова Йора, дерево стучало, соприкасаясь с чем-то твёрдым. О борта плескалась вода.
– Безумие… когда корабли тонут…
Лен прислушивался.
– Он быстро плывёт, – заключил он.
– Может, мы спасёмся? – с надеждой шепнул Йор.
Клоя опять только едва различимо пискнула.
– Попробуем уснуть, – предложил Лен. – Пока всё тихо.
Клоя не понимала, почему он хочет погибнуть именно выспавшимся. Есть какая-то разница? Она верила в Игоря, но ей было его жалко. Он был там, в холоде, в воде, топ под тяжёлым коробом, глотал солёную воду… Они были ему никем, не было никакой причины стараться ради них… но он старался, а сказал, что тьма…
Клоя заснула незаметно. Свою роль сыграло тепло от тел мальчишек. Они тоже заснули. Йор лежал лицом на коленях Клои, а она щекой на его голове. Брат устроил свою голову у неё на плече, и, проснувшись, Клоя ужасно затекла. За спиной сквозило в щёлку. Болела шея. Если здесь было неудобно, то под лодкой был ад. От Игоря не доходило ни звука, но лодка не тонула, а значит он продолжал плыть.
Лен очнулся и сглотнул слюну.
– Тихо, – шепнул он точно во сне. – Ещё день… пока день можно плыть.
– Кораблю можно плыть! – возмущённо шепнула Клоя.
Лен посмотрел на неё и кивнул. Любой, выпавший за борт, днём то или ночью, обречён погибнуть. Воды уволокут. Игорь не давал уволочь себя, в придачу держал на спине лодку. Не будь его, они бы перевернулись.
– Сколько до берега? – всхлипнув, шепнула Клоя.
Лен пожал плечами и толкнул Йора.
– Сколько нам оставалось плыть? – повторил Лен.
Йор пожевал губами со сна.
– … когда корабль утонул, оставалось плыть неделю. Теперь не знаю.
Это уже было неважно.
– Наступит ночь, – сделал вывод Лен.
Этим было всё сказано.
Игорь подал признаки жизни лишь ближе к полудню. Велел им поесть. Голос был совершенно невозмутим, будто мужчина плыл в соседней каюте. Дети разделили на троих одну жареную рыбину, хотя, пожалуй, запасаться и экономить было незачем. Доев свой кусок, Лен высказался по этому поводу. Съели ещё одну рыбину.
Руки сильно пахли рыбой. Клоя хотела выбраться к бортам, помыть руки и заодно убедиться собственными глазами, что Игорь в порядке. Но Лен грубо остановил её за локоть.
– Вес сместится, лодка может перевернуться.
Клоя не посмела ослушаться брата.
Йор открыл бочонок и зачерпнул ковшиком воды. Первой протянул его Клое. Чистоплотная девочка ничего не хотела касаться пахучими руками. Лен заозирался, прополз в угол, нашарил прореху в постеленном на дно парусе и оторвал лоскут.
– На, держи.
Клоя тщательно вытерла руки. Йор ждал.
– Спасибо, – Хлоя облизнула мокрые губы. В океане нет ничего ценнее пресной воды.
Следом напился Лен, потом Йор. Дети снова сели поближе.
Лен сказал, что пока тихо. Вода без остановок хлестала по бортам, плоскодонка находилась в постоянном движении, Игорь ни на секунду не останавливался, он вообще не отдыхал. Так было принято вести себя в плавании по океану днём. Но ведь все те удачливые люди, которые всё же переживали плавание, они плыли через океан на кораблях, вряд ли был хоть один, кто бы решился переплыть его так, пусть даже и летом. Вода океана не бывала тёплой и в самый жаркий месяц, сейчас она была хуже льда. Днём на кораблях все садились на вёсла, поднимали паруса, хотя особенного ветра, к тому же попутного, ждать не приходилось. Моряки стискивали зубы, захватывали горстью желтоватый порошок из бочки, обтирали ладони для сухости, брались за вёсла и приступали к своему тяжёлому неблагодарному труду. Время от времени кто-то начинал выть от натуги – ворочать воды океана было всё равно, что ворочать камни. С гребцов сходило по семь потов. Лишь единицы оставались в холоде на поверхности, обыкновенно капитан и его помощник, следили за тем, чтоб не сбиться с курса.
Трое сидели кружком, настороженно прислушиваясь. Острый нос рассекал холодные воды. Игорь тянул лодку плавно и ровно, он плыл в какой-то особой, выносливой манере. За курсом он также следил лично. Лен и Йор и не могли ему помочь. Навигационные инструменты утонули с кораблём, не до вещей было в ту ночь.
Вечер неминуемо приближался. Лен обнимал сестру и друга вокруг плеч. У Клои от нервного напряжения мелко тряслась голова. Лен прижимал её лоб щекой. Клоя ничего не могла поделать. Страх был сильнее её. Лен поцеловал её в висок пахнущими рыбой губами. Давно он этого не делал, считал, что младшая сестра стала для этого слишком взрослой.
– Надо же…
Голос опять прозвучал совершенно невозмутимо. Лодку дёрнуло. Лен сильнее сжал объятья.
– Повезло, – равнодушно сообщил голос. – Выходите.
Йор первым вылез из конуры, Клоя последней. Мальчики протягивали ей руки. Девочка спрыгнула на чёрный риф и обернулась.
Ноги не слушались, Клоя покачнулась. Игорь лежал на мели грудью. Его белоснежная рубашка распахнулась, камни впивались в кожу. Лодка вдавливала его в риф. Мальчики опомнились и поспешили на помощь. Клоя дёрнулась за ними.
– Прочь!
Лен осел на камни.
– С дороги!
Йор потащил Лена в сторону.
Полусогнутый Игорь вышел на сушу, как по ступеням. Осмотрелся, потоптался на месте, где только что лежал Лен, перехватил лодку и прочно устроил её на камнях. Освободил руки, выпрямился, но не потянулся, не размялся.
– Повезло, – повторил он равнодушно. А только что рычал.
Игорь прошёл мимо мальчиков и Клои. У Лена до сих пор были бледные губы. Мужчина обошёл скользкую полоску рифа и вернулся на самое высокое место. Дети провожали его взглядом. Риф был невелик, но вселял надежду. Игорь мог отдохнуть.
– Ещё можно плыть, – размышлял он вслух.
Горизонт оставался серым, но безмятежным. Ещё не стемнело. Игорь похоже действительно мог продолжать плыть, но хмуро смотрел на оторванный от суши горизонт и размышлял. С него лилась влага. Игорь перевёл взгляд на набежавшую под ним лужу и спустился на несколько шагов.
– Останемся на ночь, – решил он. – Разомните ноги, приведите себя в порядок и в лодку.
Тон не допускал споров. Клоя и не думала, что спорить позволительно. Игорь снёс верхушку рифа, разравнивая площадку. Девочка ушла на противоположный край рифа, мальчишки отвернулись, Игорь пошёл к лодке. Клоя сделала свои дела, тщательно вымыла руки в холодной воде и уступила место мальчикам. Игорь поднял лодку на расчищенную площадку. Лодка свисала и шаталась. Клое это не нравилось.
– Давай внутрь, – кивнул мужчина.
– Игорь… – тихонько проговорила Клоя.
Синеглазый мужчина поморщился.
– Не спорь.
Клоя смешалась и полезла в лодку. Игорь придерживал посудину рукой, в обратном случае она бы слетела в воду. Мальчики уже спешили к ним.
Ночь была тревожной. Клоя не могла уснуть. Лодка покачивалась, Игорь держал её снаружи. Сложнее, чем удерживать её в такую ночь, было бы только плыть.
– Может, мы заменим его? – предложил Лен шёпотом.
– Сидите внутри, – тут же раздалось снаружи.
Игорь всё слышал. Клоя смутилась всего сказанного прежде, хотя вроде ничего зазорного сказано не было.
Волны гремели. Вода заливалась в лодку. Йор заслонил выход из конуры бочонком и куском парусины. Никто не спал. Ветер ввинчивался в щели со свистом. В шее возникало тягучее болезненное ощущение, так что ей нельзя было шевельнуть.
Клоя поняла, что всё-таки уснула, только когда проснулась. Мальчики навалились сверху, на ноги давил бочонок с водой. Лодка больше не шаталась. Значит, под ней была надёжная спина Игоря. Клоя сдвинула в сторону спящего Йора. Назойливый сквозняк продолжал дуть в шею. Девочка потёрла её занемевшей ладонью.
– Есть хочется, – не открыв толком глаз, сообщил Лен.
– Как ты можешь? – задохнулась Клоя. – Когда он опять там…
Из глаз брызнули слёзы. Девочка зажала руками горячее лицо. Вокруг Клои сомкнулись объятия. Лен извинялся. Клоя разжала ладони и ойкнула – её обнимал Йор.
– Не бойся…
– Да не боюсь я… – Клоя судорожно выдохнула.
Конечно, боялась.
«Я не выдержу этого пути… Плывёт он, а я… Мне этого не вынести! Каждый раз…»
Очередным вечером не нашлось ни одного рифа, острова или скалы. Лодчонку швыряло из стороны в сторону. Что творилось с Игорем, можно было только гадать. Спать было немыслимо, детей укачивало до дурноты, как попало швыряло на стенки короба. Сидели сцепившись руками и закрыв головы одеялами. Не помогало. Всё болело. Синие бугры воды пучило как живот чёрта в преисподней. Проём закрывали, но вода ухала внутрь, и в качке не удавалось усидеть на месте.
Окаянная прорва, всё издевается, глумится, играет жертвой… Того и гляди удар отправит маленькое судёнышко на дно, на прокорм падальщикам. Ночь всё не кончалась, вскоре в просвет ничего нельзя было разобрать, кроме тьмы.
Чем перед ним виноваты? Детям не по силам нанести вред океану. И он безнаказанно издевался над ними, не боясь отмщения. Может, ему стоило бояться Игоря?
Волны швыряли их, швыряли, швыряли… Лодчонка скрипела и ухала. Сквозняки продували короб насквозь. Дети крепко обнимали друг друга и тщетно кутались в одеяла. Материя отсырела и от натяжения не становилась длиннее, а расползалась в пальцах. От удара вылетел ящик с провизией, незаметно пропал довольно большой бочонок. Дети крепче сжимали объятия. Лен нашёптывал молитвы, Клоя не слышала ни слова за грохотом. Тот, о ком она беспокоилась, был в ледяной воде, и молитвы не помогли бы ему. Он был тьма, о тьме не молятся, она вынуждена справляться своими силами. Их неумело сколоченной лодке удержаться на плаву не помогли бы и все пресвятые угодники, соберись они вместе. Только бог тьмы всё тянул и тянул неудобный груз на спине, будто искупал вину за что-то, будто был должен…
Лодка всё-таки развалилась. Гвозди вылезали из досок, доски отваливались от конструкции. Сначала Игорь не придал значения. Он знал, что лодка обязательно развалится, весь вопрос заключался в том, когда это произойдёт. Рассчитывал, что позже. Буря оказалась особенно яростной. Игорь подхватил остатки короба, свёл ладонями разошедшиеся доски, перепуганные дети вцепились, как котята, они едва помещались на трёх гранях короба. Мужчина сжал зубы, промоченная деревянная доска втиралась в самое лицо. Плыть стало практически невозможно, но он плыл.
Они были правы. Пловца нельзя сравнивать с кораблём. Человек проплывёт несколько часов и пойдёт на дно от непреодолимой усталости или скорее от судороги, а в зимнем океане он труп через десять минут. Пловцу не угнаться за судном, а если пловец – Игорь, судну не угнаться за ним. Кораблю оставалось плыть дней семь-восемь. Не будь крайне неудобного короба, Игорь доплыл бы за день, неважно днём или ночью. В крайнем случае, мог плыть под водой, где шторм не доставил бы неудобств.
Он вынес детей на берег ещё до рассвета. Серый песок глубоко уходил под весом четверых. Мелкий и сырой. Дети едва передвигали ногами, тащил их под локти. Они упали в мокрый песок, загребли его руками, слишком усталые, чтобы избавлено рассмеяться в голос. Ни один первооткрыватель так не радовался песку.
Девочка поймала Игоря за руку.
– Нас ждут на этом берегу. Позволь отблагодарить тебя? Наша родня не последние люди, они тоже будут благодарны за нас… Пойдём, пожалуйста, пойдём…
Глаза умоляюще ловили его взгляд. Девочка сжимала его руку обеими, мальчишки обернулись и ждали. Они не одёргивали её, ждали, что он решит.
Игорь не хотел ничего говорить. Он сказал немного, но рассказал почти всё. Научил, как позвать, передать ли его имя по наследству уже их дело. Игорь аккуратно высвободил руку.
Расстающийся
Только что за спиной шипел обманутый в ожиданиях океан, а ноги проваливались в сырой песок. Рядом была не растерзанная туша чудовища и не коченеющее тело злодея – трое подростков, славных, действительно славных и неиспорченных. Они смотрели на него с благодарностью, восхищением, теплотой, надеждой, они звали его с собой туда, к простой и честной жизни, не лишённой своих радостей. Там, вверх по осыпающемуся склону за полоской угрюмого нехоженного – и притягательного этим – леса было жильё. Весело потрескивающий в очаге огонь, пряный запах солений, уха с пылу с жару. Там было хорошо. Но Игорь не мог остаться.
Ему нечего делать там, где хорошо. Он не знает, что делать там, где хорошо.
Всё случилось быстро.
Не час, не минута, не доля минуты, не секунда, не доля секунды, не миг. Может быть, лишь доля мига, и Игорь снова стоял в своей чистой пустоватой кухне. На босых подошвах похрустывали песчинки, с просоленной рубашки и брюк сочились ручейки. Одежда была в плохом состоянии, носки сгинули в другом мире.
Игорь не ел в миссиях, сам не отдавал себе отчёта почему. Мог обойтись и обходился. Миссия была вторая с утра, что в итоге удлинило день почти на пять суток. Выходит, не ел, не пил и не спал неделю. Не было времени – работал, немного устал. Тело в норме, утомление скорее моральное.
Мужчина посмотрел с сомнением на булькающую кастрюлю. Простенький овощной суп. Четверо суток и долю мига назад покидал в бульон что оставалось в холодильнике. Суп был неготов, скорее напоминал салат с сырой картошкой и бульоном.
Бессмертный, живущий в человеческом мире и по человеческим правилам, испытывает слабые позывы поесть и поспать, никогда не способные перейти в действительный голод и подлинное утомление. Он мог бы не есть, вообще, и догадываться по ненавязчивому ощущению – ну да, давно не ел. Поесть и поспать обычно не мешало при восстановлении после ранений, но даже и не создав благоприятных условий для выздоровления – бессмертный выздоровеет. Возможно регенерация займёт больше времени, но на её качестве ничто не скажется. Порванное всегда сходится гладко, выбитое заменяется новым, таким же как было, сломанное срастается, вывихнутое встаёт на положенное место. Бессмертный всегда молод и за редким исключением в идеальной форме. Неидеальной его форма может быть лишь в результате ранения, а это временно.
Пахнущий капустой суп кипел на плите. Спать хотелось больше, чем есть. В памяти жил запах жареной на огне рыбы, менее приятный – вяленой, наваристый дымок ухи издалека и по-восточному пряный аромат запасённых по-северному маринадов. Суп не выдерживал критики. Игорь никогда не готовил себе деликатесов, был далёк от чревоугодия, но не до такой степени, чтобы есть сырую картошку в бульоне.
Ладно, не сейчас. Игорь выключил плиту и побрёл в темноте коридора в спальню. Суп бессильно шипел в спину. На полу оставались золотистые невидимые песчинки из другого мира. Игорь не видел их, но слышал характерный слабый звук.
На улице была весна, которую человеку, не произносящему ни слова лжи, не зазорно назвать зимой. Ветер выл по-вьюжному, швыряя в окна снежную крошку, где-то внизу, этаже эдак третьем, ветки деликатно, но настойчиво стучались, просясь в дом, в тепло. К Игорю никто не решался напроситься в гости. Во-первых, он жил на двадцатом этаже, во-вторых, он был тёмный бессмертный. «Тёмный» ни в коем случае не означает «злой». Нет. Если бы слова «тёмный» и «злой» означали одно и то же, люди, склонные к лени, не стали бы напрягаться, чтобы запомнить целых два слова.
Резонный страх темноты заклеймил всю тьму дурной славой зла. Ночью привыкли ожидать нападений, подлых обманов, ударов в спину, хотя и всем известно, что подлинно сильное зло не стесняется показаться среди бела дня.
Пускай страх темноты объяснялся тем, что человеческие глаза почти ни на что негодны ночью, в ночи действительно было чего опасаться: злые сущности, не выносящие свет, или подлинная Тьма, не выносящая несправедливость – смертные должны были сторониться и того, и другого.
Игорь принадлежал подлинной Тьме.
Безвоздушная, холодная, непроницаемая, бесконечная и вечная, первородная Тьма, в которой вращаются обитаемые и необитаемые шары миров, которую не осветить всем солнцам Вселенной, тьма, воплощённая в человеческую форму. Как эта Тьма могла получить человеческое обличье, никто из смертных не знал, а Игорь сам не помнил, как не помнил многих важных вещей.
Среди миллиардов заселённых миров существовал один, где таким, как он, предоставлялся шанс прожить короткую настоящую жизнь. Родиться заново, вырасти, завести семью, вырастить детей, которые присоединятся к наследникам других бессмертных в Совете, имеющем действительную власть над миром. Одно условие – память начинала отсчёт с нуля после рождения.
Игорь помнил, как его доставали из матери. Запах крови и околоплодной жидкости был первым впечатлением о мире. Глаза за толстыми линзами очков в окружении медицинской маски и шапочки, спиртовой одеколон и пот, запах старости и проблем с поджелудочной. Резкий, щекочущий, словно бы объёмный до шероховатости запах разлит по воздуху, потолок немного пах сыростью, недавно белили, не более недели назад, кафель на стенах, специфический горьковатый грубый запах растворителя, но не помнил, что было за минуту до обрушившейся информации, в которой преобладали запахи. Их можно было забыть, но Игорь помнил. А там – отрезало. Лезвие опускается, оно настолько широко, что за ним ничего не видно, за ним тишина, и вот обвал звуков и запахов, звуки и запахи, отовсюду, какой-то писк, какие-то спешные слова, запахи так напирают, что грудь ходит, и тошно… Игорь крикнул.
Так Игорь родился. Игорь вырос. О событиях лет роста он почти не вспоминал, чаще всего прибегал к накопившемуся за них архиву запахов и некоторых звуков. Игорь заработал на безбедную жизнь поколений на пять вперёд. Застопорка произошла на этапе обзаведения семьёй. Тело Игоря было совершенно, как ему и надлежит быть. Проверил, не поленился, в специализированном учреждении, хотя что могло показать обследование кроме всем известного? Все посвящённые знают, бессмертные не имеют дефектов, они просто такие, безупречные. Игорь был бессмертный совершенного здоровья, подруги не беременели не из-за него, детей не было.
Не дойдя до спальни, откуда доносилось размеренное сонное дыхание… чёртово, дурацкое, треклятое тик-так! – по носу изнутри царапнули духи, затмевающие ароматы чистого тёплого спящего тела – вот чего ещё надо?!
Бессмертный завернул в ванную. Мешанина, резкая до одури, ни за что бы не зашёл, если бы не необходимость: шероховатый запах порошка, убийственный стеклоочистителя, сладкая отдушка кокоса, не скрывающая смесь из полимеров, кислая, символизирующая лайм – от неё першило в горле, и ещё много, много всего. Задержал дыхание, крутанул вентиль – вода прибьёт частицы веществ, станет сносно. Надо привести себя в порядок.
Испорченная одежда слезала примерно как шкурка с сушёной воблы, на пол летели чешуя и крупицы соли.
Рыбный запах один из наиболее неприятных для человеческого обоняния, но он естественный. Люди не понимают ценности естественности, их нос не разбирает ничего толкового, им всё сладко-свеже-терпко-вонь, будто ничего больше нет, потому парфюм у них самый примитивный, сшибающий с ног, такой, что их приближение можно разобрать за квартал, и то что интенсивность запаха превращает его в вонь их уже не трогает…
Оставшись голым, Игорь на коленях вытер пол неприлично дорогой рубашкой благородной итальянской марки и отправил её вместе со всем остальным в мусорную корзину. Она стояла рядом с бельевой, обе смердели свежеоформленной пластмассой. После покупки пытался проветрить у открытого окна, но корзины тут же понадобились, перенёс в ванну, рассчитывая потом довести дело до конца, но пока ничего из этого не вышло. Несколько раз оставлял проветриваться, уже надоело выгуливать их по квартире к окошку, дух пластмассы никуда не делся.
Теперь нужно было смыть запах другого мира. Предпочитающий холодный душ мужчина врубил кипяток. Въедливый рыбный дух не отступал. Игорь драл кожу докрасна жёсткой щёткой, вторая половина, видимо, пользовалась ей как пемзой.
Кстати о второй половине. Бессмертный чувствовал её дыхание. Результаты анализа на совместимость появились вечером, пришли с курьером из клиники. Несовместимы. Не сошлись половинки.
Вернувшись в первом часу, решил поесть, прежде чем говорить. Прежде чем начнётся битьё посуды.
Она уже спала. В легкомысленной прозрачной… собственно Игорь не знал, как это называется, трудно было поверить, что это одежда, в сущности, она была голая и сжималась в клубок от холода. До результатов анализа он бы лёг рядом и согрел бы её своим теплом, теперь не было смысла. Он и не любил её. Она была красавица, она была ласкова, но Игорь бы предпочёл неласковую и даже некрасивую, но способную подарить ему наследника. Женщины его интересовали в смысле воспроизводства, можно было бы без них обойтись – не стал бы связываться.
Наследник – всё, о чём он был способен мечтать. Когда встречал новую женщину, когда засыпал и просыпался, когда ехал на работу и когда возвращался, когда сидел на заседании Совета, в каждой миссии в другие миры, каждый день все двадцать три часа из суток, которые хранила его память. Поэтому стоя абсолютно голый и разгорячённый после душа, он равнодушно и отстранённо смотрел на чертовски соблазнительную женщину, которая только того и ждала, что он ляжет с ней и сделает всё, что пожелает. Игорь накрыл её одеялом и ушёл на диван.
Сны возможно самое страшное из того, что может произойти в жизни человека. Они сулят покой и отдых, им даже ненужно завлекать в свои сети, в них идут добровольно и с радостью. Только дети, более чувствительные к таким вещам, чем взрослые, часто не хотят идти спать. В неге и расслабленности сна человек так беззащитен, он всецело отдаёт себя в руки потока фантазий, иллюзий реальностей возможных и невероятных. Они сделают с ним, что только захотят – развлекут, порадуют, заставят поверить в происходящее, расскажут о будущем или прошлом, подскажут разгадку мучащей проблемы, напугают. Если не вспомнить, что увиденное или видимое – сон, эмоции будут сильны и подлинны, будь то радость или леденящий страх, если вспомнить, что это сон – не испытать волнения и не увидеть, к чему приведёт фантазия.
Игорь не искал новых впечатлений, ему хватало миссий, и из-за миссий ему важно было знать, сон он видит или явь. Это было нетрудно. Вот только был один сон…
Примерно через час после того, как Игорь, не озаботившись тем, чтобы накрыться, устроился на диване, он с резким выдохом вскинулся.
Время близилось к трём. За окнами ничуть не посветлело. Ранний подъём даже для трудоголиков. Игорь больше не мог спать. Во всём огромном доме от первого до двадцатого этажа ни звука, кроме дыхания.
Изгоняя из головы мысли, отжался до тысячи. Надоело, но мысли никуда не делись. Запасным вариантом были гантели. Они остались наверху, рядом с ней. Туда бессмертный не пошёл, предпочёл доварить суп.
Когда он уже собрался её будить, она спустилась. Её единственный шанс застать его с утра – встать рано. Зачем-то ей хотелось застать его до работы. Шаги мягко застучали по ступеням. Босая. Игриво обняла со спины, прижимаясь грудью, поцеловала в шею. Вопросительно подняла брови, заглянув в неподвижное холодное лицо.
– Мы должны расстаться, – Игорь старался говорить с максимумом такта, но женщины в таких делах категорически отказывались вести себя конструктивно.
На минуту искажённая улыбка застыла на её лице, новость застигла её врасплох, но Игорь не мог больше ждать. Это было бы нечестно по отношению к ним обоим. Бессмертные избегают нечестности.
Она молчала, но бессмертный не заблуждался на этот счёт – она не отступит мирно, банальная мысль уже воткнула в её сдобренный кокосом и лаймом мозг отравленные клыки…
– У тебя другая? – вроде бы будничным тоном поинтересовалась она.
– Нет, – твёрдо и спокойно ответил Игорь.
– В чём же дело?! – без перехода закричала она.
– Анализы, – лаконично сказал мужчина.
– Пусть проверят ещё раз!
– Всегда проверяют повторно.
– Повторно, ха! – недоверчиво фыркнула женщина.
Она прошлась по кухне взад и вперёд, уперев одну руку в поясницу, а другую запустив в длинные волосы.
– Что с того? – вдруг выдала она.
Игорь непонимающе посмотрел ей в глаза.
– Нам ведь хорошо вместе… так какая разница?
– Я говорил…
– Да ты просто ищешь предлог, чтобы расстаться!!! – её голос снова сорвался на высокий крик. – Где эти анализы?!! Где?!!
Результаты анализов лежали в пустой комнате кабинета, в ящике стола с пачкой других результатов анализов, но их не надо было нести. Ничего не надо было доказывать, надо было терпеть. Это у людей такая игра – требовать доказательств. Когда они хотят верить, они почти не вспоминают о доказательствах, а когда верить не хотят – то и никаких доказательств не хотят. Как бы то ни было, единственная сторона, нуждавшаяся в результатах анализов – Игорь – результаты видела. Решение принято. Нужно стерпеть, пока она спустит пар. Пусть считает как угодно. Игорь готов был из вежливости стерпеть скандал, хотя можно было просто выставить её за дверь, не прибегая к насилию.
– Где они?! Что молчишь?! Сочинил сказочку! Смотрите, я так люблю детей!.. я мечтаю о ребёночке!.. – она завизжала противным голосом, якобы изображая Игоря, – а сам просто банально тащишь девок в койку! А когда напользуешься – прости, дорогая, мы несовместимы! Забирай своё барахло и канай отсюда!!! Да ты… ты… просто отвратителен! Все мужики уроды, но другие хотя бы не сочиняют убогих баек, чтобы затащить в постель!
Холёное лицо покрылось неровными красными пятнами.
Игорь молчал. Не стал напоминать, как она радостно полезла в койку, ещё не зная о его желании иметь детей, не стал говорить, что никогда не нуждался в подложных предлогах, чтобы найти расположение. Игорь молчал, полагая, что если её не перебивать, она быстрее успокоится, но последнее замечание проигнорировать не смог, потому что никому, даже непосвящённой смертной, нельзя говорить, что бессмертный лжёт:
– Я никогда не лгу.
Её это, конечно, не убедило. Она снова фыркнула на выдохе:
– Пошшёл ты!
И исчезла за дверью, громко топая и опрокидывая всё, что попадалось на пути. К счастью, Игорь не держал много вещей. Через пятнадцать минут она шумно спустилась.
– Ты забыла часы наверху, – не оборачиваясь, напомнил Игорь.
Она посмотрела дикими глазами в его затылок, порылась в сумочке и пакете с вещами, гневно бросила их на пол прихожей и, топая уже в сапогах, вернулась наверх.
Игорь слышал, как за грохотом шагов перемещается тиканье. Она всё время снимала часы в спальне, на тумбочке, на уровне головы. По ночам их монотонное тик-так взрывалось в его ушах, как тротиловые шашки.
Шаги пробухали к нему со спины. Игорь повёл ухом, но не обернулся. По его мнению, при скандале следовало делать меньше резких движений…
По спине царапнуло острым. Напоследок она изо всех сил провела по его голой спине ногтями, оставляя длинные красные полосы, не пожалела маникюр. Игорь был скорее удивлён, чем зол. Он полуобернулся – она мстительно улыбалась, и эта улыбка её не красила.
– Даже жаль, что не услышу, какую историю ты сочинишь, чтобы объяснить это новой дурочке!
С этими словами она хлопнула дверью и побежала вниз по лестнице, как будто боялась, что он погонится следом.
Игорь остался на месте. Спину пощипывало. Бессмертное тело сращивало царапины.
