Владимир Фролов
На излете
Мы зажили припеваючи, но продлилось это не слишком долго. Все из-за главного редактора газеты. Он ставил мне палки в колеса, ему не нравился мой литературный стиль.
– Ты слишком романтизируешь. Мы тебя не для лирики брали, – проскрипел он после публикации очередного выпуска, – читатели жалуются.
Возможно, я просто искал причины вместо того, чтобы ковыряться в последствиях. Кто спасет маньяков от их жертв…
Парень, отвозя свою стервозную невесту на работу, направил машину с моста?
Он прошептал, что в действительности любит лишь скорость, выкручивая руль в последний раз. Оставшиеся секунды он провел в полной гармонии с миром, ведь у нее не хватит времени начать новый скандал, пока машина летит вниз.
Пожилая женщина наполнила квартиру газом и взорвала, когда в гости наведались потомки?
Зажигая спичку, она заметила, что зять вышел на улицу покурить, но было поздно. Зато не придется делить наследство.
Подобные вещи происходили достаточно часто, чтобы нам со Стивией хватало на жизнь. Но золотая пора началась, когда город захлестнуло сумасшествие. На городскую сцену вышел новый маньяк – король психоделиков, как его называли газеты. Прозвище Метафизик приклеилось к нему почти сразу. Он заполонил город препаратами, лишавшими рассудка многих. Распространяя их через пищевые добавки, Метафизик, по слухам, хотел подарить свою любовь горожанам, поднять их уровень просветления или что-то в этом роде. Люди сходили с ума и шли на необдуманные поступки. Прыжки из окон, петли на дверных ручках и все в таком духе. Новостные ленты пестрили спорами о том, способен ли такой человек в действительности любить. Я был краток.
Эмпатия – главный враг человека на пути к социальной свободе.
Меня выперли из газеты. И долгое время все было тихо, город жил своей жизнью. Метафизик постепенно исчез с радаров журналистов, его так и не нашли, во всяком случае так писали мои бывшие коллеги. А меня не отпускало чувство, что я падаю в пропасть, на дне которой меня ждет только вакуум. За придуманным бытом нет ничего. От скуки я начал писать стихи, но кому нужна поэзия в наше время, когда вся лирика жизни умещается в одной таблетке?
– У тебя мастерский язык, – утешала меня Стивия. Что она имела в виду?
Все издательства отказались со мной сотрудничать. Мне ничего не оставалось, кроме как пойти работать на кассу в ресторан быстрого питания. Мы продавали самые калорийные бургеры в округе, и на моих глазах мозги людей заплывали жиром. Они орали, что хотят добавки. Некоторые брали диетическую газировку в надежде протянуть до полтинника.
Доходы падали. Стивия хотела детей. Семья была для нее единственным ориентиром, помимо модных джинсов и кофе с ликером. Денег едва хватало на нас двоих.
Иногда я надеваю ее очки, они изменяют мир до неузнаваемости, выворачивая истинные мотивы. Так принято в совместной жизни. И вот мы переезжаем в потрепанную однушку на окраине, рядом с железнодорожной станцией. Окна продувает со всех сторон, словно мы на вершине горы. Насморк становится хроническим. Она смотрит на меня, не понимая, что за красивыми глазами болотного цвета уже началось разложение. Ее восхищение фиолетовым залпом затмевает мой гной. Гайморит превращает кости в бульон.
По ночам, слушая стук колес об рельсы, мы мечтали о светлом будущем. По крайней мере, я хотел так думать.
– Почему я должна засыпать под этот грохот? – ворчала Стивия, накрываясь подушкой.
Я слушал, как поезда один за другим совершают маневры и устремляются вдаль. Кто их пассажиры? В конце концов, Стивия обратилась за помощью к брату. Это был крайний вариант, как она утверждала.
– Мы с ним не очень ладим. Он занимается незаконной деятельностью, понимаешь? – закатывала она глаза. – Но мне придется просить его о помощи.
Так я познакомился со Смертником. Настоящего имени он никому не раскрывал. Его знала только Стивия. Смертник занимался мелкими грабежами и наркоторговлей. Условный срок еще не закончился, и я старался держаться от него подальше. Брат приносил Стивии деньги два раза в месяц. Я старался в это время отсутствовать дома. Однако он нашел меня на работе.
– У вас есть что-нибудь без сахара? – он стоял перед кассой и разглядывал меню на стене за моей спиной.
– Боюсь, выбор совсем небольшой. Могу предложить стакан воды.
Я работал два через два, и он наведывался почти каждую смену, донимая меня своими комментариями.
– Знаешь, я бы на твоем месте носил оружие, – подмигнул Смертник. – Твой вес составляет около тридцати процентов от массы среднего клиента. Когда закончатся бургеры – они займутся тобой.
Я спросил, чем он занимается.
– Продаю тот же сахар, только ярче, – ответил Смертник, разглядывая новинку с двумя котлетами и обильным слоем сыра на рекламном плакате.
Однажды он признался, что имел дело с Метафизиком, пока тот не исчез из города. Он хотел задействовать меня в своих планах.
– Знаю, ты на условном. Но вышибать мозги людям намного интереснее, чем продавать им фастфуд. Не находишь?
Я не находил. Однако меня заинтересовало старое дело, в котором так никто и не разобрался. Он мог поведать нечто уникальное, до чего не докопались проворные ищейки. Мы со Стивией обзавелись небольшим фургончиком, и выезжали по выходным за город, отдохнуть от всей этой суеты. Это была единственная отдушина. Колеса шуршат километры, а ты между двух состояний погружаешься в темноту размышлений. На работе меня пилит Смертник, в фургончике я забываюсь в объятиях Стивии.
Любовь и проклятье всегда идут комплектом.
– Мой брат – не такой уж плохой человек. Просто он пытается немного заработать, – сказала мне Стивия.
Я не любил преступников по понятным причинам. Путь успешного преступника ведет в политику. Самого успешного – в президентское кресло, откуда он может писать новые законы для паствы. Я ненавидел политику, а значит – в преступном мире мог стать лишь шестеренкой. И все-таки, я согласился помочь Смертнику при условии, что он оставит нас в покое. Что стало моей мотивацией? Думаю, я охладел к фруктозе, а малышка Стивия не была уже такой узкой, как вначале. Одни нити слабеют, другие – натягиваются. Жизнь колесом едет по мозгам.
– Пора повышать градус, приятель.
На стене возле входа висит календарь. Сегодняшнее число обведено двойной линией. На рисунке изображен автомобиль, летящий по пустынному шоссе. Из окна высунулась физиономия водителя. Он смотрит назад, словно ожидая погоню.
Ему нужен был фургон, и у меня он был.
– Метафизик – мой прошлый напарник, любил сочинять новые рецепты, – сказал он мне, – распродадим остатки, и сможешь уехать из города с нормальной суммой. Заведешь детей и собаку. Наша ниша – психоделики.
Мы сделали в фургоне двойной пол. Вся подноготная – под двумя сантиметрами доски. Я почувствовал запах денег. Глаза горят жизнью сильнее всего перед тем, как окончательно потухнуть, словно звезды. Стивия не должна была ничего знать о наших делах. Началась моя новая карьерная лестница. Поеденный коррозией фургон стал местом моей работы и отдыха. По выходным я брал в нем Стивию, а в остальные дни – колесил по маршрутам, составленным Смертником. Любовь и проклятье.
Мы грузим набитые чемоданы под половицы. Старый карбюратор будет отдаваться впускному коллектору, как в последний раз.
Докопаться до правды – это не про логику и пропозиции.
Ее слюна, словно паутина развратного паука, блестит в натяжении между пухлыми губками, когда я наваливаюсь сверху. Это ловушка, в которую я так стремлюсь. Пробираясь через темный коридор, я боюсь зажигать свет, здесь все наполнено животной похотью, готовой взорваться от малейшей искры. «Кто здесь?» – ору я в пустоту ее внутренностей.
Что будет, если совершить без всякой подготовки нечто противоречащее законам эволюции?
Смертник чертит новую дорогу на торпеде. Нас останавливает полицейский.
– Только без нервов, – бормочет напарник, вытирая улики с лица.
Два сантиметра отделяют меня от пожизненного. Ему плевать на все, в его жизни нет длинноволосой бестии. Полицейский светит своим фонарем в стекло, жестикулируя свободной рукой. Чего он хочет от нас? Если я закрою глаза – может быть, он исчезнет?
Марионетка верит в свою свободу, даже видя нити, тянущиеся с километровой высоты небес.
Стивия впивается в меня когтями, сдирая сухую кожу. Забываясь в такие моменты, она не скрывает свое лицо. Пожирательница мартовских котов. Настоящая любовь – это наркотик, после которого краски погаснут навсегда. Пока не примешь новую дозу. Стивия раскрашивает мой черно-белый портрет, добавляя цветных морщин. Она не умеет любить. Если твоя любовь однажды заканчивалась – какова ей цена? Я отдам за ее чувства всю мелочь из карманов.
Всегда остается проблема первопричины.
Я открываю двери багажника. Полицейский разглядывает мешки, поправляя очки.
– Куда столько сахара?
– Мы сладкоежки, – замечает Смертник, потирая пистолет за своей спиной.
Мы везем дюжину пятидесятикилограммовых мешков. Каждый раз, когда мы достаем часть товара – мне приходится выгружать эти долбаные мешки с сахаром. Так что я отлично знаю их количество и вес. Полицейский говорит, что сахар вреден. Он в отличной форме в свои шестьдесят только благодаря правильной диете и физкультуре. Смертник называет таких «олдодрочерами».
– Они берегут себя для старости, чтобы на пенсии выебываться при низкой конкуренции, когда не сходить под себя – уже достижение.
Я порождаю быт, или быт – порождает меня?
Ты уже не сморщенный сухофрукт в потертом свитере. Теперь ты – сморщенный сухофрукт в модной рубашке и при часах, отмеряющих время до схлопывания Вселенной. Легкие сжимаются. Воздух проскальзывает через осколки зубов. Надо бы их сделать. Работа становится уколами от депрессии. Сделка с совестью подобна сигарете – приятна лишь в моменте и привыкаешь. Выберите то, что ненавидите. Ведь от ненависти до любви один шаг. И вам достаточно будет этот шаг сделать. На этот шаг, правда, может уйти вся жизнь. Но если взяться за то, что любишь изначально – вообще двигаться не придется. А это ведет к деградации.
