Владимир Великий
Бабье лето
─ Хорошо то, что на земле есть это вечное светило. Оно нам дает тепло и также еще надежду…
Астахова слегка поерзала на стуле и затаила дыхание. Она нисколько не сомневалась, что ее очередной вопрос, не говоря уже о диком женском возгласе или вопле, приведет к нервному срыву у пожилого человека. Только по этой причине она молчала. И ждала дальнейшего развития событий.
Васильев сильно сжал кулаки и затем сквозь зубы процедил:
─ Сегодня еду в Стендаль… Мой знакомый Виктор умер…
Через пару часов Иван Васильев был на главном автовокзале г. Штутгарта, расположенном неподалеку от аэропорта. Сидя в комфортабельном автобусе, пожилой мужчина то и дело предавался воспоминаниям об умершем. С семьей Нойман он познакомился в переселенческом лагере Брамше. Немцев из Омска распределили в бывшую социалистическую Германию, Васильевым повезло – их на запад страны. Виктор и его жена Екатерина были до слез разочарованы решением властей. Они прекрасно знали о том, что на востоке была высокая безработица. Мало того. Потоки немцев с востока двигались на запад, «оси» надеялись получить работу и лучший кусок хлеба.
Две недели ожидания для переселенцев из России не прошли даром. Почти одного возраста люди буквально через час нашли общий язык. Преуспевали в этом плане мужчины. Они оба были высокого роста и крепкого телосложения. Даже их физиономии были во многом схожие. Их лица были строгими, несколько суровыми. Одновременно своими правильными чертами лица они вызывали симпатии у тех, с кем общались.
Много общего было у мужчин и в их недалеком прошлом. Нойман, как и Васильев, был офицером Советской Армии. Служил в Группе советских войск в Германии. Сначала был командиром взвода, затем роты в батальоне связи 207-ой мотострелковой Померанской Краснознаменной ордена Суворова дивизии. Она дислоцировалась в немецком городе Стендаль. Он довольно много рассказывал своему новому знакомому о социалистической Германии, которая ему безбожно нравилась. Затем его направили служить в Беларусию. Через год он во время отпуска попал в автомобильную катастрофу. Неудачник пару месяцев провалялся на больничной койке, затем его списали на гражданку. Много лет работал военруком в школе. После падения железного занавеса его семья подалась на историческую родине своих предков.
Нойман, как и Васильев, в объединенной Германии с неба больших звезд не хватал. Бывший связист сначала работал подсобным рабочим на стройке. В последнее время развозил почту, что делал с большим удовольствеим. Небольшой городишко он знал очень хорошо, как свои пять пальцев. В его памяти он оставался все еще городом его молодости. После ухода советских войск кое-что из тех зданий, где были казармы, разрушили. Одновременно многое реставрировали или новое построили. Стендаль за очень короткое время приобрел второе дыхание и мало чем уступал своим внешним обликом современным городам Европы. Нойманы, несмотря на трудности, особенно в первоначальный период, всему происходящему радовались. Они оба работали. Радовались они и успехам своих родных и близких. Их единственная дочь Татьяна, как и ее муж Иван, недавние выпускники Омского политехнического института, также трудоустроились. Они нашли работу в Берлине. Дед и бабушка были без ума и от внучки Натали, она заканчивала гимназию… О жизни знакомых людей Васильев узнавал во время телефонных звонков, которыми переселенцы удосуживали друг друг во время праздников или свободного времени, которого у них часто и не хватало.
Васильев приехал в Стендаль поздно вечером. Сумерки своим темным одеялом уже основательно укрыли землю от лучей света. Квартиру друзей он нашел сразу, она находилась неподалеку от железнодорожного вокзала. Он несколько дрожавшими от волнения руками нажал кнопку звонка и услышал знакомый женский голос. Неспеша поднялся на второй этаж и вошел в квартиру, дверь которой была настежь открыта. Васильев вошел в просторный коридор и увидел перед собою сгорбленную седую женщину. Ее лицо было заплаканным. Ее руки сильно дрожжали, словно у паралитика. Седовласый мужчина решительно двинулся навстречу женщине и крепко ее обнял. При этом невольно подумал:
─ После Брамше прошло пятнадцать лет и за это время мы так сильно состарились… Наши годы не остановишь, не остановишь и беды…
В эту ночь в квартире Нойманов свет в гостиной комнате горел до самого утра. Все то, что рассказала ее хозяйка, Васильева страшно потрясло.
Старики Нойманы души не чаяли о своей единственной внучке Натали. Чем взрослее она становилась, тем радостнее бились их сердца. На их глазах девочка менялась в лучшую сторону. Она становилась высокой и стройной. В классе ее называли моделью. И ни только из-за этого ее любили родные и знакомые. Она имела также незаурядные способности. Из второго класса, благодаря ее математическим наклонностям, девочку перевели сначала в третий, а еще через полгода в четвертый класс. Весомая заслуга в этом была ее родителей. «Политехи» делали все возможное для своего единственного чада, чтобы оно уверенно шло к вершинам научно-технического прогресса. И это еще не все. Натали изучала в школе немецкий, английский и испанский языки. В свободное время грызла китайский. Мало того. Она занималась и спортом. Кроме гимнастики и плавания играла в хоккей с шайбой. Играла на зависть молодым ребятам.
На рождественский базар в Берлине десятиклассница и ее родители собирались уже давно. Хотели не только поглазеть на изобилие всевозможных сувениров или сладостей, но и отдохнуть. Не получилось. Родители в этот день, как обычно, задержались на работе. Дочь отправилась одна. И больше не вернулась. Она попала под колеса мощного автомобиля, водителем которого был беженец…
Супруги Нойманы почти до самого вчера были спокойны. Дочь позвонила им и сказала, что она через пару часов будет дома. Шло время, Натали все не было и не было. На звонки она также не отвечала. Несколько позже к Нойманам пришла семейная трагедия. Никто из них не перенес это несчастье: ни родители единственной дочери, ни дедушка, ни бабушка единственной внучки. Смерть самого близкого человека в один миг разъединила некогда дружную семью.
После похорон дочери младшие Нойманы подали на развод. Они стали припоминать друг другу все то, что было и не было. Иван с самого начала не хотел ехать в Германию. В Омске ему предлагали хорошую работу и трехкомнатную квартиру в центре города. Здесь же в Германии, куда так сильно рвалась Татьяна, он работал не по специальности. Сортировал с женой письма и бандероли на главном почтамте Берлина. Через месяц Иван собрал небольшой чемодан и уехал в Омск. До сих пор от него не было ни весточки. На звонки близких людей он также не отвечал.
Постоянные разборки и стрессы, как в семье, так и на работе, подорвали нервную систему Татьяны, еще молодой женщины. Она все больше и больше болела. В итоге за неделю до приезда Васильева она была вынуждена уволиться.
Тяжело переживали смерть Натали и старшие Нойманы. Особенно сильно себя казнил Виктор, который за два дня до трагедии приглашал внучку к себе в гости. Приглашал, но не добился своего. Возможно, этого несчастья и не было.
Смерть внучки основательно подорвала здоровье физически крепкого мужчины. Он все больше и больше отлеживался в постели. Довольно часто прихватывал и день, хотя раньше в это время суток он всегда был живой и энергичный. О ком или о чем думал пожилой мужчина, никому было неведомо. Не знала об этом и его жена.
Екатерина также резко изменилась. От некогда жизнерадостной особы не осталось и следа. Ее волосы за каких-то пару дней стали страшно седыми, словно их кто-то выкрасил.
Умер Виктор Нойман через полгода после смерти своей внучки. Умер ночью, без всяких мучений. Остановилось сердце, остановилось навсегда…
Васильев ехал домой очень долго, с тремя пересадками. Ехал и все думал. Мысли были очень мучительно-неприятными. Если бы не беженец-преступник, который путем обмана и подлога в Германии получал около дюжины пособий, без всякого сомнения, не было бы трагедии, унесшей жизнь многих людей. Среди них оказалась и Натали, внучка друга Васильева.
Миллионы жителей Германии, в числе оных был и Васильев, нисколько не сомневались, что кризис с беженцами был икусственно создан безмозглыми политиками. Их девиз «Wir schaffen das» ─ «Мы это сделаем» привел ни только страну, но и всю Европу к катастрофе. Толчком к этому послужило обещание немецких властей, что беженцы будут получать социальное обеспечение, наравне с немцами. Толпы людей со всего мира, 95 процентов которых приехали или пришли по экономическим причинам, значительно подорвали экономику ФРГ. Только в 2016 году кризис обошелся немецким налогоплательщикам в 22 млрд. евро.
При этой мысли Васильев тяжело вздохнул. Вспомнил заметку из немецкой газеты об одном беженце из Сирии. Он приехал с четырьмя женами и 22 детьми. Власти попали впросак. Многоженство в Германии запрещено. После долгих раздумий чиновники пришли к далеко неординарному решению. Мужчине оставили одну жену, остальных распределили неподалеку. Беженцу 43 лет было не до работы. Он курсировал по округе, делал визиты для своих жен и детей.
Несколько позже Васильев узнал, что исключение стало правилом. Приезд многоженцев стал обычным явлением в жизни немецкого общества.
Пожилой мужчина с небольшой плешиной на макушке головы на некоторое время отвлекся от своих размышлений. Затем невольно выдавил из себя кислую улыбку. Вспомнил очередной эпизод, связанный с беженцами. Они, которых, как он считал, было около трех миллионов человек, сильно обстрили криминогенную обстановку в стране. Многие из них организовывали банды, группировки. Васильев был в шоке, когда из газет узнал о дерзком налете беженцев из Африки на один из ювелирных магазинов в Берлине. Отец со своими сыновьями среди белого дня при помощи лома и топора взломали витрины и унесли с собой драгоценнности стоимостью 890 тысяч евро. «Операция» длилась 79 секунд!
Появление нелегалов все больше и больше расшатывало нервную систему переселенца из России. Он не был националистом, но он был против засилия иностранцев. Особенно тех, кто приехал за жирным куском мяса, при этом не горел желанием работать.
Для «святых» делалось все необходимое для их процветания. Преимущество им было и на рынке труда. Многие коренные немцы оставались не у дел, были вынуждены покидали рабочие места. На их место приходили беженцы, имевшие маломальскую квалификацию или вообще без каких-либо знаний или навыков.
Васильев страшно злился, когда средства массовой информации пели дифирамбы об успешном трудоустройстве пришлых. Среди же немцев были миллионы безработных. Он не понаслышке, а на своей собственной шкуре видел и чувствовал причуды и ложь политиков. Крепкий мужчина был не против поработать еще пару лет после пенсии, но его просто-напросто выгнали. Вместо него взяли двух афганцев. Они ни только не могли общаться по-немецки, но и не имели малейшего понятия в технике. Небольшой трактор, который Васильев знал, как свои пять пальцев, они не могли завести. Мастер своего дела на этот раз не проявил чувства интернационализма или взаимопомощи. Да и зачем? Благодаря пришлым он остался без работы. Он знал и о том, что афганцам подписали договор о приеме на работу на два года…
Васильев невольно усмехнулся. Один его знакомый, коренной немец Клаус Вебер за год до пенсии остался без работы. Строительная фирма обанкротилась. Мужчина получал пособие по безработице. Через месяц его вызвали на биржу труда и предложили искать работу. Каменщик написал около дюжины заявлений и везде получал отказы. Мужчина пару дней собирал окурки по городу…
Васильев очень болезненно переносил вынужденное ничегонеделание. Угнетала его и нищета. Он едва сводил концы с концами. Он был вынужден обратиться за помощью в Deutsche Tafel, сеть пунктов бесплатной раздачи продуктов питания. На самом деле они никогда бесплатными не были, но их продавали за чисто символические цены. За «поношенными» продуктами питания пенсионер ходил без всякого желания, с болью в сердце. Ежегодно в стране выбрасывалось на помойку 18 миллионов тонн продовольствия, вполне пригодного к употреблению. Ему было не только стыдно и противно их получать, но и стоять среди разноцветной толпы, среди которых преобладали турки, имевшие большие семьи. Кое-где мелькали и земляки Васильева.
Тафель, как система поддержки малоимущих, которых в ФРГ насчитывалось около 2 миллионов человек, Васильев презирал. Западная модель заботы имущих о благополучии нищих была ничто иное как фетиш, издевательство над людьми.
Пассажир, погруженный в глубокие раздумья, несколько приподнялся с сиденья и с верхней полки достал свою кожаную сумку. При этом улыбнулся и слегка несколько раз провел рукой по небольшому вместилищу из кожи. Он купил сумку буквально через пару дней на барахолке, как только оказался в Штутгарте. Она нравилась не только жене, но маленькому внуку Владимиру. Где «черный чемоданчик» только не бывал?! Васильев брал его на работу, ездил с ним в отпуск, будь это Европа или Россия. Сумку, в которой было все необходимое для дороги, мужчина всегда носил через левое плечо.
Васильев неспеша расстегнул замок и вытащил бутылку с минеральной водой. Сделал несколько глотков, затем положил сумку на место. Через некоторое время он опять погрузился в размышления. Вновь стал думать о проблеме беженцев, которая уже была для многих как притча во языцех. О нелегалах ни только писали в газетах или говорили по радио и на телевидении, но и сочиняли всевозможные анекдоты. О них говорили все и вся, включая политиков, экономистов и военных. О них говорили и дети дошкольного возраста.
Мужчину, имевшего пятьдесят лет трудового стажа, бесило то, что беженцы с подачи политиков Европейского союза все больше и больше заявляли о себе и о своих правах на землях, которые им никогда не принадлежали.
Мало того. Уличная шпана, прибывшая, как правило, из слаборазвитых стран, на старый континент в один миг разбила его цивилизацию. Напрочь были отброшены завоевания народов, его населявших. Собственный путь развития прошла и Германия. Она имела свои национальные, культурные и религиозные особенности, которые шлифовались на протяжении столетий. В том, что страна занимала ведущие позиции в мире, имела высокий уровень жизни, была, в первую очередь, заслуга коренных немцев, аборигенов. Определенную лепту в ее процветание внес и Васильев.
Туземцы же, большинство которых, пришло в Европу нелегально, с ведома безответственных политиков совершили поистине уникальный межпланетный прыжок из средневековья или феодализма в современную цивилизацию. И это они сделали молниеносно, без войн и насилия, без привлечения мировых светил. И это они делали беспардонно, нагло, не считаясь с мнением коренных народов. Невиданный феномен в истории человечества. Отправной точкой этому послужил 2015 год.
Васильев довольно часто недоумевал, почему спешному строительству Европейского халифата не противостояли простые люди, коренные жители. Их молчание, равнодушие, безропотность привели к тому, что искусственно созданная проблема приобрела ни только угрожающие размеры, но и создала новый доселе невиданный виток коррупции. В него были втянуты политические и общественные организации, судебные и правоохранительные органы, большие и малые чиновники. В омут нечистоплотных дел попали переводчики, социальные работники. Кое-кто из беженцев за взятку получал бумаги, дающую ему право на проживание в той или иной стране.
Чем больше пожилой мужчина думал, тем сильнее сжималось его сердце. Иногда перехватывало и дыхание. Неординарные выводы, исходящие из головы, в прямом смысле его убивали. Стремление европейских политиков за счет беженцев добиться увеличения численности населения, что на деле означало получение бесплатной рабочей силы, он считал бредовой идеей. Прирастать или уменьшаться ─ прерогатива членов общества, а не власти. Уменьшение численности населения, особенно для высокоразвитых стран, Васильев считал вполне закономерным явлением, притом положительным. Только само общество способно регулировать деторождение, как и выпуск тех или иных продуктов, так и их потребление. Подобное возможно лишь на базе общенародной собственности на средства производста. Целые столетия человечество находилось в цейтноте ─ миллионы людей работали для обогащения кучки нуворишей. Ради них уничтожалась природа, велись войны. Парадокс состоял еще и в том, что по указке имущих появлялись все новые и новые поколения подневольных рабов…
Очередная мысль вызвала у Васильева улыбку. Чем выше был научно-технический прогресс, тем больше деградировало общество. Люди вырождались не только, как социальная особь или существо, но и физически себя уничтожали. Постоянная гонка за наживой превращала индивидуума в марионетку, в каждом себе подобном он искал и видел врага. Подобная «заморочка» существовала лишь в человеческом обществе. По своей сути люди были и оставались рабами, что богатые, что нищие. Первые – рабы денег, вторые – рабы судьбы. Только их смерть лишала «привилегий»…
В городе Лейпциге, в одном из крупных городов немецкой земли Саксония автобус сделал длительную остановку. Ждали двух пассажиров. Кто они были и почему они опаздывали Васильеву, как и ему подобным, было по одному месту.
Безразличие или равнодушие к опаздывающим закончилось, когда время стоянки зашкалило за тридцать минут. Кое-кто из нетерпеливых стал надоедать водителям расспросами о возможном опоздании на пункты прибытия. Они в отличие от пассажиров реагировали на задержку в пути совершенно спокойно. Их было двое, какой они были национальности нельзя было определить. В том, что они не были коренными немцами, Васильев нисколько не сомневался. Темнокожий мужчина с большими залысинами на продолговатой голове на непонятно каком диалекте довольно долго объяснял причину задержки седовласой старушке. Удалось ли водителю или немке понять друг друга, Васильев не брался утверждать. Скорее всего, не удалось. Старушка с недовольной физиономией покинула кабину, и подняв руки кверху, стала исступленно что-то бормотать себе под нос. Занервничал и Васильев. Ему не хотелось приезжать домой поздно ночью и нанимать такси из-за нерадивой парочки. Только по этой причине он то и дело смотрел по сторонам в надежде отыскать виновников. Он неслыханно обрадовался, когда через окно увидел группу чернокожих молодых людей, выходивших из здания автокзала. В том, что это были их пассажиры, он нисколько не сомневался.
«Упаковка» молодой парочки из непонятно какого континента продолжалась минут тридцать, не меньше. Водители сначала встретили в штыки бумажку, которую им всучила молодая ярко накрашенная особа. Они то и дело махали руками перед мамашей, возле которой бегали трое малышей. Неподалеку от нее стоял ее муж, внешним видом он чем-то напоминал великана.
Васильев, сидевший неподалеку от водителей, бросил взгляд в сторону громко кричавших людей. И тут же пришел к однозначному выводу. Они не понимали друг друга. Пожилой водитель, маломальски знавший немецкий, не понимал того, что объясняла ему негритянка. Пассажиры с облегчением вздохнули, когда после звонка по мобильному телефону водитель дежурно улыбнулся и рукой пригласил опоздавших занять свои места.
Однако на этом еще все не закончилось. Предстояло загрузить двухместную детскую коляску. Багажное отделение было основательно забито. Кое-кто из пассажиров не выдержал, вышел прогуляться. Не только подышать свежим воздухом, но и, на всякий случай, присмотреть за своими вещами. В конце концов место для коляски нашли. Ради этого водители передвинули или перекидали баулы остальных пассажиров.
Через пару минут, для тех, кто находился неподалеку от вновь прибывших, начался кошмар. И первым в его омут попал Васильев. Он почти три часа сидел один на двухместном сиденьи и более свободно себя чувствовал. Небольшой «трон» позволял ему ни только передвигаться, но и облокачиваться. Не пренебрегал он и возможностью смотреть в окно. Все это скрадывало время в пути, которое было довольно длительным.
На свободное место плюхнулся мужчина, он был высокого роста и очень толстый. Васильев относил себя к высоким существам, но не к толстым. У него все соответствовало нормам, что установило на протяжении своего существования человеческое общество. Рост 185 сантиметров, вес около девяносто килограммов. У чернокожего соседа, как считал Васильев, он зашкаливал за сто двадцать, а то и больше. «Тяжеловоз» в принципе не мешал пожилому мужчине, сидевшему у окона. Его возмущало совсем другое. Господин или товарищ, живший в Германии, а может даже и беженец, покинувший черный континент из-за разгула реакции или вооруженных банд, вел себя с первой же минуты далеко неординарно.
Бескультурье соседа Васильева с каждой минутой раздражало. Как только это существо опустило свой толстый зад на сиденье, оно начало его примерять. Прошло довольно много времени, пока его зад нашел правильную точку соприкосновения с полумягким сиденьем и спинкой кресла. Больше всех при этом досталось женщине, сидевшей позади толстяка. Он то и дело спинку опускал или поднимал. При этом ни разу не извинился перед своими соседями. Коренная немка, очень пожилая женщина с седыми волосами и с сильно изможденным лицом, не успевала убирать свои ноги из-под сиденья, которое находилось прямо перед ее носом. Васильев то и дело косился на источник необычной напряженности и на ту, которая безропотно переносила выкрутасы молодого негра.
Толстяк все это делал очень спокойно и очень медленно. Приспособить себя к поездке было для него, без всякого сомнения, наиглавнейшей задачей. Удобно или неудобно было соседу справа, спереди или сзади для него было по одному месту.
Васильев с облегчением вздохнул, когда сосед успокоился. На всякий случай он оглянулся назад. Бабушка сидела смиренно, ее глаза были слегка закрыты. Молодая девушка у окна, скорее всего, она приходилась ей внучкой или даже правнучкой, не издавала ни звука.
Васильев улыбнулся и прильнул к окну. Через некоторое время закрыл глаза. Призадумался. За всю жизнь ему довольно много приходилось быть в пути. Будь это поезд или самолет, легковая машина или автобус. В молодости он все эти виды транспорта, которые доставляли его тело из одного пункта в другой, переносил очень легко. И сейчас, когда его часы жизни показывали семьдесят без нескольких минут, он чувствовал себя совсем неплохо. Хотя кое-кто и изменил в своих привычках, приоритетах. За последние двадцать лет он вообще не «прикасался» к самолетам. Ни к российским, которые, по его мнению, были устаревшими, ни к первоклассным немецким. Он просто-напросто их боялся. Причиной этому была смерть его друга детства. Молодые люди после окончания средней школы много лет переписывались. Инженер Виктор Сизов, он же балагур и бард все время рвался в гости к своему корешу. Жаждал встречи и Васильев. Но, увы не получалось. У военного была служба, у гражданского командировки, к тому же была и большая семья. Только после ухода на пенсию у друзей появилось свободное время. Васильев в это время жил в Германии и по настоятельной просьбе своей жены сделал другу вызов. Встретиться им было не суждено. Сизов вылетел из Владивостока в Москву на самолете, во время полета он умер. Отказало сердце, не выдержало нагрузки. О несчастье Васильевы узнали только через неделю. После этого какие-либо контакты с Сизовыми прекратились. Виной этому были родственники умершего. Больше всех возненавидела Ивана Васильева Зоя, вдова. Через месяц после смерти мужа она написала ему письмо, в котором были одни оскорбления и проклятия. После этого житель Германии возненавидел самолеты…
Неожиданно кто-то сильно чихнул. Васильев открыл глаза и бросил взор на источник звука. И слегка стиснул зубы. Его сосед с большим усердием ерзал кулаком перед своим носом. Васильев брезгливо осклабился и тут же отвернулся к окну. Хотел ни только не видеть бескультурья, но и немного успокоиться. Не удалось. Темнокожий мужчина достал из кармана нечто наподобие носового платка или полотенца и с огромным наслаждением стал сморкаться. Нос, орган обоняния у него был большой и одновременно плоский. Процедура по его очищению затягивалась. Кое-кто из пассажиров не выдерживал, одни крутили головой по сторонам, другие с презрением смотрели на необычного пассажира.
Васильев сначала деяние соседа переносил совершенно спокойно. Оглушительное выбивание соплей из наружных носовых отверстий для большинства населения представляло собой вполне приличное занятие, оно было даже несколько торжественным. Подобное с усердием делали ни только высокопоставленные политики или чиновники, но и простые немцы. Делали это и миллионы иностранцев, включая старожилов, и тех, кто только что вступил на немецкую землю.
Жители бывшего Советского Союза и стран бывшего восточного блока такой ритуал осваивали не столь успешно. Кое-кто для подобной процедуры использовал носовые платки. И Васильев до сих пор с этим делом еще окончательно не определился. Был ни рыба, ни мясо. Не определился он и в борьбе с микробами во время чихания. Немцы, как правило, к носу подставляли локоть или запястье. Он же делал по старинке, то есть так, как это было в бывшем Союзе. Если по каким-то причинам не успевал зажать орган обоняния, то подставлял ладонь. Затем доставал носовой платок и тщательно им вытирал внутреннюю сторону кисти руки. Салфетки он мало использовал, хотя они всегда у него были в сумке или в заднем кармане брюк.
Длительная процедура соседа по очистки носа в конце концов вывела из терпения и Васильева. Он тяжело вздохнул, слегка откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Настроился на олимпийское спокойствие, словно спортсмен, идущий на установление мирового рекорда. Все и вся, что происходило в автобусе для него не существовало. Он не реагировал ни на надрывной, порою громовой голос соседа, который тараторил по мобильному телефону. Не докучали ему и его дети, которые, словно заводные, бегали по салону и тискали то пассажиров, то водителей. На проказы негритят никто не реагировал. Многонациональный коллектив, который в силу жизненных обстоятельств образовался в многоместном автомобиле, как и Васильев, сохранял олимпийское спокойствие.
Во время посадки Васильев заметил, что бледнолицых в салоне было раз-два и обчелся. Преобладали в основном темнокожие, были и азиаты. При этой мысли мужчина улыбнулся, затем тяжело вздохнул.
В бывшей Советском Союзе для миллионов его жителей, да и для всей планеты было ясно. В мире существовали три расы: европеоидная, монголоидная и негроидная. Все прекрасно знали, что раса есть исторически сложившаяся группа человечества, объединенная общностью наследственных физических признаков, обусловленных общностью происхождения и первоначального расселения. Никто из строителей коммунизма не кичился своей расой, тем или иным физическим превосходством. Если кто-то и делал это, то их было единицы.
Здесь же, все то, что происходило на немецкой земле, Васильев не всегда понимал. По указке политиков слово «негр» вообще употреблять запрещали. Мало того. При переиздании книг было рекомендовано вообще это слово не использовать. Мужчина, имевший признаки европеоидной расы, невольно улыбнулся. Его мозг несколько раз пытался найти научное слово для оценки создавшейся ситуации и выдать его на-гора. Не получалось. Умничать дальше немолодому пассажиру не пришлось.
Водитель резко притормозил и автобус остановился. Васильев, как и многие из сидевших в салоне, невольно бросил взгляд через окно. Какого-либо вокзала или полустанка не было. Он лишь одно заметил. На развилке дорог стоял черного цвета «Мерседес», неподалеку от него прогуливались два чернокожих молодых человека. Он повернул голову в сторону прохода и на его душе стало необычно легко. Сосед и его семейство неспеша покидали салон. Приятная неожиданность подняла жизненный тонус и других пассажиров. Они улыбались. Минут через десять автобус вновь двинулся.
Васильев опустился на кресло и неожиданно позади себя услышал сильное кряхтенье. Он обернулся и увидел сгорбленную соседку, которая то и дело ныряла под низко опущенную спинку кресла. Хотела поставить ее в нормальное положение. Мужчина поспешил на помощь. Он рукой слегка отстранил пожилую немку в сторону, наклонился и неспеша передвинул рычажок, расположенный сбоку сиденья. Спинка быстро встала в нейтральное положение. Седовласая путница от радости расцвела в обворожительной улыбке, оскалив около дюжины вставных зубов. Затем она пару раз по-немецки произнесла: «Данке». Васильев в ответ ничего не сказал. Он лишь улыбнулся и неспеша двинулся к своему сиденью. Очень короткий путь к месту приземления, к его удивлению, оказался не без происшествий. Едва он приподнялся на несколько высокую площадку, как тут же одна из его двух нижних конечностей ощутила под собой что-то твердое. Он опустил голову вниз и увидел перед собою металлическую дозу из-под пива. На полу также валялись целлофановые пакеты из-под кукурузных хлопьев. Аналогичная картина была и на сиденьях напротив, где совсем недавно сидело семейство чернокожих. Васильев брезгливо пнул в сторону дозу и прыгнул на свое место. Затем прильнул к окну. Призадумался. Он всегда убирал свое рабочее место, не говоря уже о мусоре в общественном транспорте. Уважал он и людей, особенно преклонного возраста. Скорее всего, этому его научила армейская жизнь, нет, он просто-напросто был человеком…
На этот раз мысли пожилого мужчины были навеяны реальной действительностью, тем, что происходило вокруг него. Происходило каждый день, каждую ночь…
Европа, часть света, превратилась в континент мигрантов. Ее жители все больше и больше испытывали страх перед огромными полчищами туземцев. Испытывал чувство боязни и Васильев. И ни только за свою жизнь, но и за своего внука Владимира, который учился в Штутгарте. Дед очень радовался, что его внук во время учебы был очень прилежным и настойчивым. На дискотеки или другие увеселительные мероприятия ходил он очень редко. И свободное время, как правило, использовал для пополнения своего умственного багажа. Несмотря на это, дед и внук частенько посещали культурные центры города. Приобщались к его истории, к истории своей земли.
Пугало Васильева и уменьшение численности коренных немцев. Каких-либо перспектив по их увеличению он не видел. В земле Баден-Вюртемберг в 1961 году каждый 46-й житель был иностранцем, в 1973 году – каждый десятый. На дворе был 2018 год… Официальных данных Васильев не знал, но в том, что были бы для него убийственными, он нисколько не сомневался.
