Виталий Стальев
Кто водится в омуте
– Эт-то что было? – спросил я, указывая на болото, поглотившее Елену Вадимовну.
– Что? – переспросил Контур и посмотрел, куда я показывал. Там ничего не было.
– Бабка, в болоте.
– Какая бабка в болоте? – искренне удивился он.
– Ты бабку в болоте видел? – спросил он Виктора Степаныча. Тот пожал плечами, носом указал на Славика.
– Вот кем заняться надо, а ты бабка, бабка, – укоризненно покачал головой поисковик, присел около директора по связям, стал распутывать его повязки. Виктор Степаныч рядом с ним вынимал из брезентового туристического рюкзака бинты, бутыльки и ампулы.
Я потрясенно молчал.
– Летчик, ты потрудись огонь развести, нам горячую воду надо будет скоро, – распорядился бородач, и от его простых уверенных действий и команд ступор мой спал.
Я засуетился у костровища, принял у Виктора Степаныча котелок, сходил до ручья за проточной водой. Когда вернулся, егерь водил около маленького носика Леночки вонючей ваткой. Бурый уже очнулся и непонимающе таращил глаза вокруг. Казалось, он немного не в себе. Понимаем и не осуждаем.
Спасатели раздали нам по банке каши с тушенкой и отсадили подальше, чтоб не лезли под руку, а сами до рассвета пользовали славикову руку какими-то снадобьями, тянуло то острым больничным запахом, то какими-то отварами, то серным дымом. Славик стонал, но оставался в сознании, взгляд фокусировался, на зеленоватом лице появился обычный, не горячечный румянец.
А потом взошло солнце. Туча откатывалась в северную сторону, утреннее сентябрьское небо было звонким и акварельным. Покидая болото, я оглядывался на вертолет, и на секунду мне показалось, что я вижу какое-то движение за грязными стеклами кабины.
– Показалось, – усмехаясь, твердо сказал Контур. – У нас тут на болотах один такой вид комаров неприятный есть. Укусят, и потом три дня сидишь, мультики смотришь.
Он приобнял меня за плечи и развернул в сторону неприметной тропинки, убегающей сквозь леса, полные странных и страшных существ, через пузырящиеся болота, хлипкими гатями пересекающей неизвестно кем вырытые рвы, и стремящейся в тумане к приземистому дому, крышу которого усыпали рыжие сосновые иголки, к огню желтой лампочки над простым деревянным столом, к жару очага и запаху домашней горячей еды. К людям. Даже если они и не были совсем уж людьми.
