Владарг Дельсат
Маленькая девочка. Обретение семьи
Школа
⠀
Дома было все хорошо, я даже могла заниматься целых сорок минут и не плакала от усталости. Из-за того, что мы на домашнем обучении, экзамены нам обоим зачли и так. Папа объяснил, что мне экзамены пока нельзя, а Герману можно, но я начну волноваться, и опять, получается, нельзя, поэтому мы будем сдавать так: пока Герман пишет, а я просто рядышком посижу и, что смогу, устно отвечу, потому что много писать мне больно. В школе тоже скажут, что мне много писать больно.
Еще мне было страшно от того, что в школе же бывает это… Ну…16 Папа объяснил, что этого, которое «ну», давно уже нет. Ну как-то так я его поняла, поэтому заулыбалась. Если жениху ничего не угрожает, то я спокойна. Главное – чтобы с ним такого не случилось. Иногда я еще думала, что я неважная, но Герман сказал, что обидится, и я перестала так думать, потому что моего жениха совсем-совсем нельзя обижать. Это было очень страшно, то, что он сказал, ужаснее всего. Я ему ответила, что я послушная, поэтому не буду так думать.
Нас пригласили в школу. Я готовилась вместе с Германом, и мы все волновались. А в школе оказалось, что учителя тоже волновались, потому что они не хотели, чтобы мне было плохо. Я так удивилась, но Герман сказал, что все правильно. А еще мой жених запретил мне беспокоиться, чтобы сердечку не стало плохо, а я сказала, что постараюсь. И действительно очень сильно старалась.
Нам дали задания. Герман уселся писать, а я читала и сначала ничего не поняла. Мне стало вдруг страшно. Еще не очень сильно, а так… Потом я вспомнила, что обещала не волноваться, и перечитала еще раз. Это была математика, что-то с квадратным уравнением. Я подумала, что, может, потом пойму, и начала делать задачку, но опять ничего не получилось. Это было так больно, ведь дома я же легко все решала! Почему сейчас не могу? Я тихо заплакала, чтобы Германа не отвлекать, но он как-то почувствовал, бросил ручку и начал меня обнимать и спрашивать:
– Ты что, маленькая, что случилось?
А учительница смотрела с сочувствием, она все поняла.
– У меня ничего не получается, я глупая, – сквозь слезы попыталась ему объяснить, а он поцеловал мои глазки и принялся утешать.
– Все хорошо, маленькая, давай вместе разбираться.
Герман полностью сосредоточился на мне, забыв про свой экзамен.
– Тебе же писать нужно. Может, я пока поплачу, а ты будешь писать? – спросила я.
Но мой жених сказал, что нет на свете ничего важнее меня, и мне от этих слов еще больше заплакалось, но по-другому. Не от грусти, а от нежности и тепла. Мы сидели и разбирались, и у меня начало что-то получаться. Учительница стояла рядом и слушала, как Герман мне объясняет, а потом просто улыбнулась и сказала, что все поняла. Я только потом узнала, что она поставила моему жениху отличную оценку, потому что, если он умеет так объяснять, значит, знает. Но это же Герман, он все-все знает.
С немецким уже так не было, я много чего смогла рассказать, и учитель остался доволен, только близко не подходил, чтобы меня не пугать. А потом экзамены как-то сразу закончились, и нас с Германом начали поздравлять, говорили, какие мы хорошие. А я сказала, что это все Герман, потому что он самый лучший.
Эта девочка и ее мальчик стали поводом для долгих разговоров между педагогами. То, что дети очень близки, опытным учителям было хорошо заметно. Больная девочка и ее брат, заботившийся о ней так, как не все о детях заботились. Девочка, конечно, немного напугала учителей, знавших, что ребенок уже умирал в школе, поэтому все решили зачесть то, что сможет сделать. Неожиданно оказалось, что у юной фрау очень плохо только с математикой, причем – с расчетами, а вот все остальное на очень приличном уровне. Поделившись с родителями девочки, педагоги узнали, что часть клеток мозга у ребенка не работает, но, несмотря на это, она старается. Экзаменаторы решили поддержать эту семью. Не сдавшаяся девочка и ее мальчик.
Родители очень сильно радовались, потому что в сентябре мы сможем пойти в среднюю школу. Я не знаю, в чем различие, но папа заявил, что мы с Германом очень большие молодцы, и отвез нас в парк аттракционов. Я поняла, что не глупая, просто с математикой не очень получается, а мой жених объяснил, что нельзя быть гениальным во всем, поэтому не страшно, если я чего-то не могу. И я согласилась, потому что это же Герман так сказал!
* * *
Школа закончилась в первый же день, который чуть не стал для меня совсем последним. Если бы папа не ждал возле школы, то не знаю, что было бы. Но это же папа! Он решил побыть неподалеку и…
Начиналось все хорошо. Мальчики и девочки в новом классе оказались не очень приветливые, но мне было все равно, потому что у меня есть Герман.
А потом пришел учитель. Наверное, он просто не увидел, что я в коляске. Ну, это так потом папа объяснил, чтобы я не очень сильно боялась. В новом классе следовало вставать, когда входит учитель, потому что так было принято, а я же не могу…
– Почему девочка такая неприветливая? – спросил этот дяденька, который сразу стал страшным.
– Она в инвалидной коляске, – попробовал объяснить Герман, но страшный учитель его не слушал.
– А вот сейчас я проверю, что мешает фрау встать, – сказал он, и мне захотелось плакать.
Дяденька подходил все ближе так медленно и страшно, что у меня началась паника. Герман пытался остановить этого человека, объяснить, что меня пугать нельзя, но тот был сильнее моего жениха. Когда Герман упал, я закрыла глаза и завизжала, что есть мочи.
Откуда-то появился папа, он ударил этого… страшного и бросился ко мне. Это я потом узнала, а тогда упала в обморок, сильно напугав и папу, и Германа. Мой жених переживал, что не смог меня защитить, а папа сказал, что Германа кто-то удерживал и их было больше. Это было так страшно, что я… ну… Потом меня Герман переодевал, потому что сама я опять ничего не могла. От страха я вся дрожала так, что коляска дрожала вместе со мной. Папа вызвал полицию и еще врачебную машину, чтобы меня успокоить. Меня положили внутрь и Германа тоже, потому что он выглядел очень бледным. А я обняла моего жениха и просила меня спрятать, а потом не помню.
Так закончилась школа. Мы с Германом вдвоем немножко полежали в больнице, а потом уже оставались дома. Оказывается, я сорвала голос, поэтому долго говорила только шепотом, но очень боялась без Германа даже в туалет.
А у Германа что-то в сердце испортилось, когда он за меня испугался, поэтому у него теперь тоже уколы, пока не наладится. Ну и у меня за компанию.
– Это из-за меня Герману плохо? – спросила я папу, который очень сердился, но не на нас, а на школу.
– Нет, малышка, это из-за школы, – ответил папа.
Мама тоже это подтвердила, и я не стала просить, чтобы меня наказали. И еще жених меня обнимал и просил не умирать, так что я ему обещала, а слово надо держать. Но я теперь боюсь школу, и еще опять… ну… по ночам… Поэтому вечером Герман надевает на меня подгузник, чтобы мне было комфортно.
Я стала очень бояться чужих людей, но однажды папа привел тетеньку, она была добрая. Она со мной и Германом долго разговаривала, потому что без Германа я только плачу. Тетенька дала мне конфетку, но я спросила жениха и взяла, когда он разрешил. Кажется, я опять стала очень маленькой.
В школу мы больше не ходим, к нам приходят учителя, потому что та тетенька сказала папочке и мамочке, что так будет лучше и для меня, и для Германа. Мы учимся дома, и я постепенно перестаю пугаться учителей, когда жених рядом. А без него мне очень страшно, поэтому мы всегда вместе. Герман сказал, что боится меня одну оставлять, поэтому мы всегда рядом. Ну, жених же. Значит, это правильно.
Папа сказал, что был суд над тем страшным учителем, и там он сказал, что хотел пошутить. А разве так шутят? Вот бы над ним кто-то так «пошутил»! Я плакала, когда это услышала. А еще я поняла, что я самая счастливая на свете девочка, ведь у меня мамочка, папочка и Герман, которые меня любят и никогда так «шутить» не будут. Мой жених меня теперь обнимал даже чаще, чем раньше, и мне было хорошо… Вот только ночью иногда в сон приходил тот, страшный, и что-то делал со своими штанами, отчего у меня начиналась паника, и меня будил мой Герман.
– Мы обязательно со всем справимся, – повторял Герман.
А папа сказал, что, наверное, мы скоро переедем. Я не поняла почему, но раз папа так говорит, значит, так правильно. Еще непонятно: мы совсем переедем или в другой дом. Но это не так важно, наверное…
– Из города или из страны? – поинтересовался мой самый лучший жених на свете.
– Вот бы в Италию переехать, – помечтала я.
В Италии было красиво и мне нравилось, но папа сказал, что там нужно будет другой язык учить, а мне сложно.
– Мы дадим еще один шанс Германии, – улыбнулась мамочка так ласково, что мне захотелось свернуться в клубочек у нее на руках. – Главное – чтобы доченьке было хорошо.
– Мне обязательно будет, – ответила я ей, – потому что у меня есть вы, а я есть у вас, да?
– Да, моя хорошая.
Мама обнимала меня и еще моего жениха, потому что мы с ним неразделимы, как будто связаны навсегда. Ну… мне так хочется… А если очень хочется, то, наверное, можно?
Мамочка очень теплая и ласковая. А папочка самый сильный и надежный. А еще есть мой Герман. И я тоже есть. И всегда буду, потому что обещала, а обещания надо выполнять – так говорит мой жених. И папа тоже так говорит. А они точно знают, как правильно.
Новый дом
Мы переезжали… Сначала мамочка и папочка показали нам с Германом, где мы теперь будем жить. Это был город и красивый дом почти в лесу, в нем уже все для меня сделали, ну, чтобы я везде проходила. А комната наша с Германом была такая… с большущим окном! Мама сказала, что из этого окна мы сможем видеть даже звезды, когда лежим. Это так здорово!
Переезжали мы так, чтобы меня не пугать, поэтому сначала нас с Германом уложили в больницу на несколько часов. Ну, папа сказал, что так надо, а я же послушная, поэтому лежала и обнимала Германа, а он за мной ухаживал. Гладил, смазывал и… ну и кормил тоже. Он так ласково кормит, что просто невозможно не поесть. В палату к нам приходили тетеньки, чтобы посмотреть на Германа. Потому что он настоящее чудо, хоть и говорит, что чудо – это я… Но это же Герман!
А потом приехали мамочка и папочка. Герман меня одел, чтобы на улицу, потому что на улице уже холодно, и повез. Он никому не разрешил меня трогать, все делал сам, даже мне не разрешил, не знаю почему. Мой Герман разрешает мне побыть очень маленькой, как будто укрывает своим теплом, отчего хочется плакать, потому что эмоции…
Мы ехали долго – целый час, а может быть, и больше, но я почти этого не заметила, потому что Герман же. Мой жених обнимал меня, рассказывая, как теперь все будет хорошо, а зимой мы поедем опять в Италию, чтобы починить ножки… Чтобы я… Чтобы ходить… Это было, как обещание чуда… Ну вот, я опять заплакала. Я плакса.
– Герман, скажи, а это плохо, что я плакса?
– Ты не плакса, – погладил меня мой Герман. – Ты чудо, просто у тебя много эмоций.
И я поверила, потому что как же можно не верить моему жениху, ведь это же Герман! А еще мамочка и папочка.
Папочка отнес меня наверх на руках – потому что соскучился, это он сказал, вот! А та-а-ам! Там такое! Огромная кровать для нас с Германом, и стол, чтобы заниматься, и еще… какая-та большая белая коробка на колесиках. Мне стало интересно, что это такое.
– Это концентратор кислорода, доченька, – объяснил самый лучший на свете папочка. – Ты будешь заниматься, он тебе поможет.
– А как он мне поможет?
Я представила, как большая белая коробка на колесиках делает за меня математику и хихикнула.
– А вот увидишь, – улыбнулся папочка.
А потом мы обедали. Герман даже разрешил мне самой поесть, потому что я хорошая девочка. Он совсем не сердился за то, что я пролила суп на себя, потому что рука устала. Почему-то я начала быстро уставать после того страшного дня, но папа сказал, что все наладится.
– Все будет хорошо, – улыбнулась мне мамочка.
Я верила маме и папе. Ну а то, что попу колют, это не страшно, даже когда больно, потому что руки Германа…
Когда я доела с помощью жениха, пришло время массажа, и уколов, и еще таблеток разных – ну, как обычно, чтобы ничего не болело. Это такое счастье, когда болит только попа после укола! Наверно, здоровые девочки не знают, что это такое… И это хорошо, потому что, когда больно – это плохо, так Герман говорит. И еще папочка тоже так говорит. А у меня сейчас больше ничего не болело, потому что лекарства, пусть даже на всю жизнь.
Когда мы ложились спать, я сделала жалобную мосю, чтобы спросить папочку, потому что он же все может.
– Папочка, мне приснилось, что мы с Германом – как вы с мамой, и у нас есть малыш. У меня же будет малыш?
– Обязательно будет, – ответил мне самый лучший на свете папочка, а Герман начал вытирать глаза, как будто туда соринка попала. – Спите, дети.
И мы принялись спать. Только сначала Герман на меня подгузник надел, чтобы я ночью не «плавала», как он говорит, и чтобы не плакала от этого. А потом мой жених рассказывал сказку, обнимая меня, и от этой сказки глазки сами закрывались. Я даже не заметила, как уснула, потому что мне снилась эта сказка, а потом наш малыш, который сказал: «Мама, я жду тебя», и я, кажется, плакала во сне.
«Они все мечтают об этом», – вспомнил герр Штиллер слова доктора Маркони. С какой надеждой смотрела малышка на него, задавая свой вопрос, даже Герман расплакался. «Все у тебя будет, доченька, – подумал Герхард. – Мы для этого все сделаем, только живи».
* * *
В новом доме действительно было очень красиво. Нам с Германом нравилось смотреть на звезды, любоваться ими. Я даже, кажется, чуть-чуть увеличилась, перестала быть такой маленькой… Или нет? Я не знаю. А мой жених говорит, чтобы я об этом не думала, потому что не надо. И я стараюсь, но мне очень трудно не думать.
А еще опять начались уроки, но учителя другие. Они очень добрые, не ругаются и не хотят проверить, почему я не встаю. В школу нас посылать папочка не решился. И я узнала, как мне помогает большая коробка. От нее в нос такая трубочка идет и дует. Почему-то, когда оттуда дует, мне проще учиться. Я сразу все понимаю, и даже в математике, хотя сначала очень боялась. Но мой жених сказал, что все получится, и у меня получилось, потому что это же Герман. Я вдруг начала все-все понимать…
– Герман, посмотри, так правильно?
Я заглянула ему в глаза, пытаясь увидеть там ответ. Но там были только тепло и нежность.
– Да, Рие, – кивнул он и поцеловал меня в щеку. – Ты умница.
Он так нежно произносит это, что хочется плакать, потому что просто переполняет счастьем. А учителя не ругаются, когда меня Герман обнимает и целует, они все понимают, радуясь вместе с ним за… меня? За то, что у меня все получается? Это просто сказка. Иногда я ловлю себя на мысли, что живу в сказке. Не в той, куда я думала когда-то, что попала, а в самой настоящей – про Германа, мамочку, папочку и маленькую девочку, у которой абсолютно точно все будет хорошо, надо только немножко потерпеть. А я же послушная, поэтому согласна потерпеть. И даже по попе согласна, если это нужно, чтобы было хорошо. Но по попе не будет, я это уже знаю, потому что меня любят.
Иногда кажется, что меня всегда любили. Но я все равно помню, что когда-то давно была девочка Марьяна, которая никому не была нужна, поэтому очень дорожу всем, что у меня теперь есть… Очень-очень. Я так Герману и сказала, что на все-все согласна, лишь бы его никто не отнял. А мой жених ответил, что никто не отнимет, потому что он у меня теперь навсегда. Прямо как в том самом сне.
Время промелькнуло почти незаметно, и вот папочка сказал, что совсем скоро мы полетим в Италию. Чтобы меня починить… Это настоящая сказка… Герман меня массировал, щекотал и рассказывал, что совсем скоро, может быть уже летом, я смогу ходить. Ну, своими ножками, представляете? А еще я смогла написать контрольную по математике и ни разу не заплакала, вот! Папочка сказал, что мы устроим праздник, и мы пошли на улицу. У меня есть такой специальный комбинезон, в котором можно на снегу валяться. Я очень люблю валяться на снегу, и Герман это знает. Поэтому мы валялись, а потом был фейерверк, – это когда красивые огоньки взлетают в небо, взрываясь там звездочками. И тортик был… Он не очень сладкий, потому что нельзя сильно сладкое, но это был целый тортик из разноцветного желе, которое мне можно. Сколько угодно можно! И я облопалась, конечно, потому что, ну, счастье же.
Прошло всего несколько дней, и мы опять полетели. Я уже никого не боялась, потому что рядом Герман, и папочка с мамочкой, конечно. Я же знала, что они меня смогут защитить совсем от всего, поэтому и не боялась. Куда-то убегает страх, когда меня Герман обнимает. Ну вот просто шмыг – и нету его…
Рассказывать про самолет не буду, потому что он совсем не изменился. Все было, как и летом, только я летела в шубке, потому что комбинезон переодевать долго и не нужно меня мучить, так папа сказал, поэтому я уже не боялась на пас-пор-тном контроле и вообще была смелая-пресмелая, потому что Герман же. Меня даже похвалили за то, что я ничего не боялась. Ну, я боялась, конечно, но не так, как летом, потому что знала, что помогут, да!
А потом мы прилетели и поехали в больницу к доктору, который настоящий ангел, потому что помогает всем, вот!
* * *
– Ну что я могу сказать… – Доктор Маркони еще раз внимательно посмотрел на результаты обследования и улыбнулся. – Очень хорошо, неожиданно быстрая компенсация. Что с психологией?
– Лет пять, может, шесть, – вздохнул герр Штиллер, – но ей так легче. О малыше заговорила.
– Не форсируйте, – посоветовал специалист по редким и крайне редким болезням. – Это уже очень хорошо – она думает о будущем, а не о смерти.
– Мы понимаем. – Эльза смотрела на коллегу с надеждой даже большей, чем у девочки.
– Будем оперировать ноги, – решил доктор Маркони. – Сердце держит, кислородная поддержка еще сохранится, но главное – сердце держит.
– Когда? – лаконично спросил Герхард, думая о том, что Герман опять разволнуется.
– Завтра, – так же кратко ответил коллега. – Завтра будем чинить малышке ножки.
