Владимир Иволгин
Сокровище Беаты
– Ты уже бывала в замке, – первым заговорил Николас. – Там и в самом деле так… по-девчачьи?
– Что значит, по-девчачьи? – переспросила Беата.
– Ну там… цветочки-лепесточки…
– Это было давно, но я помню до сих пор тот цветущий сад. Столько цветов и все разные!
– Не понимаю… – с серьёзной задумчивостью произнёс Николас.
– Чего ты не понимаешь? – полюбопытствовала Беата.
– Как можно было превратить настоящую боевую крепость в цветочную оранжерею. Если б я был хозяином Каймангрота, я бы в каждой бойнице установил пушку. Отец рассказывал, что во время сражения из одной такой бомбарды можно было запросто уложить десяток воинов на расстоянии 500 ярдов! А в стенах замка их 8 штук. Видно, тот, кто его построил, чего-то сильно опасался. Может быть, разбойников, которые покушались на его несметные богатства.
– Не знаю. Внутри он не казался таким грозным. Напротив, там всё было мило и …
– Мило?! Да, если хочешь знать, этот замок когда-то называли «Склепом», потому что в его подземелье была самая настоящая темница, куда сажали непокорных рабов – тех, кто отказывался подчиняться злому хозяину. Старики рассказывали, что он во время приёма знатных гостей заставлял своих слуг вымазываться белилами, забираться на камни и изображать статуи. Так они и стояли целый день в застывших позах на жаре, пока гости не улягутся спать. А на утро опять. А если кто шелохнётся, и хозяин это заметит, того после приказывал высечь плетью. Говорят ещё, что есть в замке тайный подземный ход, который сторожат призраки замученных рабов. Если кто попадёт туда, то уже никогда не сможет выбраться наружу, потому что призраки запутают его. Будут водить по подземелью до тех пор, пока он не выбьется из сил и не сгинет без следа во мраке. – Николас взглянул на улыбающуюся подружку. – Думаешь, я всё это придумал? – спросил он.
– Нет, не думаю, – ответила Беата. – Просто, когда ты окажешься внутри, сам всё поймёшь. То, что увидела я, совсем не похоже на зловещее царство теней, которое описал ты.
– Но ведь это было давно… – Николас вдруг умолк.
– О чём ты думаешь? – спросила Беата.
– Вот, к примеру, взять подушку, – неожиданно выдал он.
– При чём здесь подушка?
– Она набита пухом, на ней мягко спится.
– Да ну?! И что?
– А то, что пух этот ощипали с гусей и уток, которым вначале отрубили головы. Так и этот замок. Он был построен на крови замученных рабов, а все, кто жили в нём после, просто пользовались его удобством.
– Здорово! – выслушав странное умозаключение приятеля, произнесла Беата. – Ты всё-таки добился, чего хотел. Теперь я не смогу спать на своей подушке, потому что мне будут сниться кошмары: призраки ощипанных гусей с отрубленными головами, летающие по комнате.
– Ага! – потирая руки, обрадовался Николас, довольный тем, что удалось зацепить подружку. – А то «цветущий сад», «как мило»…
– И как тебе такое сравнение в голову пришло? – недоумевала она.
– Сам иногда удивляюсь, – пожал плечами Николас. – В эту бестолкову порой такое залетает. – Он постучал кулаком по темечку. – Знаешь, сколько я ни думал, всегда возвращался к одной и той же мысли: все беды в нашем городе из-за этого проклятого замка. К слову, стоило тебе один раз оказаться там и напасти одна за другой сразу же посыпались на вашу семью. Как будто те самые призраки, что обитают в подземелье, преследуют всех, кто однажды переступил порог Каймангрота. И название какое-то чудаковатое…
– Хватит! – вдруг оборвала его Беата. – Я не желаю больше говорить об этом!
Николас понял, что хватил через край. Он знал, как болезненно его подружка переживала любое упоминание о пропавшем отце. Ему вдруг стало стыдно за свою несносную гордыню, которая часто пробуждала в нём неодолимое желание повыпячиваться. Нужно было как-то исправить неловкую ситуацию, ибо она так некстати омрачила их дружеское общение.
– Хорошо, что у нас есть телега, – выждав паузу, сказал Николас, – а то ещё, чего доброго, наткнулись бы на двурогую бестию старухи Сайл Кнокс. Эта облезлая шельма совсем одичала: подкарауливает прохожих и нападает из-за кустов. А уж если отвлёкся ненароком и сообразить не успеешь, как она насадит тебя на свои кривые роги.
– Занят, говоришь? – хитро посмотрев на приятеля, проговорила Беата, как будто напоминая ему о чём-то. – Уж не клубничными ли грядками миссис Досон?
Она намекнула Николасу на одну давнюю историю. А было это так. Макбет Досон выращивала в саду собственную клубнику, из которой потом варила свой знаменитый на весь город клубничный джем. На ухоженных грядках, что тянулись вдоль длинного огорода, из-под бархатных зелёных кустиков красовалась спелая, сочная ягода, обольстительно подставляя свои румяные бока любопытному взору притаившегося за изгородью непрошенного гостя. Дом, где проживала хозяйка огорода со своим племянником Питером, был спрятан за густой листвою яблонь, поэтому в голове Николаса Флетчера созрел дерзкий план: незаметно перебраться через изгородь и полакомиться спелой клубникой, тем более что у Досонов её было неприлично много. Перед тем, как осуществить налёт на грядки, Николас прикидывал, в каком именно месте ему будет легче перемахнуть через забор. Исследуя дощатую изгородь, он обнаружил, что одна доска надломлена в области сучка на уровне его колена. Задача заметно упростилась, так как теперь это место можно было приспособить под удобную лазейку. Преимущество такого лаза было в том, что обе части сломанной доски легко соединялись, так что, при случае им можно было воспользоваться снова. Подступив вплотную к забору и пристроившись к узкой щёлочке правым глазом, Николас внимательно изучил обстановку в саду. По счастью, хозяйка не держала дворовой собаки, но всякий раз, когда обнаруживала поредевшую клубничную грядку или опустевший куст малины, грозилась завести сторожевого пса. Кроме того, она была близорука и даже иногда носила очки. Питер Досон ненавидел огород и в тайне дико радовался очередному налёту городских мальчишек на плантации его тётушки – всё меньше спину гнуть. Ведь всякий раз, когда наступали погожие летние денёчки, вместо того, чтобы отправиться с приятелями на прогулку, запустить в поле воздушного змея, покружиться на канатных качелях или же просто поваляться в густой, душистой траве, надоедливая тётушка вешала на шею горемыке плетёную торбу и отправляла в огород на сбор урожая. Поскольку сам Питер не обладал волевым характером, чтобы противостоять суровому нраву властной опекунши, разорённые грядки были для него своеобразным способом отмщения за все свои лишения. Как ни прискорбно, но в такие минуты ничего, кроме злорадства, он не испытывал. Зная об этом от дворовых приятелей, Николас без малейших опасений и 
угрызений совести намеревался прогуляться по плантациям мадам Буланже, дабы употребить запретные плоды, ничуть не страшась преследования и справедливого воздаяния от грозной хозяйки. Наметив короткий путь к заветным грядкам, он уже намеревался подломить доску, как вдруг позади раздался шорох сухой травы и звук, похожий на чавканье. Николас опасливо оглянулся и увидел позади нечто: из кустарника на него взирала угрюмая козья морда с изогнутыми рогами. Не отрывая глаз от застывшего на полусогнутых ногах разини, рогатая нечисть медленно и тщательно пережевывала зелёную траву. Николас, судорожно пытался сообразить, что же ему делать дальше. Коза перемолола свой деликатес и вдруг ни с того-ни с сего начала постукивать левым копытом по земле, словно вызывая противника на бой. Все в округе знали это зловредное животное. Звали задиристую бестию Марго, а принадлежала она старухе по имени Сайл Кнокс. Коза постоянно бродила без присмотра, где ей вздумается, и наводила ужас на случайных прохожих, внезапно появляясь на обочине дороги из кустарника или высокого тростника. Её боялись даже угольщики и лесорубы, что вечерами возвращались в город. Слушалась Марго только хозяйку, которая, бывало, целыми днями бродила по округе в поисках своей бедовой козы. За сердитый нрав в народе её прозвали Фурией. Николасу уже однажды доводилось сталкиваться с этой матёрой зверюгой, но тогда он находился на существенном расстоянии от неё и потому миновать нежеланное свидание не составило особого труда – он просто перескочил через невысокую изгородь городского сквера прежде, чем Марго успела наметить его, как мишень для своего рогатого тарана. И вот теперь судьба снова свела их вместе, но уже, что называется, лицом к лицу. Николас знал, что упрямое животное не отвяжется до тех пор, пока вдоволь не поглумится над выбранной жертвой. И единственным шансом избежать нападения была надломленная доска в дощатом заборе. Он ударил с размаху коленом в место надлома, но нога отрикошетила назад, при этом доска осталась цела. Далее последовал ещё удар, ещё и ещё, но доска не поддавалась.
– Да что ж такое? Вот же трещина, – досадно процедил сквозь зубы Николас.
Марго, видимо, разгадав манёвр противника, решила опередить его и, протяжным блеянием издав свой боевой клич, стремительно бросилась в атаку. Николасу ничего не оставалось, кроме как спасаться бегством от подлой козы. Он кинулся наутёк вдоль забора, но обо что-то споткнулся и упал ничком, зарывшись головой в куст бузины. Вскочив на ноги, он даже не успел оглянуться, как вдруг ощутил сзади сильный толчок, будто кто-то тяжёлой ногой отвесил ему наотмашь хорошего пенделя. Николас с воплем ухватился за обе раненные половинки своего мягкого места. Марго приготовилась нанести прицельный удар повторно, но, упредив её очередной выпад, невезучий разоритель огородов мёртвой хваткой вцепился руками в изогнутые рога козы. Тогда рассвирепевшее животное стало напирать своей упрямой головой, прижимая жертву к забору.
– Ну что я тебе сделал, зараза?! – завопил сквозь слёзы Николас.
На мгновение Марго как будто ослабила свой напор и исподлобья посмотрела в заплаканные глаза двуногого недотёпы, загнанного ею в ловушку. Вид у бедняги был настолько жалок, что даже у безжалостной фурии, похоже, сдали нервы. Глядя на поверженного противника, она, судя по всему, решила на этот раз отказаться от победоносного шествия под триумфальной аркой покосившегося домика старухи Кнокс. Николас, почувствовав, что коза слегка ослабила натиск и прекратила давить рогами на его чрево, попытался высвободиться, отступив на шаг назад. Но в ту же секунду коварная Марго снова ринулась в наступление. Под напором рогатой головы он попятился назад и ударился спиной о деревянный забор. Позади что-то с треском надломилось и Николас провалился в узкую щель между занозистых досок. Может быть, на удачу доска оказалась трухлявой, а может, кто-то до него соорудил такую же тайную лазейку – в любом случае сейчас Николас благодарил судьбу за спасение и проклинал тот час, когда ему пришла в голову злополучная идея позариться на чужое. И теперь он болезненно ощущал свою вину обоими полушариями чуть ниже спины. Нахальная Марго, явно не желая отступать, протиснула сквозь образовавшуюся щель любопытную морду, чтобы убедиться, сможет ли она пропихнуть и свои облезлые бока. «Ещё не хватало пустить козла в огород, – подумал Николас, потирая сзади. – Что же делать?» Для того, чтобы заткнуть отверстие, нужно было сперва вытолкнуть голову козы. Неподалеку находилась овощная грядка. Там из-под увядшей ботвы желтели огромные, перезрелые огурцы. Быстро сообразив, что к чему, Николас подскочил к ней, сорвал два увесистых овоща и, как следует прицелившись, запустил поочередно оба «снаряда» в рогатую мишень. Первый точно приземлился на левый рог дебоширки, и, прокрутившись на нём, неподвижно повис, а второй угодил ей прямо в лоб, с треском и брызгами разлетевшись в стороны. Ошалелая Марго на миг замерла, затем тряхнула головой и противно задребезжала. При этом угрожающий тон её блеяния сменился на досадливый. Коза попятилась назад и, выбравшись наружу, побрела в сторону кустарника, откуда и возникла. Огромный жёлтый огурец, болтавшийся на левом роге Марго, клонил её сумасбродную голову набок. Николас осторожно подкрался к забору, подобрал выломанную доску и заделал ею щель. Потом приложил ухо к изгороди и прислушался. Снаружи снова раздался противный дребезг. Он заглянул в тонкую щёлочку: над зарослями кизильника, удаляясь, маячил пожелтелый овощ. Николас решил, что выбираться тем же маршрутом, каким попал сюда, не стоит. «Эта короткохвостая шельма хитрая, – размышлял он, провожая взглядом пузатый огурец на голове Марго. – Кто знает, что взбредёт в её рогатый котелок». Оставался только один путь – через парадный вход. Возможно, ему бы удалось незаметно проскочить через ворота. Наверняка, мадам Буланже и её племянник сейчас трудятся в пекарне. Не хотелось бы попадаться им на глаза. Ведь тогда дорога в излюбленное заведение была бы ему закрыта раз и навсегда. А такое испытание заядлому сластёне было не по силам. И вот, пристально всматриваясь в узкие просветы пышной листвы садовых яблонь, ветви которых тяжело кренились до самой земли, Николас, переступая через грядки, стал медленно пробираться к хозяйскому дому. Притаившись за широким стволом дерева, он, как опытный набежчик, сперва прислушался к звукам снаружи и внутри дома: не скрипит ли крыльцо, не переговариваются ли тётка с племянником… «Вроде бы всё тихо», – подумал Николас и снова потёр больное место. Нагнувшись, он прокрался «на мягких лапах» под окном, и так, шаг за шагом, подобрался к летней террасе. Впереди располагался небольшой дворик, за которым виднелась спасительная калитка. Прильнув к стене и выглянув из-за угла, Николас обнаружил, что двор пуст, а, стало быть, проход открыт. У него отлегло на сердце: «Ну хоть в чём-то повезло!» И только он это подумал, как калитка распахнулась и во двор вошла Макбет Досон, держа в руках пустые корзины. Она свалила их под дерево, отёрла рукавом пот со лба и взяла со скамьи здоровенную деревянную отбивалку. Николас прижался к стене, затаив дыхание. «Да что ж за день такой сегодня! – закатив глаза, запричитал он в мыслях. – И всё из-за какой-то паршивой клубники. Сперва рогами под зад получил, теперь ещё отбивалкой по загривку съездят. А потом ославят на всю округу». Миссис Досон и впрямь слыла в городе известной болтушкой. И вот теперь, когда угроза разоблачения была так близка, Николас ощутил всю безысходность своего положения. Как же такое могло случиться? Ведь никто из друзей-приятелей не мог сравниться с его ловкостью и быстротой. Во всех уличных играх, состязаниях и прочих забавах ему не было равных. А тут как будто мышеловку захлопнули, не оставив и малейшего шанса. Впрочем, можно ещё было вернуться назад и попытаться покинуть огород через дыру в заборе. Но все эти искромётные соображалки в его голове испарились при появлении Питера, племянника миссис Досон. Он раздвинул ветки смородинового куста, что рос напротив окна и, цепляясь за них широкими штанинами, выбрался наружу. На шее у него висела плетёная торба, полная чёрной смородины. «Всё! Теперь точно приплыл», – обречённо подумал Николас, глядя на хозяина клубничных плантаций.
– День добрый! – невозмутимо поздоровался Питер, снимая с натёртой шеи лямку. Похоже, визит незваного гостя ничуть не удивил его.
– Кому как, – со стыдливой ухмылкой отозвался Николас, признавая своё поражение. Питер частенько подменял свою тётку за прилавком пекарни, помогая обслуживать покупателей, и так как Николас регулярно захаживал в их заведение, они, случалось, пересекались, но при этом никогда не разговаривали. А не разговаривали по причине того, что на улице к худому поварёнку со стороны городской детворы сложилось определённое отношение, скажем так, пренебрежительно-насмешливое. Питер, с утра и до вечера загруженный тётушкой нескончаемыми заботами по хозяйству, не участвовал в дворовых забавах и спорах местных ребят, никогда ни с кем не дрался на улице, да и друзей у него не было, о чём он, конечно же, в глубине души искренне сокрушался. Уличные мальчишки, считая Питера слабаком, иронично прозвали его «рогаликом», возможно, за то, что он, не разгибая спины, по целым дням пропадал на огороде, а может быть, потому, что весь насквозь пропах сдобой. Поддавшись общему настроению, Николас сложил своё собственное представление о «хлюпике из пекарни» и относился к нему с той же порцией высокомерия.
– Хорош нынче урожай? – кивнув головой на торбу с ягодой, поинтересовался Николас с глуповатой бравадой на лице. – То-то тётушка порадуется.
Будучи застигнутым врасплох, ему ничего не оставалось, кроме как напоказ храбриться, дабы не уронить свой уличный авторитет,
– А у тебя, как я погляжу, сегодня небогатый улов, – ответил Питер.
Николас старался не подавать вида, что ему неловко, и продолжал держаться нарочито развязано.
– Никак джем варить собираетесь? – подковырнул он худого поварёнка.
– Не угадал – морс давить будем.
– Питер! – послышался голос тётки из-за угла. – С кем это ты разговариваешь? Иди-ка помоги мне закинуть ковёр на верёвку. Стара я уж для такой тяжести. Руки не держат. -Сейчас! – откликнулся Питер. – Ко мне тут приятель зашёл, мы вместе поможем.
Николас растерялся, не зная, как ему быть. Такого поворота событий он точно не ожидал.
– Пойдём, поможем, – спокойно предложил ему Питер.
Аккуратно пристроив торбу на дубовой бочке, перевернутой вверх дном, он направился во двор. Николас в замешательстве потоптался на месте и поплёлся следом. Встретившись взглядом с хозяйкой, невезучий разоритель огородов стыдливо опустил глаза и, путаясь в словах, попытался выдавить из себя привычное приветствие, с которым он всегда забегал в пекарню.
– А вот и постоянный клиент пожаловал, – узнав завсегдатая своего заведения, приветливо откликнулась тётушка. – Ну-ка, мальчики, раз, два – взяли!
Николас с Питером раскатали пёстрый ковер и на «раз-два-три» закинули его на бельевую веревку.
– Вот и чудно! – заключила довольная миссис Досон, отряхивая ладони, будто собственноручно закинула ковёр. – А то уж мне не под силу такие кульбиты. Питер, угостил бы приятеля спелой клубникой. – Обратилась она к племяннику. – Ягода нынче вон какая уродилась.
– Мне уже пора, в другой раз, я спешу, – скороговоркой протараторил Николас.
– Ну что ж, пора, так пора, – ответила тётушка, в недоумении пожав плечами. – Питер, тогда проводи приятеля и возвращайся. У нас ещё куча дел впереди.
Фраза эта прозвучала тоном, не терпящим возражений, словно приговор. Даже Николас, сам не зная зачем, послушно кивнул головой, будто эти дела имели к нему прямое отношение. Выйдя за калитку, он протянул руку Питеру:
– Спасибо, что не выдал. Честно говоря, я уже почувствовал лямку твоей торбы у себя на шее. Думал, не миновать мне огородного рабства. Заставит тётушка отрабатывать, чтобы впредь неповадно было по чужим садам шастать.
– Сегодня она ещё в благодушном настроении, – поделился Питер.
– Слушай, как освободишься, ближе к вечеру приходи на озеро к старой иве. Я тебя кое с кем познакомлю.
– Я бы с радостью. Может, удастся улизнуть. Сегодня у нас заказ от госпожи Льюис – у её дочери именины. Сперва доставлю его, а потом…
– А что заказали? – полюбопытствовал Николас.
– Бисквитный торт.
– А может, с тортом сразу к нам? К тому же этой пампушке Льюис не мешало бы похудеть.
– Ты её знаешь?
– Я всех знаю в нашем городе.
– Как-то неудобно. Заказ ведь оплачен.
– Да расслабься, я же пошутил. Стало быть, по рукам!
Пожав друг другу руки, они простились до вечера. Вот с этого самого момента и завязалась тесная дружба двух приятелей, которой ещё предстояло в недалёком будущем преодолеть серьёзные испытания на прочность…
Скрипучая повозка, гружённая цветочными корзинами, неторопливо катилась по просёлочной дороге, оставив позади нагретые городские улицы. Престарелая кобыла Гельда под сноровистым управлением Беаты Эклунд являла собой образец послушания.
– Помнишь, тот день, когда я познакомил тебя с Питером? – спросил Николас.
– Да. И с тех самых пор он не перестает меня баловать сладостями своей тётушки, чему, признаться, я очень рада, – улыбаясь, ответила Беата.
– Видишь, я умею заводить полезные знакомства. – Николас остался доволен тем, что ему удалось-таки отвлечь подружку от тягостных воспоминаний. – Тот вечер был каким-то особенным. – Добавил он задумчиво.
– Я тоже его часто вспоминаю. Мы тогда жгли костёр, потом пекли в золе картофель. Разговаривали о том, кто кем хотел бы стать, когда вырастет…
– А ты в тот день рассказала Питеру о Каймангроте, о его доброй хозяйке, о тех куклах в детской комнате… Помнишь?
Беата в ответ только молча кивнула. «Опять я что-то не то ляпнул. Вот же ботало без костей! – корил себя в душе Николас. – Стоит только напомнить ей про замок, как она тут же замыкается в себе и из неё уже не выудишь ни слова. И кабы не этот приказчик, Беата ни за что бы не согласилась туда вернуться». Он предпочёл больше не трепаться и оставшийся путь друзья ехали молча, каждый размышляя о своём. Наконец, повозка подкатила к воротам замка и Николас, проворно соскочив с телеги, громко постучал большим железным кольцом по запертой двери. Спустя минуту ставень смотрового оконца отвалился и в нём замаячила смуглая, запечённая на солнце физиономия стражника. Время неумолимо неслось вперёд, сменяли друг друга времена года, менялась мода, менялись люди, менялись рельеф и ландшафты долины Гринхиллс, и только одно оставалось незыблемым – одутловатая, вечно заспанная ряшка охранника Каймангрота. Со временем она стала неотъемлемым атрибутом этого замка, как тавро на лошади.
– По какой-такой надобности? – сердито вопросил он.
– По требованию господина Меро доставлены цветы с базара, – громко отрапортовал Николас.
Охранник приоткрыл ворота.
– А-ну, помоги! – прокряхтел он. – Проклятые петли снова заржавели.
Николас пристроился рядом и принялся толкать тяжеленные ворота. С близкого расстояния было очень заметно, что проржавелые доспехи с пятнами-рыжиками, сидевшие в натяг на упитанной туше охранника, мягко говоря, не подходили ему по размеру, и как этот боров натянул их на себя, оставалось неразрешимой загадкой. Очевидно, новый хозяин Каймангрота, по причине своей скупости и расчётливости, не желая избавляться даже от такого старья, решил использовать старые железяки по назначению. От толстяка сильно разило чесноком. Отдышавшись, он недовольно спросил:
– Как зовут?
– Меня зовут Николас Флетчер.
– Да не тебя, а девчушку.
– Меня зовут Беата, – ответила она тонким голоском.
– Тебе назначено господином Меро?
Беата утвердительно кивнула.
– Ну, тогда соблаговолите проследовать в замок Каймангрот, госпожа цветочница, – язвительно проговорил охранник, пропуская вперёд повозку.
Николас взялся за поводья, чтобы сопроводить Беату во двор, но охранник выхватил их из рук мальчишки и преградил ему путь:
– Только девочка. А ты останешься за воротами.
– Но, господин стражник, кто-то должен помочь ей разгрузить эти корзины. Одна она не справится.
– Тебя никто не спрашивает. Сказано, одна девочка. Не задерживай!
Охранник дёрнул за уздцы, и Гельда послушно тронулась с места. Проводив лошадь во двор, он вернулся и снова навалился всей своей тушей на ворота, теперь уже снаружи, пытаясь их закрыть.
– Ну-ка, подмогни! – кряхтя и потея, выдавил из себя рыхлый толстяк.
– Щас, разбежался! – съёрничал Николас.
– Ах, ты обмылок! – злобно накатил на него охранник, возмущённый до самой глубины своего ненасытного чрева таким хамским поведением. – А ну, проваливай отсюда. Чтобы духу твоего тут не было!
Ворота захлопнулись прямо перед носом раздосадованного Николаса. Наверное, он сам не понимал, что его огорчило больше: то ли упущенная возможность побывать внутри замка, то ли неудачная попытка уболтать толстяка. Уж что-что, а подобные номера в его исполнении всегда выходили виртуозно…
Итак, Беата Эклунд спустя несколько лет снова очутилась в замке Каймангрот.
– При такой жаре на этих чёртовых латах можно запросто яичный омлет приготовить, – с опышкой произнёс охранник, вяло ёрзая в помятых железяках, как черепаха под панцирем. – До того они нагрелись, что кишка внутри закипает. Стой пока здесь, а я доложу о тебе управляющему.
Он удалился, а Беата, спрыгнув с повозки, подошла к лошади и ласково погладила её волнистую гриву. Она медленно обозрела широкий двор, который изменился до неузнаваемости. Некогда цветущий сад исчез без следа. Теперь на его месте уродливо распластался вытоптанный лошадиными копытами пустырь. Новый хозяин замка граф Готлиб занимался разведением породистых скакунов и поэтому почти весь двор представлял из себя просторный вольер для выгула и тренировок лошадей. Бывший сад был поделен на две части высокой каменной перегородкой, возведённой, очевидно, не так давно. По всей её длине тянулся тенистый клуатр. Маленький двор по ту сторону перегородки оказался весь застроен многочисленными складами и амбарами под тяжёлыми навесными замками. Там, где когда-то произрастали роскошные висячие сады герцогини Ллойд, теперь выстроились в ряд конюшни. Все плодовые деревья, заслонявшие своей тенью мраморные статуи и прогулочные аллеи, были вырублены под корень. Фонтан так же исчез без следа. Не слышны были голоса птиц и журчание струившейся воды. От прежней красоты пышного, цветущего сада не осталось ни единого упоминания. Впрочем, посреди всей этой унылой картины один фрагмент сохранился нетронутым: та самая скамейка под могучим стволом старого дуба, что предназначалась для наблюдения за фонтаном, на которой Беата и познакомилась с бывшей хозяйкой замка. Слегка накренившись, то ли от старости, то ли под тяжестью своих раскидистых ветвей, этот здоровяк с молчаливым покорством застыл в почтительном поклоне, как бы приглашая всех желающих укрыться под сенью его шелестящей листвы. Резная скамья потемнела и потрескалась от времени. Пристально всматриваясь в укромный уголок из недавнего и одновременно такого далёкого прошлого, Беата вдруг совершенно отчётливо вспомнила тот самый день, когда она впервые отправилась на прогулку с миссис Ллойд. Воображение снова перенесло её в дивный, благоухающий сад, где раздавались звонкие птичьи трели, журчали золотистые струйки прохладной воды в узорчатой чаше фонтана, ровными рядами вдоль тропинок растянулись подвязанные кусты белых роз, а виноградная лоза, сползающая с плетённой крыши веранды, развесила свои наливные гроздья.
– Беатрис! – вдруг послышался знакомый женский голос. – Я тебя повсюду ищу. Стоило мне ненадолго отлучиться, а ты уже снова ухватилась за лейку.
Из-за розовых кустов показалась стройная фигурка герцогини в элегантном летнем платье. Своей скользящей походкой она подошла к воспитаннице.
– Ты сейчас поливаешь вербены и флоксы.
– Я что-то не так сделала? – застенчиво спросила Беата.
– Ты всё сделала правильно. Но эта лейка – она же огромна! Да ещё поди полная воды. – Миссис Ллойд заглянула в овальное отверстие пухлой лейки. – Так я и думала.
– Она вовсе не тяжёлая, – возразила Беата. – И воды в ней не больше половины.
– И всё же, милая, оставь эту заботу садовнику. Поверь, наш старый ворчун очень не любит, когда кто-то за него выполняет его работу, – сказала герцогиня и, приложив ребром ладонь к краю губ, тихонько добавила: – Лучше, чем он сам.
Внезапно цветы и лейка растаяли, и вот уже воспоминания перенесли Беату в беседку, увитую плющом, где когда-то они с хозяйкой завели добрую традицию пить чай со сладостями из пекарни Макбет Досон, которые доставляли в замок с посыльным для маленькой воспитанницы «по личному распоряжению герцогини Ллойд».
– Знаешь, моя девочка, – сказала как-то она, – очень важно, чтобы в твоей жизни была любовь. Любовь взаимная. Что проку, если ты любима человеком, но твоё сердце безмолвствует и по-прежнему бьётся ровно. А душа остаётся безучастной и немой к проявлению чьей-то сердечной привязанности. Заполнить эту пустоту ничем уж не получится. Огромное счастье – быть любимой, но ещё большее – любить самой. В жизни людей так мало любви взаимной. Наверное, поэтому так мало и счастливых. Последние слова она произнесла с какой-то отрешённой задумчивостью, пристально вглядываясь в пустоту…
– А вы когда-нибудь любили по-настоящему? – нерешительно спросила Беата, сама не зная зачем, от того и раскраснелась, как спелый помидор. Она вдруг почувствовала неловкость от такой доверительной и откровенной беседы со взрослой женщиной.
– Да, милая. Но это было очень давно, – печально улыбнувшись, ответила миссис Ллойд.
Память Беаты отчётливо запечатлела тот коротенький эпизод и удивительно точно воспроизвела ту грустинку в голосе герцогини, с которой были сказаны эти слова. И снова воспоминания перенесли нашу героиню в иное место, а именно, в просторную бальную залу, где строгая наставница под аккомпанемент приглашённого маэстро Теодора Гримса обучала её танцам. Вот миссис Ллойд делает изящный реверанс, и внимательная ученица точь-в-точь повторяет за ней этот приветственный жест. Затем, расположив перед собой согнутые в локтях руки, как бы держась за воображаемого партнера, Глория, кружась и пархая, словно невесомая бабочка, скользящими и плавными движениями устремляется в танце по паркетному полу вдоль залы.
– Смотри внимательно на мои ступни, – приговаривает она на ходу. – Видишь, как я переставляю их в такт музыке: раз-два-три, раз-два-три…
И Беата пристально следила за каждым шагом наставницы, а потом, переставляя свои носочки под её ровный счёт, так же кружилась по бальной зале, чувствуя, как в груди бьётся сердце в такт удивительной мелодии, которую виртуозно извлекал из своего инструмента маэстро, неуловимо перебирая пальцами струны и безжалостно терзая их смычком.
– У тебя получается! – радостно подбадривает Глория ученицу. – Не останавливайся! Тео, посмотри, как чудесно она танцует.
Теодор, улыбаясь, кивает головой и играет ещё громче. А Беата так увлеклась, что не заметила, как у неё закружилась голова и, внезапно потеряв равновесие, приземлилась на паркет. Миссис Ллойд от всей души рассмеялась:
– Ничего, девочка моя, со всеми это случается. Просто я вспомнила себя. Когда я впервые пыталась освоить эти повороты, то так шандарахнулась затылком о подоконник, что услышала пение канареек в своих ушах.
И они обе закатились звонким смехом…
Беата очнулась от милых сердцу воспоминаний. Она посмотрела на запертые изнутри двустворчатые дубовые ворота, обитые железом. Сколько раз добрая госпожа провожала свою подопечную до этих самых ворот, где её дожидался экипаж со сладкими угощениями внутри. Хозяйка всегда нежно прощалась с воспитанницей, и под честное слово, что та непременно посетит её дом завтра, благословляла кучера в дорогу… Что же было дальше? Что случилось потом? Почему всё в одночасье изменилось? Подул сильный ветер, принеся с собою ненастье. На небе сгустились свинцовые тучи. По окнам звонко застучали крупные капли дождя, а ещё через мгновение хлынул косой ливень, скрыв плотной завесой от взора Беаты калитку, на которую она смотрела с надеждой вот уже битый час, сидя за кухонным столом, подперев ладошками подбородок. Проливной дождь стеной прошёлся по улицам города и его окрестностям, прибив дорожную пыль, омыв зелёные луга и остудив раскалённые крыши домов. В воздухе повеяло прохладой и свежестью. В кухню вошёл отец, от которого пахло смолой, древесной стружкой и дымом – он только-что вернулся из своей мастерской.