Виталий Святец
Ещё не поздно
– Тогда что, мать вашу, тут происходит и что, черт подери, значит это ваше «Семёна больше нет»?
– Ну, в этом теле теперь другое сознание. В голове мальчика больше нет Семёна, там только Колек.
Семён-Колек и Петр Алексеевич продолжали в меру спокойно общаться с помощью переводчика в телефоне Кристины. Любопытство парня пересилило страхи.
– М, – кивнул Сергей. – Знаешь, я, пожалуй, позвоню коллегам в наркоконтроль и сдам тебя со всеми потрохами, пока ты не изнасиловал этой чушью еще чьи-то мозги.
– Вы не понимаете…
– Так объясни мне! – прошипел лейтенант Зарницын. – И объясни понятно.
– Я не знаю как объяснить понятнее!
– А ты постарайся, Николаевич. За дверью – отец Соколова, того пацана, которого этот вот Коля избил, и он жаждет возмездия. Думаешь, он поверит в эту дурь?
– Я могу доказать! – врач снова почти сорвался на ультразвуковые частоты.
Сергей потер веки и переносицу.
– Так… Поправь меня, если я что упустил. Ты всерьез считаешь, что это никакой не Семён Пыньков, ребёнок алкашей, а какой-то польский Колек? И где этот Колек сидел?
– Он… Он как бы нигде не сидел.
– Николаевич, я тебя сейчас ударю.
– Гм… – пробурчал Николаевич. – Ладно, не так… Вы смотрели видео: мальчик бил другого, а потом остолбенел и упал, так?
– Ну.
– И потерял сознание сначала там, а потом в скорой, так?
– И дальше-то что?
– Вот в какой-то из этих двух моментов Семён из него вышел, а вошел Колек.
– Ну и куда Семён-то вышел? В астрал, покурить?
– Да бог ты мой, товарищ старший лейтенант! Вы… Вы же, говорите, знаете его?
– Как облупленного.
– Так разве Вы не видите, что это вообще другой человек?!
– Нет, бляха от сандалика, я этого не вижу! Та же самая морда, которая била того мальчика, Соколова. Это записано на видео и это – доказательство! А от твоей фантазии у меня сейчас голова окончательно распухнет.
– Так я могу доказать, что это не Семён!
Зарницын шумно выдохнул и на несколько секунд прислушался – Петр Алексеевич говорил с мальчиком про Новый год. Потом внимательно всмотрелся в каждый свободный угол.
– Значит так… Я не знаю, где тут у вас скрытые камеры и почему до сих пор не прозвучали хлопушки с криками «Розыгрыш», но…
– Да никакой это не…
– Не перебивай, Николаевич.
Врач умолк.
– Допустим, на меня, внимательно – допустим, я тебе сейчас подыграю. Как ты докажешь, что теперь этот пацан – вовсе не этот пацан, а кто-то другой? Экзорциста позовешь? Юридически этот фокус не прокатит.
– Тьфу на Вас, – хмыкнул Михаил. – Экзорциста. Не для того человечество развивает науку и медицину.
– Серьезно? Есть способы? – Сергей еще раз взглянул на окружающих. Некоторые, потеряв интерес к мальчику, грели уши на беседе лейтенанта и Михаила.
– Есть. Кабинет этажом ниже.
Едва Сергей собрался что-то ответить, случилось страшное:
– … Ошвеньщим…
Слово, слетевшее с уст мальчика, гильотиной разрубило воздух. У Петра Алексеевича затряслись руки и он едва не выронил телефон Кристины. Врачи переводили друг на друга немые взгляды и оторопевшие лица.
Доселе барахлившая связь Сергея Зарницына с реальностью окончательно заглохла. Впервые за весь день он готов был поверить, что Михаил Николаевич прав, и эта скверная театральная постановка вовсе не то, чем ему, лейтенанту, кажется. Он несколько раз провернул происходящее в голове вперед-назад во времени. Как-то в теории врача все концы с концами больно логично и, что самое главное, удивительно удачно сходятся.
И вдруг мальчик произнес это страшное слово, и произнес осмысленно. Подстроить такое было почти нереально – не в том парень возрасте, в школе такое еще не проходят. А уж о чтении соответствующих книг он мысли не допускал никогда. Но тогда как? Откуда?
Где-то на периферии сознания полицейского мелькнула мысль из разряда «Если это правда, то…», которую ему все же удалось в последний момент поймать за хвост.
Зарницын подошел к койке, достал свой телефон, включил фронтальную камеру и поднес ее к лицу Семёна-Колека.
– Петр Алексеевич, переведите, пожалуйста, слово «зеркало».
И грянул гром.
***
Игорь Соколов вышел из палаты сына, каким-то чудом сдерживаясь от того, чтобы разнести все вокруг до атомов. Ярость внутри бурлила и кипела, готова была выплеснуться наружу, да только ее останавливала надежная крышка законов Российской Федерации, в самых толстых местах – уголовный кодекс. Он сам не знал, выстоит ли этот бастион. Он хотел рвать, метать. Хотел душить, хотел бить маленького ублюдка до потери пульса, до брызгов теплой крови в лицо, до хруста костей. Хруст костей, думал Соколов, пианино хрупкого человеческого тела, о прекрасная симфония воздаяния за содеянное зло…
Но мужчина не стал тянуть цепочку рассуждений дальше. Он сел на скамейку возле дверей в палату, вытер рукавом мокрые глаза и сжал руки так, что пальцы побелели полностью. Он еще держался. Знал, что нельзя, знал, что это чревато и для него, и для Марка.
Дома, где его ждала убитая горем супруга с младшим сыном и милейшим лабрадором, в прикроватной тумбочке лежал сертификат на полет на параплане. Игорь купил его пару дней назад, в подарок Марку на день рождения. От воспоминания на глаза снова набежали слезы бессильной злобы. Он не увидит счастливые глаза сына, а сын не получит событие. Вместо этого – гипс, процедуры и длительное восстановление. Не должен ребёнок на день рождения получать такие «подарки», но они уже открыты…
– Из-за кого?! – тихо проревел мужчина. – Из-за этой мрази! Из-за этого грёбаного выродка, этой тв…
Он не успел опомниться – мимо пробежали врачи, полицейский и тот пожилой директор детдома. Они все катили койку с тем, о ком Соколов сейчас думал и в деталях представлял, как вырывает хребет. По лицу мальчика струилась кровь.
– Освободить процедурную в неврологии! – крикнул кто-то. – Заведующего и трех врачей туда – НЕМЕДЛЕННО!
Произошло то, чего не должно было быть – на лице Соколова заиграла улыбка, а слово «отмщение» согрело душу. Но следом пришла другая мысль. И окунула все во тьму.
– Да какого… они… с ним… ВОЗЯТСЯ?!
Игорь Соколов держался. Из последних сил. Но нечто мрачное, что зрело внутри него и переливалось вспышками боли и ярости, стало обретать форму.
За окнами бушевала гроза.
***
– Ну, – сказал Сергей спустя полчаса, глядя в бешеные и осуждающие глаза собравшихся, – в свое оправдание скажу, что я этого вообще не ожидал.
Петр Алексеевич держался за левый бок в районе нижних ребер, куда пришелся удар ногой мальчика. Врачи, исключая Михаила, впавшего в ступор за пределами больничной койки, потирали ушибы. Кристина разглядывала трещину, идущую через весь экран ее смартфона и бросала на полицейского такие взгляды, что тот понял – жениться на девушке будет дешевле.
Семён-Колек мирно спал, что стоило дозы успокоительных, способной завалить носорога. Неврологи в это время крепили ему на голову устройство из двух дюжин датчиков.
– А чего ты вообще ждал, Серёжа? – спросил Петр Алексеевич.
– Явно не того, что пацан в ужасе попытается содрать с себя лицо, – честно признался Зарницын. – Мне до этого момента все казалось каким-то глупым шоу.
– Что ж, – заговорил Николаевич. – Зато теперь у вас есть подтверждение очевидного.
Зарницын нехотя покачал головой.
– Мне такое подтверждение в дело не пришить. Хотелось бы нечто более фундаментальное и реальное.
– Десять минут и все у вас будет, товарищ лейтенант, – кивнул Михаил в сторону коллег.
– Ладно-ладно. А что это?
– Электроэнцефалограмма.
– Николаевич, – мягко сказал полицейский после паузы. – У тебя что, раздачу подробностей отключили за неуплату?
– Ай… – прошипел терапевт. – Наши мозги уникальны так же, как отпечаток пальца или цепочка ДНК.
Петр Алексеевич, Кристина и Зарницын кивнули.
– Пока понятно.
– И биоэлектрические сигналы мозга, как показывают последние исследования, точно так же уникальны.
