Владимир Михайлович Шулятиков
Оправдание капитализма в западноевропейской философии (от Декарта до Маха)
Мануфактура, апологетом которой выступает Юм, есть предприятие, достигшее высокой централизации своих составных элементов и факторов. И если автор «Трактата о человеческой природе» и «Исследования человеческого разумения» своим учением о субъективной ценности материала, доставляемого нам восприятиями внешнего мира, подчеркнул степень зависимости «низших пластов» мастерской от капитала, то, равным образом, он не мог обойти молчанием и вопроса о степени подчиненности и промежуточных организаторских звеньев. И, действительно, он высказывается по данному вопросу с большой определенностью. Подобно теоретику развитых форм голландского капитализма, защитник английских мануфактуристов отрицает за бывшими «посредниками» последнюю тень самостоятельности. Как нет материальной субстанции, так нет и субстанции духовной. Душа – не что иное, как комплекс известных явлений, лишенных какого бы то ни было «носителя». Помимо простой суммы впечатлений и идей ничего нельзя найти в «личности», в том, что принято называть «я». Промежуточные организаторы организованы иерархически. Их функции дифференцированы. Мало того, капитал производит в их рядах постоянные изменения. И Юм учит: ни один элемент психической жизни ни на одну минуту не остается в статическом положении. Общее между различными элементами – одно: все они элементы «организующие».
Что касается их отношения к организуемой материи, к телу, то Юм определяет это отношение, как связь глубоко таинственную: «есть ли в природе принцип более таинственный, нежели связь души и тела, принцип, благодаря которому предполагаемая духовная субстанция приобретает над материальной такое влияние, что самая утонченная мысль может действовать на самую грубую материю?» «Движение нашего тела следует за поведением нашей воли – это мы сознаем ежеминутно, но средства, с помощью которых это происходит, энергия, благодаря которой воля производит столь необычное действие – мы не только не сознаем непосредственно, но они и всегда будут ускользать от самого тщательного исследования». Это – частный случай причинности.
Таинственный характер носит, как мы выяснили выше, и соответствие между явлениями природы и течением процессов нашего мышления. Опять выдвигается на сцену параллелизм двух родов явлений – постоянная злободневная тема «мануфактурной» философии. Обсуждая эту тему, Юм высказывается не в духе окказионалистского решения. Как и Лейбниц, он находит, что предположить вмешательство божественной воли «по каждому отдельному поводу значить противоречить идее о совершенстве Бога», – идее, которую он защищает (ibid., стр. 77–78). И он определяет означенное соответствие, означенный параллелизм, как своего рода предустановленную гармонию: «существует нечто вроде предустановленной гармонии между порядком природы и следованием наших идей, и хотя силы, управляющие первым, нам совершенно неизвестны, тем не менее, наши мысли и представления, как мы видим, следуют одному порядку с другими созданиями природы». Согласно мнению Лейбница, подобное соответствие имеет своим источником Бога. Юм, повторяем, как истинный идеолог капиталистического класса, идеи верховного руководителя и организатора всего существующего не отрицает. Но его верховный руководитель и организатор «безличен» еще в большой степени, чем верховный руководитель и организатор, фигурирующий в системе Лейбница (не забудьте, что капитал, интересы которого оправдывает Юм, куда эластичнее, чем германская мануфактура XVIII.). Правда, мир создан и устроен Богом Юма слишком далеко от мира с его «грубой» и «неразумной» материей и несубстанциональными душами. В своем распоряжении «верховный руководитель» имеет слишком много посредствующих организаторских сил. И первая из них, настоящий наместник Бога на земле – всемогущая хранительница рода человеческого – привычка.
VIII
Кант[43]
Если стать на «чисто логическую» точку зрению, то дальнейшим шагом по пути развития взглядов, высказанных Беркли и Юмом, должна была явится система, которая принцип «πάυιχ ςει̃, все течет, все изменяется, все относительно» обосновывала бы в более категорической, более безусловной форме, – другими словами, которая бы устранила из списка своих философских понятий понятие о потустороннем субстрате мира и сверхчувственной «сущности» явлений (о таинственном «нечто»). История философии, действительно, знает подобную систему, точнее, даже несколько вариаций последней, но… «чистая логика» не отвечает «объективной логике фактов». Исправление и реставрация взглядов Беркли и Юма имели место в новейшее время. И решительным словом «мануфактурной» философии следует считать доктрину, не только не сделавшую вышеозначенного шага, а, напротив, несколько вернувшую философию назад.
Организация мануфактур, продиктовавшая Юму его миросозерцание, было типом предприятия, уже стоявших на рубеже новой технико-хозяйственной эры. В своих экономических опытах Юм противопоставляет ручную технику технике крупного производства, применявшего более или менее усовершенствованные орудия. Такое противопоставление не являлось типичным для противопоставления мелкого, цехового, ремесленного производства и мануфактуры.
Классическая мануфактурная организация знает методы преимущественно ручной техники. В рамках этой организации усовершенствованные оружия, машины лишь медленно завоевывают себе право гражданства. XVIII век – век постепенного накопления изобретений в области промышленной техники, накопления, завершившегося настоящей революцией, – открытием парового двигателя.
Хотя в ту минуту, когда Юм создавал свою философскую систему, промышленность еще не была революционизирована, однако роль орудий крупного производства начала уже настолько обозначаться, что наиболее проницательные наблюдатели (в том числе и Юм) не могли ее игнорировать. А усовершенствование орудий, как известно, имело своим следствием постепенно развивающийся процесс уравнения технических приемов. Детализация профессии мало-помалу теряла почву под ногами; капитал становился все эластичнее и эластичнее. Вместе с этим должны были изживать себя те формы идеологии, которые обуславливались внутренним строением хозяйственных организаций, опиравшихся на базис детализированного труда. Мировоззрение Юма указывает на то, что названный базис был уже несколько расшатан. Так именно обстояло дело в Англии.
Иное дело Германия, где произнесено было «решительное слово» мануфактурной философии. Та преобладала еще мануфактура классического типа.
«Несчастная страсть к схематическим построениям», которой страдал кенигсбергский мыслитель и которую ныне единодушно осуждают его поклонники и комментаторы, вытекает именно из названного обстоятельства. Каждая из философских систем, рассмотренных нами, содержит в себе описание ряда организуемых и организаторских звеньев и функций, но столь подробного описания этих звеньев и функций, как сделал Кант, ни в одной из систем мы не находим. Собственно нового в оценке той или другой функции, в определении месте, которое то или другое звено занимает в общей цепи, Кант дал сравнительно немного. Его предшественники частями наметили предложенную им постановку вопроса.
Так, о субъективном (т. е. организаторском) характере чувственных качеств учил еще Декарт. Тот же Декарт доказывал, что организаторской функцией следует считать время. На счет организаторских функций отнесено было, как известно, и пространство – Клойнским епископом[44]. Но Кант ставит точку над i. Он ясными и отчетливыми штрихами обрисовывает лестницу исполнительских и руководительских постов, начиная с ее верхов и кончая низами, стараясь не упустить из виду ни одной ступени, – шаг за шагом от низших проявлений внутренней жизни субъекта, от чувственной интуиции «восходит» к наиболее «чистым», наиболее «свободным» актам нашего «я».
Время и пространство – формы чувственного воззрения, категории – формы нашего рассудка, идеи – формы чистого разума: вся речь идет об одном и том же – о формирующих, т. е. организующих началах. И вся «Критика чистого разума» есть не что иное, как учение о том, с помощью сколь многоразличных, расположенных в последовательном, иерархическом порядке, организаторских инстанций субъект превращает хаос внешнего мира в нечто цельное и стройное. Картина сложной организации мануфактурных мастерских воспроизводится в деталях.
Но мы не будем на этих деталях останавливаться, не будем к каждому из организующих звеньев подыскивать соответствовавший ему фактор производства. Это могло бы послужить предметом весьма интересного, но специального следования. Здесь же мы ограничимся указаниями самого общего характера.
Задача, которую мы все время преследовали, – вскрывать, как взаимоотношение трех главных групп, участвующих в производстве, отражается в порядке и связи понятий, составляющих достояние той или иной философской системы. И в данном случае нас интересует вопрос: как автор философской системы, на своем своеобразном языке, передал противоположность позиций рабочих, исполнительски-организаторского персонала и главных руководителей капиталистических предприятий.
И так, прежде всего, какую роль в кантовской системе играет «материя», «внешний мир». Она существует и, по уверению Канта, существует не только в субъекте, но и вне его. Опыт признается необходимой предпосылкой нашего познания. «Всякое познание начинается с опыта». Но и только: дальше простого констатирования самого факта существования внешнего мира за пределами нашего «я», самого факта наличности опыта Кант не идет. «Материя» привлекает к себе внимание Канта лишь постольку, поскольку она является организуемой массой. При этом оказывается, что, помимо способности быть организуемой, никакими способностями и качествами она, в сущности, не обладает. Даже понятие причинной связи никак из опыта нельзя вывести. Чтобы какой-либо опыт был возможен, требуется, в качестве предварительного данного, известная психическая организация, известное организующее начало. Таков общий тезис. А, в частности, отношение причинности – одно из проявлений этого начала, одна из его функций.
Утверждается (берем общий тезис) ясная и простая истина: чтоб предприятие могло существовать, должен существовать предприниматель – организатор, который бы его вызвал к жизни. Тогда как реальный смысл первого упомянутого нами «необходимого» условия познания таковы: чтобы предприятие могло существовать, должны существовать и рабочие. Но какие рабочие? какого-нибудь определенного типа квалификации? Отнюдь нет. Они должны существовать, как индивидуальные явления. Сегодня для выполнения трудовых процессов требуются Иваны, завтра Петры, послезавтра Яковы. Квалификация и профессия рабочего персонала для капитала безразличны. Кант, в данном случае, становится временами на почву безусловного релятивизма. Здесь он выступает уже как истолкователь новых веяний, наметившихся в промышленно мире, и договаривается до формулы: «явления суть простые представления, помимо существования в нас нигде несуществующие». Предметы, вещи обращаются, таким образом, как и у Беркли и Юма, в комплекс известных восприятий. Субстанциональность материи решительно отвергается. Но, в противоположность комплексам, с которыми мы встречались в системах Беркли и Юма, кантовые комплексы носят более статический, более устойчивый характер. Моменты их изменений подчеркиваются Кантом менее ярок. Это вполне понятно: изменение внутренней организации мануфактурных предприятий в Германии совершались более медленным темпом, чем в Англии.
И, в общем, взгляд Канта на мир феноменов, как известно, не отличается прямолинейностью и выдержанностью. Кое-что от «наивного реализма» противопоставленный последнему «критицизм» сохранил. Кант отказывается дать какое-либо определение реальности, но наличность последней все-таки устанавливается. За порогом нашей чувственности все-таки имеется нечто умопостигаемое, нечто интеллигибельное – мир «вещей в себе». «Вещи в себе» играют в системе Канта роль известного предела, ограничивающего субъективизм нашего познания.
Теперь вопрос об организаторских звеньях.
Каково понятие Канта о душе? о субъекте? Существует ли душа или субъект как носитель известных способностей и качеств, как субстанция? Решение предлагается опять в феноменалистическом духе, т. е. Кант заявляет, что никакому определению понятие души не подлежит; мы можем говорить с определенностью лишь о комплексе психических сил. Но этим понятие души, по кантовской терминологии, идея души не упраздняется. Мы не можем ее познать, но можем и должны установить идею ее, как известное формальное начало. Она позволяет нам ставить те или иные проблемы, дает нам известные правила. Она есть сверхъестественный, интеллигибельный центр нашей внутренней деятельности и нашего внутреннего творчества. Подобно тому, как для мануфактурного производства рабочий персонал не может представлять из себя никакой постоянной, раз навсегда определенной величины, точно также и организаторские коллеги составляются из элементов переменных. Капитал эластичен. Но поскольку эластичность немецкого мануфактурного капитала в XVIII ст. не велика и, поскольку подчиненные звенья рассматриваются именно как звенья организаторские, а не исполнительские, постольку идеолог немецкой буржуазии находит возможным защищать статическое представление о душе.
А заключительное звено организаторской цепи? И его существование косвенным путем констатируется. Правда, опять-таки мы имеем «форму», имеем идею чистого разума. Но эта идя необходима: она сообщает всему мирозданию высшее единство. И если определить, что такое Бог, доказать с помощью находящихся в нашем распоряжении познавательных средств его существование мы лишены возможности, то, с другой стороны, нельзя доказать факта его небытия… Позиция получается таким образом, двойственная.
И такова именно общая позиция, занятая Кантом. Но двойственность эта не мешала и не мешает идеологам определенных групп буржуазии считать его философскую систему наиболее совершенной и наиболее грандиозной из всех систем, созданных на протяжении истории философии. Действительно, главнейшие проблемы мануфактурного мышления в ней подчеркнуты ярко: это – проблемы о строгой соразмерности, согласованности, иерархии частей организованного целого, о «внутренней форме» – силе, заложенной в основе организма и дирижирующей им.
