Владимир Евгеньевич Псарев
Голод
Тимирязевская линия огромна, а потому идеально подходит, чтобы кататься по ней весь вечер. Где ночевать мыслей нет. Жаль, что метро не работает круглосуточно – рабочим нужно делать обход путей.
– Сначала напишу текст, а когда поеду обратно, то можно будет и вздремнуть, – шепотом сказал Дима.
Вот и конечная – самый центр Москвы. Переходы, переходы, переходы. Музыку погромче и вперед через толпы людей. Хаотичное движение массы. Все так спешат, что постоянно перемешиваются. Кажется, что некоторые люди в толпе просто бегут, ни о чем не думая. Главное бежать. Что это – голод? Дима явно начинал злиться. Люди вокруг казались пустыми и глупыми, но это лишь голод. Бесконечный всеобъемлющий голод. Кто-то толкнул сзади, из уха выпал наушник.
Пересев на Тимирязевскую, Дима в вагоне снова заметил этого же молодого человека.
"Надеюсь, он не до Академика Янгеля – его вид отвратителен, а спать пока нельзя". Строчка за строчкой ложились в заметки, секундная стрелка щелкала на циферблате "наручного кварца". После каждого четверостишия небольшая пауза. Когда куплет был уже готов, Дима перечитал его полностью – части отличались по форме и звучали неровно. "Переделываем", – твердил он себе. "Бог ничего не стал менять, даже если б мог", – звучало параллельно. Музыка не мешала, а скорее наоборот отвлекала ровно до той степени, которая не дает погрузиться в творчество с головой и начать терять связь формы с содержанием. Хотя может быть это лишь первые признаки шизофрении? Или голод?
Дима перечитал еще один раз и успокоился – большой текст, который можно разбить на две пусть и неодинаковых по размеру, но красиво друг друга дополняющих части. Парень с модным чехлом так и не вышел. "Да брось ты его, Дима, пиши припев – академика Янгеля уже скоро". Еще и телефон садился. В вестибюле станции присел возле розеток. Прямо на пол. Дима полчаса сидел, оттачивал текст до последнего знака препинания. Затем вскочил в подъехавший поезд, быстрее забился в самый угол вагона, закрыл глаза, положив голову на выступ около двери, соединяющей его с соседним, и уснул.
Проснулся уже где-то на севере Москвы. Сильно хотелось пить. Купил бутылку воды в киоске на платформе. Вода возбудила аппетит. Точнее, голод. Сложно назвать аппетитом ощущение, когда готов съесть что угодно. Вкус уже неинтересен. Набрал номер товарища, к которому ездил на студию.
– Вань, ты на ночной сессии сейчас?
– Да, Дим. А что такое? – раздалось в трубке.
– Можно мне будет подъехать переночевать там?
– Тут пока будет шумновато.
– Когда меня это останавливало?
***
Голод постоянно усиливался. Голод будил посреди ночи. Студия оказалась неплохой ночлежкой. Даже забрал сюда свои вещи. Ночные сессии случались нечасто, а потому получалось высыпаться. Днем Дима расставлял товары в супермаркете рядом, а по вечерам вникал в процесс звукозаписи. Решил для себя, что не начнет прописывать голос, пока не будет готово все остальное. В первую очередь, конечно, тексты. Параллельно продумывал какой текст как будет звучать, и частенько что-то бубнил себе под нос, пытаясь поймать ритм. В свободное время Ваня прописывал звуковые дорожки, нарезал семплы и "склеивал" их. Играл с частотами, пытаясь поймать именно ту атмосферу, которую Дима уже придумал у себя в голове. Получалась чистая депрессия, рожденная чистым вдохновением. Звучание чужого сознания воплотить в жизнь очень сложно, но Ваня был талантлив и легок в тот момент, когда садился за разного рода программы и компрессоры.
