Владимир Фёдорович Власов
Будда и Моисей
Где-то растёт моя дочь, которую я ни разу не видел в глаза, но которая каким-то образом является мной в другой изменении, и она чувствует то же самое, что и я, и мы связаны с ней кровными узами, и если у неё будут дети и потомки, я тоже буду присутствовать в них. Поэтому мне так дорога эта женщина, которая лежит рядом со мной, полуобнажённая и прекрасная, потому что она является для меня Вселенной, через которую я могу проявиться и потом проявляться ещё тысячи и тысячи раз, и которая, также как и я, связана с прошлым и будущем. И нигде не обрывается эта связь. Потому что в это Вселенной есть живой свет, который формирует каждый раз нашу душу, и заполняет её собой. И вы в нём перерождаемся каждый раз человеком, птицей или животным. Мы становимся цветами, кустами, деревьями, странствуем в необозримом мире, заполняя всё жизнью. Тысячи раз умираем и тысячи раз рождаемся. Наша единая и единственная душа постоянно путешествует по свету, меняясь и перевоплощаясь. С ней мы плаваем, летаем, бегаем и ползаем, проникая во все уголки мира. Мы, обладая этим светом и этой летучей субстанцией, называемой душой, связаны с единым и вечным, с тем, что является в нашем представлении Богом. Мы сами являемся этим Богом, потому что мы владеем этим миром, являясь его частичкой и постоянно наличествуя в нём. Мы умираем и тут же воскресаем, мы постоянно проходим через эту воронку, напитываясь её энергией. Мы постоянно входим и выходим в этот мир через неё, но обретая каждый раз новую форму, мы отделяемся от этого света и используем только ту энергию, которую получили от рождения. И нам не понятно многое в этом мире, особенно те вещи и существа, которые также, как и мы, получают свою форму. Мы теряем связь с этим первоистоком и строим догадки о том, что может выйти из этой воронки, которая связана, каким-то образом с Сокровищницей Вселенной. И те огромные деревья, которые последние время начинаю исторгать из себя эту живую энергию, принимающую разные формы, нас заставляют задуматься, на какие чудеса способна ещё природа, которую мы совсем не знаем, потеряв с нею связь.
Тут я проснулся. Брезжил рассвет. В спальне ещё по углам прятались ночные тени. Голова Натали лежала у меня на плече. Я осторожно, чтоб её не разбудить, высвободил руку и опустил её голову на подушку. Затем я бесшумно встал с постели, быстро оделся и выскользнул из гостевого домика, чтобы не компрометировать свою возлюбленную.
Но тут я увидел монахов, сидящих в позе лотоса на веранде их хижины. Они сосредоточенно медитировали. На всякий случай я им поклонился. Возможно, что они меня заметили. Я прошёл к своей хижине и привёл себя в порядок.
Через некоторое время появился отец Гонгэ. Услышав его голос, я вышел к монахам. Он говорил им:
– Я договорился с одним судовладельцем, он возьмёт вас на борт своей шхуны и высадит близ Ибусуки. Сегодня утром капитан Тако направляется с грузом в Кагосима. Так что не теряйте времени, быстро собирайтесь и ступайте в порт Оцу-минато.
Увидев меня, он обратился и ко мне:
– Вы тоже можете с ними ехать и взять с собой американку. Завтрак я вам уже приготовил.
Гонгэ положил на пол веранды четыре коробочки бэнто – завтраки, завёрнутые в платок фуросики.
– Это всё, что я могу вам дать, – добавил он посмотрев на монахов, а потом на меня. – Если уж вы отправляетесь в дорогу, то вам придётся жить подаянием, как и полагается странствующим монахам, и заботиться о себе самим. Желаю вам благополучно вернуться ко мне. Буду молиться за вас.
– Учитель, – сказал, виновато опустив голову Мосэ, – простите, что из-за моей прихоти мы покидаем вас.
Отец Гонгэ улыбнулся и сказал:
– Если твоему желанию познания не дать свободу, то, я чувствую, оно сорвёт с фундамента весь этот храм.
– Что вы такое говорите?! – воскликнул, испугавшись, Мосэ.
– Да уж так оно и бывает, – ответил тот и продолжил, – один богач, обитавший где-то у горы Сиги кормил иногда мудреца какой-либо немудрёной пищей. Чтобы не нарушать своего уединения, мудрец неведомым образом направлял свою чашу богачу по воздуху, тот наполнял её чем-нибудь, и чаша тем же путём возвращалась обратно. Однажды богач сидел у себя в амбаре и, видимо, пересчитывал нажитое. Внезапно появилась чаша и, залетев прямо в амбар, остановилась перед богачом. Жадный богач не совладал с собой и в сердцах забросил чашу подальше в угол. Потом он вышел из амбара и запер его, забыв о чаше. По прошествии некоторого времени мудрец решил вернуть чашу назад. Его мистических сил хватило на то, чтобы вместе с чашей поднять в воздух амбар. Благополучно совершив перелёт на вершину горы, амбар приземлился поблизости от хижины мудреца. Летающий амбар видели многие люди, изумлялись от увиденного чуда и приходили в трепет, но мудрец совсем не считал себя сверхчеловеком. Жадный богач просил мудреца вернуть амбар на прежнее место, но тот решил оставить амбар там, куда он прилетел, содержимое же амбара, мешки с отборным рисом, он с готовностью вернул богачу тем же воздушным путём. Они взмыли в небо и подобно птицам перенеслись на прежнее место. Мудрец проявил полное бескорыстие, несмотря на настойчивые предложения богача, он категорически отказался оставить себе больше риса, чем ему было нужно для пропитания.
Сказав так, он повернулся и ушёл.
– М-да, – задумчиво произнёс Мосэ, – как говорил Накаэ Тодзю в своём трактате «Окина мондо» – «Вопросы и ответы старика»: «Путь Великого учения состоит в высветлении светлой добродетели».
Солнце уже поднялось высоко и становилось жарко. Наскоро умывшись и помолившись, Хотокэ и Мосэ надели свою монашескую одежду, а мы с Натали собрали дорожные рюкзаки. Перед уходом мы хотели попрощаться с учителем, но в храме его не оказалось, и мы поняли, что приход настоятеля и был прощанием. Взяв посохи, монахи отправились в путь. Мы последовали за ними.
Через час мы добрались пешком до порта Оцу-минато. Судно уже собиралось к отплытию. Утренний бриз полоскал на мачте какую-то выцветшую тряпку, отдалённо напоминающую флаг. О ржавые бока шхуны бились невысокие волны. С Японского моря тянуло желанной прохладой. Средних лет капитан шхуны с трубкой во рту, но по виду больше походивший на обычного крестьянина, принял нас приветливо. Я узнал в нём одного из слушателей моей вчерашней лекции. Расплывшись в простодушной улыбке, он крикнул нам весело с корабля:
– Забирайтесь, ребята, места всем хватит. Если не утонем, то доплывём. За что же вас отец Гонгэ отправляет так далеко? Провинились, наверное? Едете замаливать грехи?
Монахи ему поклонились, мы с Натали помахали ему рукой. Затем мы поднялись на шхуну. Капитан, не сходя с мостика, показал нам пальцем наше место под тентом прямо среди укреплённых тюков и приказал матросу отчаливать. Монахи ещё раз поклонились, но продолжали оставаться на корме, наблюдая за действием команды. Мы с Натали устроились среди ящиков.
Вся команда судна состояла из капитана и двух человек, его помощников: молодого парня, которого я тоже видел накануне, лет двадцати двух и древнего старика, который едва передвигал ноги. Парень и старик обличием походили друг на друга, как будто это был один и тот же человек, только в разном возрасте. Глядя на них, вспоминалась сказка об Урасима Таро, рыбаке, который когда-то вышел в море молодым парнем и, заблудившись, вернулся домой уже седым стариком. Парень убрал сходни и отдал швартовые, старик запустил мотор, капитан стал выруливать шхуну из порта в открытое море. Через некоторое время, передав руль парню, капитан подошёл к нам и монахам, расположившимся возле нас, чтобы ближе познакомиться.
– Здесь в порту меня зовут Тако (осьминог). Такая моя кличка, – сказал капитан, подавая нам руку. – А прозвали меня так, не потому что я сдаю кровь, а потому что в любую бурю всегда могу удержать шхуну против любой волны. Эти два моих помощника – мой отец и сын, так что этот корабль – наш семейный. Возим всякие грузы на юг и на север, этим и живём. До Кагосимы будем плыть два дня.
– А почему ваш отец и сын не очень похожи на вас? – задал Мосэ не совсем корректный вопрос.
Капитан, рассмеявшись, ответил:
– Потому что я похож на осьминога.
Затем, немного подумав, ответил уже, как будто, серьёзно:
– Когда-то и я был похож на них, пока не попал в лапы чёрта.
– Как это? – удивился Мосэ.
– Был такой период в моей жизни, – сказал Тако.
– Ушёл в море, а вернулся, меня никто не узнал, так я изменился.
– Как Урасима Таро?
– Верно, – ответил Тако и опять рассмеялся. – Только находился я не в подводном дворце у Морского Дракона, а в подводной лодке пирата Тора, который грабил и топил суда в районе индонезийских островов. Захватил он меня на моей лодке в море, когда я рыбачил, лодку потопил, а меня взял к себе в рабство, матросом. Я же потомственный матрос. Мой дед воевал ещё с русской эскадрой адмирала Рождественского в русско-японскую войну. А отец, – он кивнул в сторону машинного отделения, – на подводной лодке топил американские и английские корабли в проливе Гуадалканал, что возле Австралии. Тора работал на Абурауси (Толстую Корову), может быть, слышали?
– Ещё бы не слышать? – охотливо отозвался Мосэ. – Я его сам разыскиваю.
– Поквитаться? – участливо спросил Тако.
– Нет, что вы! Я даже в глаза его не видел. Хотел спросить его об одном учении. Называется «Роккакурон» – «Учение шести углов». Может быть, вы его читали?
Тако покачал головой и сказал.
– Читать я его – не читал, но слышать о нём – слышал.
– От кого? – оживился Мосэ.
– От Тора. Он частенько нам о нём рассказывал, когда мы скитались по южным морям. Говорил, что это учение пришло откуда-то с юга. Может быть, из Калимантана или Бали. Это учение позволяло предвидеть будущее. А бандитам и пиратам, которые не могут полагаться на случай и рисковать, ох как нужно было такое учение.
– Значит, Тора занимается пиратством? – уточнил Мосэ.
– Раньше занимался, а сейчас сошёл на берег. Его подводная лодка затонула, когда ушла в рейс без него. Её потопили американцы, когда им надоело терпеть его разбой на море. Может быть, он в тот раз предвидел гибель экипажа и не поплыл с ними, не знаю. В то время я уже сбежал с лодки. Пока я добирался домой, прошло десять лет, меня никто не узнал, ни сын, ни жена, ни отец. Так я изменился. Когда занимаешься не своим делом, то всегда меняешься.
– И что это за люди такие, Тора и Абурауси? – спросил Хотокэ, до этого молчавший.
Капитан посмотрел на него и серьёзно ответил:
– Я думаю, что оба они – черти. Только один будет посильнее другого. Оба они связаны с нечистой силой.
– Почему вы так думаете?
– Однажды, когда я уже был в рабстве у них, мне довелось увидеть силу их колдовства.
– Какого колдовства? – удивился Хотокэ, начинающий проявлять интерес.
– Я видел, как они подняли со дня моря затонувшую русскую эскадру и ввели в порт Канадзавы. Это были настоящие военные корабли времён русско-японской войны. С заходом солнца корабли рассеялись, как утренний туман. Что-то там у них не сработало с колдовством. Многие члены банды утонули в заливе. Тогда наша подводная лодка находилась вблизи порта, нам даже удалось несколько бандитов спасти. Ходили слухи, что корабли им помешал удержать на плаву какой-то новый небожитель, появившийся из России, под именем Синий Дракон.
Во время этого разговора капитан вытащил свою чёрную трубку, набил её табаком и закурил. Едкий табачный дым стал стелиться за кормой, как из трубы океанского лайнера. Солнце стало припекать так сильно, что капитан предложил нам опустить тент ниже, и прилечь на ящики с товаром. Покурив, Тако выбил из трубки пепел себе в ладонь и сменил рулевого. Судно взяло курс на юг. На горизонте море и небо сомкнулись в единый путь.
Монахи произнесли слова молитвы: "Наму-амидабуцу". Хотокэ произнёс:
– И всё же странно, что он за десять лет смог так измениться, что его не узнали даже родные. Как это может такое быть?
Мосэ ему ответил:
– Изменения человека не зависят от времени, также, как и его дела. Как говорил Сато Иссай в "Записи раздумий" – «Гэнси року»: Небесный Путь совершается во времени, людские деяния от времени не зависят. Всё неизбежно. Невозможно ничего не приблизить, ни отодвинуть. Человек иногда, отрываясь от своих корней, полностью меняется, даже внешне.
Монахи развернули фуросики и пригласили нас с Натали позавтракать вместе с ними. Когда мы поели, и они выбросили коробки в море, то их тут же потянуло на сон. Развалившись на тюках, они тут же уснули. Мы с Натали уединились на корме в тени рубки и улеглись на палубе. Я обнял Натали за плечи.
– Ты не сожалеешь, что мы отправились вместе с ними? – спросил я, поцеловав её в шею.
– С тобой – хоть на край света, – ответила она улыбнувшись.
– Незабываемое время мы провели в этом храме, – сказал я, – даже жаль уезжать оттуда. Такое чудесное и такое странное место. Но самое удивительное это – то, что мы там с тобой встретились возле того огромного дерева. Только сейчас я понял, что это – дерево жизни. Помнишь место из Библии, когда Ева дала вкусить Адаму плод с древа познания? Этот плод Адам вкусил, но Бог, испугавшись, что Адам может вкусить также плод с древа жизни, изгнал их из Эдема. У меня сейчас такое чувство, что мы сами покинули этот Эдем, так и не вкусив плода жизни. Этой ночью мне приснился странный сон. Во сне я почти проник в тайну жизни, лёжа рядом с тобой, но потом мой сон прервался. И сейчас я понял, что знания о мире мы все получили, а вот, что такое сама жизнь, никто из нас до сих пор не знает. Если мы сейчас это разгадаем, то сможем обрести бессмертие. Там, возле того дерева у меня открылись небывалые способности, мне почудилось, что я научился проникать в будущее, видеть и узнавать то, о чём раньше даже мечтать не мог. И эти два монаха могут помочь нам проникнуть в эту тайну. Это знаменательно, что здесь в этом уголке земного шара соединились Запад и Восток в своём стремлении понять, что же представляет собой природа, и что есть жизнь. Я думаю, что наступило время узнать все тайны, которые так долго скрывал от нас Бог.
Натали улыбнулась и с некоторой иронией в голосе спросила:
– Ты надеешься на это?
– Увидим, – уверенно ответил я.
Некоторое время мы лежали молча, пока сон не сморил нас, и мы спали как дети в люльках, убаюканные волнами.
Когда мы проснулись, уже стемнело. На небе зажигались звёзды. К нам подошли монахи и, сев на палубе, устремили взоры к небу. Слева, далеко на горизонте, проплывали огоньки берега. Небо и море быстро окутала тьма, лишь всполохи света сверху и снизу напоминали, что в этой тёмной массе существуют ориентиры пространства. Впереди на мостике маячила спина капитана, который, казалось, дремал, вцепившись в штурвал. Мотор монотонно работал. Отец и сын, вероятно, спали. Море было спокойное, корабль мягко скользил по набегающим волнам.
– Чем будем питаться завтра? – подал голос Мосэ. – Завтраки мы съели, а ужина, как видно, не предвидится. Надо было пригласить на завтрак капитана, а то мы слопали всё сами, ни с кем не поделились, как-то некрасиво получилось.
– Это уж точно, – улыбнулся Хотокэ. – Поступили с тобой как невоспитанные свиньи и тут же завалились спать. Что капитан о нас подумал? С завтрашнего дня начинаем поститься, объявляем «тандзики» – пост. Эту ночь проведём в молении прямо здесь в море под открытым небом. Такого ночного бдения посреди моря у нас ещё не было.
Повернувшись лицом к северу, они сели в позу лотоса и приготовились к медитации. Мы с Натали сидели чуть в отдалении и не мешали их бдению.
Но вскоре услышали за спиной шорох и обернулись. К ним подошёл сын капитана с подносом, где стояли четыре чашки.
– А где европейцы? – спросил он у монахов.
– Они спят, – ответил Мосэ. – Не буди их, проснутся сами поедят.
Сын капитана не заметил нас, мы оставались в тени.
– Меня зовут Исаму, – представился он монахам. – Дед просил меня передать вам еду, и европейцам – тоже.
Монахи поблагодарили и подняли с подноса свои чашки. Молодой человек скрылся в темноте, но тут же появился вновь, неся чайник и четыре кружки. Монахи, уплетающие рис за обе щёки, поблагодарили его во второй раз.
– Исаму-тян, – сказал Мосэ, когда тот собирался встать, – посиди немного с нами. Тебе не скучно такому молодому всё время проводить в море? У тебя, наверное, есть девушка?
– Да, – охотно ответил Исаму. – Она живёт в порту с родителями. Её зовут Юкико, может быть, слышали? Отец у неё рыбак. А сама она торгует в лавке овощами. Мы любим друг друга и хотим пожениться. Да вот только отец против этого брака.
– Почему? – удивился Мосэ.
– Да, уж очень они бедные, да и детей у них много в семье. Отец говорит мне, свяжешься с бедными, всю жизнь бедным проживёшь. Мы сами-то не богаты. Кроме меня у отца ещё две мои младшие сестры. Был ещё маленький брат, но год назад умер, уж очень хилым он родился. Так что денег хватает только-только самим прожить. Отца десять лет с нами не было, дед нас растил, а сейчас он совсем старым стал, но вот и ему приходится работать. Но я всё равно на ней женюсь. Уж очень девушка хорошая, да и любит меня. Как только заработаю денег, так женюсь на ней. Но с отцом много не заработаешь, он всё себе забирает, то есть, не совсем себе, а в нашу семью. Так что у меня ничего не копится. Прямо не знаю, как быть дальше. Хотелось бы мне уже свою семью создать. Вот вам хорошо. Вам денег не нужно. Семей у вас нет. Живёте в своё удовольствие. Но вот я не пойму, как вы обходитесь без женщин. Ведь по канонам вам нельзя иметь связи с женщинами?
Мосэ с Хотокэ переглянулись и улыбнулись.
– Ты прав, – ответил Хотокэ. – женщин нам иметь нельзя.
– А как же вы терпите? – спросил парень.
– В этом и состоит смысл воздержания, чтобы одолеть свою плоть.
– Я бы так не смог, – заметил Исаму. – Мы с Юкико уже живём как муж и жена, но пока в тайне. Но жениться мне на ней всё равно скоро придётся, потому что она забеременела. Вот отец узнает, меня убьёт. Один раз мы уже переживали с ней. Думали, что залетели. Но сейчас уже точно, месяцев через семь родит ребёнка.
– А её не тошнит? – спросил Мосэ.
– Недавно два раза её вырвало. Я попросил её сходить к врачу, сдать анализы на беременность. Вот вернусь, узнаю результаты. Что-то у меня на сердце тяжело. Недобрые предчувствия.
– Пойди и откройся отцу, – посоветовал ему Хотокэ. – Конечно, он тебя поругает, но думаю, поженит вас.
– Да я уже сам об этом думал, – признался Исаму. – Вот вернёмся из рейса, узнаю результаты анализов и выложу ему всё. Пусть делает, что хочет, а я всё равно на ней женюсь.
– Ну и правильно, – сказал Мосэ. – Так и поступай.
Исаму собрал с палубы их чашки и кружки и, поклонившись монахам, сказал:
– Вы уж не обессудьте, ужин европейцев я оставлю здесь, как проснутся, пусть поедят, а я немного посплю, а то отца у руля нужно будет сменить под утро.
Монахи поблагодарили его за угощение и пожелали спокойной ночи. Из-за горизонта поднималась кроваво-багровая луна.
– Ты только посмотри, – сказал Мосэ, указывая на луну. – Никогда не видел её такой красной.
– Это к непогоде, – заметил Хотокэ и добавил, – быть шторму.
– Быстрее бы добраться до Ибусуки, – вздохнул Мосэ.
– Завтра уже будем там.
– Но когда же мы доберёмся до истины?
– Как сказал Накаэ Тодзю: «Наука о сердце – Путь движения от обыкновенного человека к мудрецу», – ответил ему Хотокэ.
Монахи поправили свои одежды и углубились в медитацию.
Мы продолжали оставаться в тени. Натали и в самом деле дремала у меня на плече. А я думал об этом пареньке Исаму и его невесте Юкико, в головы которых накануне мне удивительным образом удалось проникнуть.
Прошло несколько часов. Луна поднялась высоко в небе и осветила всё море. Волны плавно перекатывались по бортам, стоял штиль. Звёзды из-за света луны сияли не так ярко. Но зато само море как бы ожило под действием лунного света. Волны играли бликами и переливались, за кармой на воде тянулась небольшая белая полоска следа от судна. Море источало из себя таинственное сияние и ласкало взгляд своей сонной красотой. Мосэ и Хотокэ, казалось, почти слились с предметом своего созерцания и растворились в нём. Сзади них опять послышались шаги, они обернулись и увидели в лунном свете седого старика. Шаркающей походкой он подошёл к ним и присел на корточки:
– Вы чего не спите ребята? – спросил он. – Выспались днём?
– Да, отец, – ответил Мосэ, – вот любуемся ночным морем.
– Ну-ну, любуйтесь, – сказал старик. – А у меня что-то кости ломает.
– Наверное, к перемене погоды.
– Успеть бы нам доплыть до места, а то шторм разыграется, – заметил старик.
– Если будет сильный шторм, та ваша посудина выдержит? – спросил старика Хотокэ.
– Чему быть, того не миновать, – ответил тот. – Я вот пережил тихоокеанскую войну, а в то время уцелеть было значительно труднее. Так уж повелось, кому назначен смертный час, тот никуда от него не денется.
– Но почему же, – не согласился с ним Мосэ, – всё зависит от самого человека. У каждого человека есть выбор.
– Выбор – выбором, а судьба есть судьба, – ответил тот. – От своей судьбы не уйдёшь.
Мосэ ему не стал возражать. А старик, как бы продолжая эту мысль, начал свой рассказ:
– В то время я служил ещё молодым на подводной лодке «I-26». Помню середину ноября семнадцатого года правления Сёва, когда мы дрались с американцами за Гуадалканал. Вот было тяжёлое время, никому не желаю пережить ту войну ещё раз. В октябре у нас там, на острове полегла вся 2-я дивизия, а в первой декаде ноября была переброшена 38-я дивизия. Ребята сражались как черти, но у них кончались боеприпасы и наши решили отправить несколько транспортов под прикрытием военных кораблей. Бои шли в проливе Железное Дно, куда и направили нашу подлодку. Разведки у нас и у американцев работали хорошо, мы знали о каждом шаге друг друга. Только за одну ночь мы потеряли линкор «Хиэй» и два эсминца, американцы потеряли крейсер «Атланта» и четыре эсминца. Тот день 14 ноября выдался особенно жарким. Американские самолёты с аэродрома Гендерсон и авианосца «Энтерпрайз» атаковали наши корабли и потопили крейсер «Кинагуса», мы это услышали по радио и пришли в такую ярость, что готовы были драться с американцами врукопашную. А американцы атаковали нас ещё и своим флотом и потопили линкор «Кирисима» и ещё один эсминец. После боя они вели свои повреждённые суда на ремонт в доки. Мы вошли в пролив Железное дно и сразу же были атакованы глубинными бомбами с эсминца «Стерретт». Выждали немного и, всплыв, увидели крейсеры «Сан-Франциско» и «Джуно». Так вот, мы выпустили все свои торпеды по «Сан-Франциско», но они прошли по носу его и попали в борт «Джуно». Тот сразу же затонул, никто не спасся. Вот как бывает, целились по одному, а попали в другого. Так что судьба сама решает, кого забрать, а кого оставить.
Мосэ и Хотокэ молчали, задумавшись. Старик продолжил:
– В этом проливе кроме нас находилось ещё четыре наших подлодки. Так американцы от злости так проутюжили глубинными бомбами этот пролив, что не осталось ни одного нетронутого метра. Две наши подлодки были потоплены, а мы уцелели. Вот что значит судьба.
Монахи молча слушали старика.
– А вот другой случай, – продолжал старик, вдохновлённый вниманием слушателей. – Когда мы воевали за Гуадалканал, в тоже время будущий президент США Джон Кеннеди служил простым капитанов на торпедном катере и выходил в ночное время на задание, чтобы помешать нашим переброскам боеприпасов, техники и живой силы на остров. Американцы называли наши ночные поставки «токийским экспрессом». Однажды ночью в полной темноте наш эсминец на полном ходу протаранил торпедный катер Кеннеди, который взорвался и тут же пошёл ко дну. Представляете, сам Кеннеди был на капитанском мостике, удар пришёлся в середину катера и расколол его надвое, и, тем не менее, Кеннеди спасся, выплыл на берег и некоторое время скрывался в джунглях, потому что эта местность контролировалась нашими солдатами. Местные туземцы помогли ему добраться до американцев. Пережив такие ужасы и опасности, он всё же остался живым, вернулся на родину, стал президентом страны и послал своих людей на луну. А погиб он в мирное время на вершине своего могущества от пули в Далласе, окружённый своими людьми, которые его охраняли. Вот что значит судьба.
Мосэ и Хотокэ сидели задумчивыми. Старик, глядя на них, покачал головой, встал и сказал.
– Ну, бывайте, ребятки. Спокойной ночи. Пойду, попытаюсь заснуть, а то мне уже трудно работать, устанешь за день, а сна нет. Не по мне уже эта работа.
– Спокойной ночи, – монахи поклонились старику, – и спасибо за угощение.
– А, чего там, – махнул рукой старик и поплёлся в машинное отделение.
Когда он ушёл, то Натали проснулась. Я предложил ей подкрепиться, но она отказалась, я тоже не испытывал голода.
Монахи же решили вздремнуть, и разместились прямо возле тюков на палубе под тентом. Там они проспали до утра. Мы же, выспавшиеся днём, глаз не могли сомкнуть, проговорили до утра.
То, о чём мы с ней говорили, так или иначе определило всю нашу судьбу и наши взаимоотношения. Сейчас по прошествии определённого времени, я не знаю, стоило ли мне тогда говорить с ней обо всём этом, или нужно было уклонится от темы разговора. Я опять вспомнил мой ночной сон. Вспомнил воронку, похожую на цветок и женщину, и то, что очутившись в этой воронке я чуть было не познал самую сокровенную тайну природы. Мне вспомнился отрывок из книги одного любимого мной писателя, но я никак не мог вспомнить названия этого произведения. Он писал о некоем отвлечённом таинственном пути в недра. Может быть, он имел в виду то же самое, что привиделось и мне прошлой ночью. Ведь и он тоже всматривался в чашечку голубой лилии и сравнивал её с устами женщины, и не только с устами. И он тоже шёл светлой тропой снов к затаённым сумеркам недра цветка. Душа его заглядывала в те врата, где явление становилось загадкой, а зрение – проведением. И перед ним тоже отворилась та чашечка цветка, став необычно огромной, как врата небесного дворца, и он погрузился в прекрасную бездну мира, влекомый чарами, – туда, где всякое ожидание должно было исполниться и всякое прозрение стать истиной. То же самое произошло и со мной прошлой ночью. Но жаль, что утро прервало моё путешествие. И сейчас, лёжа рядом с моей любимой женщиной на палубе плывущей по волнам шхуны и всматриваясь в звёздную глубину Вселенной, я страстно захотел повторить это путешествие.
Небольшое облачко закрыло луну и небо сразу потемнело, в темноте явственно проступили звёзды.
Я обнял Натали за плечи и за талию и поцеловал её в губы. О, эти уста, открывающие Вселенную! Как там говорил этот писатель? "Всякое явление на земле есть символ, и всякий символ есть открытые врата, через которые душа, если она к этому готова, может проникнуть в недра мира, где всё становится единым. В этих вратах за этими символами обитают дух и вечная жизнь".
Я склонился над головой Натали и прошептал ей в ухо:
– Что ты чувствуешь?
– Бесконечность, – ответила она, глядя в глубину ночного неба.
В её глазах отражались звёзды. Она сама была скрытым продолжением этой Вселенной.
– Ты думаешь, нам удастся постичь Истину? – спросил я её.
– Не знаю, – ответила она, – но я не верю в мистику. Только наука нам поможет объяснить многое.
– Ты веришь в науку? – спросил я.
– Только она может примирить всех в сфере мышления.
– Или рассорить, – возразил я ей.
Она улыбнулась и заметила:
– Ты думаешь, что эти буддисты способны открыть Истину? Но ведь они принимают существование за истинное зло. Для них всё существующее – лишь призрак. Верховное бытие для них – пустота бесконечного пространства. Переходя от одной степени к другой, они достигают высшего конечного блаженства несуществования, в котором находят полную свободу. Но разве это истина?
– А что же это? – спросил я, смеясь и подразнивая её.
– Не знаю, – ответила она вполне серьёзно. – Но думаю, что до истины может докопаться только наука. Ведь наука, как говорил Герцен, это – тоже всё познающий дух, опирающийся на сферу мысли и разума, где истина есть предлежащая разуму действительность. Наука освобождает сущее от случайности, внося свет во мрак, раскрывает вечное во временном, бесконечное – в конечном и признаёт их необходимое существование. Наука растворяет в себе личность, она безлична, как и сама истина, и поэтому не впадает из-за крайностей в непоправимые ошибки. А в буддизме часто субъективность доминирует над объективностью. Для человека наука – это момент, по обеим сторонам которого жизнь; с одной стороны – стремящаяся к нему – естественно-непосредственная, а с другой – вытекающая из него созерцательно-свободная. Да, в науке постоянно идёт борьба идей и гипотез, но сама наука является вечным посредником, примиряющим противоположности обличием их единства. Она примиряет их в себе и собою сознанием себя правдой борющихся начал.
– Но в буддизме происходит то же самое, – возразил я. – Взять хотя бы учение школы Хуаян, где в конечном итоге все противоположности сходятся, а вся материя, при ближайшем рассмотрении, оказывается пустотой. Так что я не вижу никаких противоречий между наукой и буддизмом.
– А я вижу, ты решил меня позлить, – сказала Натали, рассмеявшись.
– Давай произведём такой эксперимент, – вдруг предложил я, – заключим своего рода пари, я буду болеть за монахов, а ты за – НАСА, посмотрим кто из них быстрей сможет постичь истину и овладеть ситуацией.
Натали приняла это пари. Только после того, как мы заключили его, я подумал, что совершил большую глупость, потому что весь мой жизненный опыт подсказывал мне, что женщине никогда нельзя противоречить. И так-то мужчины и женщины принадлежат к разным мирам, уже сама физиология нас разделяет, поэтому мужчина должен всегда стремиться сблизиться с женщиной, находить с ней общий язык, убеждать её, покорять своим умом, создавать для неё более прекрасный мир, чем он есть на самом деле. Я тут же понял свою ошибку и пожалел, что заключил с ней это дурацкое пари, потому что оно могло разделить нас на враждующие лагеря и привести к катастрофе. Я знал, что никогда не нужно спорить с женщиной. Спорить с женщиной, это – всё равно, что спорить с самим Богам, ибо женщина сама является всей Вселенной. И поэтому мы, мужчины, должны научиться говорить с женщиной на одном языке. Я робко попытался исправить положение, сказав ей:
– Давай абстрагируемся от науки и религии, посмотрим на знания как бы со стороны. Ведь в душе человека есть два источника поступления информации. Ещё древние китайцы говорили, что у человека есть две души: разумная (хунь) и телесная (по). Первая, по даосской концепции, связана с эфиром Неба, который находится внутри нас, и как бы является нашей интуицией, а вторая связана с эфиром земли, то есть, со внешнем физическим миром, над изучением которого и трудится наука. Китайцы говорили, что после смерти первая, лёгкая рассеивается в небе, а вторая, тяжёлая, соединяется с землёй. Так вот знания нам дают обе эти души, только смотрят они на вещи под разным углом, земная душа нас знакомит с формами реального мира, а небесная душа проникает в сущность этого мира. Земная душа нам рассказывает о физике, химии, биологии, строении материи, а небесная душа говорит об потенциальной энергии, заложенной в вещах и скрытых силах мира.
