Vladi N
Сто шагов, чтобы простить
Глава 7
Burn – Ellie Goulding
12 февраля 2022 года
Диана
– Все взяла? – Мэтью недоверчиво осматривает мой маленький чемодан, судя по всему, прикидывая, сколько туда могло влезть вещей.
– Да.
– Уверена?
– Мэт, – задорный смешок вырывается изо рта, – мне хватит. Успокойся уже.
Мужчина только растерянно кивает головой. До сих пор не может понять моих спонтанных изменений.
Нет, выгляжу я по-прежнему не очень здоро́во. Но, хотя бы, начала питаться. Через силу, заставляя себя, однако спустя несколько дней после известия о моем новом состоянии вес даже пополз вверх. Со скоростью умирающей черепахи, но пополз. Появился едва различимый румянец на впалых щеках, кожа перестала отсвечивать серым цветом, а глаза… Глаза снова засияли. Потому что осознание того, что во мне растет ребенок, наполняет сердце каким-то теплым и неизведанным чувством, заставляя буквально излучать счастье.
Я стала больше смеяться, говорить, выходить из комнаты. Семья постепенно освободилась от сковавшего дом транса и оцепенения. Новость о пополнении стала для нас той самой спасительной каплей в засохшем оазисе жизни. Мама расцвела, видя, как возвращается ее прежняя, полная эмоций дочь. Отец не переставал улыбаться, когда я машинально клала руки на живот и с каким-то невообразимым упоением гладила впалую кожу и выступающие ребра.
Даже мое решение кардинально сменить прическу абсолютно все восприняли на "Ура". В один из вечеров я смотрела на свои безжизненные волосы, свисающие ниже плеч бесформенной паклей. Не помню, как в моих руках оказались ножницы – и через несколько минут на меня глядела девушка с каре. Мама только улыбнулась, увидев отражение в зеркале. А затем молча повела в ванную, достала тюбик своей краски, которой маскирует предательски пробивающиеся седые корни, и без вопросов поменяла мой цвет на темно-каштановый. Потому что это соответствует новой Диане, в которую я превращаюсь.
Мэт был поражен. Не ожидал таких метаморфоз с учётом нашей последней встречи. Сам факт того, что я передумала, сильно его удивил. Собственно, как и моих родителей.
– Доченька, – причитала тогда мама, когда я озвучила свое решение, – зачем тебе уезжать? Ты сейчас в таком шатком состоянии, плюс ещё ребенок… Тебе надо быть под присмотром…
– Диана, – а это уже отец, – я против. Абсолютно не согласен. Куда ты вообще собралась? А самое главное – для чего? Ты только в себя начала приходить, у тебя приступы прошли, а если вдруг что-то случится? Как мы тебе поможем?
– Мамочка, папочка… – по очереди обнимаю обоих. – Я вас очень люблю. Но свое решение не поменяю. Я чувствую, что так надо. Эти стены меня душат… – сглатываю и оглядываюсь по сторонам, ловя картинки самых тяжёлых дней жизни. – Никакая терапия мне не поможет, если каждый миллиметр пространства будет напоминать о том, чего я никогда уже не смогу забыть.
Машинально провожу пальцами по застарелым шрамам и опускаю ладонь на подрагивающий живот.
– В Нью-Йорке я была счастлива, даже не смотря на то, что произошло… – отворачиваюсь, прогоняя неконтролируемые слезы. Часто моргаю, чтобы не расплакаться на глазах у родителей. Только я знаю, что легче мне стало только едва. Боль никуда не ушла. Точит и точит внутри, но теперь у меня есть свое личное обезболивающее, которое ещё даже не знает, как много для меня значит. – Поэтому, – продолжаю хрипло, – я хочу поехать. И я надеюсь, что вы поймёте и поддержите мое решение.
Этот разговор состоялся пять дней назад. А теперь я стою с чемоданом рядом с бескрайне удивленным Харрингтоном, который, тем не менее, не задаёт лишних вопросов, и обнимаю семью на прощание. Вижу, что переживают, что боятся, что не доверяют Мэту, но ничего не предпринимают, потому что уважают меня и мои решения. И именно таким родителем я хочу быть своему ребенку. Неосознанно снова кладу руку на живот, привлекая внимание мужчины рядом, и спешно одергиваю кисть.
– Может, я всё-таки поеду с тобой? – шепчет мама, утирая слезы.
– Мамочка, – целую родные щеки, – спасибо тебе за все. Ты – лучшая женщина из всех, кого я знаю. Но я должна сама. Справиться, пережить, вырасти. Просто доверься мне.
Сжимаю теплые ладони, дожидаясь согласного кивка.
– Если обидишь ее, то я…
– Папа, – не осознаю, как заливисто смеюсь. Арнольд Уильямс в своем репертуаре. Все начинают хохотать следом, а Мэт поднимает руки в примирительно жесте, после чего забирает мой чемодан.
– Понял, не дурак, – смеётся мужчина, – не обижу. Диана мой друг.
– Все вы так говорите…
Прощаемся. Максимально быстро и сыро. Пыталась не плакать, но скупые, еле контролируемые слезы сами льются. Мне страшно и одиноко, но так надо. Ради ребенка надо. Ради себя.
Только когда отъезжаем от дома, даю волю распирающим эмоциям. Не пытаюсь остановить солёную жидкость, разъедающую кожу. Закрываю лицо руками и всхлипываю, пока тяжёлая ладонь не ложится мне на висок и не притягивает к крепкому телу.
– Выплескивай все. Не стыдись, – хрипло и отрывисто. – Только не меня.
Что я и делаю. Натурально вою навзрыд, оставляя часть израненной души в родных, столько повидавших местах. Мне не нужны эти чувства, которые тянут на дно. Давят до такой степени, что дышать сложно. Больно. Катастрофически невозможно.
– Мне страшно, Мэт, – шепчу невнятно, но он понимает. – Боюсь, что не справлюсь со всем. Что сломаюсь.
– Только не ты, Диана, – мужчина продолжает гладить меня по волосам, пытаясь передать все то спокойствие, что всегда излучает. – Ты уже победитель. Ты уже выстояла. А там, где судьба подставит подножку, я всегда подстрахую.
– Почему ты помогаешь мне? Джеймс… – произношу и задыхаюсь, – он… Он ближе тебе.
– Однажды я уже был в подобной ситуации. И сделал неправильный выбор. Больше я такой ошибки не допущу, – глаза в глаза. Эмоции в сердце. – Это все, что тебе нужно знать. И всегда мне доверять. Знаю, что сложно. Просто попытайся. Потому что так ты сможешь помочь и мне. Ты – мое искупление, Диана.
Глава 8
What I've Done – Linkin Park
24 февраля 2022 года
Джеймс
– Когда контрольная встреча? – сжимаю виски, устало закрывая глаза, и откидываюсь на спинку кресла.
– У нас полторы недели. Надо выжать максимум из этой сделки, мужик.
Мэт сделал очередной круг по моему кабинету и свалился грузным мешком в стул напротив. Последние дни выдались до жести напряжёнными. Спим мало, думаем много. Если выгорит – успех ждёт как "ТАТС", так и "Магнум Групп". Харрингтон не обязан помогать, вполне мог справиться и сам. Но, при этом, один единственный топит за меня. Тащит, не взирая на обстоятельства и косые взгляды со стороны. Доверят сам и даёт веру мне. Что все можно исправить. Откатить назад. Вернуть с минимальными потерями.
– Я готов, ты же знаешь. Надо додавить этого старого хрена, – потираю подбородок, задумчиво уставившись в одну точку. – Вот какого черта упёрся рогами?
– Ты не забывай, Джеймс, что у него сейчас таких предложений, – Мэт трясет папкой в воздухе, – дохрена. Собственно, топим на максималках.
– Топим.
Каждый из нас завис в собственных мыслях. Только возникает тишина, как я проваливаюсь в свои переживания. Прошло два с половиной месяца, а легче не стало ни на секунду. Время лечит? Нихрена. Притупляет, да. Возможно. Но уж точно не лечит кровавые раны.
На автомате достаю телефон и открываю режущую на живое фотографию. Как и в сотни просмотров до этого веду кончиком пальца по изможденному лицу, зумирую изображение до пустых глаз, пробегаю взглядом по тому, что осталось от тела любимой женщины. Каждый раз сознательно обрекаю себя на душевные терзания. Смотреть на эту картину не то, что больно. Просто невыносимо. Ощущение полной беспомощности и вины кроет с головой, заставляя ещё больше себя ненавидеть. Но я делаю это с четким пониманием ощущений, который в последствии буду испытывать.
– Ты как? – не замечаю, когда Мэт полностью переключил свое внимание на меня. Глубокий взгляд сочувствующих серых глаз пробирает до самых костей, не давая никаких шансов солгать.
– Хуево, – блокирую трубку и откладываю в сторону. Часы на дисплее показывают глубокий вечер. – Я не знаю, как перестать чувствовать то, что разъедает меня, словно коррозия. Такое ощущение, что меня медленно убивает, позволяя с лихвой на себе испытать всё то, что вылилось на нее за каких-то гребаных двадцать минут. И знаешь, – хриплый смешок, – она, такая маленькая и хрупкая, сильнее меня в разы. Она тогда не сломалась, хотя ее просто должно было снести от этой лавины дерьма. А я же не вывожу. Не вывожу.
Качаю головой и отворачиваюсь, потому что больше не могу выносить взгляда друга. Подхожу к шкафу и достаю початую бутылку виски.
– Будешь?
– Я думал, что ты перестал заливаться, – удивление и отторжение в мужском голосе сквозит слишком открыто.
– Я и перестал. Это тебе, – наполняю стакан и пускаю через весь стол к Харрингтону. – Вижу, что тебя тоже что-то гложет. Что-то личное.
Мэт молча опрокидывает в себя янтарную жидкость и с громким стуком опускает посуду обратно на деревянную поверхность. Как-то странно смотрит, но ничего не говорит. Отхожу к окну, за которым снова расстелилась панорама ночного Нью-Йорка, и выдыхаю. Очередной день прошел. И в очередной раз ничего не произошло. Просуществовал – еду дальше.
– Финалим у меня в офисе, Тернер. Время и дату пришлю после согласования с третьей стороной. Только очень тебя прошу – держи себя в руках.
Рисую пальцем невидимый нимб над головой, наблюдая, как Мэт неспешно покидает мой кабинет. И снова тишина. И снова рой мыслей, которые буквально оглушают. Каждая долбит, точит когтями воспаленный череп, заставляя вспоминать то, что причиняет физическую боль.
Медленно поворачиваюсь, скользя взглядом по раскрытым дверям. Осторожно прохожу к выходу, а дальше сам не понимаю, каким образом оказываюсь в своей старой приемной. Глаза на автомате тянутся к закрытому ото всех помещению. Ото всех, но не от меня. Набираю полную грудь воздуха и толкаю темное полотно.
Все осталось так же, как и в тот злополучный день. Ворох бумаг разложен на столе перед компьютером, большая кружка отставлена в сторону, будто в попытке придать этому хаосу хоть какой-то порядок. Непроизвольно улыбаюсь и прохожу вперёд. Впитываю каждую деталь такого одновременно родного и чужого рабочего места, наполняюсь, словно губка, пока не цепляю фотографию в рамке.
Дыхание сбивается, а сердце срывается на бег, стоит только вспомнить. Раскалывает пополам от ощущений, будто все реально. Словно только вчера было. Словно в любой момент можно повторить. Словно вот она, нужно всего лишь протянуть руку, и счастье получится ухватить, как и эту рамку.
Сажусь в кресло и смотрю. Смотрю и не верю, что это когда-то было. Причем совсем недавно. Совсем недавно я был неимоверно, безоговорочно и безрассудно счастлив.
На фото я и Диана. В тот самый день, когда приехали в загородный дом. Каждым атомом чувствую все то, что тогда испытывал.
– Джеймс! Джеймс!
– Что, маленькая? – обнимаю свою женщину со спины, вдыхая потрясающий аромат густых волос, припорошенных свежим снегом, и башню рвет.
– Потрясающее место! Посмотри на эти краски! – Диана с озорным смехом пытается вырваться из моих объятий, но получается с трудом. – А воздух, Господи… Я влюбилась!
– Эй, я начну ревновать, – улыбаюсь, всеми фибрами души счастье качая. Чмокаю свою женщину в сладкие губы и снова притягиваю к себе.
– Тебе никто и ничто не сможет составить конкуренцию, – отвечает на ласку. Всегда отвечает. Всегда чувствует. – Люблю тебя.
– А я тебя, маленькая моя.
– Вот именно поэтому сейчас мы пойдем фотографироваться! Хочу вон там, на фоне этих безумных сосен!
Энергии в ней через край. Плещется так, что задевает все в округе в радиусе нескольких километров. Скачет в своих узких джинсах под расстегнутым пальто, заставляя меня думать явно не о позировании. Сука, какие же у нее ноги…
– Эй! – сурово смотрит на меня из-под густых ресниц, опущенных под тяжестью снежинок. Прошибает каждый раз от ее красоты. От простоты, доброты и отзывчивости. От умения быть настойчивой, но никогда не навязываться. Просто от нее всей кайфую. Сам себе завидую, что моя.
Медленно шагаю к Уильямс. Слушаю все указания по поводу желаемой фотокарточки. Наслаждаюсь, когда радуется. Упиваюсь ее восторгом. Тащусь от собственных неподдельных и таких невероятных эмоций.
Таймер на телефоне. Миллион попыток сделать что-то годное. Десятки прыжков, объятий и поцелуев. Шикарный звонкий смех. Счастье во всем, в исключительных мелочах и в моменте.
Я живой.
Я, сука, живой.
Не могу насмотреться. Будто пожираю картинку. Будто если долго на нее смотреть, то она оживет. Все те чувства снова накроют с головой, заставляя летать. Станет так же охрененно, как в эти минуты на этом гребаном фото.
Провожу пальцами по изображению, на котором счастливая девушка запрыгнула на спину безумно влюблённому мужчине. Моя Диана. Невероятно красивая. Простая, естественная, живая. Моя маленькая, моя родная. МОЯ.
Боже, как я скучаю. Как же я скучаю…
Глава 9
Innocence – Avril Lavigne
Диана
В каком-то коматозе наблюдаю, как самолётные шасси ударяются о взлетно-посадочную полосу в аэропорту Ла-Гвардия. Я здесь. Снова в Нью-Йорке.
Стеклянными глазами смотрю в иллюминатор, непрерывным потоком встречая обрывки воспоминаний о том, как я улетала ещё совсем недавно. Как меня натурально рвало на части от попыток контролировать до невозможности расшатанные нервы. Как метало из угла в угол, как трясло в еле сдерживаемых припадках. Как срывался голос у стойки регистрации, лились слезы в салоне. Как молодая стюардесса беспрестанно накачивала меня успокоительным и чаем, потому что истерика просто грозилась снести все на своем пути. Как это было тогда.
И что я чувствую сейчас?
Опустошение? Боль? Разочарование? Да. Но даже эти взрывоопасные чувства не могут отменить того факта, что я рада прилететь в этот город. Не смотря ни на что – я любила и люблю его до сих пор.
Никогда не спящий мегаполис встречает нас сыростью и дождем. Очень соответствует моему душевному состоянию в данный момент. Все время, что добираемся до места моего нового дома, смотрю на такие родные до невозможности улицы и тяжело вздыхаю.
– Порядок?
Мэт, на удивление, понимающий и чуткий человек. Дарит свое тепло и не требует ничего взамен. Просто потому что может, хочет и думает, что так и должно быть. За весь полет ни разу не задал ни одного неудобного вопроса, хотя возможностей было предостаточно. Судя по всему, мужчина прекрасно понимает, что я сейчас чувствую. И это не даёт покоя мне.
– Диана?
– А?
– Все нормально? – слегка улыбается, но глаза по-прежнему полны тревоги.
– Да-да… Не переживай. Просто… Я задумалась над твоими словами.
Отворачиваюсь, чтобы не смущаться. Не привыкла лезть в чужую жизнь.
– Спрашивай. Только на меня посмотри, – взгляд обратно возвращаю. Как ему удается все так просто и непринужденно? А затем он подбадривает: – давай, я не кусаюсь.
– У тебя произошло что-то серьезное? Судя по… ммм… твоим последним высказываниям…
– Да, – отрывисто рассекает пространство. – Это перевернуло мою жизнь.
– Может, расскажешь?
Красивый он мужчина. Статный, добрый, отзывчивый. Но не мой. Раненое сердце и так захлёбывается в крови от собственной скорби, но не пропустить через себя его боль я просто не могу. Вместе с ним тоскую. Горю и мучаюсь, когда вижу, что пытается улыбаться, а глаза рвут все границы спокойствия и напускного равнодушия. Трясет его. До сих пор мучительно бьёт, как и меня.
– Тебе достаточно того, что происходит в твоей жизни, Диана. Когда все наладится, может и поговорим.
– Я не знаю, как все может наладится, – хмыкаю через силу. – На самом деле, и сейчас нормально.
– А будет хорошо. Я знаю. Мы приехали.
Огромный зонт, спасающий от проливного нескончаемого дождя, широкие двери, шикарное здание и большой холл. Люди, одетые с иголочки. Мэтью, о чем-то толкующий с портье. Лифт, уносящий на вершину. Узкий коридор, ещё одна дверь и, наконец, моя квартира.
Здесь просторно, красиво и дорого. Непомерно дорого. С неприкрытым осуждением сверлю взглядом мужчину, вносящего следом мои вещи. Харрингтон только лениво пожимает плечами, тормозит чемодан у стены и сам же спиной на нее откидывается.
– Зачем? – одно слово, но тяжелым грузом легло между нами.
– Моя квартира этажом выше. Хочу, чтобы ты была под присмотром, умница. И не спорь.
Складываю руки на груди. Сопротивляюсь сердцем, но умом понимаю, что так правильно. Что мне нужна помощь. Что у меня внутри растет ребенок. Поэтому нехотя соглашаюсь.
– Спасибо, – шепчу задушенно, – я отдам. Понимаю, что никогда с тобой не смогу рассчитаться за все, что ты сделал. Но сколько получится – все отдам. Правда… Спасибо, Мэт. Я не знаю, что бы делала без тебя…
Пара широких шагов, и крепкие руки снова на моих предплечьях. Серые глаза удивлённо пробегают по застарелым шрамам, которые обнажил закатавшийся рукав пальто и свитера. Лихорадочно одергиваю ткань, но Мэтью не отпускает.
– Думаю, что ты расскажешь мне не меньше, когда нам придется излить друг другу душу.
И больше ни слова. Ни расспросов, ни привычного обвинения и непонимания. Только полноценное принятие.
– Я оставлю тебя. Располагайся и отдыхай, если что – звони, – мужчина отстраняется и пристально смотрит мне в глаза. – Серьезно, Диана.
– Поняла, я. Поняла, – улыбаюсь. А параллельно ловлю зарождающийся где-то внутри живота сжимающийся ком, пророчащий очередной рвотный позыв. Токсикоз мучает уже меньше, но если я голодная, то меня неизменно стошнит. Собственно, как и сейчас.
– Что-то болит? Ты какая-то бледная, – тревога. Тревога. Тревога.
– Нет-нет, все хорошо, – лихорадочно сглатываю слюну, чтобы не опустошить и так пустой желудок перед Мэтом. – Просто утомилась с дороги. Поэтому, если ты не против, то я хотела бы отдохнуть.
– Конечно. Высыпайся и ни о чем не думай, – мужчина пятится к выходу, – завтра введу тебя в курс дела, а в понедельник отвезу на работу. Там уже по ходу дела разберемся.
– Хорошо.
Прощаемся. Как только входная дверь закрывается, бросаюсь по наитию к предполагаемой ванной. Вода, желчь и скудный обед вышли наружу, оставив меня перед унитазом – мокрую, трясущуюся и разбитую.
Кое-как добираюсь до кровати под зашкаливающий, грохочущий в висках пульс и падаю без сил. Да… Судя по всему, я себя сильно переоценила.
***
Последующие дни проходят более-менее расслабленно и спокойно. Мэтью всячески пытается оберегать меня даже от малейших стрессов. Постоянно как-то задумчиво оглядывает с ног до головы, вызывая откровенное беспокойство уже с моей стороны.
Он же не мог узнать? Не мог? Да неееет… Я никак себя не выдаю. Ем, сплю, смеюсь, правда иногда не совсем там, где надо. Вроде даже на труп больше не похожа. Нет, не знает он.
Работаю непосредственно с самим Харрингтоном, но, при этом, в обособленном отделе. Нас там шестеро: четверо парней и двое девушек, все приблизительно одного возраста. Приняли меня радушно и очень гостеприимно. Часть волнения осталась позади, я смогла спокойно выдохнуть. Даже расслабиться, что положительно сказалась на моем общем состоянии. Приступов больше нет, тошнота практически прошла, а в периоды острой нехватки кислорода от нахлынувших воспоминаний я просто разговариваю со своим маленьким. Глажу живот, рассказываю, как прошел наш день, пою ему песни. Уже до одури его люблю. Не знаю, как бы справилась, если бы Бог не послал мне моего ребенка.
Где-то спустя неделю после приезда бросила все усилия на поиск хорошего гинеколога. Лилит, моя новая коллега, помогла с вариантами. Почти за месяц моей обновленной жизни в Нью-Йорке мы с маленьким уже несколько раз были у миссис Шепард. Но сегодня я почему-то сильно волнуюсь и сама не могу объяснить себе причину.
– Что ж, – женщина водит роликом по моему голому животу и улыбается, – все у нас в порядке. Шустрый малыш.
– Правда? – не в силах убрать разрывающую рот улыбку. Не отрываясь, наблюдаю за крохотными ручками и ножками на экране монитора, а внутри такая патока растекается, что все, похоже, слипнется и никогда обратно не расклеится. Невероятное чувство. Потрясающее. Уникальное.
– Да, все хорошо. Но вами, мисс Уильямс, я недовольна.
Напрягаюсь, вытираю гель с кожи, опускаю рубашку и сажусь напротив доктора.
– Что не так?
– Ваш вес. Меня волнует катастрофический недобор. Вы же понимаете, что от этого зависит, сможете ли вы выносить плод?
– Понимаю… – не шепот даже, а какой-то скулеж. – Я правда стараюсь хорошо питаться. Не понимаю, почему вес не приходит.
Миссис Шепард печатает назначение, разрывая образовавшуюся тишину глухим стуком пальцев по клавишам.
– Что-то ещё беспокоит из первоначальных симптомов?
– Нет вроде… Только головокружение. Но очень редко.
– Хорошо, – женщина отрывает глаза от монитора и протягивает мне распечатанный рецепт. – Пока оставляем всё в той же дозировке, но, пожалуйста, Диана, берегите себя. Не напрягайтесь, избегайте стрессов. Любых, – внимательный долгий взгляд. – Чуть что, сразу набираете меня. Мы обязаны родить.
– Обязаны, доктор.
Обмениваемся улыбками, после чего я покидаю кабинет и спешу на работу. Как обычно прикладываю руку к животу, поглаживая своего Маленького, и тороплюсь к Харрингтону. В офисе какая-то возня, сегодня все как на иголках, в том числе и Мэт. Ничего не говорит, только гоняет всех по бесконечным поручениям. Надо отдать ему должное – меня он среди всех не выделяет, но и не жестит. Придраться не к чему.
В такси принимаю видеозвонок от своей блондинки. Соскучилась невероятно.
– Привет, подруга! – как всегда звонкий и заводной голос заставляет меня расплыться в улыбке. – Как там мой крестник?
– Хло… Ну не ори ты об этом направо и налево, – устало закатываю глаза, – у нас все нормально. Но мне опять сказали много есть.
– Ну правда, Диана, ты слишком худая. Такими темпами у тебя даже живот не появится.
Хлоя куда-то бежит. Стильная укладка развевается на ветру, а красные губы активно что-то говорят.
– Проехали. Куда ты несешься?
– Отец снова придумал какую-то непонятную возню, вот и лечу. Осторожнее! – кричащий голос перекрывает шум клаксона и улицы. – Короче, милая, вообще я звонила сказать, что через десять дней буду в Нью-Йорке. Летим с отцом. Так что жди!
– Боже! – сердце зашлось в радостном предвкушении. – Хло! Я счастлива!
– Знаю, Уильямс! Готовься, – хохочет, – заобнимаю тебя.
– Скорее бы! – поверх разговора всплывает окно сообщения. – Ой, погоди секунду.
Мэтью Харрингтон: Ты далеко? Мне нужны документы, над которыми ты работала.
Мэт знает, что я у врача. Только не осведомлен, у какого.
Диана Уильямс: Подъезжаю. Все папки?
Мэтью Харрингтон: Да. Принеси, пожалуйста, в конференц-зал, как приедешь. Только сразу. Это срочно.
Диана Уильямс: Окей.
– Хло, я отключаюсь. У меня важное дело.
– Я тоже на месте. Позже созвонимся. Целую.
Блондинка чмокает трубку и сбрасывает звонок. Я в каком-то торопливом и необоснованном волнении поднимаюсь к себе. Скидываю пальто, сгребаю разбросанные на столе документы, сортирую в соответствующие папки, складываю одну на одну и иду.
Каждый шаг почему-то отдается неприятным покалыванием где-то за ребрами. Нутро сжимается в предвкушении чего-то неизбежного, неотвратимого, разрушающего. Делаю глубокий вдох, уже на автомате приводя себя в чувства, и подхожу к неплотно запертой двери конференц-зала. Внутри много людей, приглушённый гул голосов долетает до меня с каким-то опозданием.
Поправляю стопку перед собой и уверенным шагом захожу внутрь. И в этот момент мой хрупкий мир полностью разлетается. Разбивается на крошечные кусочки, стирается в пыль и уничтожается.
Голос. Первое, что я слышу до того, как снова умереть. Глубокий, насыщенный, будоражащий. Я узнаю его в любом месте и времени. При любых обстоятельствах. Потому что одновременно такой родной и такой чужой. Одно единственное слово, обращённое даже не ко мне, заставляет рой папок с разрывающим грохотом обрушиться на пол, оглушая всех присутствующих.
Глаза в глаза. Напряжение в двести двадцать прямо в сердце. Ток по венам через кожу. Разряды, убивающие еле запущенное когда-то сознание. Все системы жизнеобеспечения на вылет.
Глаза в глаза. Черные озера, такие запоминающиеся и такие забытые. Шок на красивом лице. Смятение и боль. Мой натужный дрожащий вздох. Его рывок в мою сторону.
Паника.
Разряд.
Паника.
Разряд.
Темно в глазах. Я не чувствую ничего. Только пустоту.
