Владимир Фёдорович Власов
Будда и Моисей
– Но Бог все же есть, – твёрдо сказал Мосэ.
– Это – твоя позиция, – понимающе кивнул ему отец Гонгэ. – Ты читал Библию и Тору, которые уверяют тебя в этом. Ты шёл в этом направлении всю свою жизнь. И кроме этой цели ничего не видел вокруг себя. Так бывает с каждым, кто заранее в уме прокладывает себе путь, и уже ни на что не отвлекается. Но ты даже не знаешь, кто Бог, и какой он. Ты же не видел его ни разу в своей жизни. Может быт, это и есть тот далёкий прекрасный город, возникающий миражом в твоём воображении.
– Может быть и так, – молвил Мосэ, – но он определяет мою цель и заставляет куда-то двигаться.
– Но куда? – воскликнул отец Гонгэ. – В страну иллюзий?
– аже и так, – твёрдо сказал Мосэ, – если в этой стране есть мои идеалы: доброта и справедливость. Путь это – мечта, идеальный несуществующий мир, он если он делает меня лучше, чище и совершенней, то почему бы мне не создать этот мир на земле. Может быть, даже не я его создам, а те, которых я привлеку к своему движению в этот мир. Да, пусть это – выдумка, но эту выдумку стоит реализовать на практике.
– Как говорил Беранже: «Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой», – рассмеялся отец Гонгэ.
Затем он посмотрел на часы и воскликнул:
– Уже так поздно! За беседой мы и не заметили, как прошло время. Ну а сейчас нужно всем спать, а то мы проспим утреннее бдение.
Перед выходом из храма отец Гонгэ задержал меня, сказав:
– Завтра ко мне приезжает супружеская пара Смитов из Америки. Сам американец уже был у меня два месяца тому назад, уговаривал поставить свою электронную ловушку у дерева. Но я отказал ему. Он – из НАСА и имеет какое-то влияние на своё правительство. Это хорошо, что вы у меня гостите, я думаю, что он попридержит свой пыл убеждения. И, может быть, вообще перестанет мне надоедать.
Мы поклонились настоятелю храма и отправились в свои кельи.
Так закончился мой первый день в храме «Шести углов».
День второй «Появление Синего Дракона»
Всем живущим на земле
Умереть придёт пора,
И когда такой конец,
Миг, что длится жизнь моя,
Веселиться жажду я!
Отомо Табито (III-349) «Манъёсю»
Und die Erde war wüst und leer, und es war finster auf der Tiefe; und der Geist Gottes schwebte auf dem Wasser.
Утром, во время сна, я почувствовал какое-то движение рядом с моей лесной кельей. Открыв глаза, я выглянул наружу, подняв полог на двери, и увидел, как двое монахов направлялись в сторону храма на утреннее бдение. Были ещё сумерки, четыре или пять часов утра, я опять забрался с головой под футон и уснул глубоким сном. Мне было необходимо выспаться в то утро, потому что меня ждало такое потрясение, каких в своей жизни я переживал не часто.
Я проснулся, когда солнце уже освещало лужайку перед тысячелетним деревом. Вокруг было тихо. Я вышел из кельи, чтобы прогуляться и размять ноги. Когда я начал делать зарядку, то увидел вдалеке на тропинке поднимающихся к нам из долины двух туристов: парня и девушку с рюкзаками. Я вспомнил, что вечером, перед расставаньем, отец Гонгэ предупредил меня о визите супружеской пары Смитов. Супруги поднялись на лужайку, и у меня бешено забилось сердце. Я видел её.
Да, это была она, моя Натали. Они оба поздоровались со мной по-английски. Я им ответил тем же приветствием. Натали сделала вид, что не знает меня, но я заметил, что, увидев меня, она побледнела. После приветствия Смит и Натали направились в сторону храма. Я остался один, потрясённый до глубины души. Мне нужно было побыть одному, чтобы привести свои чувства и мысли в нормальное состояние. Я был потрясён, подавлен и расстроен одновременно от нахлынувших на меня воспоминаний и ревности, от которой пересохло в горле и сдавило дыхание. Я углубился в лесную чащу. На ветвях деревьев висели огромные пауки, но я не обращал на них внимания. Найдя большой плоский камень на уклоне горы, я уселся и погрузился в раздумья.
Впервые я увидел Натали, когда ещё учился в инязе. Изучая японский и китайский на факультете восточных языков, я пытался сохранить свои знания немецкого и французского, которые изучал ещё в школе. Для этого по вечерам, после работы в библиотеке, я удалялся в одну из аудиторий и читал по часу или полтора немецкие и французские книги. Читал всегда вслух, руководствуясь системой немецкого учёного археолога Германа Шлимана, который полагал, что изучение иностранных языков эффективно лишь тогда, когда человек активно пользуется этим языком, произнося слова вслух, или говорит с воображаемым слушателем. На занятиях мне хватало речевых упражнений на японском, китайском и английском языках, но два языка моего детства и юношества оставались в пассиве, а я хорошо знал, как быстро забываются навыки устной речи, когда этим языком не пользуешься, поэтому ввёл правило в своей повседневной жизни: посвящать им не менее часа. Эти языки мне нравились, особенно французский. Я считал их языками моей души, поэтому читал на них книги с наслаждением.
В один из таких вечеров, в двери аудитории раздался стук. Дверь открылась, и на пороге стояла с ведром воды и шваброй в руках она, моя Натали, первая и последняя в моей жизни девственница.
– Вы меня извините, – сказала она, – но вы здесь занимаетесь один. Не могли бы вы перейти в соседнюю аудиторию. Мне нужно здесь помыть полы.
Так я впервые увидал эту стройную, худенькую девушку, похожую на подростка, с большими карими глазами и очень симпатичными чертами лица. Она была чуть выше среднего роста и обладала такой очаровательной грацией, что на неё невозможно было не обратить внимание. В институте на занятиях я её не встречал.
Я вежливо извинился и перешёл в другую аудиторию. Через несколько вечеров она опять постучала мне в двери. Я собрался уже перейти в другую аудиторию, но она мне сказала:
– Какой красивый французский язык.
– Да, – сказал я, – он мне тоже очень нравится.
– А я в школе и сейчас в училище изучаю немецкий.
– Моя мама преподавала немецкий в школе, – сказал я, – но она умерла. Поэтому немецкий язык тоже мне дорог, как память о маме, поэтому я никогда его не забуду. Вот здесь читаю книги на немецком и французском языках.
– Как странно, – сказала она, – у меня тоже недавно умер отец, он был музыкантом.
– Я очень сожалею, – сочувственно произнёс я.
– А я учусь в хореографическом училище, и хочу стать балериной, – сказала она. – Мы с мамой живём недалеко от института, по вечерам я подрабатываю здесь в вашем учебном корпусе. Вот.
И она взглядом указало на ведро и швабру.
– А вы эти языки изучаете в институте? – спросила она.
– Нет – ответил я, – на занятиях я изучаю японский, китайский и английский.
– Зачем вам так много иностранных языков? – удивилась она.
– Как говорил Карл Маркс, каждый новый иностранный язык – это ещё одно оружие в жизненной борьбе, – пошутил я.
Но, кажется, она эту шутку не поняла. Поэтому я продолжил:
– Традиционно до революции русские всегда изучали два иностранных языка: немецкий и французский. Это – у нас в крови. Начинали всегда с немецкого, потому что он считался всегда самым трудным. Помните, как у Толстого в романе «Детство, отрочество, юность»? После немецкого уже не один язык не страшен, все другие языки легче его. По-немецки говорили все наши цари, так как брали в жёны немецких принцесс. В какой-то степени немецкий язык был, как бы вторым государственным официальным языком в Российской империи, тем более что со времён Петра Первого в науке и армии работало очень много немцев. При дворе наших царей часто слышалась немецкая речь. Вторым языком был всегда французский. На нём говорила вся аристократия и интеллигенция. Благодаря ему высшие сливки общества блистали остроумием, как говорил Гегель в «Философии духа», французы всех поражали своим стремлением нравиться и остроумием – bel esprit.
– И зачем это они делали? – улыбнувшись, спросила Натали.
– Наверное, чтобы нравиться женщинам, – ответил я ей и тоже улыбнулся.
– Но зачем столько языков? – опять повторила она вопрос.
– Потому что, изучая иностранный язык, мы познаём чужую культуру, как бы приобретаем ещё один ум, и на одну и ту же вещь можем смотреть уже многосторонне. Каждый иностранный язык обогащает нас, через него мы начинаем больше ценить свою культуру и бережнее относиться к своему родному языку. Русская передовая интеллигенция всегда относилась серьёзно к изучению иностранных языков, потому что считала себя частью всеобщей мировой культуры, поэтому не замыкалась в себе, а находила возможности аналитически и многосторонне подходить к решению многих своих проблем. Благодаря такому образованию, девятнадцатый век стал золотым веком в развитии нашей культуры. Вспомните наших писателей, учёных, композиторов, философов.
– Да, – задумчиво произнесла Натали. – Вы, наверное, правы. Но учить иностранный язык так сложно. У меня по немецкому языку выше четвёрки никогда не было оценки.
– Это потому что вы изучаете только один язык, – заметил я. – Как только вы начнёте изучать второй язык, так вам сразу же станет легче. Потому что вы поймёте систему языка, и будете уже изучать язык в сравнении с другим языком. На первом этапе сравнивать иностранный язык со своим очень сложно. Потому что мы как бы находимся внутри своего языка, и не можем обособиться. Но когда вы изучаете два иностранных языка, то становится легче их сравнивать, потому что хорошо видится всё на расстоянии. А через эти два языка и на свой язык обратите более пристальное внимание. Станете уважать его. Тем более, нам можно гордиться нашим языком, потому что он один из самых развитых и совершенных языков в мире, благодаря нашей культуре и истории.
– Я хотела бы изучать ещё французский, – скромно заметила она.
– В чём же дело? – спросил я её. – Начните его изучать.
– Но как? – покачала головой Натали. – У него такое сложное произношение.
– Я вам помогу, – охотно согласился я.
Она посмотрела на меня удивлённо и спросила:
– А зачем вам это надо? Я не смогу платить за уроки.
– Разве всё дело в оплате?! – воскликнул я увлечённо. – Знания вообще должны приобретаться бесплатно. И для меня будет удовольствие заниматься с вами.
Она недоверчиво посмотрела мне в глаза.
– Потому что, – продолжил я, – я сам испытываю большое наслаждение, когда слышу этот язык или говорю на нём. И тем более мне будет приятно научить этому языку такую любознательную девушку, как вы.
От этих слов она покраснела.
– Но, – заметил я, – чтоб меня ни в чём не обвинили, и чтоб никто ничего не подумал о наших встречах, скажите мне, вы достигли уже совершеннолетия?
– Уже давно, – сказала она очень серьёзно.
– Когда? – уточнил я, глядя на её почти детски черты лица.
– Полгода назад, – ответила она.
Я улыбнулся.
С этого времени по вечерам мы стали вместе заниматься французским языком. Её успехи меня поражали. Она имела идеальный музыкальный слух. Буквально всё схватывала налету. Через несколько занятий я стал провожать её до дому. С каждой встречей она мне нравилась всё больше и больше. Возможно, что я уже влюбился в неё. Провожая её домой, я говорил с ней на разные темы, и она всё впитывала в себя, как губка. Кое-что она рассказывала мне сама, но очень сдержанно и, как мне казалось, смущённо. Её смущение мне очень нравилось. Возможно, она считала меня очень начитанным студентом, и принижала свои знания и способности. Я её постоянно хвалил. У меня возникла мысль, что она влюбилась в меня, но она была настолько сдержанной, что я понять этого не мог, поэтому не переходил границы в наших отношениях. Однажды я её пригласил в театр на оперу, она с радостью приняла моё приглашение. Когда мы возвращались из театра на такси, сидя с ней на заднем сидении, я пожал её руку. Она её не отняла. Я её обнял за талию, она опять никак не среагировала. В тот вечер, провожая её, я впервые поцеловал её. И она это восприняла спокойно.
Через несколько вечеров я пригласил её на бутылку шампанского в один офис, где я по ночам подрабатывал сторожем. В здание никого не было, мы уселись в приёмном зале на кожаном диване возле журнального столика, где я поставил бутылку шампанского и вазу с фруктами. Не знаю, решил ли я соблазнить её сознательно, или всё происходило неосознанно, сейчас мне трудно это понять. Я чувствовал, что она девственница. До этого я не делал таких попыток.
Да, она мне нравилась. Но она казалась мне ещё такой юной, а я был намного её старше. Я учился, и женитьба не входила в мои ближайшие планы. Но один раз я увидел её разговаривающей с милиционером. Милиционер ей что-то весело говорил, а она смеялась. Помню, как меня в сердце кольнула ревность, а в голове пронеслась мысль: «Если не я, то это сделает другой». И этот случай повлиял на мою решимость.
Я налил ей в бокал вина и сказал:
– Я люблю тебя, и знаю, что ты меня любишь, но сейчас я не могу на тебе жениться, потому что учусь. Нам как-то нужно, во-первых, не допустить секс, воздержаться от половой близости. Во-вторых, не нужно, чтобы ты сейчас забеременела.
Мы выпили, я поцеловал её в губы. Она таяла в моих объятьях и отдавалась мне вся целиком. Я стал склонять её голову на валик дивана, она не сопротивлялась, я уложил ей на диван и, обнимая, одной рукой сорвал с неё нижнюю одежду. Она инстинктивно хотела освободиться, но я не дал этого сделать, так как сам был очень возбуждён. Я прижал её к дивану и почувствовал нижнюю часть её голого тела. Бёдра и талия были хрупкими и изящными, своими изгибами напоминая скрипку. Я сознавал уже тогда, что держу в своих руках единственную драгоценность всей моей жизни. И я почувствовал, что если бы сейчас кто-нибудь захотел отнять её у меня, то я б не пожалел своей жизни, чтобы её удержать. Я попытался войти в неё, но не смог этого сделать, она ещё не принимала меня. Я не выдержал напряжения и кончил. Когда я это делал, ногой толкнул журнальный столик, один бокал упал на пол и разбился. Обнимая её, я продолжал целовать её лицо, но возбуждение уже спало, я немного успокоился. Встав с дивана, я посмотрел на осколки разбитого бокала и подумал: «Уж не дурное ли это предзнаменование». Но я уже ничего не мог с собой поделать, если б даже мне сказали, что после её соблазнения меня ждёт смерть, я бы всё равно был с ней, и умер бы самым счастливым человеком. Она была девственницей.
– Вот, видишь, этого не получилось, – сказала она, как бы облегчённо, – между нами ничего не было.
– Да, – сказал я, – уже поздно. Мне нужно отвезти тебя к маме и вернуться на работу.
Я собрал осколки разбитого бокала. Она встала с дивана и быстро оделась. Я прибрался и вызвал такси. Когда мы ехали по ночному городу, я, обнимая её, спросил:
– Можно к тебе приехать утром?
– Да, – ответила она, – мама уходит на работу в восемь часом.
Отвезя её домой, я вернулся на работу и лёг на тот самый диван, на котором она чуть было не стала женщиной. У меня даже в мыслях не было отступить и оставить её в покое. Утром я приехал к ней. Когда она впустила меня к себе, взгляд у неё был смущённый.
Мы прошли к ней в комнату. В маленькой комнате стояла узкая старая кровать, платяной шкаф, стол и два стула, скромная келья девственницы. Я стал её молча раздевать, она стояла передо мной, покорная как овечка. И это меня приводило в сильное возбуждение. Я раздел её и уложил на постели. Она смотрела на меня испуганно, но не произносила ни одного слова. Я сказал ей:
– Потерпи, сейчас тебе будет немного больно, но через это нужно пройти.
Я с силой вошёл в неё, она вскрикнула от боли. Но я уже находился в ней, она стала моей на всю жизнь.
Я так думал тогда, и, может быть, не ошибся. После этого я каждое утро приходил к ней, как только её мама уходила на работу. Это были самые счастливые часы в моей жизни. Мы любили друг дуга. Я любил её не только как женщину, но как своего ребёнка, которого у меня никогда не было. Она же, потеряв отца, относилась ко мне с безропотным послушанием и какой-то благоговейной любовью, может быть, я, и в самом деле, заменял ей тогда её отца.
Иногда я её спрашивал, почему у неё не было до меня парней из её знакомых сверстников, она мне призналась, что с ними ей всегда было скучно. Я спросил, неужели у неё никогда не возникало ситуаций, когда её могли сделать женщиной. Она улыбнулась и сказала, что была одна такая ситуация, когда они однажды отправились с сокурсницами на выступление в другой город. Учитель, опекавший ей, поместил её в купе с собой, и ночью попытался овладеть ею, но она так пихнула его ногами, что у того чуть не получилось сотрясение головы.
В том году она оканчивала училище, а я – предпоследний год своего обучения. Летом я домой не поехал, а провёл всё лето с ней, живя в общежитии. Мы вместе уезжали в лес, вдвоём устраивали пикники где-нибудь в укромном местечке, при этом я её раздевал донага, любуясь её совершенной фигурой, длинными стройными ногами балерины и изумительной пластикой её движений. Она сидела голенькая на простыне, гармонично сливаясь своей красотой с красотой природы. Я, как художник, любовался ею и сравнивал её с божественной феей, ниспосланной мне с небес на землю. Она всегда меня смущалась, в силу своего строгого семейного воспитания, но безропотно исполняла все мои желания. И это меня очень возбуждало и толкало к таким изощрённым действиям, что я сам удивлялся себе. Она смущалась ещё оттого, что, как ей казалось, мало знала то, о чём я ей рассказывал. Но я говорил ей:
– Не стесняйся, что ты чего-то не знаешь, я тоже многого не знаю, и чем больше узнаю, тем больше чувствую, что меньше и меньше что-то знаю в этом мире. Но у меня последнее время возникло мненье, что и другие знают очень мало об этом мире и нашей действительности, как будто знанья эти рассыпаны по всему миру, и каждый знает только небольшую их часть, а собрать все знания вместе мы не в состоянии.
В один из таких дней она мне сказала, что уже не хочет быть балериной, а собирается поступить в иняз, чтобы изучать французский язык.
Меня это несколько удивило, но я с готовностью предложил ей свою помощь в подготовке к экзамену. Осенью она поступила в институт и стала студенткой. Мы могли ужу встречаться открыто, но с её матерью у меня произошёл неприятный разговор. Её мать была профессиональной балериной, и обвинила меня в том, что я своим влиянием закрыл ей дорогу к блестящей карьере. Поэтому я всегда избегал встреч с её матерью. Прошёл целый год нашей безоблачной любви, мы духовно, физически и психологически так подходили друг к другу, что я в минуты нашей близости ей говорил, что мы с ней всегда будем неразлучны, как кинжал и ножны. Она была верной мне во всём, и даже многое перенимала из моих привычек и увлечений, так самостоятельно, втайне от меня, начала учить японский язык. Как потом призналась, хотела удивить меня. Когда я узнал об этом, то опять предложил свою помощь, и мы некоторое время занимались вместе. Но японский язык ей давался трудно, она никак не могла привыкнуть к иероглифам.
Но вот наступил момент, когда меня решили отправить на двухгодичную стажировку за границу. Натали очень не хотела расставаться со мной. Перед самым моим отъездом мы даже из-за этого поссорились.
Я уехал в Японию, а она попала на практику переводчицей в Интурист. Я послал несколько писем на её домашний адрес, но ответа не получил. Когда же я вернулся через два года в институт, то узнал, что вскоре после моего отъезда она познакомилась в Интуристе с американцем и вышла за него замуж. Это потрясение было для меня как удар кинжалом в сердце. После этого я её не видел, прошло уже более семи лет, как она жила в Америке. И вот в это утро я увидел её с преуспевающим американским парнем, который официально являлся её супругом. Я и раньше не мог представить, что она ещё с кем-то могла заниматься любовью, и кто-то мог обладать тем, что принадлежало только мне. Но вот жестокая реальность в то утро продемонстрировала мне весь ужас разрыва с моей единственной любовью в этом мире. Перед моим внутренним взором всплыл фрагмент нашего довольно жёсткого разговора перед расставаньем с ней. Она мне сказала в расстроенных чувствах:
– Как ты можешь оставлять меня одну на два года?
– А что, ты не можешь два года прожить без секса?
– Нет, не могу, – сказала она.
– А сколько можешь?
– Два месяца.
– И как нам быть?
– Не знаю, тебе решать.
– Но твоя мама не хочет, чтоб я женился на тебе.
– При чём здесь моя мама?
– Ну как же? Она же твоя мать?
– Но я не собираюсь с ней жить вечно.
– Да, ты такая симпатичная девушка, можешь найти себе очень хорошего парня на это время, – я сказал ей это как бы в шутку, испытывая её, ожидая, что она на это ответит.
– Ты этого хочешь? – гневно спросила она меня.
Я промолчал, удивляясь сам своим словам. Как я мог ей сказать такое, да ещё перед нашим долгим расставанием? Я прикусил язык. В жизни иногда случаются моменты непонимания между очень близкими людьми. Если сразу же не объясниться в такие моменты, то они могут обернуться бедой. Иногда вылетят такие слова, и за них не расплатишься всей своей жизнью. Так и случилось со мной. Она резко повернулась и ушла. Оставалось несколько дней до моего отъезда, я пытался её найти, но безуспешно. Дважды, приходя к ней домой, я натыкался на холодный взгляд её матери, её не оказывалось дома. Я уехал, так и не попрощавшись с ней. После этого я её потерял окончательно. И вот сейчас, возможно, что они с этим парнем лежат в одной постели и предаются любовному экстазу.
От этой мысли у меня потемнело в глазах.
Я встал и побрёл к своей хижине возле огромного дерева.
К моему удивлению я увидел на поляне Натали, которая прогуливалась одна, без своего мужа.
– Наконец-то, – сказала она, – ты появился. Я тебя уже около получаса жду. Мой муж лёг спать, мы вчера вечером прилетели в Токио и тут же поехали на западное побережье, так что не спали всю ночь. Муж лёг спать, а мне с тобой нужно поговорить. Пойдём куда-нибудь в укромное место.
В противоречивых чувствах я потащил её именно туда, где только что предавался отчаянью. Она нисколько не изменилась, стала разве что женственнее. Когда мы оказались возле плоского камня на уклоне горы, я неожиданно для себя обнял её, и моя рука заскользила, как обычно, туда, где были открыты для меня всегда двери. Она не отстранилась, покорная всем моим желаниям, как и раньше. Я расстегнул её джинсы и уложил её на камень. Мы опять соединились после семилетней разлуки.
– Почему ты меня предала? – спросил я, после того как мы, насладившись страстным единеньем, лежали, обнимая друг друга, на прохладном камне.
– Ты ещё спрашиваешь меня, после того, что я пережила?! – воскликнула она гневно. – Это ты меня предал, уехал на два года в самое трудное для меня время. Ты знаешь, что я воспитываю твою дочь?
– Как? – воскликнул я ошарашенно, сев на камне. – Какую дочь? Почему я ничего о ней не знаю?
– Ты вообще-то и тогда ничего не хотел знать. Ты уже забыл, как предложил мне найти хорошего парня на это время?
– Но я же пошутил тогда, решил просто проверить, что ты мне ответишь.
– Вот и проверил, я тогда и воспользовалась твоим советом, так как сразу после твоего отъезда обнаружила, что беременна.
– Но как же так! – воскликнул я.– Тебе нужно было тут же дать знать мне.
– Как я могла дать тебе знать, когда не знала, куда тебе писать.
– Но я дважды посылал письма на ваш адрес. И думал, что ты на меня сердишься.
– Мама, наверное, уничтожала эти письма, ты бы должен был это сообразить, и попытаться меня разыскать другим путём.
– Я этого не знал.
– Ты никогда ничего не знал, что касалось меня, – обиженно сказала она. – Когда мы гуляли в лесах, ты никогда не брал завтраки и морил меня голодом.
– Но почему ты не говорила мне, что голодна.
– А ты не мог догадаться? Я тогда очень многого стеснялась, не могла тебе сказать открыто всё, так как любила тебя очень, и терпела.
– А сейчас ты меня любишь?
– Я воспитываю твою дочь, что тебе не понятно? Если бы не любила тебя, то сделала бы аборт. Но и родить без мужа тогда я не могла. Это такой стыд. К тому же я воспитана была очень строго. Когда ты уехал, я узнала, что беременна. Мне жить тогда не хотелось. Я не знала, что делать. Матери я признаться не могла. Я тогда работала в Интуристе, ходила как помешанная, не могла ни на чём сосредоточиться. А тут подвернулся он, вероятно, я ему понравилась. Он знал французский язык, и попросил заведующую отделом перевода закрепить меня за ним как переводчицу на всё его пребывание. Мы ездили по стране, он постоянно за мной ухаживал, а однажды случилось так, что я выпила немного лишнего, а утром проснулась с ним в одной постели. После этого он сделал мне предложение.
– И ты согласилась?! – воскликнул я, едва сдерживая свои эмоции.
– А что мне оставалось делать? Ведь я не собиралась делать аборт. Он и не знает, что дочь не его.
– Как ты её назвала?
Машей.
– Мэри Смит, моя дочь, ни разу не видевшая своего отца, и даже не знающая, что где-то в России живёт её папа, – мрачно сказал я.
– Ей шесть лет, скоро будет семь. Она очень похожа на тебя, такие же плечи, нос, губы. Даже цвет волос её не мой. Она светленькая, как ты. Я учила её русскому языку, так что она довольно хорошо говорит по-английски и по-русски.
– И как ты спишь с этим Смитом?
– Я закрываю глаза и представляю тебя, и это помогает мне привыкать ко всему.
– Я убью его.
– Лучше убей меня. Он не виноват. Впрочем, семь лет назад ты уже убил меня.
– Ну как же так, – воскликнул я в отчаянье, хватаясь за голову. – Как так всё произошло? Как случилось, что я потерял тебя?
– Ты уехал, бросив меня. Если бы ты перед отъездом сделал мне предложенье, ничего бы этого не случилось. Я бы дождалась тебя, если бы даже тебя не было десять лет.
– А как же наш разговор о сексе, когда я спросил у тебя, сколько времени ты можешь терпеть.
– Глупый ты, – сказала Натали, – был глупым, таким и остался. Я тебе это тогда и сказала, чтобы ты что-то предпринял. Если бы ты меня тогда любил, то нашёл бы выход.
– Но я люблю, всю жизнь любил, и сейчас люблю тебя ещё больше.
– И что?
– Оставайся со мной.
– Я тебя тоже очень люблю, но не могу потерять дочь, тем более, что она твоя. Сейчас всё это сложно. Я боюсь, что при разводе муж заберёт её себе, если даже узнает, что она не его дочь. Сделает это из принципа, как делают все американцы.
– Что же делать?
– Не знаю, раньше нужно было думать об этом.
– Я не хочу потерять тебя вторично.
– В нашем мире нет ничего безвозвратно потерянного. И ты не можешь меня потерять, потому что я люблю тебя. Ты был первым мужчиной в моей жизни, и останешься всегда моим единственным и любимым.
– Я бы убил твою мать за то, что она не дала нам соединиться.
– Причём здесь моя мать, тебе нужно только самого себя винить в том, то мы сейчас не вместе. Ладно, сейчас нам нужно думать, как дальше жить.
– Угораздило же тебя связаться с этим американцем. Кто он?
– Он здесь представляет НАСА. Довольно неплохой парень, умный, окончил Гарвардский университет. Работает на правительство, как говорят у них.
– Разведчик?
– Что-то в этом роде, но больше он – учёный. К России относится неплохо.
– Почему?
– Трудно назвать причину, может быть, из-за того, что я с ним.
От этих слов у меня опять перехватило горло.
– Когда я с ним познакомилась, ему было двадцать три года. Он немного младше тебя, и рано лишился родителей, они погибли в авиакатастрофе. Его воспитывал дядя, один из богатейших людей Америки. Я с ним несколько раз встречалась, довольно благородный человек. Я подозреваю, что его дядя из масонской ложи.
– Миша, я так его называю…
– Зови его лучше Майкл при мне, – нервно перебил я её.
– Хорошо. Майкл с детства тоже изучал языки. Когда он со мной встретился в Интуристе, то скрыл, что знает русский язык. Признался мне после того, как я вышла за него замуж. Дядя воспитывал его довольно строго, навязывая ему свои стандарты мышления, но Майкл рано проявил свою независимость мышления и часто спорил с дядей, что того бесило, но спорил так, что вещи, которые он предсказывал вскоре происходили на самом деле. Так что твой соперник очень умный и обладает аналитическим умом.
– А что он здесь делает?
– Я ещё до конца не понимаю всей сложности его работы, но он проводит исследовательскую работу в Японии, связанную с установкой электронных ловушек рядом с большими деревьями. Работа эта засекречена, многих вещей он даже мне не говорит.
– Не доверяет?
– Не знаю. Американцы на русский не похожи. Если что-то нельзя нарушать, то они, не при каких обстоятельствах, не нарушат. Это у нас в России часто мужья делятся с жёнами секретами, а потом удивляются, что секреты просачиваются на Запад. Но иногда он говорит мне такие вещи, которые, я думаю, должны храниться за семью печатями. И вообще, он имеет на многие вещи своё особое мнение, сравнивая Америку с Россией, высказывает очень интересные мысли о современном месте России в мире, такое не всем русским могут прийти в голову.
– К примеру?
– Как-то я была в гостях у его дяди, и он с ним заспорил об американо-российских отношениях, и высказал довольно оригинальные мысли. Так он говорил, что у Америки есть болезнь гигантомании и слабость к огромным масштабам. Что, якобы, многие американцы верят в то, что Соединённые Штаты захватили весь мир и стали мировым гегемоном, но, на самом деле, самой великой страной в мире можно считать только Россию. Потому что, во-первых, она географически имеет огромную цельную территорию, в несколько раз превышающую территорию Штатов, а не отдельные базы, разбросанные по всему миру. Так что завоевать эту территории не удастся ни одному агрессору. В России настоящая суровая масштабность, истинное тысячелетнее владение землями с развитием на них своей культуры в очень продолжительный период. А это значит, что эта территория составляет единое целое со многими народами, живущими на ней, которые никогда не станут врагами России, так как Россия всегда проводила очень умную межнациональную политику. Во-вторых, межнациональный состав Росси таков, что определяющая нация всегда будет объединять вокруг себя все народы, а не дробить их, как это делается в Штатах. Могут быть временные конфликты, но общая тенденция добросердечия и сотрудничества всегда являлась основным принципом отношения русских к другим народам. И если лозунг американцев, как у римлян, разделяй и властвуй, то у русских – объединяйся и совместно процветай. Каждый народ в России имеет свои земли, объединённые с российской родиной. И родину старшего брата все будут защищать так же, как и свою землю. Сейчас, во времена перемен, эти земли временно отделились, но уже сейчас все опять объединяются в единый уникум под эгидой той же России. Так что России является самой могущественной страной в мире. И в-третьих, с политической точки зрения, Россия выигрывает на мировой арене как лидер, и отыгрывает у Штатов с каждым днём и годом всё больше и больше союзников, потому что Штаты, постоянно создавая очаги напряжения в мире, теряют все свои позиции и обречены на поражение. Закон диалектики. Сила, достигая своих пределов, переходит в свою противоположность – слабость. Американцы стараются любым способом добиться цели. Могут даже ради этой цели положить свою жену в постель противника, я говорю фигурально и имею в виду честь страны, её имидж и отношение к ней мирового сообщества, и часто приходят к обратному результату. Добившись цели, сами себя уничтожают в глазах всего мира. Так что рано или поздно Штаты сойдут с мировой арены, и её место займёт Россия с новой более гуманной внешней политикой. Так что сейчас противостояние Штатов с Россией – не в пользу Штатов. Вот такие вещи он говорил своему дяде.
