Владимир Владимирович Голубченко
Санктъ-Петербургскiе Мрачные сказки. Жало
Первые ночи, проведенные нашим семейством в походных шатрах, запомнятся мне страхом, овладевшим моим юношеским сознанием, когда я впервые увидел, как Лев Фёдорович, не открывая глаз, с жаром декламировал лишь одному ему известные стихи на языке, который прежде мне никогда не приходилось слышать. Несмотря на ужас, обуявший и меня, и маменьку, нам не дозволено был навлекать страх на суеверных бедуинов, вызвавшихся к нам в экспедицию. Лизавета Филипповна шмыгнула в соседнюю палатку, чтобы вызвать нашего известного провожатого, от которого, впрочем, проку оказалось немногим больше, чем от меня. Равно как и мы с матушкой, ему впервые довелось слышать произносимые бредившим отцом слова. Той ночью я не смог сомкнуть глаз…
Следующим днем Лизавета Филипповна не смела обратиться к отцу с разговором о минувшей ночи, но все же настояла на моем дальнейшем пребывании в шатре путешественника Рублева. К моему великому удивлению, отец, услышав, как мне казалось, неприятное для него предложение, лишь пожал плечами, улыбнулся пустой улыбкой, осенив матушку безразличным взглядом, и вновь уткнулся в свои чертовы книги. Второй ночью мне все же удалось отдохнуть; во многом причиной этому была усталость не привыкшего к оным нагрузкам юнца, ну а во многом – заряженный кремниевый пистолет, который Петр Афанасьевич тайком упрятал под свою подушку. Именно в те две ночи, предшествовавшие конечной точке нашего путешествия, я наконец и осознал, что человека, некогда именовавшим себя моим отцом, со мной больше нет. Разумом Льва Фёдоровича завладели мифы, окончательно вытравившие из его головы все воспоминания обо мне, маменьке и всем семействе Евдохиных.
Утром третьего дня наше путешествие по раскаленным песчаным барханам внезапно прервалось торжествующим воплем существа, захватившего тело моего дорого отца. Не удостоив следовавших за ним семейство и верного помощника никаким разъяснением, он спрыгнул со своего верблюда, опрометью бросился куда-то прочь от проложенной тропы и скрылся за очередным барханом.
То было место истинного назначения нашей экспедиции, о котором отец или тот, кто к тому моменту разъедал его сознание, не спешил никому сообщать, что, впрочем, не имело никакого значения, ведь в результате умелой работы сорока голодных до наживы бедуинов и мне, и маманьке стало известно, что побудило отца совершить столь отчаянное путешествие, окончательно ввергнувшее его рассудок лабиринты сумасшествия.
Огромная фигура скорпиона, высившаяся над невесть каким образом, обнаруженным в бескрайнем океане песка входе в затерянный храм, символы и обозначения которого оставались загадкой абсолютно для всех участников экспедиции, за исключением меня и маменьки, очень скоро донесли до нас, что искала тварь, перевоплотившаяся в моего отца. Раскопки, начатые бедуинами по прибытию на место, были прекращены сразу по наступлению ночи, оттого содержимое таинственного подземного хранилища оставалось для участников вылазки тайной, впрочем, как мне кажется, Лев Фёдорович не возвращался в свой шатер и, несмотря на всепроникающий холод ночной пустыни, провел всю ночь у самого входа в столь желанный для него мистический реликт.
Начало следующего дня выдалось суетным и достаточно мрачным. Виной всему было внезапное отсутствие одного из бедуинов, прошлой ночью решившего отлучиться из своего шатра. Не вернувшись к своему ложу, абориген не оставил никакой записки, или обозначения о причинах своего исчезновения. Рублев, со свойственной ему задумчивостью и рассудительностью, предположил, что суеверный перс решил покинуть раскопки, дабы не тревожить древних богов, однако же для него оставалось загадкой, как человек сумел исчезнуть бесследно. Отец же мой, выслушав доклад Петра Афанасьевича, распорядился не задерживать остальную экспедицию и, не отвлекаясь на это недоразумение, скорее приступить к раскопкам. По его личным подсчетам, заваленный песками и разрушенными камнями вход в потаенный храм должен быть открыт к полудню, и это событие значило для него куда больше, нежели пропажа одного суеверного недотепы.
Отсутствие участника экспедиции заметно снизило ту ретивость, с которой прошлым днем работали бедуины; однако же вскорости лопаты и кирки вновь засвистели над головами рабочих, и наконец очередной глухой удар кирки и последовавший за ним грохот обвалившегося камня возвестил о свершении задуманного Львом Фёдоровичем. Таинственный вход или скорее лаз, открыл свое лоно, пустив в свои недра раскаленный воздух жаркой пустыни. Тотчас в лица рабочих и всех, кто окружал огромный кратер, вырытый ранее, ударил затхлый воздух, наполнивший легкие отвратительным тысячелетним смрадом. Вонь стояла столь ужасная и нестерпимая, что все мое нутро буквально было вывернуто наизнанку, стоило мне вдохнуть чудовищный запах мистических катакомб. Лишь самые сильные, в числе которых, как ни странно, оказался Лев Фёдорович, стоические выдержали зловоние.
К моменту описываемых мною событий солнце уже было близко к закату, оттого, по настоянию Петра Афанасьевича, попыток спуска в отворенные адовы врата сделано не было. Лев Фёдорович сосредоточенно выслушал все неоспоримые доводы бывалого искателя приключений и, заговорщицки улыбнувшись, кивнул ему в знак согласия, тем самым отодвинув драматическую развязку нашего покаяния еще на один день.
Следующим днем экспедиция моего отца не досчиталась еще пятерых душ. В этот раз на месте их ночлега были оставлены следы и личные вещи, что свидетельствовало о скорых сборах или даже некой борьбе, развернувшейся в стенах опустевшего теперь шатра. Выслушав очередной доклад, Лев Фёдорович хотел было накинуться на Рублева с кулаками: мол, не уследил за людьми, которых он нанял, но вскорости успокоился и, не обременив себя излишними извинениями, скомандовал снаряжать отряд в дальнейшее путешествие к недрам древнего храма.
Тут я вынужден прервать свой подходящий к окончанию монолог и, в очередной раз извинившись, сделать короткое уточнение относительно моего личного участия и, конечно же, участия моей маменьки – Лизаветы Филипповны в дальнейших событиях. После отцовского ночного молебна неизвестным богам маменька окончательно убедилась в совершенной ею глупости. Находясь где-то в глубине персидской пустыни, она внезапно поняла, что навлекала на себя и, как я полагаю, для нее самое худшее – на меня необратимость последствий этого путешествия. С тех самых пор прежде яркий и лучезарный взгляд озорных глаз Лизаветы Филипповны сменился отчаянием и страхом. Приближаясь к раскопу, я постоянно ощущал на себе обеспокоенный взгляд матери, понимающей, что она не в силах спасти свое чадо от надвигающегося зла. Надеюсь, после моего короткого разъяснения вам, ваше сиятельство, станет понятным, отчего я не смогу вам пересказать всех событий, случившихся в недрах дьявольского колодца, а лишь перенесу к самой развязке, финалу моего длинного рассказа, о котором, как я полагаю, вы и так давно догадались.
