Владимир Рыскулов
Вспоминалки
В двухкомнатной квартире, где живёт мой взрослый племянник со своими родителями, он устроил настоящий зоопарк – собака, кошка сфинкс с пятью котятами, сова сипуха, канадская белка, сухопутная черепаха и две водяные, богомол, скорпион, шиншилла, индоутка, крысики, одна рыбка-петушок, геккон, кролик, мадагаскарские тараканы, канадская молочная змея длиной 1,1 метра (она – не ядовитая, поэтому свободно ползает по квартире), свинорылая змея, маленький волнистый попугайчик и несколько корелл, гигантская улитка, ящерица агама, сверчки (они разбегаются по квартире и трещат), лысая морская свинка, гусь и игуана длиной полтора метра (живет уже 15 лет). С двумя последними мой племянник гуляет на улице, в своём районе. Гусь любит приставать к женщинам, что создаёт удобный повод для знакомства. Однако иногда он действует так напористо, что заставляет их бежать наутёк или вскакивать на скамейку и кричать «караул».
О зарубежной фантастике
Радио в нашей новой двухкомнатной квартире работало круглый день. По нему передавали новости, сводки погоды, классическую музыку и прекрасные радиопостановки. Среди них выделялась драматическая версия романа-антиутопии «451 градус по Фаренгейту» Рэя Брэдбери. Дальше меня не могли не заинтересовать его «Марсианские хроники» и рассказы. За ним последовали фантастические произведения Курта Воннегута, Артура Кларка, Айзека Азимова, Роберта Шекли, Клиффорда Саймака, Хола Клемента и Джека Финнея. Из британских авторов мне нравился Кристофер Прист (роман «Опрокинутый мир» и связанная с творчеством Герберта Уэллса, полная невероятных приключений и страшных опасностей «Машина пространства").
Особое место всегда занимал «Солярис» Станислава Лема благодаря шедевру Андрея Тарковского и менее известному двухсерийному телеспектаклю, опередившему его на четыре года. В нём Криса Кельвина сыграл Василий Лановой, а Снаута – Владимир Этуш. Я учился тогда в 4-ом классе, и эта постановка вообще показалась мне страшноватой.
Конечно же, параллельно читались фантастические произведения Жюля Верна, Артура Конан Дойля, Джека Лондона («Алая чума», «Железная пята», "Межзвездный скиталец") и Герберта Уэллса.
И здесь нельзя обойти вниманием произведения латиноамериканских писателей, которые относят к так наз. магическому (или фантастическому) реализму: лауреатов Нобелевской премии по литературе Мигеля Анхеля Астуриаса (1967), Габриэля Гарсиа Маркеса (1982) и Марио Варгаса Льосы (2010), а также Хуана Рульфо, Карлоса Фуэнтеса, Хулио Кортасара, Хорхе Луиса Борхеса, Адольфо Биой Касареса, Мигеля Отеро Сильвы, Эрнесто Сабато, Жоржи Амаду, Алехо Карпентьера, Хуана Карлоса Онетти и других. Произведения малой формы этих авторов и собственно фантастов соседствовали у нас в одних и тех же сборниках.
Хулио Кортасар начинал с великолепных рассказов и повестей, затем структура и содержание его произведений настолько усложнились, что они стали трудными для восприятия («вплоть до распада формы», как выразился о них кто-то из литературных критиков). Габриэль Гарсиа Маркес, достигнув вершины в своём романе «Сто лет одиночества», который, по моему мнению, стал одним из лучших в ХХ веке, до конца жизни оставался как писатель на очень высоком уровне. Я не так давно прочитал все его поздние романы и сборники рассказов. Написаны они так же прекрасно, как и его более ранние произведения.
Что касается фэнтези, то этот жанр меня совершенно не заинтересовал, я о нём мало что знаю, и поэтому не могу судить верно.
О стриптизе и ночных клубах
Как-то мы с моим первым гражданским начальником увидели у входа в центральный кинотеатр Дамаска – «Аш-Шам» большую, красочную афишу. В ней говорилось, что на новогодние праздники в нём состоится показ аргентинского стриптиза.
– Ты, как хочешь, а мне нельзя: я – партийный, – сказал мой шеф с некоторым сожалением.
Это был ещё не закат перестройки, когда наши коммунисты, работавшие в Сирии, начали массово отказываться платить весьма обременительные партийные взносы (три процента от очень высокой, по меркам Советского Союза, заработной платы), поэтому его можно было понять. Что касается меня, то я уже давно вышел из комсомольского возраста (кстати, ранее, во время службы в сирийской армии, из моего весьма внушительного денежного довольствия на взносы удерживали один процент) и не особо боялся какого-либо наказания.
Как правило, в сирийских кинотеатрах на билетах не были обозначены места, сидеть разрешалось, где хочешь, и заходить во время сеанса тоже (тебя сопровождал человек с фонарём вплоть до свободного кресла). Для семейных пар кое-где были отдельные ложи. Иностранный фильм чередовался с египетским (сирийские режиссёры обычно снимали сериалы, больше похожие на телеспектакли), и так продолжалось весь день. Часто я заходил посередине египетского фильма, потом смотрел иностранный и оставался на арабский, чтобы увидеть его начало. В кинотеатре «Аш-Шам» продавались билеты с наклейками – латинские буквы обозначали ряд, а цифры – номер места. Войдя в зал, я обнаружил, что там сидит много женщин с детьми. Если в обычных кинотеатрах, в интимных сценах молодые ребята начинали свистеть и улюлюкать, то здесь все вели себя прилично, как в театре. На сцену вышли одновременно десять ослепительно красивых латиноамериканок топлес, на высоких каблуках, затем они выступали парами и по одной, но больше ничего с себя не снимали. В перерывах между их номерами выходили фокусники, жонглёры и эквилибристы. Через год туда же приехал стриптиз из Великобритании и Таиланда, и я сходил на него с преподавательницей русского языка с нашего контракта, которая тоже работала в Дамаске.
С тем же шефом мы дважды были в ночных клубах Алеппо. Оба раза нас туда сопровождали сирийцы. На сцене выступали девушки, исполняя танец живота. Сидевшие рядом молодые ребята, заработавшие деньги в Объединённых Арабских Эмиратах, временами засовывали крупные купюры за их разноцветные сверкающие пояса. За отдельную плату они могли пойти за занавеску и поцеловаться с этими девушками (это случилось как раз, когда мы там были). При первом посещении нами ночного клуба одна из них, сидя за столиком, развернулась и начала пристально смотреть на нас. Бывший с нами сирийский офицер-переводчик подошёл к ней и, наклонившись, заговорил. Эта симпатичная, слегка полненькая девушка-ливанка работала здесь по контракту. Всякие связи с клиентами запрещались, она могла договориться с ними о свидании только в городе. Здесь она подсаживалась за стол по просьбе кого-нибудь из посетителей, и тогда ему приходилось за всё платить в десятки раз дороже, чем остальным. Спустя какое-то время мы вышли на улицу и начали искать гостиницу. В ближайшей из них мы столкнулись в коридоре с той девушкой из ночного клуба и её подругой. Они нас испугались и быстро куда-то исчезли. Но мест в этой гостинице не было, и нам пришлось искать другую.
«Женюсь, женюсь…»
Две зимы подряд, на 1-ом и 2-ом курсах, мы с моим бывшим одноклассником ездили в пансионат. Там я много играл в шахматы с разными партнёрами, в том числе и с ним, пока, наконец, не нашёл себе сильного соперника. Он учился в консерватории по классу композиции и сыграл нам одну весёлую мелодию, бодро нажимая ногами на педали и временами отбивая такт правой рукой по передней стенке рояля. С ним мы засиживались за партией допоздна так, что дежурной приходилось отпирать мне дверь в коридоре, поскольку я жил на другом этаже.
В холле одного из домов пансионата проводились танцы. Здесь мы, имевшие каждый почти нулевой донжуанский список, с затаённой завистью следили за уверенными действиями нашего более опытного сотоварища, который танцевал то с одной, то с другой девушкой, пока не уводил с собой кого-нибудь из присутствовавших дам. Утром мы наблюдали, как он, одетый только в тренировочный костюм и свитер, провожал очередную девушку, накинув ей на плечи свою куртку, до выхода с нашей территории (рядом был пансионат одного из пединститутов).
На второй год я во время танцев, которые проводились теперь в актовом зале, познакомился с симпатичной студенткой мединститута. У меня был насморк, который я заработал, попив холодной родниковой водички. Тут же эта приятная блондинка моего возраста начала, в соответствии со своей будущей профессией, меня лечить – привела в номер, где познакомила с мамой, и закапала мне в нос нафтизин. Они жили в Подмосковье и приезжали в город всегда вдвоём. Раз они зашли ко мне на выставку картин Рериха, в Музей народов Востока (тогда он располагался на улице Обуха), когда я проходил там летнюю практику (мы сидели в запаснике и тщетно пытались прочесть то ли арабские, то ли персидские надписи на старинных бронзовых сосудах). Затем её мама, приехав с подругой, отпустила нас покататься на каруселях. Однажды я позвонил ей и попал на мать, которая меня спросила:
– А кто говорит? Боря?
Оказалось, что это одноклассник моей новой знакомой, который иногда ей звонит. Пользуясь случаем, я спросил, как зовут её маму, и ещё раз убедился, что я почему-то нравлюсь еврейкам. Летом у неё была практика в реанимационном отделении, а осенью она переписывала конспекты лекций по какому-то загадочному для меня предмету. Словом, встречались мы с ней крайне редко и, в основном, в присутствии мамы (замечу, что она, как и я, училась уже на 3-ем курсе). Чаще с ней виделся на остановке автобуса этот мой бывший одноклассник, который жил с ней в том же подмосковном городке.
В конце ноября я заехал к себе домой, чтобы забрать остаток вещей (мы уже подали заявление в загс, и я переехал к невесте). Вдруг зазвонил телефон, и я услышал в трубке знакомый голос:
– Ты в этом году поедешь в пансионат?
– Нет, я скоро женюсь, – сообщил я, быстро попрощался и повесил трубку.
Немного о психологии
Так получилось, что я, сам того не желая, в течение двух лет изучал психологию. Первый раз это было на 10-месячных курсах в Институте повышения квалификации «Интуриста». О преподавателе психологии на них я рассказывал в вспоминалке «Как я занимался каратэ». Второй раз я столкнулся с этим предметом во время занятий в Университете марксизма-ленинизма при ЦДСА (см. вспоминалку «Об общественных науках»). Там он назывался соответственно – «военная психология». Во время перестройки и после нее на нашего читателя хлынула волна произведений классиков психоанализа – Зигмунда Фрейда, Карла Густава Юнга, Альфреда Адлера, Вильгельма Райха, Эриха Фромма и других. Помимо этого, я прочитал десятки книг по психологии семейных и сексуальных отношений.
Отношения с начальством и другими сотрудниками я строил, интуитивно постигая те основные принципы, которым впоследствии я нашёл подтверждение в книгах по общественной психологии, но при этом не изменяя своему характеру. Как я дерзил всем учителям подряд, учась в школе-интернате, так я это продолжал делать в отношении всех своих и других начальников, за исключением двух лет срочной военной службы в Сирии (там я вполне естественно отмалчивался, но и никогда не лебезил перед ними). И странное дело, они не только за это не мстили мне, а, наоборот, быстро продвигали по службе.
Идеальными для меня были равные отношения с начальством, что само собой получилось во время второй загранкомандировки в Сирии. Первый гражданский шеф фактически сделал меня помощником, разделив со мной большинство своих функций. Со вторым начальником сразу установились хорошие отношения. Уже после возвращения домой, он несколько раз пытался отправить меня в загранкомандировки в качестве переводчика арабского и даже английского языков, а в 2002 г. (спустя одиннадцать лет после Сирии) и вовсе пригласил работать вместе с ним в дочерней компании одного гигантского холдинга (я отказался, так как её гендиректор предложил мне зарплату ниже той, что я получал во второй своей турфирме). Представляя меня работникам отдела, который возглавлял мой бывший начальник, он сказал:
– И вообще это мой друг.
Оба моих шефа в Сирии могли предполагать, что при моём характере в разговорах с женой я могу осуждать какие-то их действия, но на сто процентов были уверены в том, что это не выйдет за пределы нашего дома.
В отношении равных себе по должности я сразу сделал для себя правилом ни в чем, даже в мелочах, им не уступать. Всякие наезды, оскорбления и выпады я пресекал немедленно в самой жёсткой и бескомпромиссной форме, вплоть до приглашения мужчинам выйти на улицу и разобраться в наших отношениях (никто из них не посмел этого сделать, хотя о моих занятиях каратэ они ничего не знали). Если говорить о подчинённых, то при всей своей внешней демократичности и даже добродушии, в случае явной или скрытой обструкции я обращался с ними очень строго, даже жестоко, не считаясь с личными отношениями. Ну, и как всякий начальник я должен был излучать уверенность в себе и стремление к преодолению любых трудностей, которые могут помешать выполнению боевой задачи.
Слабонервным не читать № 2
В начальной школе мы узнали, что одна из наших учениц лежит в больнице с диагнозом «лейкемия». Вскоре она умерла. В 10-ом «Б» красивый парень, похожий внешне на Тибальта из фильма Франко Дзеффирелли «Ромео и Джульетта» (его играл до сих пор живой английский актёр Майкл Йорк), на уроке физкультуры вторично, в одном и том же месте, получил травму ноги, из-за которой у него образовалась саркома. На следующий год, уже закончив школу, мы присутствовали на его похоронах. Затем, в лихие 90-е, убили из-за квартиры одноклассника. После него умерла бывшая наша ученица, о которой я рассказывал в вспоминалке «И снова Петровка, 38».
Помимо вещей, не зависевших от нашей воли, ребята, в том числе и я, всегда слишком рисковали. Интернат представлял собой три корпуса в форме буквы «Г», соединённых переходами. Ближе к главному входу располагалось здание, где мы учились. Между двумя спальными корпусами, находилась столовая, соединявшаяся с ними небольшими переходами. За вторым, самым отдалённым корпусом была котельная, и мы прыгали с её крыши в угольную яму. С другой стороны имелся похожий на главный вход подъезд с каменной лестницей и козырьком, который был всегда заперт. Как-то вечером, в начальной школе, мы открыли окно на втором этаже и стали вылезать на этот козырёк. Я неудачно спрыгнул на него с подоконника и чуть не полетел по инерции вниз, прямо на ступени лестницы.
– Ты что?! – воскликнул парень из другого класса, успевший в последнее мгновение удержать меня на козырьке.
С торца этого же дальнего корпуса находилась пожарная лестница, и с крыши спускался толстый провод, который почти доставал до земли. Мой приятель (кажется, мы учились тогда в 6-ом классе) стал раскачиваться на нём и с размаху врезался коленом в стену. Его забрали во взрослую больницу, которая находилась за оградой интерната, в 50 метрах от того места, где это случилось. Мы с другом навещали его там. Наш приятель лежал в палате со взрослыми, и никто не собирался переводить его в детскую больницу. Ему и дальше пришлось посещать там процедуры (откачивать шприцем жидкость из повреждённого колена).
Что касается меня, то я однажды наткнулся глазом на ветку и самостоятельно съездил на осмотр в специализированную детскую больницу. До этого, бегая в лесу, я разодрал себе суком правую часть живота. Однажды на футболе мне так отдавили ноготь большого пальца, что он почернел. Спустя примерно полгода он сошёл, а под ним оказался новый. Уже учась на 1-ом курсе института, я гулял по Москве со студенткой журфака (см. вспоминалку «Девушки и лодки»), резвясь, зачем-то влез на старый забор, сбил вниз ногой несколько планок, спрыгнул с него и наткнулся на гвоздь. Он пронзил подошву моих летних матерчатых ботинок и глубоко вошёл в ступню (всё закончилось сильными болями к вечеру и посещением травмпункта с перевязкой и уколами от столбняка).
Впрочем, это были лёгкие повреждения. О большинстве из них я вспомнил только сейчас. Между тем, моя старшая сестра, которая училась в английской спецшколе, сломала себе в 4-ом классе правую руку, когда споткнулась о торчавший из земли штырь возле строившегося рядом студенческого общежития. Забегая вперёд, скажу, что через одиннадцать лет, поехав в свадебное путешествие на море, в Ялту, она на пляже сломала себе ещё и правую ногу.
Тайный совместитель
В первый год работы в «Интуристе» мне позвонил наш преподаватель, который был одним из двух оппонентов во время моей защиты дипломной работы по грамматике арабского языка. Встречая меня в институте (я прикрепился к аспирантуре и писал статьи по своей теме), он говорил:
– Смотрите, я слежу за Вашими успехами.
На этот раз он сказал, что на трёхгодичных Высших курсах иностранных языков (ВКИЯ) Госкомитета по внешнеэкономическим связям (ГКЭСа) требуется преподаватель арабского, и с января 1981 г. я приступил к работе. Занятия длились 2,5 часа и проходили дважды в неделю по утрам и один раз – в вечернее время. Начальница группы в первом случае ставила мне в графике четверть отгула, а во втором – вообще не засчитывала то, что я ухожу раньше положенного времени более, чем на час. В моей группе все были, естественно, старше меня – гражданские и военные вплоть до капитана 1-го ранга. В этой работе не было для меня никаких проблем, кроме моих частых командировок. В этом случае староста группы должен был обзванивать учеников, чтобы перенести занятия на другие дни. Тут мне помогал один очень трудолюбивый и добросовестный человек, о котором я раньше писал в вспоминалке «Эпидемия аварий». Дважды меня проверяла старшая преподавательница, у которой, по странному совпадению, было такое же редкое имя, как у моей начальницы в «Интуристе». В конце года мы вдвоём принимали экзамены -я в её группе, а она в моей (в каждом случае второй преподаватель ассистировал первому).
После армии я продолжил работать на ВКИЯ при ГКЭСе. Через некоторое время сменился директор курсов. Он потребовал у меня официальную справку от моей конторы для работы по совместительству. В вспоминалке «Об общественных науках» я уже рассказывал о том, как нелегко было даже с помощью моего начальника отдела в Управлении прикрывать отлучки с работы от ревнивых сотрудниц. Поэтому я сказал директору курсов, что такой справки я представить не могу, и моя работа на этом прекратилась. Прошло несколько недель, и меня вернули на ВКИЯ – теперь уже для преподавания на трёхмесячных курсах подготовки к сдаче экзаменов на надбавку за знание иностранного языка (за восточный в то время давали двадцать процентов, за западный – десять). Я пришёл в маленькую аудиторию, сел и стал ждать новых учеников. Зашёл молодой мужчина и начал сходу говорить со мной на «ты», потом, вдруг осознав свою ошибку, спросил:
– А Вы, собственно, здесь в качестве кого?
– Преподавателя, – коротко ответил я.
Он не только не обратил внимания на то, что я сижу за учительским столом, но, как это случается до сих пор, неправильно определил мой возраст (а мне было уже двадцать девять лет). Один из слушателей перед самым экзаменом приехал ко мне домой сразу на несколько частных уроков подряд. Однако этот тактический ход ему не понадобился: и старший преподаватель, и я сошлись во мнениях о том, что он вполне заслуживает четвёрки.
Забавным было то, что в конце второго года работы в «Интуристе» мне самому пришлось сдавать экзамен на языковую надбавку с другими гидами-арабистами. Мой ныне покойный сосед-азербайджанец, который, как и я, получил квартиру от «Интуриста», явился на такой же экзамен по турецкому, поговорил с преподавателем на своем родном языке и подтвердил двадцать процентов надбавки (работал он, между тем, как переводчик арабского).
За полтора года до моей вторичной командировки в Сирии мне снова позвонил тот же преподаватель из института и сказал, что надо для одного уроженца Египта, проживавшего в Москве, перевести на русский диссертацию по арабской грамматике. Оказалось, что он написал только двадцать страниц, а остальное должен сделать я. Он уже обращался к одному арабисту, оплатил ему отпуск, во время которого тот трудился над диссертацией, но у него ничего не получилось. Я не знал, сколько это может стоить, и мы договорились на 3 тысячи рублей.
– Как движется Ваш перевод? – спросил меня упомянутый выше преподаватель, подозвав к своему столику в буфете института.
– Нормально, но там не хватает многих страниц, – уклончиво ответил я ему.
– О, это совсем другая работа, – сказал он, но дальше в эту тему не стал углубляться.
Я посидел в библиотеках и довольно быстро написал от руки сотню страниц диссертации на требуемую тему, добавив к ним перевод пары десятков, которых мне дал египтянин. И тут я допустил ошибку, точнее, меня сбил с толку работник военкомата того района, где находилась наша старая квартира. Он стал вдруг срочно оформлять меня с семьёй в загранкомандировку и сказал, что мы вот-вот уедем. Я поспешил сообщить об этом египтянину, за которого написал почти весь текст диссертации, и он заплатил мне за мой труд всего 500 рублей (такую сумму он зарабатывал как переводчик в одном из наших издательств за месяц) из расчёта 5 рублей за сотню страниц оригинального текста (как он мне сказал, это в то время была самая высокая ставка за перевод). Когда через два года я вернулся из Сирии, я, зная, что продвижение даже готовой диссертации могло занять много времени, попробовал связаться с ним на работе.
– Вы давно ему не звонили? – услышал я женский голос на другом конце провода.
– Давно.
– Он умер.
– А Вы не знаете, он успел защитить диссертацию?
– Кажется, нет.
То, что наша оформление в Сирию растянулось на год (в военкомате объяснили, что мои документы были потеряны), имело неожиданные последствия – мы успели получить новую квартиру. Началось всё с того, что я обратился с вопросом об этом к профоргу нашей восточной группы.
– Ты здесь работаешь без году неделя, а уже хочешь квартиру, – грубо пресекла всякие разговоры на эту тему она.
Когда мы закончили 10-месячные курсы и стали приходить на работу в основное здание, начальница группы услышала краем уха, что я живу с женой и двумя маленькими дочерями в 12-метровой комнате, в квартире с соседями.
– Что же Вы ничего не сказали мне? – спросила она.
Я пересказал ей мой неудачный разговор с профоргом.
– Я для Вас и профорг, и парторг, и родная мать.
Мы быстро собрали необходимые документы, благо точно такие же мы предоставляли по месту жительства. Однажды я увидел следующий сон: я сижу на работе, мне звонят из профкома и просят прийти за ордером на квартиру. На следующий день всё так точно и случилось. До увольнения из «Интуриста» оставалось лишь полтора месяца.
Что касается ВКИЯ при ГКЭСе, то однажды один из учеников дал мне пустой бланк анкеты и сказал, что им нужен переводчик арабского языка в Алжире. Я стал готовиться к поездке, делая выписки из Большой Советской Энциклопедии в читальном зале библиотеки Управления. Оформили нас всего за полгода, правда, вдруг сменили страну снова на Сирию.
– Зато ты всё знаешь, – сказал мне начальник отдела. Он же взял меня обратно на работу спустя четыре года.
О советских фильмах
Отвлекаясь от прекрасных советских сериалов, часто превосходивших литературную основу, и творчества Тарковского (о нём надо говорить отдельно), расскажу о тех фильмах, которые произвели на меня особое впечатление или показались непривычными на фоне других работ наших режиссёров (речь опять идёт о тех, которые вышли на советский экран до начала горбачёвской перестройки, то есть по 1984 г. включительно) .
Начну с тех, которые показывали редко или только в подмосковных клубах. Это «Таинственная стена» Ирины Поволоцкой и Михаила Садковича, «Осень» Андрея Смирнова и «Комитет 19-ти» Саввы Кулиша. «Свой среди чужих, чужой среди своих» и другие фильмы Никиты Михалкова поразили меня экспрессивностью, а иногда даже надрывом. Ещё ярче это нашло своё выражение в фильме его старшего брата Андрея Кончаловского «Романс о влюблённых». Двухсерийный музыкальный телефильм «Бумбараш» Николая Рашеева и Аркадия Народицкого из-за своей подчёркнутой эксцентричности показался очень непривычным. Другой художественный телевизионный фильм, четырёхсерийный, «Большая перемена», с одной стороны искренний, с другой – чересчур уж фантасмагоричный и просто странный. Необычными для советского экрана были фильмы «Служили два товарища» Евгения Карелова, «Бегство мистера Мак-Кинли» Михаила Швейцера, «Калина красная» Василия Шукшина, «Сорок первый» Григория Чухрая, «Легенда о Тиле» и «Бег» Александра Алова и Владимира Наумова. Настоящим шедевром является, по-моему, фильм «Начало» Глеба Панфилова, с его историями гибели Жанны д'Арк и несчастливой жизни играющей её Паши Строгановой. Очень лиричным, с прекрасными актёрами (Маргаритой Володиной и Михаилом Ножкиным) и музыкой был фильм «Каждый вечер в одиннадцать» Самсона Самсонова.
Отдельно хочется сказать о девятисерийном телефильме «Открытая книга» Виктора Титова. Он запомнился великолепной музыкой Николая Мартынова, своей внутренней напряжённостью и жизненной правдой (снятый на четыре года раньше двухсерийный фильм Владимира Фетина, несмотря на свой звёздный состав, оказался неудачном; сам автор одноимённой трилогии Вениамин Каверин в своей книге «Эпилог» назвал эту экранизацию «глубоко бездарной»). Следует упомянуть и о трёхсерийном телефильме «Приключения принца Флоризеля» Евгения Татарского с очень своеобразной стилистикой.
Последняя военная осень
В последний год работы в Управлении я поехал в военный пансионат, в Подмосковье. Он находился на берегу реки, в которой никто не купался, потому что уже наступила осень. Шахматных партнёров я там себе не нашёл. Поэтому присоединился к компании мужчин и женщин разных возрастов, которые целыми днями играли в карты в холле, на проходе.
В столовой, где нам каждый день давали по два вторых, я сидел всё время с полковником и его женой. С ним же мы играли на бильярде, и к своему удивлению я побеждал (помимо настольного тенниса, шахмат и шашек, в клубе каждой воинской части всегда стоит бильярд, поэтому предполагается, что все офицеры, начиная с лейтенантов, проходят на нём многолетний курс обучения). Платил 10 рублей за пользование бильярдом проигравший. Столько же стоили просмотр одного фильма в местном кинозале и все другие развлечения.
На улице я играл в бадминтон и настольный теннис с мальчиком и двумя симпатичными сёстрами школьного возраста. С ними же я как-то был на танцах, которые проходили в большом пустынном зале. Одна из сестёр-блондинок мне испуганно отказала, тогда я пошёл танцевать с довольно вульгарной девицей, дочерью военного. Затем пригласил приятную женщину моего возраста, и она во время танца посоветовала мне познакомиться с кем-нибудь помоложе (опять повторилась всё та же ошибка в определении моего возраста). Правда, потом, встречаясь со мной в коридоре или лифте, она здоровалась.
Сосед мой по номеру, тоже полковник, всё время отсутствовал, а я либо читал, либо штудировал с магнитными шахматами одну из книг Виктора Голенищева. В целом, в пансионате было довольно скучно. К тому же меня мучили постоянные головные боли, наверное, от свежего воздуха. Поэтому когда в Управлении пришло время очередного отпуска (а я взял вперёд десять дней в счёт него), я попросил нового начальника отдела (тогда они, увольняясь из армии по возрасту, менялись каждые три месяца) не засчитывать время, проведенное в пансионате. Как уж они это оформили по табелю, я не знаю, но положенный мне отпуск я использовал полностью. В комнатах Управлении было пусто: людей сокращали, зарплату периодически повышали, но она при безудержной инфляции оставалась мизерной. Офицеры, заканчивая рабочий день, переодевались в гражданскую одежду. Проводившихся раньше собраний и концертов не было. Начальство всё понимало, поэтому не сильно настаивало на соблюдении трудовой дисциплины. Один раз я переводил беседу в Народном бюро (посольстве) Ливии, в другой – экскурсию по Москве и соборам Кремля для детей дипломатов, учившихся в школе при посольствах арабских государств. Затем я вообще исчез на неделю, сопровождая делегацию одного крупного банка из Саудовской Аравии.
Во время очередного отпуска я приступил к работе в совместном российско-сирийском предприятии, где зарплата была в десять раз больше, чем в Управлении. Так я покинул организацию, в которой с перерывом трудился почти четыре года.
О фильмах ужаса
Если не считать полнометражный мультфильм Карела Земана «Крабат – ученик колдуна» (1977, Чехословакия, ФРГ) и японскую «Легенду о динозавре», которую показывали в 1979 г. ещё в Советском Союзе, то первые зарубежные фильмы ужаса я посмотрел спустя четыре года в Хомсе во время срочной военной службы. Они свободно шли во всех кинотеатрах города и, в отличие от нас, сирийские зрители к ним давно привыкли. Самым страшным тогда казался фильм «Хэллоуин», но были и другие, не менее интересные – «Челюсти», «Кэрри», «Сияние», «Пятница, 13-е», «Ночь живых мертвецов» и «Рассвет мертвецов» Джорджа Ромеро, «Техасская резня бензопилой», «Чужой», «Нечто», «У холмов есть глаза», «Последний дом слева», «Суспирия», «Ребёнок Розмари», «Омен», «Изгоняющий дьявола», «Пиранья», «Мой кровавый Валентин», «Чёрное Рождество», «Ад каннибалов», «Кристина», «Смертельная забава», «Американский оборотень в Лондоне», «Одержимая», «Полтергейст», «Гремлины», «Видеодром», «Дрожь», «Калейдоскоп ужасов», «Туман», «Вой», «Спящий лагерь», «С днём рождения меня», «Куджо», «Адский мотель», «Тихая ночь, смертельная ночь», «Дети кукурузы», «Подмена», «Колдунья», «Патрик», «Аллигатор» и другие. В ноябре 1984 г., перед отъездом в Москву, нас пригласила к себе семья служившего со мной капитана, которая одна из немногих купила себе видеомагнитофон, и мы посмотрели вышедший на экраны два года назад фильм «Зловещие мертвецы».
То, что мы смотрели во время второй загранкомандировки в 1987-91 гг. не имеет значения, поскольку тогда фильмы ужасов были доступны и в СССР. Единственной деталью является то, что я, помимо посещения кинотеатров, записался в сирийскую видеотеку, где мы брали кассеты с фильмами ужасов. Смотрели мы их в семье знакомого военного, который тоже приобрёл видеомагнитофон. Я, как обычно, переводил всем на русский субтитры с французского или арабского языка.
Что касается наших фильмов ужаса, то, помимо классического «Вия», хотелось бы упомянуть о жутковатом фильме «Прикосновение», вышедшем на экраны в 1992 г., а затем показанном по ТВ. В нём были предвосхищены «Пункт назначения» и ему подобные фильмы.
