Виталий Святец
Ещё не поздно
Сергей скорчил гримасу и посмотрел на врачей. Те ошарашено закивали.
– Россияне, – повторил полицейский, глядя на мальца, – не фашисты.
У пацана затряслась нижняя губа, а по щекам снова покатились слезы:
– Ратунек, – выдохнул он. – Хвала армии червоной…
И обмяк, потеряв сознание. В окно палаты крупными каплями застучал дождь.
Некоторое время никто не решался пошевелиться.
– Не знаю, товарищ лейтенант, кто такой Ратунек, – первым заговорил Михаил после долгой паузы. – Но вот червоная…
– Да. Знаю, – ответил Сергей ледяным голосом и направился к выходу. – Скоро приедет директор детдома. Мы будем в кафетерии.
***
– Выражаю озадаченность, – проговорил седовласый мужчина в костюме-тройке, дослушав рассказ. – Если Вы так шутите, Сергей Романович, то это, гм… Не смешно.
Сергей поймал себя на том, что все крутит и крутит в голове фразу мальчика о червоной армии и никак не может ее отпустить.
– А похоже, что я смеюсь? – он отхлебнул кофе. – Можете врача поймать, Михаил зовут, то же самое Вам скажет.
Еще глоток кофе.
– Поэтому, спрошу еще раз, Петр Алексеевич. Утром не было эксцессов?
– Ничего необычного, – ответил директор детского дома.
– Сдается мне, навещать вас надо почаще.
– Бог с Вами, у Вас итак дел невпроворот.
– Для рассадника детского бандитизма, – прорычал лейтенант, – я время найду.
– Они не бандиты, Зарницын. Они – дети. Дети, которым не повезло. И наша задача сделать так, чтобы они не чувствовали этого, сделать из них членов общества.
– И как, преуспеваете?
Петр Алексеевич грустно усмехнулся:
– Лет двадцать пять назад было гораздо хуже. Там каждый третий, как Семён, прямо отчаянно желал провести жизнь за решеткой. А сейчас он такой фактически один на все учреждение.
– У-ух ты, – протянул лейтенант. – Ну, это окрыляет.
Директор детдома покачал головой глядя на полицейского:
– Злой Вы, Зарницын. Не ласковый.
– Да будь моя воля, – взорвался Сергей, – пристрелил бы, как больную макаку! Вот, полюбуйтесь! – он практически швырнул руководителю детдома папку. – Это Марк Соколов. Отличный парень, через неделю двенадцатый день рождения отпразднует. Только, знаете, в чем проблема? В том, что не будет у него на дне рождения ни аниматоров, ни шоу мыльных пузырей, ни даже игровой приставки! У него три ребра треснуто, и одно – сломано, что спровоцировало повреждение легкого! И сделал это Сёма, мать его наркоманка, Пыньков! Видео с камер прислали сразу же, там все красочно видно, хоть реконструкцию делай. Я не собираюсь церемониться – скажу родителям Соколова все, как есть. В лепешку расшибусь, но буду добиваться тюрьмы. По детскому строгачу пойдет.
– Но… – Петр Алексеевич на некоторое время умолк. – На тех же камерах видно, что Сёмен внезапно столбенеет и падает?
– Видно, – подтвердил Сергей без особого энтузиазма. – Врачи сначала подумали, что инсульт. Но тут, в больнице, очнулся и заговорил на польском. А потом спросил, не мы ли «фашишти». И в конце это «Хвала армии червоной». Послушать – так бред! В любом случае, теперь, если я все правильно понимаю, его ждет полный набор по неврологии, что мне лично не на руку.
– Извините, лейтенант Зарницын? – к их столику подошел взъерошенный, чуть полный мужчина средних лет в рабочей заводской форме.
– Старший лейтенант, – отозвался Сергей. – Внимательно.
– Я Игорь Соколов. Отец Марка.
– Ах, да, здравствуйте, присаживайтесь, – полицейский поднялся с места. – Позвольте, это – Петр Алексеевич, директор детского дома, где…
– Добрый день, – директор встал следом и протянул Соколову руку.
– ДОБРЫЙ?! – рявкнул тот.
– Был, – сдержанно ответил тот и убрал ладонь, – пока я не узнал о произошедшем. Я Вам искренне сочувствую.
– Серьёзно?! Да запихните себе ваше сочувствие…
– Гражданин Соколов, держите себя в руках, пожалуйста. Нам еще тут мордобоя не хватало.
– А он будет, лейтенант! Не из паскудника душу выну, так из его… его… Ментора! Как Вы вообще выпустили ЭТО на улицу?!
– ЭТО? – не понял Петр Алексеевич. – Это ребёнок!
– Это у меня – ребёнок! – ревел Соколов. – Хорошо учится, ходит на гитару и гуляет с собакой без напоминания! А то, что его избило – это тупорылое животное! Это погань, которую истреблять надо! Придушу тварь!
– Как бы отчаянно я не желал Вам это позволить, – осторожно, сквозь зубы, заговорил лейтенант, положив руку на плечо отца пострадавшего мальчика, – простите, не могу. Я все же на службе.
– Да хреново вы служите! – Игорь Соколов смахнул руку Сергея. – Почему раньше не изолировали?! Этого ждали, да?! ЭТОГО?!
– Слушайте, я… – он вздохнул. – Я понимаю Вашу боль, и, клянусь, буду добиваться…
– Не будете, – вклинился в разговор возникший из воздуха терапевт Михаил Николаевич. – Семёна больше нет.
***
В палате, где под присмотром Кристины находился парнишка, было еще четверо докторов. Они оживленно шептались, но, увидев других посетителей, резко притихли.
– И что за цирк вы тут опять устроили, Николаевич? – резонно спросил старший лейтенант Зарницын, поглядев на собравшихся. – Ты ж сказал, что Семён умер.
– Я, э… Нет, я сказал, что его больше нет.
– А это, – Сергей указал рукой на парня, – я не соображу, кто: водопроводчик или слесарь?
Мальчишка дернул головой в сторону лейтенанта, будто услышав знакомое слово.
– Колек, – нежным голоском сказала медсестра Кристина. – Колек Тшебинский, двенадцать лет.
Инспектор ПДН Зарницын закатил глаза и набрал побольше воздуха.
– Так, господа врачи. Я немножечко устал от апофеоза идиотизма, который тут происходит.
– Понимаете, при падении мог быть поврежден мозг… – заговорил кто-то по правую руку от лейтенанта.
– Брехня, – быстро ответил Сергей. – Нет у него мозгов, я проверял.
– Амнезия…
– Что?
– Шок…
– Да вы…
– Восемьдесят пятый. Последний аналогичный случай.
– Нет, должны быть похожие…
– Травма или височной доли или речевого центра.
– ХВАТИТ! – крикнул полицейский, да так, что все собравшиеся потянулись к стенам. – Давайте-ка вы тут сейчас резко прекратите умничать и объясните тупому полицейскому и его другу – директору детского дома – что хотели сказать, только сжато, внятно и самую суть. Я понятно выражаюсь?
– Ну-ка тише, – осторожно похлопал его по спине Петр Алексеевич, который все это время неотрывно смотрел в глаза Семёна. Мальчик смотрел на него в ответ, но диалога не происходило. – Посмотри, он и меня не узнает.
Директор медленно подошел и сел на краешек койки.
– Семён? – спросил мужчина.
Мальчик непонимающе оглядел собравшихся.
– Колек?
– Колек, – ответил мальчик. – Называм ще Колек.
– Петр, – после некоторых раздумий директор показал ладонью на себя. – Хвала армии червоной.
– Хвала, – отозвался Колек.
По палате порывом ветра пролетел шепот. Дождь колотил в окно, что было мощи.
– Так, у кого-нибудь есть приложение-переводчик в телефоне? – спросил Петр Алексеевич.
Кристина протянула ему свой смартфон, попутно объясняя, куда нажимать. Колек с нескрываемым любопытством разглядывал тонкий маленький экран с бегающими от движения пальцев картинками.
– Магия, – прошептал он наконец.
– Хе. Не магия, наука, – улыбнулся Петр Алексеевич. Он набрал в приложении вопрос и нажал на кнопку озвучки.
– Вичжалеш то вчешней? – прозвучало из динамика смартфона.
Мальчик аж подпрыгнул.
– Не! Не, нигде!
– Такого он раньше не видал, – сказал директор.
– Так спросите, – припомнил лейтенант, – не такой ли он украл у вашей помощницы месяц назад.
Петр Алексеевич взглянул на Сергея, как на прокаженного, и набрал новое предложение.
– Сконт походжиш?
– Виеж под Краков, – медленно ответил мальчик.
– Все. Мне это надоело, – снова заговорил Зарницын, испытывая смятение пополам с чувством, что где-то здесь явно какой-то подвох. – Он слов таких не знает и знать не может.
– Да подождите Вы, товарищ лейтенант, – одернул его Михаил. – Вы… Ох, Вы сейчас видите просто-таки феномен, понимаете? В мире есть записи о людях, которые после потери сознания приходили в себя, а были уже другими, совсем другими! И говорили на чужих языках, и не узнавали родных и прочее, но впервые – ВПЕРВЫЕ, я повторяю Вам! – мы здесь, в России, видим такое воочию! Это невозможно хоть как-то имитировать!
