Владимир Евгеньевич Псарев
Голод
– Ванька, ты помнишь, как я ночевал на кухне, а через стенку была студия. Вы меня постоянно будили, – смеялся Дима.
– А еще лучше я помню, как мы с тобой, едва начав запись, повисли с твоим голосом на целую неделю. В конце концов он у тебя сел.
– Три минуты до выхода, – в помещение вошел менеджер клуба. – Все готовы? Иван, тебе пора за пульт.
– А бар уже много продал? – поинтересовался Дима. – Чем больше они выпьют, тем я смелее. Внимание, перед вами выступает…
Дима взмахнул рукой, пытаясь изобразить искреннюю экспрессию. Стакан с водой опрокинулся, отправив свое содержимое через весь стол прямо на колени Ване. Повисла секундная пауза. Все засмеялись, кроме двух человек. Дима впал в немой ступор, глядя на этот стакан. Ему вспомнились далекие сны голодного паренька, которого теперь уже нет.
И неожиданно, как раскат грома ранней весной, вспомнилось то, зачем он все это начинал. Почему он чувствовал голод? Ведь и среди Богов-то уже бессмертных нет. Зачем ему какая-то миссия? Не только же жажда улучшить свое положение толкала его? Физический голод лишь последствие неправильного выбора в прошлом. Но что именно?
***
Волгоград. Быть может пять или шесть лет назад. Теплый салон старого автомобиля. Белые волосы и зеленые глаза. Девушка аккуратная, словно была слеплена давным-давно на Олимпе и заточена там на тысячи лет, а теперь отправлена отбывать наказание на берега Волги.
– Знаешь, mon cher, я не могу тебе сказать того же, что говоришь мне ты. Даже если подумаю очень хорошо или не подумаю вовсе.
– Мне не нужен ответ прямо сейчас, – твердил Дима.
– А его никогда не будет. Извини. Я просто не могу. Ты не мой человек. У тебя нет мечты.
– А мечта обязательно нужна?
– Всегда. Это единственное, что у тебя невозможно отобрать, пока ты сам этого не выбросил. Мы разные, пойми.
– Нет, не понимаю, дорогая.
– Mon cher, но как ami, – видимо красавицу рассмешила рифма к своей предыдущей фразе.
Девушка попрощалась и вышла, а Дима еще около часа сидел и смотрел на руль. Справа ее дом, слева какой-то забор. Хотелось биться головой о торпедо. Пусть физическая боль глушит душевную.
– Но это выбор слабых, – говорил он сам себе.
Капли застучали по капоту. Шел третий час ночи. Ключ повернулся в замке зажигания.
***
– Все, Ваня, пошли, – подгонял "звукача" менеджер.
Что-то вдруг заставило Диму улыбнуться. Он поднял взгляд и увидел, как в гримерку заглядывает девушка – белые волосы и зеленые глаза. Они вытолкнули его из пучины раздумий. Надежда исчезает не только, когда она погибает, но и когда оправдывается. А голод? Голод лишь внешнее ее проявление.
– Не хотела беспокоить тебя, но не сдержалась, – сверкнула идеальная белоснежная улыбка.
– А вот и Столетняя война моя, – Дима щелкнул крышкой короба с микрофоном.
– Если бы я не стала твоей Жанной д'Арк, то тебе не к чему было бы стремиться.
