Виталий Храмов
Сегодня – позавчера
Бойцы молчали, задумались.
– А у нас, по Уставу, в атаку положено ходить цепью, как в времена очаковские и покорения Крыма. На пулемёты, – я хлопнул себя по коленям и встал, – но подобного подарка врагу я не допущу. Будете слушать меня, делать, как скажу – и немцу ласты завернёте, и домой живые вернётесь, с орденами. Пошли на лужок, буду учить вас в атаку ходить.
Ага, это вид я такой уверенный делал. А сам менжевал – а вдруг все эти геймерские прикидки окажутся интернет-утками, и меня тут же на смех и поднимут? Но, как научил меня друг семьи, капитан: «Даже если несёшь полную пургу, неси её с таким видом, будто это истина в последней инстанции». Так и буду делать.
Пошли, а я запел:
В руках – автомат, потому что – солдат,
Блестят ордена, потому что – война.
Вернулся домой, потому что – герой.
Вернулся домой, ЖИВОЙ!!!
Эта тишина и солнца свет
Вдруг сказали – смерти больше нет.
Просто солнца свет и тишина,
Потому что, кончилась война.
Вдруг сказали – кончилась война!
– Так, стоим. Вы, трое, ты, ты и ты. Разрядили оружие. Дайте проверить. Будете изображать атаку пулемётной точки. Найдите вот такие комки земли или что похожее. Это гранаты. Вы – боевая тройка. Все вы позже будете разбиты на тройки. Дистанция между вами – минимум двадцать метров. Да стойте пока. Я буду показывать пулемёт. Действуете так – один бежит, пригнувшись максимально низко, высматривая укрытие. Как только огонь переносится на него – падаешь, где был, перекатываешься в укрытие. Нет укрытия – просто в сторону. Как только огонь по тебе прекратился – высовываешься, отстреливаешь в пулеметчика магазин, перекатываешься в другое место, перезаряжаешь оружие, если по тебе не ведётся прицельный огонь, вскакиваешь и опять бежишь. Ясно? Покажи. Все трое.
Посмотрели. Не очень. Наработается.
– А теперь самое главное – фокус. Сдвигаем фазы. Пока я, как пулеметчик, стреляю по правому, он лежит и землю, как милашку, обнимает, плотно, пылко и горячо! Центральный боец в это время высаживает в меня магазин. А левый бежит, как за получкой. Я переношу огонь в центр, тот откатывается, залегает и ссыт в штаны, левый садит в меня, правый бежит. И так далее. Идея ясна? Пробуем.
Я отошел подальше, направил незаряженную «светку» на «штурмовиков» и стал изображать пулемёт:
– Ту-ту-ту, та-та-та.
Под ноги мне упал комок земли – «граната». Второй – ударил по каске, третий – вообще пролетел мимо.
– Да кто вас так гранаты учил метать? Только центровой и справился.
Бойцы стояли довольные, потные, красные, грязные, но довольные! Улыбки – шесть на восемь.
– Но в целом удовлетворительно. Разбились на тройки все! Отрабатываем упражнение. Как кто пулемётчики? Вы что, совсем оборзели? Я вам кто? Ротный или как? А чего тогда пристали с таким мелочным вопросом? Голова вам на что? Каску носить? А если через голову не дойдёт, в печень постучу! Мельник, ты что ль? А что ты тут делаешь, на стрельбище, с гипсом? А в этом огневом взводе? Как же ты отстрелялся?
А он мне показывает значок – «Ворошиловский стрелок». Ни фига себе! А ты не так прост, сержант Мельников.
– Мельник – за старшего! Всё одно с гипсом не поползаешь. Если что-то пойдёт не так – вторую руку сломаю в трёх местах. Даже подтереться не сможешь. Я понятно объясняю? А они тупить будут – постучи в печень от моего имени. Я – ко второму огневому взводу.
На самом деле сам хотел пострелять. И за Мишкой приглядеть, что ни говори – ребёнок. А кругом не просто менты-волчары, а волкодавы. Или будут ими. Скоро, я надеюсь, они вспомнят о том, что они волкодавы.
Вечером – марш-бросок обратно. После ужина объявил политинформацию, но провел её сам. В разрезе исторического экскурса, как я люблю. Слушали с интересом. Даже не дремали (кому охота испытать моим кулаком грудную клетку на ударную прочность).
А рано утром явился в сильно возбуждённом состоянии ротный – Александр Тимофеевич Степанов, с порога начал орать на меня. Оказалось, что я иду под трибунал за самоволие, самосуд и т. д. и т. п. Ну не старшина, а Мамай-разбойник. Я молчал, молчал, потом не выдержал:
– Товарищ лейтенант госбезопасности, если не прекратите на меня орать – отправлю в больницу с переломами челюсти и рёбер. Если не устраивает стиль моего командования – прошу написать рапорт на имя вышестоящего командования, отдать меня под трибунал или расстрелять меня лично. Но орать на меня – я не позволю!
Последнюю фразу я проорал так, что сам оглох. Но Санёк сразу успокоился, уже тише продолжил:
– Старшина Кузьмин, по факту совершённых вами деяний вами занялась военная прокуратура. Вы отстранены от командования ротой. Я же объявляю вам выговор!
– А вот это – пожалуйста. Разрешите доложить о проделанной работе?
– Докладывайте.
Я доложил. Принёс план-график боевой учёбы, график-показатель стрельб, другие графики (а что вы хотели – экономист это не специальность, а диагноз, как говорит моя жена).
– Как штаб какой поработал, – ротный был удивлён.
– А вы, Александр Тимофеевич, думали, я тут только опричниной занимаюсь? Не спится мне, болит всё, вот и сижу допоздна, думаю, бумажки мараю.
– Ладно, прости за крик. Сорвался я зря. Рассказывай, что было-то?
– Чтобы не терять времени до твоего выздоровления, как старшина роты, принял командование. Но рота оказалась не ротой, а толпой ментов…
– Как?
– Это так милиционеров называют.
– Кто?
– Не важно. Тебе рассказывать или отвлекать меня ерундой будешь?
– Рассказывай.
– Толпа махновцев, многие пьяные. Принял решение восстановить порядок. А для этого требуется приучить этих… в общем, дисциплине. А дисциплина состоит из трех компонентов: авторитет командира, угроза сурового наказания, четкости и ясности целей и задач.
– Вона как. Как ты всё по полочкам разложил.
– Мы договаривались, что ты не отвлекаешь. Ещё раз не буду рассказывать.
Он замахал рукой.
– Первые две составляющие можно было в данной ситуации применить в комплексе. Надо было выявить фокус-группу…
– Какую группу?
– Заткнись! – осадил я ротного и продолжил: – И неформального антилидера, как раз больше всего и мешающего действиям командира, подрывающего его авторитет и разлагающего моральный климат коллектива. Таких можно перевоспитать, перетянуть на свою сторону, но это если время не поджимает. А проще – удалить из команды. В данном случае ещё и продемонстрировать степень суровости и решимость в исполнении наказания. Парочке сломал челюсти, этому уроду прострелил ногу, отправив в больницу, исключив из команды.
– Этот оглашенный в госпитале такую бучу поднял! А Натан Аароныч посмеивается. Я не понял – чего он, а оно вон оказывается как.
– Натан знает меня. Ну, и последний компонент – чёткость и ясность целей. Над этим работаем. И ты – в первую очередь. Не с руки мне твоё одеяло на себя тянуть – своего за гланды. За эти дни все свои проекты забросил. А знаешь, это хорошо, что вся рота слышала, как ты орал, да и я орал. Они уже знают, что я – зверь. Пусть думают, что ты – зверь ещё страшнее.
Ротный рассмеялся от души, но тут же скривился от боли.
– Болит ещё, – объяснил он, хотя и так понятно.
– Только ты их не расслабляй. Гоняй и в хвост, и в гриву. Я тут план накидал, подправишь, если что.
– Для этого столько марш-бросков?
– Не только. Должны привыкнуть, жиры растрясти. Как ты думаешь, каким средством передвижения будет перебрасываться твоя рота на фронте? Очнись, Саша, какие авто? Какие дороги? Под огнём и самолётами? А бензин откуда возьмёшь? Хорошо если для подвоза боеприпасов наскребём. На своих двоих, Санёк, на своих двоих. И всё оружие и имущество роты – на хребте. И лесами, оврагами, ночами, если не хочешь всех под авианалётом потерять. Так что ещё пару дней побегают налегке, потом в полной выкладке, а потом и в бронниках.
– Да как в них бегать-то?
– А в атаку как ходить? Я же эти два дня с ними в «доспехе» бегал. Тяжело, но зато, когда вечером снимаю – как взлетаю! Привыкнуть надо к нему, чтобы как гимнастёрка стал, удобным и родным, только тогда от него польза. Мы же пехота, а не танки.
Там, где и танком не пройдешь,
Где на авто ты не промчишься,
Там ротный Сашка проползёт
И ничего с ним не случится!
Ротный опять рассмеялся, теперь придерживая бок рукой. Отсмеявшись, посерьёзнел:
– Ладно, бег так бег. Кто не может бегать? Не верю я, что ты остановился в членовредительстве.
– Мельник повредил руку, Боксёр – потянул ногу.
– Опять ты?
– Проводили тренировку по рукопашному бою.
Ротный сплюнул.
– Пошли.
Едва мы оказались в расположении роты, как раздался оглушительный крик:
– Рота, стройся! Смирно!
Опять Мельник расстарался. Никак у дверей тёрся. Подслушивал?
– Вольно! Имею честь представить вам нашего ротного – лейтенант госбезопасности Степанов Александр Тимофеевич, прошу любить и жаловать.
– Не девка, чтобы любить и жаловать. Кто дежурный?
– Сержант Мельников! – Мельник вытянулся.
– Завтракали?
– Так точно!
– Чем занят личный состав?
Мельник посмотрел на меня, я кивнул едва-едва, одними глазами. Мельник начал краснеть – видимо, лихорадочно соображает, наконец, выдал:
– По плану боевой учебы – политинформация. Но ввиду отсутствия политрука рота занимается ремонтом обмундирования.
Молодец Мельник. Разом объяснил и расхристанный, полураздетый вид бойцов и бардак в расположении.
– Рота, слушай мою команду! Через пять минут построение на плацу в полной боевой выкладке для проведения марш-броска. Выполнять!
– Запалишь!
– Молчать! Старшина Кузьмин, займитесь выполнением ранее полученного задания! Кто вам нужен в помощь?
– Сержант Мельников и боец Перунов.
– Мельников, Перунов, Боксёр – два шага вперёд. Боксёр – это что – фамилия?
– Младший сержант Иванов! Боксёром меня старшина окрестил.
Ротный опять сплюнул, сунул мне кулак под нос. Я пожал плечами.
– Рота, кругом! Исполнять! Иванов – дежурный по роте. Навести порядок в расположении. Мы на службе, а не в хлеву! Мельников, Перунов – поступаете в распоряжение старшины. Кузьмин, вечером – доклад! И чтобы «доспехи» привёз!
– Слушаюсь! Разрешите идти?
– Исполняй! А вы двое чего замерли? За старшиной бего-ом а-арш!
Молодец Санёк. Самый простой способ поднять авторитет, подавить предыдущего «авторитета». Немного цепляла обида, но прочь! Это роте только на пользу. В команде только один лидер должен быть. Остальные должны подчиняться. Это армия, сынок!
Когда ротный скрылся, я остановился.
– Не завтракали?
– Какой там! Разве кого добудишься! Спят, как сурки. Даже дневальный спал, – ответил Мельник.
– А ты что же?
– Да у меня рука к утру разболелась, проснулся. Слышу, из каптёрки рёв в два голоса. Ну и…
– Молодец. От лица личного состава роты и себя лично объявляю тебе благодарность за бдительность и находчивость.
– Служу трудовому народу!
– Да не ори так! Ребята теперь голодные побегут.
– А нечего так долго спать. Не пионерлагерь.
– Это точно. Давай, ребят, метнитесь на кухню, возьмите пожрать на троих и сухпая на весь день. А лучше на два дня. И ко мне, в «берлогу». Мухой!
Сам я пошёл на вахту, позвонил в «контору», вызвал Ивана. Обещал через полчаса подъехать. Как раз позавтракаем.
Снова о косоруком прогрессорстве
Надо было ехать на завод, но у меня родилась идея, благодаря Мельнику.
– Мельник, а как твоё имя?
– Алексеем мама нарекла.
– Срочную где проходил? Воевал?
– В финской поучаствовал под конец.
– Там значок получил?
– Нет, здесь уже. У нас через два двора тир был. Когда в армию призвали – я уже прилично стрелял. А потом мы финскую «кукушку» завалили. А ружьё его, с оптическим прицелом, я получил, как лучший стрелок. Хорошая вещь! Только… Сколько народу эти «кукушки» перещёлкали! Суки!
– А ещё есть такие же стрелки, как ты?
– Наверное, есть. А что?
– Потом объясню.
А задумал я простое и обычное дело – снайперы. Насколько я помню, снайпер был в каждом отделении ещё в Советской Армии. Говорили, что СВД – отличная винтовка. Но «весла» достать неоткуда, а вот переделать «светку» в «весло», т. е. СВТ в СВД – попробуем. Где взять оптические прицелы?
– Лёш, а где это финское ружьё?
Мельник пожал плечами.
– Прицел только я прихватил из армии. Но приладить его никуда не получается.
– Так что ж ты молчал! Изверг! У нас готовый снайпер есть, а ты скрываешь! А приладить – приладим!
Но сначала к Степанову-старшему, что Порфирыч. Он крепко задумался. А я заливался соловьём, рассказывая о тактике снайперских подразделений, прочитанной как-то в Интернете. Помнил немного, досочинил остальное.
– Не тарахти, – остановил меня Порфирыч, – ты иди, не жди. Я тут парочку товарищей подключу, пусть ищут. Тебе только прицелы нужны или снайперские винтовки целиком?
– Я ни от чего не откажусь. Снайперские винтовки, насколько я знаю, специально отбирают, с лучшей кучностью. Они пошли бы на вооружение отдельного снайперского отделения. Или взвода. А если просто прицелы – кустарно, заводскими умельцами, прикрепили бы к обычным СВТ. В отделении по снайперу – насколько поднимется эффективность огня?
– Ладно, иди. Я тебя вызову.
Заехали к Мельнику домой, познакомились с его женой, дочкой. Мельник достал из тайника прицел, хранящийся в жестяной коробке, тщательно обёрнутой промасленными тряпками. А сам прицел – в коробке, обёрнутый мягкой пелёнкой.
– Ах, вот куда делась пелёнка! А сказал – утюгом сжёг! – удивилась жена Мельника.
– Утюгом и сжёг. Ну, не всю же.
Мы прождали его в машине полчаса, пока он с семьёй намилуется.
Вот теперь можно на завод. А там меня обрадовали – сорок семь «доспехов» полностью готовы. Все до одного лично проверил, прощупал, только что на зуб не попробовал. Мельник и Миша тут же примерили. Остались довольны. Я расписался в актах приёма – заводчане тоже остались довольны. Вызвал полуторку, чтобы отвезла бронники в роту.
А потом – в инструменталку. Мужики долго затылки чесали, потом кивнули, забрали коробку с прицелом, винтовку.
– Только он съёмный должен быть, – остановил я их. Опять репы чешут. Наверно, на сварку хотели посадить.
Я мелом на щите нарисовал, насколько смог, увиденные по Интернету и в играх крепления «ласточкин хвост» и натовскую «рельсовую планку».
– Я видел такие способы крепления. Не подойдёт – придумаете, может, своё. И ещё глушитель нужен. Вот примерно такого устройства.
– А его как крепить?
– Тут два варианта – накручивать на ствол резьбой, либо разрабатывать такой глушитель, чтобы крепить вместо штыка.
– Он же снизит скорость пули.
– А у вас есть свёрла диаметром 7,62? Всё равно будете на 8 мм сверлить.
– Тогда шум не снизит.
– Исказит точно. Приглушит. А пламя выстрела полностью скроет. Уже большое дело.
– А длины какой?
– Думаю, 150 мм достаточно. Когда приходить на примерку?
Дальше поехали на швейную фабрику. Что интересно, на всех проходных я так примелькался сторожам, что они даже документов у меня не спрашивают. А если говорю: «Это со мной», то и у моих спутников. Непорядок, конечно, но мне удобнее.
Марии Фёдоровне, радостной от встречи с сыном, заказал маскировочный балахон. Лёгкий, просторный и бесформенный. Одного покроя, но в двух цветах – белый и пятнисто-зелёный. И, в порядке спецзаказа, по двадцать балахонов каждого цвета, все расшитые петельками и обрезками тканей и ленточками этого же цвета.
– Это тоже для маскировки. В таком костюме даже с пяти шагов не увидишь стоящего в кустах бойца. Для снайперов – самое то. Залёг в траве или зимой в снегу – и не видно тебя, пока не стрельнёшь.
Дальше поехали на артиллерийские склады. Хотел получить ручные пулемёты. Обломался. Нету. И только три 82-мм миномёта. Выписал все. Вызвал машину за ними.
Проезжая через город, остановились послушать сообщение Совинформбюро. Киев в сводке звучал. Ещё бились ребята там. Опять накатила тоска. Казалось – всё, что делаю, так мелко, незначительно. Не способно ничего ни изменить, ни исправить. Да и что я сделал? Сломал десяток костей своим же, не смог обучить ничему ни ребят в бригаде, ни в роте (потому что и сам ничего не умел, так, понты одни), даже ни одного немца не завалил. А он сейчас громит наших предков как хочет, когда хочет и сколько хочет. Вот там, на фронте, дела делаются. А всё, что я делаю – детская игра в песочнице.
– Уж скорее бы на фронт. Сил нет уже терпеть. Ребята там гибнут, а мы – как в санатории, побегали, пожрали, поспали, водочку попили. Э-эх!
Миша и Мельник удивлённо смотрели на меня.
– Что?
– Сам говорил – не готовы мы к фронту.
– К этому нельзя быть готовым. Ладно, этот – кадет, но ты-то, Мельник, воевал же уже.
– Какой там воевал! Выгнали в поле. Ура! Бежишь, падаешь, опять бежишь. Пули свистят вокруг, ребята падают, кричат, взрывы, что происходит – не понимаешь. Куда стрелять – непонятно. Куда-то вперёд стрелял, как все. Я и финна-то живого ни разу не видел.
– Ты же снайпером был.
– Был. Сидел в засаде, как они. А никого так и не увидел.
– Так никого и не убил?
– Говорю же тебе – даже в оптику не видел. Зато – воевал. У нас в роте половина побита-поранена, а похвалиться нечем. Как в атаку пойдём – кровью умоемся, отползаем. А потом, то место, откуда по нам стреляли – перепашут пушками – опять – «ура-в-атаку!» бежим. Так три недели отбегали и отвели нас в тыл. Вот и вся война.
– Неужели и сейчас так воюем?
– А как? По-другому не умеем. И-э-эх! Нам бы тебя, старшина, туда, в Карелию, сколько бы мужиков целыми домой вернулись. У нас же за три недели три ротных убило. Они что – «Ура! За Родину!» первый вскакивает, пистолетиком махнёт и бежит впереди всех. Первый и падает. Мёртвый. Одна пуля – в голову или в сердце.
– А был бы я там – изменилось бы что?
– Уверен! Ты ведь до хрена знаешь и умеешь. Вот научил бы нас, по-другому бы всё было.
– Ты ошибаешься, Лёха. Ни хрена я не умею. Так, видимость создаю.
– Старшина, ты это брось! Меня ещё никто никогда один на один не бил. А ты – играючи.
– С трудом, Лёха, с трудом. Я как увидел, ты «мельницу» раскручиваешь – аж похолодело всё.
Мельник, довольный, заржал. Смотрит на меня преданными глазами, как собака на хозяина. Вот блин! Теперь я за него в ответе, как за всякого, кого приручили.
– Спасибо, Алексей. Буквально к жизни меня вернул.
– Ага, а то я смотрю – приуныл «медведь» наш.
– Как ты сказал? Почему Медведь?
– Ты себя бы со стороны видел бегущим в броне на «пулемёт», согнувшись. Точно как косолапый.
– Сам придумал?
– Нет, ребята. Сначала Чёртом назвали, теперь Медведь да Медведь. И каптёрку свою «берлогой» называешь.
– И точно. В берлоге же медведь спит. Ладно, оставим лирику. Вань, поехали в расположение.
– А в управлении вас, старшина, младшим Наполеоном назвали, – вставил Иван. Ржали вчетвером.
– Ну, что думаешь? – ротный выжидающе уставился на меня.
– Одобрямс! – ответил я.
– Тебе все б ржать! Я же серьёзно.
– Твой выбор. Ребят этих ты лучше знаешь. Не справятся со взводом – заменишь. Ты бы хороших оперов отобрал в отдельное подразделение, а дознавателей ещё в одно.
– Разведка и контрразведка?
– Растёшь на глазах!
– Думал я уже об этом. Но мы не полк и даже не батальон. Нам не положены такие структуры.
– Кто говорит об официозе? Негласно. Стрелки и стрелки. А в свободное время, по приказу ротного – разведка и дознание. Чую я, когда на фронт попадём, наш батальон будет посильнее некоторых сильно битых дивизий. И задачи нам будут ставить соответствующие.
– Например?
– Остановить танковую дивизию. Как тебе?
– Справимся?
– Умеючи-то? Нет, уничтожить, конечно, не уничтожим, но задержать, потрепать, танки пожечь – это можно, ежели с умом-то.
– Уговорил. Сделаю из них два отдельных отделения.
– Ещё отделение «леших». Как тебе костюм?
– Отлично. Ни одного не нашёл. Пока один не говорит, вот так, с болью: «Товарищ капитан (при переводе Степанова из НКВД в ОИПТБ ему было присвоено общевойсковое звание, равное имеющемуся), сойдите с руки».
Мы рассмеялись. Это мы проводили испытание маск-костюмов, которые сразу окрестили «Леший», тем более что командира отделения снайперов, чемпиона областного турнира по стрельбе среди подразделений НКВД, звали Алексей Олегович Алёшин, а с детства Лёха Леший. Десяток снайперов спрятались в лесополосе, а ротный их через полчаса искал.
– Так ты ему на руку встал и даже не разглядел?
– Он палой листвой засыпался у бугорка. Я на бугорок встал, осматриваюсь, топчусь, вот и наступил на него.
– Понятно. Дальше. Пулемётный взвод это понятно. Жаль, ручных пулемётов мало. По-хорошему по одному на отделение надо.
– Уж что есть. Зато противотанковый взвод. Почему ты отобрал винтовки у стрелков ПТР?
– Пистолетов достаточно. Посчитал, сколько весит винтовка со штыком и боекомплектом? У заряжающего – ППШ, у третьего номера СВТ и гранаты, достаточно для самообороны. Тем более что без прикрытия боевых троек ПТР я не оставлю. Они – наша основная ударная сила. Вот обкатаем всех танками, вылечим от танкобоязни – вообще силища станет!
– Ты сам под трактор лазил?
– А куда деваться? Личный пример. Да и на своей шкуре хотел попробовать, как это – под танком.
– И как?
– Попробуй.
– Обязательно. Ну, давай колись!
– Да – чуть я штаны не обмочил.
Я ожидал, что Санёк рассмеётся, но он только внимательно посмотрел на меня.
– Ощущения под бульдозером схожи с танком?
– Под танком не был, не достал, но и так впечатляюще. Во, говорю, а у самого мурашами кожа покрылась.
Дело было так. Надо было всех «обкатать» танками, но танков найти не удалось. Всё, что я смог достать – это огромный бульдозер из карьера. Но из этого карьера его извлечь было невозможно – ресурс мотора и гусениц невелик, а тягача такой грузоподъёмности я не достал. Если гора не идёт к Магомету… Марш-бросок, хорошо хоть налегке (кроме меня), на 27 км – и мы копаем в земле окоп полного профиля. Тракторист посмеивался:
– Ребят, я же обрушу своим весом вашу ямку.
– Ты давай не зубоскаль. Ехай строго перпендикулярно, да, вот так. Если в окоп свалишься – голову прострелю.
– Слышь, командир, да пошёл ты! Тогда я вообще не поеду.
– Тогда вали отсюда. Я твоему начальству доложу и соляру вы хер получите. А я сам за рычаги сяду.
– Да ты не сможешь!
– Один ты что ль умелый такой? Танком смог управлять – и твоим ржавым утюгом смогу, – давно уже не краснею, когда вру.
– Никому я свой трактор не доверю. Ладно, копайтесь. Стены окопа обрушатся – я предупреждал.
Окоп был готов, я выстроил первый взвод – сегодня их очередь, и обратился с речью:
– Мы – истребительно-противотанковый батальон. Основным нашим противником будут танки врага. Но, многие боятся танка. Сегодня каждый из вас убедится, что танк – это огромный, рычащий, лязгающий, стреляющий, но утюг. Танк опасен. Утюг тоже опасен, так ведь, Мельник? Вот Мельник сжёг утюгом пелёнку, чуть не сжёг дом. Ты боишься утюга, Мельник?
– Нет. Надо опасаться, соблюдать правила безопасности, но я не боюсь.
– Так и танк. Если знать его сильные и слабые стороны, то он не опасен. Сильных качеств танка будем сторониться, а в слабые места – бить и уничтожать. Каждый из вас сегодня пропустит танк через себя и проедет внутри него.
– Товарищ старшина, разрешите обратиться.
– Не в строю, ребята. Просто спрашивайте.
– А внутри зачем?
– А вы посмотрите – легко ли управлять этим железным сараем. Убедитесь, что обзор из трактора очень плохой, а из танка – ещё хуже. Они вообще сквозь щёлочки на мир смотрят. Это ясно? Есть добровольцы?
Потупились, молчат, друг на друга поглядывают.
– Ясно. Кадет!
– Я!
– В трактор, я – в окоп. Потом ты – в окоп, Мельник – в трактор. И так далее. Младший лейтенант, распределите очерёдность.
– Я – после Мельника, затем – командиры отделений, потом – отделения по порядку. Всем ясно?
Взвод выстроился амфитеатром, я взял две стеклянные бутылки, спрыгнул в окоп, махнул рукой:
– Давай, мазута, заводи!
Трактор взревел, мощно развернулся, покачивая мощным отвалом, проехал, опять повернулся, замер. Я махнул рукой:
– Давай же!
Опять взревев, бульдозер попёр на меня гигантским носорогом. Земля задрожала, потом затряслась. Ух, ё-моё! Дыхание перехватил спазм в горле, руки сразу вспотели. Я крепче сжал бутылки, переместился правее, чтобы оказаться точно под бульдозером. Когда он был в трёх шагах, я высунулся немного, метнул бутылку, расколов её о сталь отвала, и нырнул на дно окопа, сжавшись там в позу эмбриона. Перед моими глазами дрожала земля стенки окопа, потом она потекла ручьями, потом потоком, словно вес бульдозера выдавливал из земли соки. Я почувствовал, как мир сжимается для меня в маленькую точку. Вот, значит, что называют клаустрофобией! Потом свет померк, грохот накрыл меня сверху. Казалось, бульдозер едет не по земле, а прямо по мне.
Рот мой сам открылся в крике, почувствовал неожиданные позывы к мочеиспусканию и разом дикое желание вскочить, бежать. Задавил себя до такого состояния, что никаких мыслей во мне, кроме непечатных: «Ё! Ё! Ё! Ё!» И Бога тут же, и ё… душу, и ё… мать, и всё в кучу.
Тень многотонного бульдозера гремела надо мной, давила меня, выдавливая из меня все соки, казалось, бесконечные часы, сутки, но, наконец, просветлело. Я тут же дал свободу ногам, что так рвали меня вверх, но они разом ослабели, стали чужими, ватными. Стиснув зубы, помогая себе руками, встал, замахнулся и метнул бутылку. И вслед:
– Ё! Растудыть её мадридь, чтоб тебе ни дна ни покрышки!
Дзенкнув, бутылка раскололась о трактор, тот, будто подбитый, резко остановился, взрыв землю. Выскочил тракторист, обежал трактор, заорал:
– Ты мне весь бак помял! Как я его выпрямлю? На хрена сзади лупишь?
Я выбрался из окопа.
– Запомните, – обратился я к своим бойцам, проигнорировав тракториста, – танк можно уничтожить, разбив бутылку с горючей смесью или взорвав гранату в районе расположения двигателя. Только так. А двигатель расположен за башней. Поэтому танк лучше пропустить за себя и поразить его с тыла. Сзади у него и броня тоньше. Все всё ясно? Кадет! Миша! Давай в окоп. Бутылки возьми. Не бойся, я испытал – окоп не обвалился.
– Давай, мазута!
– Не буду! Вы мне всю технику угробите.
– Видали? – это я уже своим. – Одна пустая бутылка, а трактор выведен из строя. Танк – тот же трактор, только стреляющий. Угробить его не сложно. А теперь слушай новую установку – бить бутылки о гусеницы. Ясно? А то останемся без единственного эрзац-танка. Мазута, тебя так устроит?
– Сам ты мазута! Надо было тебя утюжнуть, пока ты был в окопе.
– Поздно опомнился. А Кадет бы тебе ещё в голове дырок наделал. И так там сквозняк, а было бы решето.
Тракторист сплюнул, под общий ржач пошёл к трактору, лихо развернулся на месте, пролетел над окопом. Кадет, молодец, расколол одну бутылку о бульдозерный нож, вторую сзади, но в гусеницу не попал. Во как всё быстро. А когда сам в окопе – будто часы проходят. Что это Мишка не вылазит? Подошёл. Он сидел на дне окопа, как суслик.
– Миш, ты что? Тебе плохо?
Он сначала отрицательно помотал головой, потом кивнул.
– Не понял? Ладно, давай руку.
– Не могу.
– Ранен? Как тебя зацепило? Чем?
– Мне стыдно.
А, вон в чём дело. Не удержал.
– Что ж, бывает. И голодный обсерится. Не стремайся, выходи.
– Засмеют.
– Пусть попробуют.
А народ притих – не поймёт причины заминки. Только пусть попробует кто улыбнуться! Я им устрою прапорщика Дыгало из «9 роты». Надеюсь, в моём исполнении будет не хуже, чем у Пореченкова. Помог вылезти Мишке-Кадету. М-да, сильно заметно. Вот уроды – ржут. Налетел, как коршун, раскидав сразу толпу. Бил, не глядя, от души. Когда стоящих не оказалось, изобразил Дыгало:
– Чё ржем? Над чем? Мне пох… – хоть «мама» орите, хоть блюйте, хоть ссыте, хоть в штаны накладывайте, но задачу, мною поставленную, – выполни! Себя превозмоги, пополам порвись, но сделай! Пацан – герой! Он больше вас всех этого трактора боялся, но задачу выполнил! Он смог! А вы? Вы – сможете? Страху своему в глаза заглянуть и удушить его – сможете?
Тишина, сопят.
– Тот, кто научился преодолевать свой страх – тот воин. Того не одолеть, не сломать! Себя победивший – непобедим! Сможете? Ссать от страха, но делать – сможете?
Я подошел к Мишке, зажавшему стыд свой руками, бледному, с трясущимися губами – едва сдерживал слезы. Протянул руку, схватил его руку, пожал.
– Я горд быть твоим командиром. Теперь я не побоюсь поставить тебя сзади себя – буду знать, что тыл мой надёжно прикрыт.
Юноша больше не мог сдерживать слёз, вырвался, убежал.
– Что, лошади? Над чем смеялись? Ему ещё и шестнадцати нет, он школу не закончил, а тут такое. Мальчишка он ещё, но уже настоящий мужик! А вы – ржать! Придурки! И ещё – если я хоть раз от кого-либо услышу о пятне на репутации Кадета – сгною всех присутствующих! Я предупредил! Парень толковый, может высоко подняться. Чернить его не позволю. Мазута, тебя тоже касается.
– Да мне вообще по барабану. Твои люди. Только сдаётся мне, он танки теперь зубами грызть будет, как орехи. И тоже в бак мне долбанул. Ну что с вами делать, Ироды?
– Продолжаем учёбу! Мельник – в окоп!
– Я вот думаю уже – может мне штаны снять? – Мельник, улыбаясь, чесал затылок под каской.
– А мне потом после тебя в окоп, как в толчок лезть? – пихнул его взводный к окопу. – В штаны накладывай и с собой из окопа выволакивай! Что ж нам теперь, после каждого бойца новый окоп рыть?
Ну вот, ржут, потирая зашибленные мною места.
– Младший лейтенант, продолжайте занятие.
– Есть! – бойко ответил он, козырнул. Ухо у него тоже опухает. А ведь он старше меня по званию. А я, мало того что им командую, так ещё и люлей навешал. Устав и субординация отдыхают в обмороке. Ладно, пошёл я к Кадету. Пообщаться надо. Парню нужна моральная поддержка, «помощь друга», так сказать.
– Ну, как Кадет после этого? – отвлёк меня от воспоминаний ротный.
– А ты откуда знаешь? Кто проболтался?
– Спрячь меч возмездия, – усмехнулся Александр, – забыл, кто я?
– Опер.
– Ну и это, но точнее выражаясь, сыщик. Что Кадет? Тьфу, Перунов, кто его так окрестил?
– Я. Малой ещё, но толк будет. Глядишь, и до генерала дорастёт.
– Пусть растёт. Это хорошо, что ты так всё повернул, сломался бы парень.
– Этого допустить нельзя. Каждый нужен.
– Слушай, а что, когда меня видят, «атас!» кричат. Это мне погоняло подогнали?
– Нет. Это из песни:
Атас! А ну-ка, веселей рабочий класс!
Атас! А ну-ка, мальчики, любите девочек!
Атас! Пускай запомнят нынче нас!
Малина-ягода, атас!
– Бессмыслица. Опять твои проделки. А, ты мне зубы заговариваешь. Колись давай!
– Это команда. Придумали для замены команды «граната».
– Ничего не понял.
– Я запретил снимать рубашки с гранат РГД.
– А, вот что значит: «у кого без рубашки увижу, эту рубашку в запасный выход запхаю»! А я услышал, ничего не понял, какая «рубашка»? Радиус поражения гранаты при этом возрастает. Чтобы своих не зацепить, предупредить надо. А почему «атас»?
