Владимир Фролов
На излете
Стивия в опасности. Этот факт помогает бороться с сонливостью и сумбурными мыслями. Я концентрируюсь на темноте, закрыв глаза. Надо нарисовать план и поверить в него. Все случится во время очередного обхода. Я помню. Следы памяти активируют рецепторы. Я использовал трубку от капельницы. Врач был молод и наивен. Помню поток возбуждения. Мысли, звуки и краски растягиваются во времени. Мозги работают по-прежнему медленно. Переключение внимания отстает, работать в таких таймингах непривычно. Теряюсь в мыслях. Я уже не на зассаном матрасе. Я забрал ключи из нагрудного кармана, они точно были там. Системы мозга щелкают в разном ритме, командная работа требует усилий. В таких условиях план из двух пунктов становится инженерной задачей. Я надел его халат, все произошло быстро. Сойду за своего, у Смертника уже получилось их обойти. Врачи, проходящие мимо, оборачиваются, щуря глаза.
Что если Стивия меня ненавидит? Я неправильно ее воспринимал. Она отталкивала меня всякий раз, когда я приближался, и кричала о помощи. В голове проявляется, как на пленочной фотографии, ее образ. Лицо нахмурено, красные огни в зрачках готовы испепелить меня. Холод бежит по спине. Это не может быть правдой, у нас все хорошо. Просто замечательно. Она шептала мое имя и улыбалась. В зрачках просто блуждали блики от уличных фонарей.
Я сел в такси, водитель в потертой кепке охотно отозвался на просьбу давить, что есть силы, на газ. Машина устремилась прочь от всех этих халатов. Теперь у меня есть время обдумать дальнейшие шаги. Ты всегда имеешь дело с моментом, существовало ли что-то до него? Будет ли что-то после? Мы объезжаем другие машины, в каждой сидят сектанты. Водители смотрят в циферблаты на панели приборов, пассажиры уставились в свои наручные часы. На оси времени расположились мириады интерпретаций темной материи, неподвижной и вечной. Мне нужно спешить обратно в город.
Крышка бардачка отстегивается, когда мы пролетаем трещину в асфальте. Внутри лежит телефон.
– Если хочешь двигаться дальше, пора повышать уровень паранойи, – водитель бросает взгляд на телефон в моей руке, – игла для любителей свободы.
На экране отображается входящий вызов. Номер не определен. Я давлю на шершавую кнопку ответа.
– Кто это?
– Это силы Эволюции. Вашим генам отказ… в… про…ении
Связь прерывается, я пытаюсь разобрать слова.
– Что это значит, повторите, я не слышу.
– Вы слишком ничтожны для размножения. Ожидайте своей смерти.
Эволюция кладет трубку.
– Что говорят? – водитель барабанит пальцами по рулю.
Я смотрю на силуэт за его окном. Нас обгоняет мотоцикл с двумя дьявольскими цилиндрами, оглушая все в радиусе пятидесяти метров. На нем сидят двое. Пассажир поворачивается в мою сторону. Я узнаю фигуру, это Стивия. Она сбросила свою загадочную маску. Разум больше не видит во мне живой щит. Температура ее взгляда сравнима с абсолютным нулем. Разум генерирует новые задачи, создание следующих бойцов на службе начинается с бабочек в ее прекрасном животе. Нити тянут Стивию в другую сторону, а мне остается лишь любоваться издалека ее красотой. Она цветет уже не так ярко, но форма черепа прекрасна, как прежде. Как в день нашего знакомства. Она отворачивается, и в машине становится теплее. В ближайшие часы я не смогу думать ни о чем, кроме нее. Она выбрала какого-то мудацкого байкера. Почему?
– Какой странный запах, ему бы мотор проверить, – замечает водитель, втягивая проникающие через приоткрытое окно запахи. Из глушителей мотоцикла идет яркий дым. Я понимаю слишком поздно, что произошло. Нас обошел Квотер Киллер с двухцилиндровым сердцем, извергающим клубы сладкого дыма, полного грез.
– На рельсах бессознательного руль выполняет функцию антистресса, – водитель вдыхает полной грудью. – Вот почему все идет своим чередом, и даже безумные поступки в итоге кажутся спланированными заранее. Пазл бьется, что бы ты ни делал.
Я стараюсь не дышать, но пары перехватывают мышечный контроль, вынуждая ребра расслабиться.
– Держи, – водитель протягивает снятый со шлицов руль, – взгляни сам.
Он заливается скрипучим смехом, Солнце на горизонте освещает его расширяющиеся ноздри. Машину тянет в кювет, мне кажется, что мы падаем с небес под действием силы тяжести. Я смотрю в окно, цветущие поля пролетают мимо под мерный стук колес. В лобовых стеклах Стивия в окружении цветов устремляется навстречу Солнцу. Легкие заполняются, насыщая голову фантомными материями. Это больше не автомобиль… Рельсы под колесами заржавели в ожидании нашего появления. «Прошла целая вечность ради этого момента», – передают они азбукой Морзе. Ржавчина вязко сковывает суставы, пронизывая головной тепловоз, в котором мы сидим. Скрипя рыжими зубами, я ем сахар из тарелки, стоящей на торпеде перед моим креслом. Грузовой дизель рокочет, поедая нефть. Динамики над головой хрипят старые мотивы. Песни о любви, ненависти и самопожертвовании. Руль в моих руках добавляет немного уверенности. На поворотах я поворачиваю его синхронно рельсам.
– Главное не вращать в другую сторону, чтобы не терять надежду на контроль, – советует машинист на соседнем сиденье.
Сахар в тарелке заканчивается. Стивия начинает терять романтичные очертания.
– Вам добавка, – проводница, появившаяся так вовремя, протягивает мне новую порцию.
Вся романтика умещается в ложке сахара.
– Куда мы едем?
– Куда захотите, – она подмигивает заплывшим глазом. Он шипит на меня, осуждая абьюзивное отношение к экипажу.
– Что мы везем?
– Лучше не знать. Вам оттуда ничего не унести без меня.
Проводница уходит. Узкое горлышко всей системы – эффектная блондинка.
– Дух свободы умещается в стенах черепной коробки. Хорошо, что тебя уронили головой в детстве.
Машинист кивает на дробовик в углу тепловоза. Я замечаю его только сейчас. Он ложится в руки знакомым вальсом. Что происходило до песочницы? Я должен взглянуть, что в вагонах моего поезда.
– Вся психология – раздувшийся комплекс, превратившийся в Эго, – бросает машинист мне вслед, когда я покидаю кабину.
Опьяненные коррозией тараканы разбегаются из-под ног. Патроны давно обросли мхом. Проводница бежит по коридору вагона, молотя руками в закрытые двери. Я прохожу мимо открывающихся купе, заглядывая внутрь. Люди в очках расстелили на столах схемы и бьют скрюченными пальцами по своим калькуляторам.
– Вы видели, как она разворачивает конфеты? – спрашивает один из них, хватаясь за изящные чертежи знакомых женских пальцев. – Настоящая находка, я все рассчитал.
– Плюсов много, – отвечает другой, – судя по цвету глаз, сможет прикрыть наши комплексы, сообщите на кухню. Пусть добавят специй.
Я шагаю по коридору, головы выглядывают из стен, провожая меня взглядом. Они тычут в меня руками. Заметив оружие – прячутся обратно. Вагоны гирляндой летят сквозь толщи воздушной пыли. Сколько их здесь? Я перехожу через тамбуры, в которых курят знакомые лица. Девочка с лопаткой держит в руке мою детскую фотографию. Она прожигает в ней отверстия сигаретой. По щекам текут слезы.
– Ты был моим ориентиром, идиот, – она запускает в меня тлеющий окурок щелчком пальцев. Узнаю нотки Стивии в ее голосе.
Вагон-ресторан выделяется яркими расцветками. Стены разрисованы всей палитрой красок. Повара в больших колпаках бегают, хватая сковородки и кастрюли. В эпицентре суматохи поднимается тесто из стальных нитей. Рядом я замечаю Смертника, он хочет что-то добавить в соус. В руке у него флакон.
– Стой, ублюдок, что ты здесь делаешь? – я прорываюсь в его сторону, расталкивая увесистых поваров.
– Наконец-то ты здесь, – он бросает мне хрустальный флакон, – вот главная работа Метафизика.
Я ловлю пузырек. В нем ничего нет, он пустой.
Вера управляет интерпретацией, или интерпретация – верой?
– Успех не в том, чтобы выиграть, а в том, чтобы побороть свою личность. Поставить ее на колени, прислонить пушку к виску и нажать курок. После этого взглянуть в свои глаза и увидеть там что-то большее, чем пустоту. Это и есть ты. Единственная правда, доступная тебе, – Смертник устремляется в следующий вагон, – Метафизик обитает на верхних этажах. Я иду за ним. Догоняй!
Динамик на стене шипит.
– Говорит машинист. Поезд приближается к конечной.
Надо спешить. Я переворачиваю все кастрюли, попадающиеся мне на пути.
– Без нас ты даже с дивана не встанешь, – один из поваров пытается спасти свои кулинарные амбиции, – без эмоций ты ничто, тупая кукла!
Музыканты в соседнем вагоне записывают песню на пленку, я никогда ее не слышал, но строки кажутся до боли знакомыми, как будто я сам их сочинил. В очередном тамбуре я замечаю рычаг стоп-крана. Пора останавливать этот цирк. Рукоятка оказывает сопротивление. С хрустом она опускается вниз. Мне сразу становится легче, ощущаю потоки заветного кислорода. Он борется с ядами, проникая в кровь. Еще не все потеряно. Поезд начинает интенсивно тормозить, вздымая железные облака стружки. Он останавливается недалеко от станции, это городской вокзал. Значит, мы все-таки добрались до города. Я спрыгиваю из вагона на железнодорожную насыпь. На горизонте Смертник движется в сторону единственного высокого здания, уходящего далеко в небо. Бетонный клык, торчащий из города.
Я иду к нему вдоль городских улиц, постепенно приходя в себя. Порывшись в карманах, я понимаю, что меня обчистили. Чертовы байкеры. На уличных фонарях развешаны листовки с моим лицом. Пешеходы на мгновение задерживают взгляд, когда я прохожу мимо, а затем старательно отворачиваются.
– Чего вылупились?! – кричу я им. – Это не я!
За мной движется уже небольшая толпа к тому моменту, когда я добираюсь до многоэтажки. Кнопка лифта в подъезде подплавлена зажигалкой. Я захожу внутрь кабинки. Приказная панель исписана маркерами. Рядом с кнопкой двадцать седьмого этажа нацарапано «Метафизик». Лифт устремляется вверх с таким усердием, что трудно сохранять вертикальное положение. Вывалившись на лестничную площадку, я вглядываюсь в номера квартир и быстро обнаруживаю нужную дверь. Из под порога одной из них сочится сладкий дым, как будто кто-то поджег сахарную вату. Дверь заперта, придется ломать. Взяв разбег, я устремляюсь в закрытую квартиру…
