bannerbannerbanner
полная версияОсколки памяти

Владимир Тимофеев
Осколки памяти

Полная версия

Ангел земной

Нежные лепестки памяти о бабе Марине возникают иногда без всякого повода. А бывает, что задыхаешься от отчаяния и не видишь выхода из полосы бед и неприятностей, вот тогда они действуют, как бальзам, сглаживают углы, помогают успокоиться, а иногда и улыбнуться. Но главное – разобраться, что на самом деле важно, а что и ногтя мизинца не стоит.

Баба Марина, бабушка моей жены, была уникальным человеком, теперь-то мы это понимаем.

Фотографий ее в молодости не сохранилось. Но и в глубокой старости, когда ей было уже под девяносто, ее лицо излучало какую-то необъяснимую привлекательность, даже морщинки не только не портили ее внешность, а создавали обаяние доброты. Веки не нависали над ее черными глазами, и они всегда оставались большими и доверчивыми.

К себе баба Марина относилась строго, на грани суровости. Когда ей случалось прихворнуть, она не отлеживалась, а заставляла себя вставать и бралась помогать по хозяйству. На уговоры отдохнуть, набраться сил, мол, и без ее помощи все будет сделано, она всегда отвечала: «Надо разламываться! Чем дольше лежишь, тем труднее вставать!»

Помню, как мы с детьми, ее правнуками, приехали в гости к родителям супруги. Суета почти праздничная. Всякие деревенские вкусности, вроде домашнего сельдесона и помидоров в собственном соку с хреном, готовят. Бабу Марину к горячей плите не подпускают – обжечься может. Так она на крыльце шелушит подсолнухи и веет семечки, знает, что любим побаловаться ими. А ведь ей руки уже поднимать тяжело, не то, что наклоняться и разгибаться. Нам объясняет: «Молодые-то (молодые – это родители жены, им под шестьдесят) собрали вам мешочек полузгать, но я-то сделаю, как надо, не на бегу».

Месяца через три-четыре после свадьбы нашей предложила она помочь нам по хозяйству. Мы с женой студентами были, многого, что положено для счастливой семейной жизни, не знали и не умели, поэтому были рады. Заботу о питании баба Марина первым делом на себя взвалила. Ублажала по-всякому. Приготовит, например, любимые нами вареники с творогом – оторваться невозможно. Наешься так, что вздохнуть нельзя, а она еще подкладывает и уговаривает: «А вы их по уголочкам уложите, еще десяточек поместится».

Теперь-то до нас дошло, что главная причина, побудившая бабу Марину к нам приехать, крылась в другом. Понимала она, как трудно семью создать, скрепить. Любили мы с женой друг друга и думали, что этого достаточно. Но оба были не только влюбленными, а еще и с характером. Привыкли к своему Я. Не осознавали, что для семьи Я порой, ой, как вредно бывает. Я – буква угловатая, зацепистая, колючая. Порой шипы не просто царапают, а очень даже глубоко поранить могут. Сколько молодых семей на ровном месте из-за этого распалось.

А у нас с приездом бабы Марины споры случаться стали все реже и реже. И совсем не потому, что при ней языкам воли не давали. Не сразу, но заметил, что она в любом споре всегда не свою любимую единственную внучку поддерживала, а мою сторону принимала. Удивился я, даже проверку как-то раз устроил: специально стал настаивать на глупости, сейчас уже и не вспомню какой. Жена любимая спорить, естественно, стала. А баба Марина, как всегда, говорит: «Нет, муж твой прав!». Жена в слезы, расстроилась и разобиделась в пух и прах. Потом я повинился перед ней, слезы высушил. А сам легкомысленно подумал – вот они плоды закрепощения женщин домостроем. Мужики мудрые правила установили, что супруг в доме господин и хозяин, повелитель и распорядитель, а потому и спорить не моги – не дозволено. Патриархат во всей красе, одним словом.

Но прошло еще некоторое время, и обратил я внимание, что поведение мое собственное изменилось. Реже споры устраивал. Не то, чтобы повода не было, а жаль стало жену. Ведь получалось, что мы вдвоем с бабой Мариной на нее нападаем. Какая мне радость, что любимая моя обижается, да иногда и плачет потихоньку.

Много времени прошло, пока, осознал, что это баба Марина меня воспитывала и проверяла. Если действительно внучку ее люблю, то по пустякам в спор вступать перестану. Думать учила наперед не за свой интерес, а за семью.

Ну, и по хозяйству всегда находила, что полезное и нужное сделать надо. Посмотришь, как она маленькая, сухонькая, действительно одуванчик божий, берется то за одно, то за другое, волей-неволей лень отбросишь и сам начинаешь то посуду мыть, то утюг починишь, да мало ли по дому дел. А баба Марина не садится, пока ты что-то делаешь, а за что-нибудь другое принимается. И только, когда ты закончишь, позволяет и себе присесть, передохнуть. А еще время от времени похвалит. Да не просто спасибо выдаст или молодцом назовет, но расскажет, что соседке, к примеру, зять достался бестолковый, да ленивый, тот же утюг ни за что не сумеет отремонтировать. После такого не то, что картошку чистить возьмешься, а и полы помоешь.

Пожила она с нами несколько месяцев, семью нашу наладила и в село возвратилась. Объяснила, что нельзя без догляда детей оставлять, передерутся еще.

Вновь приехала, когда сын у нас родился. Почувствовала, что помощь нужна. Брать на руки часто болевшего правнука сил у нее не хватало. Но она часами неотрывно стояла над его колыбелью, гладила его, разговаривала, и он успокаивался. Пост свой не покидала, пока кто-нибудь из нас не появлялся.

Когда баба Марина жила с нами, нам было спокойно и уютно. Она была, как воздух, который не замечаешь, пока он есть. Когда же она уезжала, то некоторое время мы почти болезненно ощущали, как нам ее не хватает. Правда, она не совсем исчезала. Ее поговорки, да присловицы оставались, помогали трудности одолеть. По насущному для всех молодых семей вопросу – денежному, например, только начинает какое-то затруднение возникать: «Куда деньги делись?», тут же лепесточки ее мудрые в голове и воздухе порхают: «Расход должен быть по приходу. Не тот богат, у кого денег много, а кому хватает!» Ну, и в самой безнадежной ситуации: «Деньги, как голуби. Как прилетели, так и улетели. Как улетели, так и прилетят, только гнездо ссорами не разоряйте!». А если случалось поругаться, хотелось кому-нибудь пожаловаться, она говорила: «Сор несите на мусорку, не к соседям».

Покинула она этот мир и нас скромно и без суеты. С утра, как обычно, суетилась на кухне, помогать пыталась. Потом вдруг сказала, что устала, пойдет полежит, отдохнет. Сначала никто и не осознал, что необычно она себя повела, раньше-то не позволяла себе днем расслабиться. Через полчаса заходим в ее комнату, а она аккуратно лежит, руки сложила, как положено, глаза открыты, а дыхания нет. Отлетела душа ее. Впервые она семью покинула, но не бросила – остались ее советы, да мудрость в пословицах и поговорках. Ушел наш ангел земной, но появился ангел небесный.

Была баба Марина стержнем всей нашей семьи. Ушла она, а мы, как и прежде, стержень этот облепили – он нас скрепляет, а мы его поддерживаем. Вот такой памятник баба Марина сама себе поставила.

Счастливы люди, когда в семье живет тихая радость – ангел земной – бабушка!

И открылась бездна!

Она в очередной раз переключила канал, чтобы еще раз вглядеться в толпы протестующих, волнами накатывающихся на тонкую шеренгу правоохранителей. В глазах уже рябило от перенапряжения, но она все равно еще и еще раз пыталась угадать-узнать за черными масками одетых в форму бойцов своего сына.

Десятки тысяч нарядных людей в хорошем настроении (некоторые даже улыбались, делая селфи) продолжали давить на шеренгу ОМОНа. Временами то тут, то там возникали водовороты, вспыхивали стычки, мелькали руки, палки, летели камни и бутылки. В такие моменты на лицах проступала дикая, не людская злоба. Кого-то из пострадавших протестующих выводили под руки демонстранты, иногда к машине скорой помощи отправлялись раненые омоновцы. Она останавливала картинку и напряженно, до боли в глазах, всматривалась в пострадавшего. Сердце не выдерживало многочасового марафона и все чаще напоминало о себе тупой ноющей болью.

Она представляла, что так же сжимаются сердца у тысяч матерей, жен, детей сотрудников, которые, как и ее сын, выполняют в это время свой долг, свою работу. Ежеминутно ожидая подлого удара или выстрела, который может оборвать жизнь родного человека, они вынуждены еще и выслушивать комментарии, беспрерывно, как по шаблону, противопоставляющие «мирных» граждан «жестоким» правоохранителям. Мать возмущенно им возражала: ведь сотрудники и протестующие – граждане одного и того же государства. Они не прилетели с другой планеты. Они живут в одних домах с демонстрантами, их дети ходят в одни и те же школы. И они находятся на площади совсем не для того, чтобы «насладиться» применением силы, а для защиты установленного законом порядка.

Наконец, хлопнула входная дверь.

– Виталик! Слава Богу! С тобой все в порядке? Тут такое по телевизору показывают. Я вся измучилась, еле дождалась. Кушать будешь?

– Не переживай у меня все в порядке, мама. Я буквально на минутку. Придется отработать еще одну смену. Людей не хватает.

– Виталик! Неужели нельзя как-то по-другому. Ну, пусть бы себе стояли сами на площади. Зачем вас там держать?

– Мам! Ну, что ты как ребенок. Ты же всю жизнь проработала в школе и знаешь, что «расшалившиеся» дети сами не останавливаются.

Он вышел из ванной и обнял мать.

– Ты что-то неважно выглядишь. Лекарство не забыла принять?

Знал бы он, сколько таблеток и капель выпила она за эти мучительные часы, проведенные перед телевизором.

– Ничего сынок. Я дома, здесь и стены помогают. Ты и Наденька – мое лучшее лекарство. Лишь бы у вас все хорошо было. Но все же, разъясни, нельзя ли как-нибудь иначе с народом обходиться? Ведь мы не враги друг другу, жили же тихо, мирно…

– Я смотрю, ты беляшиков нажарила, – он попытался перевести разговор на другую тему. Эту вкуснятину научили готовить соседи, двадцать лет назад выброшенные из Средней Азии волнами разбушевавшегося национализма.

– Ты же собирался завтра на охоту съездить, вот я и постаралась.

 

– Ну, с этим придется повременить. Но ты пока амуницию охотничью не трогай, не убирай. Приду, сам разберусь.

А по поводу «тихо, мирно» я тебе сейчас повторю то, что мы на площади народу говорим, повторяем без устали.

Все имеют право устраивать митинги и шествия. Но, чтобы не портить жизнь остальным людям, надо заранее подать заявку, согласовать место и время. И получив разрешение, действуйте по самое не могу. Вы собрались без согласования и совершили тем самым административное нарушение. Мы предлагаем вам разойтись и вернуться в законное русло. Пока без протоколов и штрафов. И что? Это верх жестокости?

Далее, если вы продолжаете нарушать закон, мы обязаны вас оштрафовать. Если вы отказываетесь проследовать в отделение милиции для составления протокола о нарушении, мы доставим вас принудительно. Если же вы сопротивляетесь этим нашим законным требованием, то совершаете уже уголовное правонарушение. Соответственно и меры будут приняты жесткие.

Вот и весь цикл превращения «мирного» гражданина в уголовника.

– Какой ты у меня умный! Так здорово и доходчиво объяснил. Я бы тебе в школе за такой ответ пятерку поставила. Почему же по радио и телевидению об этом не говорят? Пусть бы все новости каждый час начинались с такого краткого выступления прокурора. Глядишь, и дошло бы до многих.

– Ишь ты, куда хватила! Прокурору не до того. А если между нами, то он, наверное, санкций боится. Введут, а у него может в какой-нибудь Ницце замок скромный. Как он в нем после этого отдыхать будет? Да шучу я, шучу. Хотя один начальник райотдела милиции, вместо составления протоколов, собирал в зале задержанных митингующих и зачитывал им статьи административного и уголовного кодексов, разъяснял, что к чему, и отпускал. Так ему представление прокурор вынес, служебное расследование назначили. А что расследовать – то? Ведь пока задержанных по много часов томят в здании РОВД, они только злятся, до бешенства доходят. И уже не просто для развлечения потом в протестах участвуют, а в отместку, уже сознательно.

Ну, ладно. Политинформацию заканчиваем, мне бежать пора.

– Передавай привет Богдану, приглашай на беляшики.

– Вряд ли он в скором будущем к нам заглянет. Одна, ну очень мирная старушка, настоящий «божий одуванчик», ткнула его своей тростью в самое дорогое для мужчины место. И заранее выдвинула стальной шип который помогает не скользить, когда лед на улице. Хорошо у него защита была надета. Но штырь соскользнул и продырявил ему ногу. Пару сантиметров выше и порвала бы ему бедренную артерию. А так, неделю на больничном обеспечила.

Заметив помертвевшее лицо матери, Виталий обнял ее, попросил не думать о плохом, пообещав быть внимательным, и поцеловал на прощание.

Мать так и не успела передать ему, что Надя, побывав с утра у врача, позвонила и обрадовала, что где-то к Новому году в семье мужчин опять станет двое.

– Но может и к лучшему, что не сказала. Не будет отвлекаться на службе.

Она вновь включила телевизор. Толпы митингующих не уменьшались. Улыбок на лицах стало меньше, они стали больше походить на оскалы. Активнее стали действовать «шакалы». Так Виталий называл молодчиков, которые выскакивали из-за спин женщин, брызгали в омоновцев из баллончиков и тут же прятались в толпе. Иногда они кидали бутылки, камни, мусор. Порой отваживались подбежать и ударить бойцов битой или ногой. Когда удавалось схватить такого «шакала», тут же по ТВ звучали комментарии, про «онижедети», что надо проявлять снисходительность к их шалостям.

Скорее бы пришла Наденька. Она стала думать о том, как повезло Виталику с женой. Какие они красивые, как хорошо заботятся о ней. На самом-то деле это она заботилась о них. Ей всегда хотелось помочь им, сделать их жизнь лучше. Мать понемногу успокоилась, стало легче дышать, боли в груди прекратились.

День плавно менял дневные краски на вечерние. Вдруг на экране что-то резко изменилось. Комментатор почти закричал: «Он не останавливается, мчится прямо на оцепление!». Еще через мгновение мать увидела, как от удара внедорожника взлетело в воздух тело одного из бойцов и скомканное рухнуло на асфальт.

– Виталик, сыночек! – закричала мать. Она даже не пыталась убедиться так ли это.

– Это он! Это он! – прямо по сердцу стучал молот. Серая пелена милосердно окутала ее мозг.

В сознание ее вернули пьяные выкрики за окном: «Всех мусоров передавим, детей их придушим, хаты сожжем! Кончилась их власть!»

Сначала мать испугалась, сжалась, отчаяние безысходности давило на сердце все сильнее. И тут она вспомнила, что сейчас должна прийти Наденька.

– Надо выжить. Кроме меня никто больше не защитит Наденьку и будущего внука.

Мать встала, и в это время во дворе заорали: «Вот она, подстилка ментовская! Сейчас ты почувствуешь народную любовь. Стой, стерва! А ну, заткните ей глотку и тащите сюда».

Мать не замешкалась ни на секунду. Она неожиданно ощутила необыкновенный прилив сил. Зайдя в комнату Виталика, взяла ружье и зарядила патронами с картечью (обращаться с оружием ее научил отец, всю войну партизанивший в отряде Медведева). Вышла на балкон.

Здоровый детина схватил Наденьку за волосы и нагнул, закрывая ей рот. Другой бандит выкручивал ей руку.

– Ну, нет! Внука я вам не отдам!

Мать успела удивиться, что при прицеливании руки ничуть не дрожали, и плавно нажала на спусковой крючок.

Громила моментально осел, выпустив Наденьку. Картечь перебила ему шею. И теперь он лежал в крови, уткнувшись головой в собственный живот, будто разглядывая ремень. Второй схватился правой рукой за плечо. Под пальцами на белой футболке расплывалось темное пятно. Неожиданно тонким голосом он начал беспрерывно причитать: «Ой, мамочка! Ой, ма-ма-мамочка!». Третий на четвереньках быстро укрылся за бортиком детской песочницы.

– Наденька! Иди до…

И в этот момент мать провалилась в черную пропасть. Последнее, что она услышала, был звук удара выпавшего из рук ружья.

Рейтинг@Mail.ru