Владимир Кельт
Непрощенные
Я стремительно вышел из кабинета и направился к спальне доктора. Громко постучал кулаком в рассохшуюся дверь.
– Бруно! Открывайте! – тарабанил я. – Именем Инквизиции!
Тишина.
Не став дожидаться, пока Бруно вылезет в окно и попытается сбежать, я ногой вышиб дверь. В спальне тускло горела масляная лампа, на кровати вроде бы кто-то спал, накрывшись одеялом с головой. Неужто Бруно не услышал? Или… мертв?
Я подошел и сдернул одеяло. Вместо человека на кровати лежал свернутый соломенный тюфяк.
– Проклятье!
Я вышел в коридор и рванул дверь спальни лекаря Дийстры.
– Где Бруно? Отвечай!
Испуганный лекарь вскочил, подслеповато щурясь.
– Я… н-н-е знаю… – промямлил Дийстра заикаясь. – Спит. Или в лечебном зале.
– Из комнаты ни шагу, – сказал я, смерив лекаря холодным взглядом. – Мы еще поговорим по душам. Не забудьте помолиться, Дийстра.
Дийстра истово закивал, а я уже шел по коридору дальше, вслед неслись слова молитвы – горячей и протяжной. Так может молиться только человек испуганный, дорожащий своей жизнью. В темных сырых коридорах гулял сквозняк, свет от масляных ламп дрожал, отбрасывая на каменные стены уродливые тени. Отовсюду слышались стоны и плачь. По темным углам и нишам прятались прокаженные. Я схватил одного за грудки и выволок на свет. Прокаженный забился, словно попавший на солнце вампир.
– Где Бруно? – процедил я.
– Апх… Апх… – прокаженный хватал ртом воздух и таращился на меня мутными рыбьими глазами.
– Говори!
– Апх… Не видел… Два дня как не вижу его.
Отбросив прокаженного, будто мусор, я пошел дальше. Проверял комнаты и палаты, залы и столовые, будил спящих и задавал вопросы. Бруно никто не видел. Что ж, либо седой улыбчивый доктор так осторожен, что превратился в призрак, либо больные и служащие настолько запуганы, что молчат. Ничего, если не найду лекаря, я собственноручно вытащу потроха из каждого и проверю, есть ли у этих крыс душа.
– Там… Тот, кого ты ищеш-ш-шь, там, – послышалось откуда-то из темноты змеиное шипенье.
Я обернулся и увидел прокаженного, чье лицо скрывал капюшон весьма дорогого плаща. Готов поклясться, что секунду назад тут никого не было!
– Ты найдеш-ш-шь. Здесь.
Прокаженный вдавил рукой камень в кладке. Послышался гул невидимого механизма, после чего в стене открылся тайный лаз. Сняв с крюка лампу, я, пригнувшись, прошел в проем.
– Ты найдеш-ш-ш-ь. Найдеш-ш-шь, Арон, – прошипело мне вслед.
Узкий темный тоннель тянулся и тянулся. Я ожидал, что он приведет меня к тайной лаборатории или к месту, где спрятан алтарь на котором Бруно приносит жертвы. Но тоннель оказался всего лишь черным ходом и вел в заброшенный сад, где стояла старая часовня. Я затушил лампу и вышел из тоннеля.
Бруно я заметил сразу. Занимался рассвет, и его высокая, плечистая фигура хорошо просматривалась на фоне зарева. Бруно был не один, рядом с лекарем стояла невысокая стройная женщина, одетая в походный костюм. На плечах развивался плащ, а лицо скрывала маска чумного доктора, из-под которой выбились огненно-рыжие длинные локоны.
Я двигался бесшумно, я даже не дышал, но каким-то неведомым образом рыжеволосая меня заметила и обернулась. На миг наши взгляды встретились. Женщина отсалютовала мне, и шустрой тенью перемахнула через забор, растаяв в предрассветной дымке.
Бруно же остался неподвижен. Доктор спокойно наблюдал, как я приближаюсь быстрым шагом, на его лице не дрогнул ни один мускул.
– Сегодня замечательное утро, не находите, инквизитор Арон? – улыбнулся Бруно.
Он стоял напротив: седой улыбчивый доктор с добрыми глазами и окровавленными руками.
– Я бы на вашем месте попридержал улыбочки, Бруно. На допросе вам будет не до учтивостей.
– Меня в чем-то подозревают? – искренне удивился доктор.
В ответ я многозначительно посмотрел на его обагренные руки.
– О, это всего лишь краска! – воскликнул Бруно. – Киноварь, если точнее. Вот, взгляните.
Он протянул мне руку, я поймал его запястье и выкрутил. Второй рукой схватил доктора за горло, приблизился к его лицу и прошептал:
– У святой Инквизиции есть вопросы, Бруно. Рекомендую не медлить с ответами.
– Пустите! – завопил доктор. – Вы мне руку сломаете!
– Поверьте, я вам много чего сломаю, если не получу ответы. А-ну, пошел!
Я толкнул доктора в сторону тоннеля, и пока он шел впереди, я не упускал из виду его руки. Оружия при нем не было, и вряд ли он прячет кинжал в исподнем, но все же руки не давали мне покоя. Внешне Бруно выглядел возмущенным и напуганным, но руки не дрожали, и кулаки он не сжимал, ничего не теребил, не заламывал пальцы. Это руки человека спокойного, руки хирурга. А еще киноварь. Зачем ему краска? Неужто пишет картины?
У кабинета поджидал Михаэль. Завидев Бруно, клирик хищно усмехнулся, учтиво распахнул перед доктором дверь и кивнул на стул. Бруно послушался, сел.
– Как Николас? – спросил я, надевая перчатки. Не люблю пачкать руки кровью. Хватит и того, что душа давно испачкана, и ее никогда не отмыть.
– Идет на поправку. Рана не заражена, Гюго заверил, что Николас вскоре к нам присоединится.
– Это добрые вести, клирик. Впрочем, сегодня прекрасное утро. Как насчет завтрака в какой-нибудь таверне?
– Из тех, что еще уцелели? – Михаэль скривился: – Боюсь, там подают только чумную мертвечину.
– Господь с тобой, Михаэль! Мертвечина нас и так ждет на этом невзрачном стуле, – кивнул я в сторону доктора. – Я сейчас о настоящей таверне, о картошке с мясом и кружке доброго пива.
Мы буднично говорили о пытках и возможной смерти Бруно, которую легко устроим в перерыве между завтраком и походом в нужник. Однако никто даже пальцем не коснулся доктора, который ожидал худшего, и понимал, что его жизнь для нас ничего не значит.
– Я не виновен, – не выдержал Бруно.
– Не виновен в чем? – обронил я, продолжая беседу с Михаэлем и не обращая особого внимания на Бруно.
– В том, в чем вы хотите меня обвинить. Я не еретик, не культист и не отступник. Я верующий человек, я помогаю страждущим.
– Хорошо, Бруно, я рад за вас.
С этими словами я схватил доктора за поврежденное запястье и заставил показать руки. Бруно скривился от боли.
– Зачем тебе киноварь? Отвечай! – рыкнул я.
– Ртуть! Мне была нужна ртуть! – залепетал Бруно. – Это для припарок! Ртуть хорошо подсушивает бубоны и гнойники!
– Алхимия?
– Медицина! Богом клянусь, это медицина! У меня есть разрешение от Церкви на опыты. Есть, правда есть, – истово закивал седой доктор. Улыбаться ему явно больше не хотелось. – Позовите лекаря Дийстру, он возьмет грамоту в моем кабинете!
– С Дийстрой у меня будет особый разговор. А грамоту в вашем кабинете возьмет клирик.
В дверь постучали – два напористых удара.
– А вот и он, – усмехнулся я.
Вошел Витор и протянул мне грамоту. На мой вопросительный взгляд клирик покачал головой – значит, ничего подозрительного в кабинете он не нашел. Я развернул грамоту, внимательно изучил. Да, так и есть. Разрешение на проведение медицинских опытов, подписанное флорентийским епископом Августом Бетори.
– Обыщите каждый угол лепрозория, переверните все вверх дном, – приказал я клирикам. – Особенно внимательно осмотрите хирургические комнаты и лаборатории.
Братья вышли, оставив нас с Бруно в душном, пропахшем плесенью и настойкой валерианы кабинете. Доктор бесцветно улыбнулся, он снова казался благодушным и спокойным. Поразительно, сколь быстро ему удалось вернуть самообладание.
– Я могу идти?
Он встал со стула, но тычком в грудь я заставил его сесть обратно.
– Где она? – с нажимом спросил я.
– Кто? – непонимающе спросил доктор.
– Не играйте со мной, Бруно. Рыжеволосая. Где она?
Бруно улыбнулся, а затем назвал место.
***
Дом находился недалеко от площади, серый и невзрачный, за исключением яркой черепицы на крыше над крыльцом. Квадраты окон были зарешечены, в кованых подставках стояли прогоревшие факелы. Под стеной рычали исхудавшие одичалые собаки, устроив грызню за оторванную руку покойника. Прислонившись к стене на противоположенной стороне улицы, я наблюдал за домом. Никто оттуда не выходил и никто не входил. Вряд ли это гостевой дом, скорее всего он принадлежит кому-то из обнищавших аристократов, и был сдан в аренду. А быть может попросту заброшен. Сейчас во Флоренции домов больше чем людей.
На стук никто не открыл. Тогда я вышиб дверь и вошел внутрь, принеся с собою сквозняк, пыль и смрад городских улиц. Комнаты выглядели нежилыми. Гобелены на стенах завешаны тряпками, на сундуках и мебели собрался приличный слой пыли, но дощатый пол при этом был чистым. Я обходил комнаты одну задругой, и только в спальне обнаружил доказательство того, что здесь кто-то живет помимо призраков чумы. Кровать была не убрана, на белоснежной подушке я нашел длинный рыжий волос, а на туалетном столике серьги с изумрудами, позабытые средь пузатых баночек с кремами. На сундуке, что стоял в углу, лежало небрежно брошенное черное платье.
Я бережно взял платье, сжал пальцами тонкий прохладный шелк. Под ошалевший стук сердца вдохнул аромат – дорогие французские духи, а еще ромашка и мед. Пьянящее золото осени. Дурман. Морок.
Я нашел рыжеволосую на втором этаже. В комнате не оказалось никакой мебели, лишь ширма, что ограждала большую ее часть, да письменный стол, на котором разложены книги и записи. Женщина стояла за ширмой, на ней был надет черный закрытый костюм с высокими кожаными перчатками, на лице маска чумного доктора. Рыжеволосая склонилась над хирургическим столом, со спины я не смог рассмотреть, чем она занята, но накрытый белой окровавленной простыней человек был прекрасно виден.
– Скажи, что это не черная магия, – сипло выдавил я.
Рыжеволосая бросила в ведро окровавленную тряпицу, затем отложила в сторону большие щипцы. Обернулась.
– Наука и магия всегда стоят рядом, и грань между ними порой неотличима, Арон.
***
Мы лежали на смятых простынях, предаваясь ласкам и неге. Я гладил пальцами белоснежную прохладную кожу Селесты, жадно вдыхал аромат ее тела. Ромашка и мед. Дурман. Морок. Селеста томно улыбалась, прикрыв глаза. Рыжие локоны разметались реками меди по подушке, и я зарылся в них лицом, желая продать душу Дьяволу, лишь бы любимая женщина всегда была рядом.
– Уезжай из Флоренции, Селеста, здесь не безопасно. Собирай вещи и уезжай прямо сейчас, – просил я. – Если нужна лошадь или деньги, я помогу.
Селеста пристально посмотрела на меня, а затем звонко рассмеялась.
– Ты ни капли не изменился с момента нашей последней встречи!
– Ты тоже. Все такая же упрямая, – буркнул я.
– Арон, ты же знаешь, что я не могу уехать. Я здесь по заданию Академии, и я не имею права вернуться без результатов. Я не прощу себя за это. Никогда. Я ученый и могу помочь людям, могу замедлить или… Господь всемогущий! Быть может я смогу остановить болезнь! Я так близка к этому, ты даже не представляешь на сколько!
– Нельзя остановить чуму опытами и лекарствами. Нужно найти ее создателя и уничтожить Сферу, что питает болезнь черной магией. Только так.
Раздраженно хмыкнув, Селеста села на край кровати и принялась расчесывать волосы, всем видом показывая, что мне ее не убедить.
– Что ты делала там, за ширмой?
– Ничего особенного. Всего лишь покойника вскрывала, чтобы посмотреть, как чума испортила внутренности, – пожала она плечами. – Знаешь, мне удалось многое выяснить. Например, сера благотворно влияет на бубоны, подсушивает, не дает им разрастаться. А ртуть и вытяжка из лошадиной крови, замешанные на отваре спорыньи, замедляют болезнь.
– Все-таки магия и алхимия, – вздохнул я. – Ты ходишь по тонкому льду, Селеста. Если оступишься, в этот раз я не смогу вытащить тебя из костра.
– Я не ведьма, я – ученый. У меня есть диплом Академии и разрешительная грамота Церкви. Не нужно меня запугивать, инквизитор.
Я сел рядом, обнял ее за плечи. Проклятье! Как мне хорошо знаком этот жесткий взгляд и вздернутый подбородок, эта прямая осанка, горделивая поза… Она не отступит. Чтобы я не делал, как бы не просил и не умолял, Селеста не отступится от своей цели.
– Что тебя связывает с Бруно? – спросил я, хотя не собирался вконец испоганить нашу встречу допросом. Больше всего на свете я хотел сказать, как люблю ее, и что она мне дороже жизни. Но смолчал.
– Бруно не виновен, если ты об этом, – хмыкнула Селеста.
– И все же?
– Он помогал мне в моих исследованиях, а я помогала ему. Я борюсь с чумой, а он с проказой. Вот и все, Арон. Никаких ведьм и колдунов, никаких темных ритуалов и убиенных невинных младенцев. Никакой черной магии.
– А что насчет алхимии?
– Это допрос?! – взвилась Селеста.
Она резко встала и хотела уйти, но я схватил ее за талию и повалил на кровать. Грубо придавил запястья к подушке и поцеловал Селесту в губы, а затем, глядя прямо в глаза, спросил:
– Когда все закончится, ты уедешь со мной?
– Куда?
– На край мира.
Она ответила «Да».
***
В Часовню Прокаженных я вернулся ближе к полудню и первым делом направился в кабинет. Время утекало водою сквозь пальцы, а мы до сих пор не напали на след культистов. Бруно под защитой флорентийского епископа, и я не имею права отрезать ему конечности или ломать кости до тех пор, пока на то не будет веских оснований и особого письма от кардинала. Быть может я и вовсе ошибся, и догадка о спрятанной лаборатории не верна, а след я потерял. Однако по-прежнему остаются два важнейших дела: Печать Голода и Печать Чумы. Нужно уничтожить тварь, что засела в пещере, а затем отыскать проклятую Сферу, за которой я и мой отряд охотимся очень давно.
Я составил очередной доклад кардиналу, в котором подробно описал свои догадки и ход расследования, умолчав о Селесте. Какое-то время я смотрел на свернутую трубочкой бумагу, размышляя о случившемся, и о том, замешана ли Селеста в этой истории. Не знаю. Разум говорил, что ее место в допросной, а сердце противилось. Я, Арон, верный цербер Инквизиции, не смогу причинить ей вреда, даже ели спровадить Селесту на костер прикажет сам папа.
Только почтовый голубь вылетел в окно, как в кабинет вошли Витор и Михаэль. Выглядели братья угрюмыми и раздраженными. Следом за ними вошел Гюго, прижимая к выпирающему животу свой волшебный бурдюк.
– Ничего не нашли, – заявил Михаэль, рассевшись на стуле и вытянув ноги в пыльных сапогах.
– Хирургические комнаты и лаборатория на первый взгляд чисты, – подтвердил Витор. – Мы собрали все припарки и снадобья, осмотрели, но сам понимаешь, Арон, всего знать не можем.
– Зато Гюго может, – добавил Михаэль. – Он по этой части кое-что изучал.
