Владимир Евгеньевич Псарев
Голод
– Ага, восемь сорок восемь, – прошептал он и перекатился на другой бок.
Месяц жизни тут пролетел как-то даже незаметно. Уже привык, и даже начал чувствовать своего рода уют. Есть самый главный минимум и чуть больше сверху. Сегодня ему вечером предстояло впервые прописывать свой голос, потому что вся картинка того, как должен выглядеть альбом, уже сложилась. И это помимо наличия всех заготовок. Ваня сам, кажется, ждал этого момента.
– Будешь много волноваться – станешь лысым, как Мишель Фуко, – шутил он над другом.
– В моих снах мне мерещется опрокидывающийся стакан с водой. Он падает и заливает всю скатерть. Брызги, знаешь, долетают до моего собеседника, который сидит по другую сторону. Этот стакан уронил я, когда жестикулировал. И так почти каждую ночь, да еще и по несколько раз. Картинка повторяется и повторяется.
– Настолько навязчиво?
– Более чем.
– И давно это?
– Недели две уже.
– Тебе нужно понять, с чего это началось. Встреча, мысль, новость. Вспомни день накануне того, когда тебе это приснилось.
Дима замялся, вжавшись в студийное кресло, как в электрический стул.
– Мне можешь не говорить, – успокоил его Ваня. – Сам повспоминай. Опрокинуть стакан – значит потерять на что-то надежду.
– Главное не утратить голод.
– Как знаешь. Пишем?
Дима зашел внутрь студийной будки и надел наушники. Микрофон казался горячим. Его учили, что чем бы ты ни занимался, будь готов там же и умереть – перед микрофоном, за письменным столом или на сцене. Только это якобы освобождает. Проверять, сможет ли это освободить, не хотелось.
Дима закрыл глаза, вдохнул воздуха. Сигналом к началу записи должен был послужить щелчок пальцами, но Дима не спешил. Кровь стучала в висках, а за закрытыми веками опрокидывался пустой стакан. Еще один вдох. С каждым разом вдохи становились все глубже, пока стакан не исчез, а пульс не успокоился. Хладнокровие.
– Я рожден для этого, и я могу это исполнить, – прошептал он.
Щелчок. В "мониторах" тихо заиграла мелодия.
***
Прошел уже быть может год, но погода стояла точно такая же, как и в тот день, когда Дима писал свой альбом в метро, не найдя куда поехать. Зал небольшого московского клуба. Небольшого по московским меркам, а в провинции такой клуб легко сошел бы за прекрасную площадку. Сцена пуста, а танцпол полон.
В гримерке сидят несколько человек – организаторы и знакомые нам Дима и Ваня. Последний метил в профессиональные звукорежиссеры, а первый – в артисты. Многое зависело именно от сегодняшнего дня. Пойдут слухи, музыка будет играть дальше и дольше. Слухи – как раковая опухоль общества. Подобно тому, как нарушается процесс регенерации в одной клетке, и это запускает процесс самоуничтожения органа, так и слух, нарушающий палитру вкусов одного отдельно взятого индивидуума, нарушает палитры окружающих, а дальше неудержимая цепная реакция. Пусть кому-то это и не понравится, но твое имя станет звучать – и это будет эту реакцию поддерживать.
