Владимир Герье
Французский этик-социалист XVIII века
Утопия Мабли служит как бы переходным звеном между прежними античными или средневековыми мечтами этого рода и современными социал-демократическими идеалами. Его коммунистический строй основан еще на аскетическом начале, которое проявлялось у стоиков и особенно сильно в средневековом монашестве; но это аскетическое начало, – отречение от жизненных благ ради высшего нравственного блага, – перестает уже у Мабли служить средством к нравственному усовершенствованию и становится орудием для осуществления чуждого ему принципа, чисто внешнего, формального равенства.
Из двух великих потребностей французского общества – свободы и равенства – Мабли всецело принес первую в жертву последней. Гольбах, при всем своем материализме, сохранил заботу о свободе и потому понимал равенство только в смысле юридическом. Гельвеций блуждал между обоими идеалами, не умея согласовать их. Мабли, ради равенства, отрекся от свободы не только политической и общественной, но и нравственной. Но, отказавшись от свободы в области нравственной, он уничтожил и самую этику, а принципу равенства придал отрицающую силу. Его коммунистический идеал, основанный на предположении абсолютного равенства человеческой природы, обусловливал собой для общества отречение от цивилизации и прогрессивного развития, а для отдельного человека – полное обезличение.
Социальная теория Мабли представляет поэтому особенный интерес тем, что в ней наглядно проявляется необходимая связь между полным равенством и некультурным состоянием общества; что принцип абсолютного равенства является в ней в настоящем свете как начало, отнюдь не прогрессивное, а враждебное и духовной, и материальной цивилизации. Наконец, нужно иметь в виду, что нравственная система Мабли служит необходимым дополнением к учению материалистических моралистов прошлого столетия. Их антагонизм возобновляет на почве французской этики в XVIII веке контраст между эпикурейцами и стоиками. Говоря о Гельвецие и Гольбахе, автор Политических Учений (III, 75) справедливо замечает, что в их теориях мы находим те самые начала, которые в древности развивали последователи Эпикура. «Различие заключается в том, что последние давали предписания более для отдельного человека, новые же материалисты хотят, на основании своих взглядов, преобразовать всю общественную жизнь». Подобным образом Мабли представляет нам в развитии своей теории перенесение философского идеала стоиков на общественную жизнь. То, что вытекало из свободного самоопределения философа, – равнодушие в жизненным благам и внутренний покой, как следствие высокой оценки духовного блаженства, – превращается в общеобязательное, некультурное состояние всего общества, основанное на принудительном строе и на равенстве в неразвитости и в общем застое. Идеальное равенство, которого стоики достигали освобождением духа от материальных интересов, заменяется уравнением материальным, купленным ценою недоразвития и одинакового порабощения. В подобную же материализацию чисто нравственного учения легко могут впасть и те, кто в наши дни стал бы искать в христианской этике точку опоры для этического социализма[16].
* * *
Прежде, чем перейти к рассмотрению этико-социальной теории Мабли, мы должны сделать несколько общих замечаний о его личности и сочинениях. Какого бы мы ни были мнения о достоинстве идеалов Мабли и о влиянии, какое имели в свое время его сочинения, нельзя не признать, что, по строгости и твердости своих нравственных принципов, он стоял выше многих современных ему социальных реформаторов. Известны слабости Вольтера, так мало гармонирующие с его видным положением в истории человеческой культуры и благородным рвением, с каким он защищал лучшие интересы человечества; нравственный характер Руссо еще менее соответствовал тому идеальному образу, который составили себе его поклонники по его сочинениям. Что касается энциклопедистов, то они вообще были лучше проводимых ими теорий; но особенно яркий контраст представляет благородная натура Дидро с шаткостью его нравственных понятий. Личность же Мабли и вся его жизнь отмечены тем ае нравственным ригоризмом, которым проникнуто его учение.
Мабли родился в 1709 году, следовательно, был 3-мя и 4-мя годами старше Руссо и Дидро, которых он пережил. Его детство еще захватило эпоху абсолютизма Людовика XIV, а умер он всего за 4 года до революции. Один из его братьев был известный философ сенсуализма, Кондильяк. Мабли замечает в одном из своих сочинений, что вся его литературная деятельность ничто иное, как приложение философских принципов его брата к этике и политике; на самом же деле, на сочинениях Мабли влияние сенсуализма мало заметно; по учению сенсуалистов, внешния чувства составляют источник всех наших понятий и знаний; Мабли же исходил из отвлеченного этического требования и построил на нем учение, в котором обнаружилось полное пренебрежение к житейскому опыту и в самым простым наблюдениям над человеческой природой.
Мабли был в родстве с семьей Тансен (Tencin). Очень известная в то время своей писательскою деятельностью, своим литературным салоном и романтическими эпизодами своей жизни, г-жа де-Тансен, мать д'Аламбера, была теткой Мабли. Через нее молодой Мабли, воспитанный у иезуитов в Лионе, получил место у её брата, кардинала, заведывавшего министерством иностранных дел при Людовике XV. Кардинал де-Тансен получил от короля разрешение представлять в государственный совет свои мнения письменно. В течение нескольких лет, эти мнения составлялись молодым аббатом, которому министр поручал, кроме того, различные дипломатические дела. Таким образом, например, Мабли пришлось составить проект секретного трактата с Пруссией; Мабли же составил инструкции для представителя Франции на конгрессе в Бреде; его влияние нередко простиралось даже за область чисто дипломатическую. Но неуклонный характер и самостоятельные убеждения молодого Мабли оказались вскоре несовместными с его службой в министерстве; по вопросу об одном протестантском браке, который, согласно с тогдашним французским законодательством, кардинал, в качестве архиепископа Линского, не хотел признавать законным, Мабли поссорился с кардиналом и навсегда оставил практическую государственную деятельность, по крайней мере, оффициальную; в 1770 г. польская конфедерация обратилась к нему, как и к Руссо, за советом о лучшем политическом устройстве Польши. Мабли отнесся к делу более внимательно, чем можно было ожидать от такого утописта. Он сам отправился в Польшу и более года провел там у графа Виельгорского, собирая материалы для своего сочинения об Образе правления Польши.
Первое сочинение Мабли вышло в свет в 1740 году. Это была Параллель между римлянами и французами. Тема сочинения, очевидно, была избрана под влиянием известного рассуждения Монтескьё О причинах величия и падения римлян, которое вышло в свет шестью годами раньше. Мабли еще держался в нем господствовавших тогда воззрений и стоял на почве действительности. Интересно, напр., сравнить с его позднейшими революционными и идиллическими воззрениями то, что он здесь говорит о королевской власти. Он требует для монарха самостоятельной власти – une autorité, qui lui soit propre – и даже независимости от законов. Особенно замечательно в виду его позднейшей теории о необходимости полного подчинения исполнительной власти законодательному собранию, что он здесь признает «химерой всякое притязание предоставить королю власть, необходимую для того, чтобы делать добро, не оставляя за ним возможности приносить вред». Даже гарантий против злоупотреблений власти Мабли искал тогда не в законах, а в нравах: «Законы делают государя всемогущим, а правы, препятствующие ему употребить во зло свою власть, сохраняют за народом свободу». В социальных взглядах Мабли также еще нет никаких следов враждебности к тому материальному благосостоянию общества, которое обусловливается успехами цивилизации; он даже признает необходимость роскоши, «которая, распределяя между массой излишек богачей, служит связью между различными состояниями»; в глазах Мабли, есть действительное б и, что особенно знаменательно, он здесь отдает современной политике преимущество перед античной за её более правильный взгляд на общественное значение богатства и роскоши. При крутом перевороте в убеждениях, который потоп совершился в Мабли, неудивительно, что он, впоследствии, с неудовольствием вспоминал об этом сочинении. Найдя его однажды на столе у графа Эгмонта, он с раздражением схватил книгу и разорвал ее. Вероятно, согласно с его желанием, оно не было напечатано в посмертном издании Общего Собрания его сочинений.
Служебная деятельность побудила Мабли заняться историей дипломатии: в 1748 г., он издал свое Международное право Европы, основанное на договорах, начиная с Вестфальского мира 1648 г. Оно содержит в себе извлечения, которые он сделал для кардинала из главных международных трактатов за указанное время) это сочинение имело большой успех; оно было несколько раз издано, несколько раз переведено и положено в основание университетских лекций в Англии. Оно интересно также и для нетории книжного дела во Франции. Когда Мабли, обратился к одному из правительственных лиц за разрешением напечатать свое сочинение, ему было сказано: «Кто вы такой, господин аббат, чтобы писать об интересах Европы? Что вы – министр или посланник?» Сочинение прмшлось напечатать за границей, но и на этот раз, как нередко в тогдашней Франции, разногласие между министрами послужило в пользу свободного слова. Благодаря заступничеству военного министра, графа д'Аржансон, ввезенные во Францию экземпляры трактата Мабли не были конфискованы.
Десятилетие между 1750 и 1760 годами было эпохой перелома в истории французской литературы, моментом кризиса для её революционного направления. Накануне этой эпохи, вышел знаменитый Дух законов, но это замечательное произведение не было в силах предотвратить революционного потока. В 1753 и 54 гг. вышли Рассуждения Руссо; с 1751 г. по 1757 ежегодно выходили без перерыва первые томы «Энциклопедии», а в 1758 г. появилось сочинение Гельвеция об Уме. В этот промежуток времени стал постепенно совершаться перелом в убеждениях Мабли. Его Наблюдения над греками (1749 г.) и над римлянами (1751 г.) указывают еще на влияние Монтескье и, в то же время, в них заметно отступление автора от его прежних принципов. Оба эти сочинения имели целью прославление мелких республик, слабых по наружности, но сильных добродетелью и бедностью граждан, и потому способных отстоять свою независимость от самых могущественных врагов; другая цель этих наблюдений – доказать, как честолюбие вносит рознь в государство и ослабляет его; как богатство развращает общество, а цивилизация (les arts) изнеживает его, и как народы, зараженные этими недостатками, не в состоянии пользоваться даже благоприятными обстоятельствами, чтобы сохранить свою свободу.
В виду такого содержания этих сочинений, они имеют большой интерес для истории политических идей; мы видим из них, как глубоко запала в общество XVIII века мысль, что развитие экономического благосостояния развращает общество и что к такому же результату ведет утонченность духовной цивилизации; затем эти сочинения Мабли показывают, что он пришел к таким убеждениям независимо от Руссо; наконец, они важны для определения отношений Мабли к современной ему нравственно-философской литературе в Англии, имевшей такое важное влияние на французскую мысль. Мы не редко встречаем в его сочинениях взгляды, которых держались также морализующие философы и историки Англии и не легко определить, насколько подобные взгляды заимствованы аббатом Мабли. Особенно много общего у него с Фергюсоном, автором известной в свое время Истории гражданского общества (1767 г.). В данном случае можно, по крайней мере, указать, что некоторые идеи этого шотландского мыслителя высказаны были Мабли уже в его Наблюдениях над греками и римлянами и в Беседах Фокиона; так, например, предпочтение, оказываемое малым государствам перед крупными; мысль, что не внешния блага составляют счастье народов, как и частных лиц; что сила страны обусловливается не материальным благосостоянием и т. п. Подобным образом идеализация Спарты, которую мы встречаем у Фергюсона, составляет одну Из характеристических черт Мабли. Для обоих Спарта служила доказательством, что достаточно различными запрещениями уменьшить круг деятельности личного интереса и устранить некоторые побуждения к нарушению чужих прав, чтобы водворить царство правды и взаимной любви между гражданами. Под влиянием такого убеждения, Мабли, как и Фергюсон, объяснял спартанские законы, стеснявшие переход поземельных участков в другие poftu, намерением законодателей стеснить личный интерес; оба они видели в спартанском государственном устройстве лишь средство, придуманное законодателем для развития добродетели в гражданах, и придавали различным стеснениям, которым подвергалась частная жизнь в Спарте, исключительно нравственное значение.
Новое направление Мабли вполне обнаруживается уже в его Принципах дипломатии (1757). В одной биографической статье о Мабли сказано, что это сочинение служит введением к его Международному праву в Европе точнее было бы назвать его критикой и осуждением принципов, которых держалась тогдашняя дипломатия. Мабли восстает против макиавелязма; он старается доказать, что самая выгодная международная политика обусловливается откровенностью и добросовестностью. Автор секретного трактата с Пруссией осуждает даже все тайные сделки между государствами, усматривая в них: «жалкие паллиативы, которые налагаются на раны, но которые превращаются в яд». Переход Мабли в его новому мировоззрению заключается в том, что он клал мораль в основание международных отношений, рассматривает интересы государств с точки зрения нравственных правил, применяемых к отношениям частных людей. С и точки зрения, он утверждает, что условия, при которых победитель может обеспечить за собой прочный мир, – «добросовестность, справедливость и умеренность, обезоруживающие ненависть и завоевывающие сердца».
Здесь уже ясно намечено все дальнейшее направление Мабли. Начав с приложения нравственных принципов к внешней политике государств и с осуждения современного общества во имя нравственности, он дошел, наконец, до требования переустроить революционным путем весь социальный и политический быт по образцу одностороннего этического идеала, без всякого внимания в реальным условиям истории и человеческой природы. Пятидесятилетний Мабли совершил постепенные шаги в своем новом направлении с юношеским задором и с старческим упорным доктринерством. В 1763 г. вышли его Беседы Фокиона, где он, под личиной античного мудреца, осуждающего современное ему афинское общество, излагает нравственные основания своей социологии. Поводом к этому сочинению послужил успех книги маркиза де-Шателлю (Ckatellux), принадлежавшего в кружку энциклопедистов, об Общественном благоденствии. На полемике Мабли ясно отразился его разрыв с философами и контраст между рационалистической и нравственной школой в воззрениях на общество и на историю. Шателлю обусловливал благоденствие общества и прогресс успехами разума, Мабли же – успехами нравственности.
За беседами Фокиона следует, в течение двадцатилетней неутомимой деятельности, ряд сочинений, с которыми мы будем иметь случай ближе познакомить читателя. В 1765 г. вышли первые два тома Наблюдений над историей Франции. В то время Мабли зашел уже так далеко в развитии своих новых идеалов, что историческая наука, серьезное изучение историографии и законодательных памятников древности утратили для него свое отрезвляющее свойство и обратились в орудие политической агитации. Тем не менее, первые части его истории были гораздо умереннее, чем последние, написанные в глубокой старости. И на этот раз заступничество одного из министров, всемогущего в то время герцога де-Шуазеля, спасло анти-монархическую книгу от правительственной цензуры.
Три года спустя, в полемических письмах против сочинения экономиста Мерсье де ла Ривьера, Мабли уже излагает свой утопический идеал абсолютного равенства и во имя этики отрицает личную собственность. В 1776 г., почти 70 лет, он издал свой наиболее известный труд: О законодательстве или принципах законов, – систематическое изложение нравственной политики, направленной к социалистическому идеалу. В 1778 г. Мабли издал вновь, под заглавием Об изучении истории, политический учебник, составленный им гораздо раньше для одного из бурбонских принцев, инфанта Пармского, воспитателем которого состоял его брат, аббат Кондильяк. Последний написал для принца целый ряд учебников о логике, о грамматике, об истории и т. д., в числе которых было напечатано им и упомянутое руководство Мабли[17]. Смысл этого поучения, говорит Бризар в своем похвальном слове, может быть сведен к совету: «хотите быть великим человеком – забудьте, что вы государь». Эти слова не верно передают мысль Мабли: его целью было убедить своего воспитанника, что высшая слава для государя обусловливается для него ограничением своей власти.
