Виталий Стальев
Кто водится в омуте
***
Пока старик жарил свой улов на сковородке из куска жести от обломившейся хвостовой части вертолета, я присел над Леночкой, которая все спала.
Леночку, что называется, "протежировал" директор всех директоров. Она была трогательно юной и невыносимо красивой. Даже зареванная, растрепанная и спящая под кустом в грязном комбинезоне, она казалась маленькой принцессой в изгнании. Я осторожно потряс ее за хрупкое плечико.
Леночка медленно открыла глаза, увидела меня, испугалась и отшатнулась. Потом вспомнила и в больших ее серых глазах сгустилась печаль. "Значит, не приснилось", – оттопырив маленькую губку пробормотала она.
– Сейчас кушать будем, – как мог ласково сказал я.
– Правильно говорить "есть", – машинально поправила Леночка и завернулась в одеяло, как куколка. – Что дают?
– Дары моря, – из-за моего плеча выглянул Бурый и подал Леночке лопух с двумя небольшими рыбешками. – Славику я отложил, а мы с вами со сковородки поедим, не против?
И он буквально оттащил меня от Леночки.
***
– Сколько нужно ждать спасателей, как вы считаете? – спросил я Бурого, который снова засел с удочкой, как дачник-пенсионер.
– Думаю, завтра утром стоит выдвинуться. Вы нашли компас?
– Увы, он сломан.
Я протянул Бурому вырванный из панели прибор, стрелка которого лениво крутилась, не видя севера. Он покряхтел, сообщил, что это очень интересно, и высказал надежду, что к утру тучи разойдутся. Потом он передал мне удочку, а сам стал разбирать запас лекарств Вадимовны. Я заметил, что двигается он осторожными неполноценными движениями, словно боясь потревожить больные места. О том, чтобы пойти искать тело, он больше не заговаривал.
– Святая женщина, – восхитился он и спрятал в карман початую пластинку ибупрофена. – Уж простите, оксиконтин я жрать не буду, а суставы уже ноют от холодной земли.
Я сочувственно покивал, хотя суставы у меня никогда не ныли.
***
– Надо понять, пересекли мы перевал или нет, – сказал Бурый за ужином. – Постарайтесь припомнить, это сейчас самое главное.
Я изо всех сил постарался, но ничего не припомнил.
– В болото впадает ручей, который течет с горы вниз, – строго глядя на меня, медленно объяснял старик, иллюстрируя мысли движениями больших ладоней. – Если мы перелетели гору, то нам нужно идти в противоположную сторону, вниз, от болота, с горы. Если же мы гору не перевалили, то, значит, надо идти вверх по ручью, перейти вершину и спуститься с той стороны. Если мы перепутаем, то уйдем в Югру и нас никто никогда не найдет. Это очень важно.
Я жевал губу.
– Не перелетели мы, – сказал вдруг Славик, и я поразился, как изменился, вылинял его голос.
Он показал нам фотки, которые делал в момент, когда вертолет потерял управление. Да, гряда с короной зубцов была впереди, перед вертолетом.
– Значит, пойдем вверх по ручью. Так у нас будет вода и рыба. На вершине может быть связь и, может, откроется видимость. Судя по фото, мы и не долетели то совсем немного.
– Мне кажется, это плохая идея, – наконец сказал я. – Нельзя уходить от вертолета. Тучи разойдутся, и нас найдут с воздуха.
– Еще пара дней, и станет очень холодно. Найдут наши окоченевшие останки.
– Тут раненый, женщина и… пожилой человек. Мы не дойдем просто.
– Послушайте, по фото – мы упали прямо рядом с короной, это огромная удача. На нее идут туристические тропы, путь от Белого Яра до короны исхожен. Он занимает два дня. По проложенной тропе. Нам нужно только дойти до короны!
– Да мы в таком лесу пройдем в 20 метрах от зубцов и не заметим. Что говорить про условное направление "по ручью", который вообще не факт, что течет со стороны короны!
Мы в раздражении отвернулись друг от друга.
– Вы как бы оба правы. Оставаться нельзя, но я не дойду никуда, два дня, блин, идти, – снова подал голос Славик. – Давайте разделимся. Вы пойдете искать людей, а мы с Леночкой вас тут подождем.
Леночка в ужасе уставилась на нас, на глаза налетели быстрые слезы. Этим инструментом она, наверняка, владела в совершенстве.
– Нет, разделяться точно нельзя, – отрезал Бурый. Мы снова смотрели друг на друга.
– Тут, кстати, ходит кто-то, – пробормотал Славик, неопределенно указывая пальцем и явно уже уплывая в оксиконтиновый сон. – Кожа черная. И глаза светятся. Здоровенный.
– Бредит, – неуверенно сказал Бурый.
Леночка испуганно оглядывалась. Тьма сгущалась за пределами желтого кружочка, освещенного костром. Поднимался с болота туман. Шелестели в траве, в ветвях, в небе деловитые, занятые своей тайной жизнью неведомые существа. Иногда доносился крик совы или писк мыши, иногда где-то в отдалении порыкивало. Что-то шлепало по воде.
– Давайте, я пойду? – предложил я обреченно.
– Исключено.
– Ну почему же. Без вас я пройду быстрее, – жестоко ответил я.
– Вы заблудитесь в трех соснах, – наш разговор становился все больше похожим на ссору.
– А вы от старости помрете!
И тут мы расхохотались. Леночка таращилась на нас, как на обезумевших и опасных зверей.
– Ох, ладно, утро вечера мудренее, – отсмеявшись, прокаркал дед и стал укладываться на подстилку из веток.
***
Ночью я проснулся. Не знаю, что меня разбудило – может, звук? Угли в костровище еле теплились, надо бы подкинуть пару коряг. Я приподнялся на локте, ощущая, как онемела от сырости спина. И тогда увидел это.
Размытый темнотой и туманом силуэт склонился над Славиком и будто обнюхивал его руку. Рука, к слову, пахла все гаже.
Ощущение безотчетного ужаса словно парализовало меня. Фигура, склонившаяся над распростертым директором по связям, походила на человека, но при этом была звериной, и звериной была голова с продолговатой мордой и острыми ушами. На несколько мгновений свет луны прорвался через тучи и я увидел черную голую кожу, когти на верхних конечностях, клочья шерсти на голове и красноватый отблеск глаза. Я охнул. В тот же миг луна ушла, и с ней исчезло и это.
Ноги превратились в бурдюки с холодной водой, у меня никак не получалось заставить их слушаться, я возился, словно упавший на спину жучок. Наконец я смог перевернуться на четвереньки и подтащил себя к Славику. Тот лежал с запрокинутой головой, дыхание его было тяжелым, губы запеклись. Он по-прежнему горел в лихорадке, оглушенный обезболивающим.
