Vladi N
Сто шагов, чтобы простить
Пролог
If I Die Young – The Band Perry
– Не трогайте! Не трогайте ее! – вою на последних адекватных эмоциях. – Врач! Нужен врач! Срочно!!!
Не чувствую ног, пока несусь вперёд, преодолевая длинный коридор. Падаю на колени рядом, сгребая в кулак родную ладонь. Она в какой-то неестественной позе распласталась посреди помещения. В глазах застыл ужас, паля мои и так застывшие в вечной агонии вены.
– Маленькая… – убираю пряди темных волос с лица и натыкаюсь на разбитые кровоточащие губы на бездыханном теле. Ярость тяжёлыми всполохами перемешивается со страхом, что я опоздал. Прохожусь взглядом по хрупкому телу, в последний момент замечая красное пятно, расползающееся по строгой темной блузке. Понимание с глухим свистом вышибает из груди воздух. Хаотичные мысли заставляют задыхаться и терять контроль, но внутри уже просто откровенная паника.
– Блять, да где этот долбаный врач, твою мать?! – ору на повышенных, сам же просто варюсь в собственном персональном котле. Глажу маленькую кисть, молясь всем Богам, чтобы обошлось. Чтобы ничего не было.
Господи…
Мечусь взглядом по красивому изможденному лицу, пока сердце лихорадочно отбивает чечётку за ребрами. Когда уже совсем отчаялся, в глубине коридора показалась бригада скорой. Относительно молодой мужчина осмотрел девушку и лихорадочно затрещал в телефон:
– Срочно нужна операция! Да… Ножевое в брюшную полость. Готовьте реанимацию…
Каждое слово – смерть. В несознанке перевожу взгляд на женское тело, над которым уже работают медики, и лихорадочно трясу головой.
Не верю.
Боже… Не верю…
Не преувеличивают, когда говорят, что вся жизнь перед глазами проносится. Сейчас, словно в замедленной съёмке, меня совместные воспоминания просто добивают. Калечат и так израненное нутро ещё больше.
С каким-то животным хрипом цепляюсь за носилки, удерживая тонкие девичьи пальцы.
– Можно мне с ней, пожалуйста… – не прошу, откровенно умоляю. – Пожалуйста…
– Молодой человек, в операционной вы не помощник.
– Я знаю. Просто буду рядом. Пожалуйста, доктор.
Мужчина лишь кивнул. Тороплюсь к машине скорой, так и не выпуская женскую ладонь из своей. Натыкаюсь на всё подряд, потому что глазами дорогу не вижу, все размыло, только по наитию двигаюсь. В машине под звук оглушающей сирены, которая всегда несет в себе опасность забрать чью-то жизнь, молюсь. Никогда не делал ничего подобного, но я, мать его, молюсь, чтобы все обошлось.
Затем двери. Больничный коридор. Люди. Много людей. Крики. Режущие глаз лампы операционной. Носилки, которые снова увозят ее от меня. Просто истекаю горючей магмой внутри. Все, к чертям, горит и выжигает за собой тлеющие пожары. Ничего не могу сделать. Ничем помочь. Только ждать.
И сейчас, перед закрытыми дверями больничной операционной, меня настигло самое жуткое и болезненное ожидание, от которого зависит, буду ли я существовать или жить дальше.
Глава
1
Not Gonna Die – Skillet
30 января 2022 года
Диана
– Милая… Может поешь?
Мама топчется вокруг, пока я сгребаю рукой выцветший бабушкин плед. Поджимаю под выпирающие ребра и отворачиваюсь.
– Диана… – срывается на всхлип, – я не могу смотреть, как ты медленно себя убиваешь.
– Все нормально, мама. Я в порядке.
Слова даются с трудом. Я практически не разговариваю. Механические ответы: да, нет, не знаю, не хочу. Это весь мой арсенал. Сейчас выдаю максимум того, что возможно отдать.
– В тебе веса уже даже фунтов девяносто не наберётся… Одни кости торчат… Пожалуйста, дочка… Маленькая…
Дергаюсь, как от удара. Все закручивает в такой тугой узел, что не продохнуть. Болезненная тряска возвращается, в очередном спазме заворачивая желудок.
– Я же просила так меня не называть, – агрессии в голосе больше, чем есть на самом деле, – никогда!
– Извини… Я по привычке…
– Хочу остаться одна, – родительница сверлит меня взглядом. Спиной ощущаю ток по коже. – Пожалуйста.
Ещё несколько минут тишины, а затем негромкие шаги снова оставляют меня наедине со своими мыслями.
Приглушённые голоса родителей эхом разносятся в мозгу, заставляя сжиматься в размерах и каждый раз снова умирать. За то, что больно им. И смертельно мне.
– … Не могу больше, Арнольд, не могу видеть ее такой… – плачет мама. – за что нам это наказание, Господи?..
– Надо было пристрелить его, когда посмел на порог явиться! Тише, Пенни, тише…
Закрываю глаза, смаргивая неосознанные слезы. Казалось бы, уже не осталось никакой влаги в организме за прошедшие полтора месяца, но соленая жидкость все льется и льется, не прекращая.
Стараюсь не думать. Не вспоминать. Отрубаю вместе с мясом все, что с ним связано. Но одно единственное слово закручивает нутро в такой водоворот, что сломаться хочется. Жжет разряженной кровью по венам, закорачивая организм только на одном человеке.
Вновь распахиваю веки и смотрю на бульон, оставленный мамой на прикроватной тумбе. С трудом протягиваю руку, разминая задеревенелые мышцы, и хватаю тяжёлый металл.
Ложка. Две. Три.
Как по щелчку, желудок скручивает в дичайшем рвотном позыве. Не могу даже подняться с кровати – рвет в рядом стоящий таз. Вода и желчь выходят наружу, бросая в пот и дрожь. Вытираю трясущимися руками лицо и откидываюсь на подушки, замечая маму в дверном проёме.
– Хватит. Едем в больницу, Диана. Соберёшься сама или тебе помочь?
Тон, не терпящий возражений. Устало качаю головой, поднимаясь с кровати. Джинсы, футболка, толстовка. Смотрю на себя в зеркало и ничего не испытываю, хотя от прежней Дианы в отражении мало что осталось: бледный скелет с впалыми глазницами и скулами. Когда-то длинные светлые локоны напоминают паклю. Взгляд отсутствующий, а глаза мертвые. Такие же, как и я.
С трудом преодолеваю лестницу, у которой ждёт отец. Под руку выводит меня из дома, аккуратно усаживает в машину, одаривая тревожным взглядом. Мама молча садится рядом, автомобиль трогается.
Жизнь в нашей семье кардинально поменялась за столь непродолжительное время. Из атмосферы уюта и веселья жесточайшим регрессом откинуло в уныние и безысходность. Теперь никто не смеётся. И всему виной снова я.
Все делаем в тишине. Пока едем, пока паркуемся у больницы, пока заходим внутрь. Там наше неуютное молчание прерывает характерный для подобных заведений гул, но мне все равно. Желудок крутит и сжимает, вырабатывая горький привкус во рту, заставляя сглатывать слюну, чтобы снова не вырвать.
Устраиваемся у двери палаты, которую указали маме на стойке регистрации. Отец оставил нас вдвоем.
– Завтра приедет доктор Монтгомери.
– Наш сеанс только в понедельник, – монотонно отвечаю, глядя в одну точку, – в этом нет необходимости.
– А мне, кажется, есть. У тебя ухудшения, – очень осторожно, но, тем не менее, настойчиво, говорит мама. – Я думаю, что нужен внеплановый сеанс.
Резко поворачиваюсь, встречаясь с ее глазами, полными боли и отчаяния.
– Я люблю тебя. Но решать за себя больше ничего не позволю. И к врачу пойду сама.
Мамино возражение перебивает высокая стройная женщина, показавшаяся из двери.
– Мисс Уильямс!
– Это я, – с трудом поднимаюсь, ловя головокружение. Опираясь рукой на тут же подскочившую маму и прохожу прямиком за доктором.
– Присаживайтесь, – кивает на стул напротив, занеся пальцы над клавиатурой. – Какие жалобы?
– Резкая потеря веса, отсутствие аппетита, головокружение, тошнота, панические атаки на фоне пережитого стресса, – монотонно повторяю до дыр затертые симптомы.
– Ещё какие-то сопутствующие есть? – смотрит из-под очков в красивой оправе. – Сонливость, утомляемость, реакция на запахи?
– Только утомляемость.
– Понятно, – лихорадочно стучит по клавишам. – Дата последней менструации?
И тут все мое напускное спокойствие застопорило. Мысли молотом разбивают мозг, огненными всполохами озаряя самый вероятный исход развития событий. Резко становится дурно, глаза мутнеют, лоб покрывается испариной.
– Вам плохо? – женщина подошла ко мне, участливо предлагая воды.
– Сейчас пройдет, – принимаю бумажный стаканчик и залпом опрокидываю внутрь. Обмахиваюсь руками, приводя себя в чувство. – Последняя менструация была в начале декабря. Точные числа не помню.
– Что ж, – улыбается доктор, – тогда Вам, вероятно, к другому специалисту. Я сейчас проведу Вас к гинекологу, а потом с его заключением вернёмся ко мне и продолжим осмотр. Веса Вам катастрофически не хватает.
Под какой-то монотонный гул в голове делаю все манипуляции. Сначала убеждаю маму, что все в порядке, затем иду к гинекологу. Озвучиваю всё то же, что и ранее. Спускаюсь в лабораторию и сдаю кровь. Потом снова поднимаюсь к врачу. Столько нагрузки отзывается в теле бешеной тахикардией. Дышу медленно, как делаю при панической атаке, но дикая усталость буквально сваливает с ног, как только добираюсь до нужного кабинета.
И только на осмотре меня разобрало какое-то отчаянное волнение. Не может быть. Этого просто не может быть. Я не могу быть беременна. Но когда на мониторе, расположенном на стене прямо передо мной, я вижу крохотную точку, то уже понимаю. Ещё даже ничего не озвучено, а я захлебываюсь в своей панике, разгоняющий адреналин по венам.
– А вот и наш маленький, – певучим голосом произносит доктор, разбивая меня на куски. Разрывая уже подранное сердце ещё больше. Оно топит меня в крови, не давая выплыть. Слезы крупными каплями льются из глаз, обжигая кожу, словно кислота. А я все смотрю и смотрю на то, что теперь никогда не даст забыть весь тот ужас, и задыхаюсь. – Беременность приблизительно семь недель. Поздравляю.
Оглушающий гул закладывает уши, вырывая меня из реальности. Слезы застилают глаза, размывая монитор, врача, мир. Оставляют меня наедине с шокирующей правдой, которая полностью перевернет мою жизнь. Несколько рваных вдохов, граничащих с одуряющей болью, и я отключаюсь.
Глава
2
Trying Not to Love You – Nickelback
9 февраля 2022 года
Джеймс
Уже четвертый день я не пью. Вернее, нет, не так – не топлюсь с головой в алкоголе, заливая прорехи в сердце. Помню, как ржал над всеми этими соплями. Слово "любовь" для меня было чем-то иносказательным, нереальным, придуманным. Не верил, что когда-либо испытаю это эфемерное чувство. А что по итогу? Ломка невероятная, как у нарика с многолетним стажем. Корежит все кости, не давая возможности оправиться. Дышать… Дышать, твою мать, физически сложно. Что уже говорить обо всем остальном.
Когда-то сказал ей, что она держит мое сердце своими маленькими пальчиками. Сейчас я это ощущаю во сто крат сильнее. Только теперь красивые ногти впиваются в плоть, полосуя ее на тысячи шрамов.
Дни стали невозможными. Только бухло и спасало. Чтобы не думать, не вспоминать, не чувствовать. Чтобы просто не сойти с ума, потому что она прочно засела в моей голове. Во всем засела, пуская корни, разрастаясь, будто многовековое дерево.
Она.
Даже имени ее не произношу, чтобы не вскрыло вены беспощадно. В мыслях не озвучиваю. Только она. А все равно разматывает капитально.
Мэтью вытащил меня из конкретного дна. Нажраться как свинья и найти приключений на собственную задницу стало ежедневным ритуалом. В очередной из таких дней единственный друг, который у меня остался, психанул. Просто за шиворот выволок меня из нового бара и надавал по морде. А потом привел в чувство только одной фразой:
– Если ты действительно любишь, то хотя бы ради нее не превращайся в пропитую бесхребетную свинью!
Не знаю, что больше отрезвило: удары по щекам или предложение, которое сваливает в нокаут лучше любого кулака.
– Борись, твою мать! – орал мне тогда Мэт в лицо, тряся за грудки. – Во что ты превратился?! Смотреть тошно!
– Я пытался! – отвечал пьяным ревом. – Пытался, блять! Но путь к ней мне заказан, понимаешь ты или нет?! Понимаешь?!
– Возьми себя в руки, наконец, придурок! Ведёшь себя, будто тебе до сих пор пять. Наворотил хуйни – будь добр ошибки исправлять! – до сих пор помню, как Харрингтон кривился, отворачиваясь, – я надеюсь, что свой член ты хоть никуда не успел присунуть…
Если бы тогда мог, то просадил бы ему прямо по роже. Но во мне было слишком много бурбона.
– Да не хочу я никого, понимаешь… – уже тише, почти беззвучно. Задницей опустился на заснеженный асфальт и обхватил руками голову. – Я умираю без нее, Мэт… Каждый божий день мне тошно от того, что я просто просыпаюсь. Сгораю заживо постоянно, когда вспоминаю ее глаза, а в них только боль, отчаяние и лютая ненависть. Она меня выжигает. Выжигает! А ты спрашиваешь, трахаю ли я кого-то?! Да нахуй их всех! Нахуй!
– Тихо, – упал рядом со мной и привалился плечом, – понимаю. Поверь.
Тогда я был слишком загружен собственным дерьмом, чтобы обратить внимание на его слова. Но толк был. Поэтому сейчас, спустя почти два месяца после событий, разворотивших сердце, я ловлю на себе удивлённые взгляды сотрудников, пока поднимаюсь в свой кабинет.
Кажется, что только Ким мне искренне рада. Не сдерживается и выскакивает обниматься. С благодарностью глажу по спине эту маленькую женщину, слабо улыбаясь. Затем отстраняюсь и перевожу взгляд на дверь, избегая смотреть в сторону кабинета напротив.
– Там? – кивает и отступает. Набираю полную грудь воздуха, ступая на порог.
Отец поднимает глаза и удивлённо вздергивает бровь. Не ожидал – это понятно. Молча прохожу в глубь кабинета, сажусь напротив и складываю руки на груди.
– Спектакль закончился?
Голос ровный, ни единой эмоции не выказывает. Взгляд как всегда суровый, ни один мускул на непроницаемом лице не дрогнет.
– Почему ты не у себя? – игнорирую заданный вопрос.
– Подчищаю за тобой. Как видишь.
Каждое слово рубит. Не даёт возможности не чувствовать за собой вину. И никогда не даст.
– Что мне делать?
Минутная тишина. Томас Тернер изучающе разглядывает меня, надеясь увидеть хоть что-то, но я по-прежнему не даю в ответ ничего из того, что не хочу показывать.
– Юристы начали раскачивать дело Скотта. Ему вынесено обвинение. Так как это твой… дружок, – морщится, – тебе эти и заниматься. С ними взаимодействовать будешь сам. Как и с Митчеллом, если необходимо.
Меня ощутимо передёргивает. Не видел его с того самого злополучного дня. Но, сука, каждое воспоминание распаляет немного притихшую злость.
– Что ещё?
– Текущие сделки остаются на мне, ты начинаешь работать по новым направлениям. Мы сейчас не в очень хорошем положении. Эндрюс выходят из списка акционеров. Все.
Вот сейчас натурально хуею. Все на моем лице написано, так как отец устало откидывается на спинку кресла и потирает шею, вертя ею в разные стороны. Только сейчас осознаю, как сильно он постарел.
– Ты знатно наворотил, Джеймс. Я не знаю, как нам оставаться в выигрыше при таком раскладе.
– Но это дело их жизни. Как они могут все бросить?
Отец смотрит. Тяжело и как-то отчужденно, закрома совести вытаскивая на поверхность.
– Факт остаётся фактом. В связи с новыми для нас обстоятельствами есть ещё один вопрос на обсуждение, но не сейчас.
– Что от меня нужно?
– Узнаешь, когда придет время.
И снова тишина. Осматриваюсь по сторонам, оглядывая родное помещение с каким-то видимым равнодушием. Поворачиваюсь к дивану, рядом с которым чуть не убил Митчелла, и меня потряхивает. Что не укрывается от пристального внимания отца.
– Если хочешь, можешь переехать в другой кабинет.
– Ким могу забрать?
– Да.
– Отлично. Переберусь в крыло финансового директора. Бывшего.
Поднимаюсь, не давая Томасу опомниться, и уже оказываюсь на выходе. Бросаю Ким, что мы переезжаем, направляясь в нужную сторону.
Открываю дверь, оказываясь в темном помещении, не смотря на панорамные окна на всю ширину стены. Пробегаю взглядом по обстановке, оставшейся абсолютно идентичной той, которую я застал здесь в последний раз. Воспоминания о проведенных тут днях водопадом полились в сознании, причиняя физическую боль. Привык уже, что теперь все проживаю потасканным нутром. Прохожу вперёд, останавливаясь у стекол, открывающих вид на потрясающий город, и замираю.
Позволяю себе прожить момент. Не блокировать, не бежать, а прожить и принять. Что дружба, которая была для меня всем, оказалась фальшью. Притворством. Спектаклем, в котором правит бабло. Что быть человеком – это, в первую очередь, про честь и ответственность за свои решения. Мы же со Скоттом таковыми не являлись. Просто зажравшиеся ублюдки – Карла охарактеризовала, что не поспоришь. Что любить кого-то – значит доверять, жертвовать и оберегать. Я оказался трусом, не способным на это.
Каждая мысль точит, целенаправленно увеличивая и так огромную дыру внутри. Там ветер гуляет, не давая шансов на тепло и уют – только одиночество и холод.
Когда кажется, что больше ничего не способно расшатать мои нервы ещё больше, телефон в кармане оглушает входящим сообщением с незнакомого номера. Неосознанно открываю изображение и застываю. Плавлю трубку горячей ладонью, сжимая в руке так крепко, что корпус царапает кожу, и смотрю. Даже воздух вокруг взрывает каждую клетку кожи, не говоря уже о том, какая катастрофа развернулась внутри меня. Давлю по глазам присланным изображением и не знаю, что хочу больше: сдохнуть самому или убивать других.
Диана, в одежде на несколько размеров больше, на крыльце собственного дома опирается на отца и не видит, что ее фотографируют. Расстояние приличное, но картинка позволяет рассмотреть изможденный вид девушки, жуткую худобу и серую кожу. А когда встречаюсь с графическими глазами своими, то и вовсе ведёт. Голову кружит от прилива отчаяния и безысходности, смешанной с невероятной тоской. Мы оба умираем. Только она ещё и выглядит, как труп, а я гнию изнутри. Гнию живьём, и ничего не могу сделать. Ничего.
Глава 3
Comatose – Skillet
3 января 2022 года
Мэтью
Первое, на что падает взгляд, когда открываются створки лифта, выпускающего меня в пентхаус друга – невероятный бардак. Бутылки. Море бутылок вперемешку с мужскими вещами и пачками сигарет. Табак разбросан по полу, словно кто-то в нервной агонии раздирал замысловато закрученные губительные трубочки.
Шокировано озираюсь по сторонам, оценивая масштабы катастрофы, и натыкаюсь на початую бутылку водки. Подхожу, беру в руку, прокручивая в ладони, и морщусь. Громкий грохот заставляет меня обернуться в поисках шума. Тишину разрывает мощнейший аккорд Skillet – Comatose, что-то внутри переворачивая. Иду в сторону музыки и в ступоре застываю.
Джеймс сидит на полу, рядом такая же бутылка, что я видел ранее, только пустая наполовину. Под глазом алеет набирающий яркость фингал, скулы рассечены, как и губы. И костяшки, которые выделяются броским пятном на сжатых кулаках. Комната буквально взрывается в сильных звуках, пробирая до мурашек напряжённое тело.
Подхожу и сажусь рядом. Встречаюсь с каким-то обезумевшим отсутствующим взглядом друга, и волной паники накрывает. Я его таким не помню. Не знаю.
– Джеймс, – сжимаю его плечо, продолжая сверлить израненное лицо. – Скажи мне, что происходит?
Тот только молча качает головой.
– Ты на связь не выходишь несколько недель. Твой отец в натуральной панике. Дома тебя не застать. А когда появляешься – постоянно в раздолбанном состоянии, – протягиваю ладонь к пульту и отключаю акустику. Резко наступившая тишина моментально обострила и так до боли воспаленные ощущения. – Мужик. Давай поговорим. Я помогу.
Тернер запрокидывает голову и смеётся. Громко, отчаянно, заполняя безжизненным голосом каждый миллиметр пространства. А потом резко замолкает. Разрубает меня черными зрачками, будто током от себя ко мне по венам кипящую безысходность передавая.
– Ты был прав. Во всем прав, как и всегда. Говорил, что доиграюсь. И вот, – хриплый смешок, – нахуевертил от души.
– Так в чем дело? Что внутри тебя раскурочивает?
– Сдохнуть хочу, – отрывистый вдох, – отравиться всем этим дерьмом. Просто этой ебаной водкой захлебнуться, – глотает с горла, – и не чувствовать больше нихрена.
Молчу, давая выговориться. Понимаю, что ему это жизненно необходимо.
– Про Скотта слышал уже, наверное? Хотя, конечно… Об этом только ленивый не говорит, – снова смешок. Глоток. Вдох. – Но уже даже на этой похуй.
– А на что нет?
– Знаешь, что я сделал? Скучно мне, блять, стало.
– Только не говори, что…
– Ты все правильно понимаешь, мужик.
– На нее?
Чувствую, как внутри пожар разгорается. Секунда, и уже полыхает. Языки пламени жгут все, до чего достают за грудиной. Тернер ещё больше мрачнеет, ловя мой взгляд, и уводит свой. Не вывозит.
– На нее.
Не выдерживаю и добавляю по его второй скуле, оставляя красный след от кулака. Ярость бурлит, словно кипящее на максималках варево, вспенивая самые далёкие закрома души.
– Сука, ну почему на нее? Почему, блять? Почему?
– Я и сам знаю, какое дерьмо, поэтому если собираешься подливать масла в и так распаленную до предела топку, то просто свали. Уходи, Мэтью.
Поднимается и отворачивается. Снова прикладывается к горлышку бутылки, делая смачные глотки. За доли секунды оказываюсь рядом и забираю пойло, заставляя обернуться.
– Рассказывай.
– Что?
– Все.
И Тернер говорит. С самого начала выдает правду без каких-либо прикрас. Топит себя с головой, не пытаясь выплыть. Переводит дыхание, когда выдает про первое понимание о чувствах, задушенно хрипит, когда возвращается в ту агонию, которая метала его из стороны в сторону при попытке рассказать правду. Откровенно морально умирает, когда обнажает кровоточащую дыру вместо сердца, снова проживая то, как уничтожило Диану у него на глазах.
Честно, охренел. Натурально вырывает осознание, что Тернер действительно любит. На разрыв. На полную отдачу. На взрыв сердца по полной.
– Я каждый раз вижу ее глаза, когда закрываю свои. Как она смотрела, Мэт… Боже… Когда-то рассматривала так, будто я – долбаный центр ее мира. Ее! Абсолютно нормального, ставшего спокойным мира! Она меня собой лечила, а выглядело наоборот. И когда все это дерьмо полилось на ее хрупкие плечи, глаза ее просто сожгли. Уничтожили нахуй. Поломали все, что склеилось за дни с ней. Мне кажется, что этот момент безоговорочной и беспощадной потери отпечатался, – руку к груди притискивает и стучит ладонью по коже.
– Правда так размотало?
Неосознанно улыбаюсь, хоть и нихуя не весело. Выть хочется вместе с ним, потому что мои старые раны никак не затянутся. Но само словосочетание "Джеймс Тернер любит" что-то на грани фантастики.
– Размотало. До трясучки. До ебаного землетрясения в 10 баллов.
Молчим. Перевариваем. Тащим эмоции друг друга, смешивая с собственными во взрывоопасный коктейль.
– Я всегда говорил тебе, что все это дерьмо с играми когда-то боком выйдет. Надо было не развозить, – Тернер протяжно выдыхает. – Что собираешься делать дальше? Отпустишь?
– Не могу.
– Где она?
– У родителей.
– Был?
– Жил там. Возле дома ночевал практически. Думал отец просто пристрелит. Может, даже и хотел. Сейчас просто не знаю, как все это вывозить.
Вижу, как ломает его – сам когда-то все это проживал. Может до сих пор проживаю. И чем помочь, что сделать не понимаю. Джеймс откровенно залез в дерьмо по колено. Каждое его действие сейчас будет засасывать ещё глубже, словно болото. Но бездействовать не могу. Хотя бы кого-то из нас нужно спасти.
