bannerbannerbanner
Сегодня – позавчера

Виталий Храмов
Сегодня – позавчера

Полная версия

Наш эшелон идёт на Запад!

И вот мы едем.

Я, конечно, тогда тоже ходил в увольнительную. За мной пришла опять та же «эмка» с Ваней-водилой (ну, как за мной – она привезла Санька Степанова, но я счёл её в своём распоряжении, тем более что Ваня не возражал). Сначала я съездил на доклад к Степанову-старшему. Порфирычу доклад был не очень интересен – всё ему Санёк рассказал уже. Попрощались. Потом – в бригаду. Простился с Бояриновым и остальными знакомцами. Покружил по магазинам, закупая гостинцы для Катерины и детей. Вот после этого – к Натану. С ним и «гуданули» армянским коньяком. Но не до потери пульса. Как только почувствовал себя пьяным, откланялся. Водрузив рюкзак с гостинцами на спину, отправился к Катерине. Там и заночевал. Утром меня разбудил гудок «эмки». Прощания были слёзными, хорошо хоть не долгими. Семья Катерины провожала меня на войну, как родного мужа и отца.

А вот после этого был откровенный дурдом. Кто-нибудь представляет себе погрузку боевого подразделения в эшелон? Я не представлял. Эта тема напрашивается на отдельное исследование, которого я никогда ещё не видел. Ладно, с людьми более-менее, с конями тоже справились, но ведь ещё и автотехника, пушки, зенитки, кухни, мобильные реммастерские и другое имущество. Голова пошла кругом через час после начала погрузки. Мат, рёв, грохот. О-о, ё-моё! И это только один батальон. А как же перевозили целые армии? Я в детстве читал воспоминания комиссара 16-й армии. Их везли с Дальнего Востока. Описывалась перевозка вскользь, так же и прочлась. Ну, везли и везли. И только теперь я оценил уровень управленческого искусства менеджеров этого времени. Дело ведь не только в воинских эшелонах. По железной дороге перемещалась целая страна, почти вся её промышленность. Под бомбами целые заводы были разобраны, погружены, перевезены и собраны на новых местах на Урале, за Уралом, в Казахстане. И всё это без компьютеров, Интернетов, почти без связи. Как оценить этот подвиг? Возможно ли подобное повторить в моё время, со всеми его достижениями? Тут рабочий поезд на укладку стрелочного перевода на моей старой работе, там, в будущем, собирают с такими тяжёлыми усилиями! И это при повсеместной связи, даже сотовой, когда можно в любой момент достать любого.

Погрузились, поехали. Сначала почему-то на юг. Потом на запад, потом на север. Я уже и перестал следить за направлением. Первые сутки пути почти все всё время спали. Просыпаясь, я всё время выглядывал наружу. Мы иногда ехали (неспешно, по моим меркам), чаще стояли на запасных путях на станциях и полустанках.

На третьи сутки пути всех зенитчиков Ё-комбат выгнал из вагонов-теплушек на платформы с их орудиями и пулемётами. Они привели их в боевое положение, и начались учения по боевому прикрытию эшелона. Нас, пехоту, не трогали. Почти. Теоретические занятия и физическая подготовка в ограниченном пространстве. Санёк приказал занять чем-нибудь людей, чтобы мысли дурные в головы не лезли.

И то верно! Ведь русского человека нельзя оставлять без дела – сопьётся или покалечится. А так – отоспались, пора и голову чем-либо забить. Например, методикой оказания первой медпомощи. Или способом доставки сообщений. Провели «день тишины». Общаться можно было только жестами. Вот и выработали набор жестов для общения в разведке, в грохоте боя, на расстоянии видимости в бинокль, но не слышимости. Какие-то жесты знали ребята, что-то видел я в кино, что-то придумали.

Каждый вечер – коллективное пение. И знакомых им песен (иногда знакомых и мне), и новых для них, но хорошо знакомых в моё время. Разучивали, пели. Мельник, Кадет играли. Иногда и ротный играл и пел с нами.

И ещё тренировки по уходу за оружием, куда же без них.

– Твоё личное оружие, как жена, всегда с тобой. И как жена, должно быть знакомо. Как жену в темноте раздеваете, так и оружие с закрытыми глазами должны разобрать, почистить и собрать. Чтобы и днём и ночью оно было готово послужить вам и спасти ваши жизни. Гранату в боевой взвод должны поставить ночью, в темноте землянки, не глядя на неё. Смотреть надо на врага, следить за ним. А руки в это время должны привести к бою гранаты, винтовку, автомат, пулемёт, зарядить, примкнуть штык. Каждая секунда – чья-то жизнь. Бог на стороне не тех батальонов, что больше, а только тех батальонов, что хорошо стреляют. И всегда готовы выстрелить первыми.

Вот и приказ на разгрузку. Оказалось, метания наши по станциям и направлениям были результатом смятения в штабах. Сначала нас подчинили Юго-Западному фронту (я обрадовался – я помнил, что там командовал маршал Тимошенко, и мне он казался очень грамотным генералом), потом подчинили Западному фронту (непонятно, кто им командовал, Конев или Жуков – ничего-то я не знаю!), потом переподчиняли то одной армии, то другой. И вот в конце концов – выгрузка.

Раздав матом приказы, Ё-комбат умчался. Сначала решили сгружать зенитки. На местных надейся, а сам – не плошай. Мельника с Кадетом я послал в «инженерную разведку» – осмотреть окрестности и «понюхать, что, как». Первым их донесением была найдена позиция для зенитной батареи – рядом со станцией на небольшом бугорке. Зенитки отправили туда, где они и задрали свои «хоботы» в небо, укрыв грузовики в лесополосе, а орудия замаскировав нарубленными ветками. Молодцы. И я – молодец. Все «печёнки» всем не зря «выел» мерами маскировки.

Следом сгружали орудия наших батарей. Их отправляли сразу же по готовности со станции в ту же лесополосу прятаться. Только после пушек занялись обозом – лошадьми, имуществом, припасами. Личный состав принимал активное участие в выгрузке. Каждому разъяснили, что их жизни и сытость зависят от целостности обоза, а его целостность – от времени нахождения на станции.

Уже заканчивали, когда появился озадаченный, потому злой Ё-комбат. Собрал командиров. Я в их число не входил, потому решил реализовать «данные разведки» Мельника. Под шумок неразберихи мы умыкнули у станционных работников несколько кувалд, десяток ломов и два с лишком десятка лопат, правда, совковых, а нам больше нужны штыковые. И это сгодится. А у временного «склада» под открытым воздухом «увели» несколько зелёных деревянных ящиков. Мельник клялся, что это боеприпасы. Вскрыть и посмотреть так и не успели – пришёл ротный.

– Грузимся обратно, – махнул он рукой.

– Афигеть! Чё за дурдом! – я расстроился.

– Комбат договорился с комендантом, поездом нас подбросят поближе к передовой. Но там не будет возможности сгрузить технику и обоз. Они двинутся своим ходом, а мы – с комфортом.

– А, так это же совсем другое дело! Под налёт бы не попасть – зенитки-то сгрузили.

– То-то и оно. Рискнём. Там немец прорвался опять. Нами затыкают.

– Для того нас и создали. Ребята, вертай всё взад! Верхом на паровозе до немца поедем! Живее, живее! Пока они путь не разбомбили. Кто будет сейчас канитель тянуть – пешком пойдёт!

Сказано – сделано. Разместились с комфортом – в нашем распоряжении оказался весь состав. Его не стали расформировывать, чтобы время не терять, да и пути забиты – не до манёвров. Только пристыковали сзади ещё один паровоз – он состав обратно потащит.

Хорошо Мельник напомнил о жрачке, я же чуть не забыл о сухпаях – хорош старшина! Так и поехали. В пути каждому втолковал порядок «спешивания», держались ближе к дверям, их не закрывали. Пулемёты разместили на платформах, там же – часть людей и грузов, чтобы при налёте быстро покинуть состав.

С тревогой смотрели на заходящее солнце – оттуда ждали налёта. Но налёт произошёл с востока, видимо, возвращающиеся «лапотники» (так вот вы какие, сирена и правда пробирает до печёнки!) решили обстрелять нас. Машинисты загудели, поддали «газу», состав окутался дымом и паром. Сделав по два захода, обстреляв нас из пулеметов, эти два «лапотника» отвалили и улетели на заходящее солнце. Может, боезапас кончался, может, решили не связываться – мы с перепугу палили в них из всего, что было. Тут сыграла роль скорость состава – ехали бы медленно – народ попрыгал бы да попрятался. А тут не спрыгнешь. С испугу – стреляли. Один стрельнул, за ним – остальные.

Налёт прошёл без потерь – все живы и целы. Только глаза лихорадочно блестят, смеются часто, возбужденно пересказывают друг другу свои впечатления.

Состав замедлил ход, начал притормаживать.

– Приготовиться к высадке!

Полустанок. Выходная стрелка разбомблена. Никто не чинит. Будка осмотрщика стоит с открытой дверью. Остановились.

– Пошёл! Пошёл! Ты чего мечешься? Бери ящик, становись в очередь. Сгружаем всё, потом сами. Давай, давай, пошевеливаемся! Кто отстанет – пёхом догонять будет!

А ротный, вот жучара! Ослушался команды Ё-комбата, ротный обоз не сгрузил (погрузил обратно). Теперь Тарасенко организовывал разгрузку телег и лошадей. Я повёл своих помогать. После разгрузки командиры подразделений обежали все вагоны и платформы, проверяя. И я тоже проверил два вагона и три платформы, за которые был старшим. Спрыгивали уже на ходу. Догнали своих, уже выстроившихся на дороге в походную колонну.

– Нале-во! Шаго-ом а-арш!

Почапали. Моя рота – первая. Поэтому я – впереди колонны. Передо мной – только боевое охранение, обогнавшее колонну на километр. Степанов где-то вдоль строя бегает. Рядом ехали на конях Ё-комбат и начштаба (своих коней тоже на станции не оставили), что-то напряжённо высматривали в карте, вполголоса переговаривались. Как я ни прислушивался, разобрать не мог.

А с запада гулко бухало, как далёкая гроза. Вот какая ты – канонада!

– Кузьмин, – раздался неожиданно надо мной голос комбата.

– Я, товарищ майор!

– Запевай! Нам ещё километров семь шлёпать до штаба дивизии. Так что мы в глубоком тылу, можно и спеть. А под песню и идти легче.

– Нам песня строить и жить помогает, – кивнул я. Вот вроде насчёт песни подъехал, а сам моё любопытство удовлетворил. Наверно, заметил наши напряженные шеи и свёрнутые в локаторы уши.

 
Третьи сутки в пути
Ветер, камни, дожди,
Всё вперёд и вперёд
Рота прёт наша, прёт.
Третьи сутки в пути,
Слышь, браток, не грусти!
Ведь приказ есть приказ,
Знает каждый из нас.
Напишите письмецо,
Нет его дороже для бойцов,
Напишите пару слов
Вы, девчата, для своих пацанов.
И на закате вперёд
Уходит рота солдат,
Уходит, чтоб победить
И чтобы не умирать.
Ты дай им там прикурить,
Товарищ старший сержант,
Я верю в душу твою,
Солдат, солдат, солдат.
Третьи сутки в пути,
Ветер, камни, дожди.
На рассвете нам в бой.
День начнётся стрельбой.
Третьи сутки в пути.
Кто бы знал, что нас ждёт.
Третьи сутки в пути.
И рассвет настаёт.
Напишите письмецо,
Как живёт там наш родимый дом,
Из далёка – далека
Принесут его мне облака.
И на закате вперёд
Уходит рота солдат.
Уходит, чтоб победить
И чтобы не умирать.
Ты дай им там прикурить,
Товарищ старший сержант,
Я верю в душу твою,
Солдат, солдат, солдат.
Падала земля, с неба падала земля!
Разрывая крик в небе: «Падла ты, война!»
Плавилась броня, захлебнулся автомат,
Заглянул в глаза ты смерти, гвардии сержант!
И на закате вперёд
Уходит рота солдат,
Уходит, чтоб победить
И чтобы не умирать.
Ты дай им там прикурить,
Товарищ старший сержант,
Я верю в душу твою,
Солдат, солдат, солдат!
 

– Кузьмин! Вот вечно ты! Какой солдат? Нет сейчас солдат, а бойцы.

 

– А что они от этого солдатами быть перестали?

– А, с тобой спорить! Давай другую.

– «Комбат» – пойдёт.

– Ё-комбат? Не пойдёт.

– Ладно, другую. Тёзка мой пел. Ребята, «Пятно крови»!

Эту песню рота знала неплохо, поэтому хором запели, отрывисто, в такт шагам:

 
Тёплое место, но улицы ждут
Отпечатков наших ног.
Звёздная пыль на сапогах.
Мягкое кресло, клетчатый плед,
Не дожатый вовремя окурок,
Солнечный день в ослепительных снах!
Пятно крови на рукаве,
Мой порядковый номер слева в строю,
Пожелай мне удачи в бою,
Пожелай мне не остаться в этой траве,
Не остаться в этой траве,
Пожелай мне удачи,
Пожелай мне удачи!
И есть чем платить, но я не хочу
Победы любой ценой.
Я не хочу никому ставить ногу на грудь.
Я хотел бы остаться с тобой,
Просто остаться с тобой,
Но высокая в небе звезда зовет меня в путь.
Пятно крови на рукаве.
Мой порядковый номер слева в строю…
 

Я не ожидал, что песни Цоя понравятся ребятам. Всё-таки это песни «погубленного» поколения 80-х. Того поколения, что хотело взять страну в свои руки («Дальше действовать будем мы!»). И, кто знает, если бы они дорвались до рычагов, может, будущее книг Стругацких стало бы реальностью. Но их горячие сердца и головы были отравлены мнемовирусом «алчность». Они перебили друг друга на разборках за «виртуальные» рычаги управления, но оказалось, не страной, а палаток и рынков. Их энергия была направлена не на созидание, а «канализирована» на достижение миражей, направлена друг на друга. Они заполнили кладбища, психлечебницы, наркодиспансеры, подвалы и подворотни. А страной остались править «мумии» маразматиков и их внуки-мажоры, обожравшиеся, полностью оторванные от реальности, живущие только в своём «элитном» мирке грёз, искренне ненавидевшие мою Родину, влюблённые в «мираж» Запада. А когда «мумии» своим ходом покинули этот мир, они сдали страну по цене вторсырья и мусора.

Для этого строя больше подошёл бы Высоцкий, но я его не знал. Не понимал и не любил. Может, потому что знал только такие песни, как «где деньги, Зин?»

И что им петь ещё? «Муси-пуси»? Я их там не понимал, а здесь тем более. Только что нашего воронежского «Цоя», то есть Хоя?

Пока я размышлял, строй и «Звезду по имени Солнце» спел. Опять я затянул:

 
Это наша работа – в руках держать автомат,
Слышать крики кого-то, щупать чеку гранат,
Идти на прорыв, когда нужно,
С криком: «Ура!», впереди
Падать убитым в лужу,
Кому-то дальше идти.
Мы – ангелы смерти, а это значит,
Что в гибель не верим, а верим в удачу,
Когда артиллерия сыплет «град»,
Души русских солдат покидают ад.
Взрывает и калечит, но не сломит дух
И с этой тварью при встрече
Ты пообщаешься вслух.
Устала: «Отбой, рота!», проходят впустую года,
Но это наша работа – здесь идёт война!
Мы – ангелы смерти, а это значит,
Что в гибель не верим, а верим в удачу,
Когда артиллерия сыплет «град»,
Души русских ребят покидают ад!
А кто погибнет – конечно, его не вернёшь никогда,
Но силы героя навечно переходят в тебя.
Душа исчезает из виду, затем обращаются две,
Ты чувствуешь боль и обиду
На этой нелепой войне!
Мы – ангелы смерти, а это значит,
Что в гибель не верим, а верим в удачу,
Когда артиллерия сыплет «град»,
Души русских солдат покидают ад!
 

Что за?.. Чадящий дым лениво поднимался в закатное небо. Прибежали разведчики. Оказалось, мы вышли к тракту, а на нём – результат бомбёжек. Горели машины, трактора, всюду тела убитых людей, лошадей, коров. Никто их не собирал, толпы унылых, уставших беженцев брели на восток, в нашу сторону даже голов не поворачивали.

Комбат сверился с картой. Приказал идти не по дороге, а вдоль, ближе к лесополосам. С каждой минутой темнело. Канонада стихала. Почапали дальше.

– Смотри внимательно, братцы, – сказал я. – Смотрите – так воюют «просвещённые» европейцы. С бабами и детьми воюют. Безнаказанно с воздуха расстреливают. Смотрите внимательно, запоминайте. И чтобы рука не дрогнула, запомните – немец не человек. Даже не зверь – в звере больше сострадания. Это бесы. Адские отродья. Внимательно смотрите. А дальше мы увидим сожжённые деревни, овраги, полные расстрелянных, будем нюхать копоть живьём сжигаемых детей.

– Да как такое возможно?

– А вот немцев поймаем – спрошу. Я не знаю, как ребёнка можно запереть в сарае и из огнемёта сжечь. А они – знают. В глаза их посмотрю. Яйца рукой откручивать буду – и в глаза буду смотреть. «С этими тварями при встрече я пообщаюсь вслух». Так орать заставлю, чтобы души детей с небес услышали, узнали, что отомщены.

– Неужели в них ничего человеческого нет?

– Почему нет? Есть. Страх есть. И много. И я об этом им напомню. Говорил же им их Фридрих Второй: «Никогда, никогда, никогда не воюйте с Россией!» Забыли? Мы напомним!

– А что за Фридрих такой?

– О, это был интересный персонаж! Гениальный полководец, стратег и тактик. Всю Европу поставил на колени и изнасиловал. Бил армии европейских королей как хотел, где хотел и когда хотел. А у самого армия – позорище одно. Бандиты и оборванцы со всей Пруссии. А громил хитростью вчетверо превосходящие откормленные, вышколенные полки. И нарвался на сиволапых солдат Елизаветы, дочери Петра Первого. Командовала она, конечно, не сама, генералы. А Фридрих генералов купил. Они и бросили армию в болотах. Старше капитана званием никого не осталось. Он так уже делал. С австрийцами. Тогда австрияки сдались полностью. Он их переодел в прусскую форму и за себя воевать заставил.

– А наши?

– А наши утром проснулись – пруссаки есть, а офицеров – нет. Вздохнули облегчённо, перекрестились, выстроились во фронт и целый день отбивали атаки пруссаков. Фридрих сам себя обхитрил – болото, во фланг и тыл не обойти, а спереди наши не даются. Три полка прусских порвали в лоскуты. Фридриху стало жаль своих солдат, приказал из пушек бить. Долбят, долбят, уже и не видно ничего – порох тогда сильно дымил. Хлеще давешнего паровоза. Думает – всё, там и живых нет. Посылает полк – обратно ошмётки. Ещё полк – опять ошмётки. Сам поехал смотреть. А наши – земляных валов наделали – окопы не вырыть – болото, валы эти оседлали, всё трупами осыпано. Смотрит Фридрих, как его пруссаки в атаку идут, радуется – с развернутыми знамёнами, под барабаны, дудки и флейты, ровными рядами. Подошли на мушкетный выстрел, с обеих сторон – залп, ещё залп. И что он видит? На место одного упавшего нашего – тут же ещё один лезет, стреляет. А потом как грянули из пушек в упор картечью, «УРА!» и в штыки. Пруссаки, как зайцы-русаки, бежать. Он наперерез. Солдаты его увидели, остановились, развернулись. Король сам пошел в атаку. Летит на коне, а навстречу – русские. Он – шпагой, шпагой. Прорубается. Вылетел к редуту. На нём – пушка. И один пушкарь. Весь чернящий, в крови с ног до головы, вместо правой руки из плеча обломок кости торчит, но прищурился, одной левой пушку на Фридриха разворачивает. Король прусский в него из пистоля выстрелил, в грудь попал, а пушкарь уже и запал к себе тянет. И тут Фридрих впервые в жизни испугался, с коня грохнулся, картечь коня – в фарш. Поднялся, смотрит – пушкарь лыбится, на него прёт с саблей. Как он дал дёру! Ну совсем не по-королевски. И штаны обмочил. А за ним – всё его войско. Орёт в припадке: «Пусть сам чёрт воюет с такими солдатами!» Ночью наши ушли. Утром Фридрих объезжал поле битвы. Формально он победил – поле боя осталось за ним. Но он-то знал лучше. Он нашел тело того пушкаря. Тогда он сказал свою знаменитую фразу: «Русского солдата мало убить. Его надо застрелить, зарубить, проткнуть штыком, а потом ещё и толкнуть, чтобы упал».

– А дальше что?

– А потом Елизавета Петровна Романова поставила над этими чудо-богатырями хитрого дядьку – генерала Салтыкова, по-моему. Вот он и погонял Фридриха, как сидорову козу, по всем европам. Кстати, Суворов, что Александр Васильевич, в ту пору молодым офицером был. Как раз и изучил науку побеждать. Тогда наши Берлин первый раз и взяли. И немцы узнали, что такое казаки на улицах побеждённого города. А в этот раз узнают, что такое русские танки у Бранденбургских ворот. Ещё век потом икать будут, суки. Кто выживет. А тех, что сюда пришли, мы здесь же и заземлим. Они хотели наших земель? Они её получат. Метр на два. И два метра вглубь. Каждый.

– Правильно, старшина! – надо мной вырос комбат на коне. – Для этого дела землицы у нас хватит. Закончил политинформацию? Я тебя политруком сделаю – у вас в роте как раз нет. Старшин двое, а политрука ни одного.

– Не имею права. Крещеный я. И в партии не состою.

– Поговори мне ещё! Приказы не обсуждаются. Но это на будущее. Политрук ты и так фактически. А сейчас – ноги в руки – и вперёд! Там деревня крупная впереди. Возьми людей – понюхай, кто там, наши или эти, что «хуже зверей».

Ого, он, получается, всё слышал. Но «приказ есть приказ, знает каждый из нас».

– Мельник, Кадет, Леший со своими, ко мне! Шило! Давай тоже подтягивайся. Вещмешки и поклажу сдать старшине Тарасенко! С собой только боекомплект. Готовы? Попрыгали! Закрепить, чтобы не гремело. Отряд, слушай мою команду! Егерским маршем вперёд!

Побежали. Егерский марш – это минуту бегом, минуту – быстрым шагом. Скорость хода возрастает в разы, а пройти так можно многие километры.

– Гребень!

Разбежались в цепочку по полю, как прочёсывая его.

Совсем стемнело. Через полчаса вышли на окраину села. Убедились – наши. Послал «делегата связи» к комбату.

– Шило, со своими – справа, Леший – слева. Обойти село. Невидимками. Оглядеться с западной стороны. И инженерная разведка. Если на ночёвку встанем – надо найти место. Мельник, Кадет – со мной. Я пойду командиров местных поищу.

Нашёл целый штаб дивизии. И «целого» полковника. Подходить не стал – это дело комбата с начальниками общаться. Мельника послал на «добычу». Встретил Ё-комбата, доложил.

– Место для привала нашёл?

– Ага. В том лесочке удобно будет. И дорога к нему идёт. И не занят пока.

– Веди людей туда, Сусанин. Я – в штаб дивизии. Как её номер?

– Почём мне знать. Мы себя не показывали, «языка» не брали.

– Так свои же.

– Тренировка в условиях, максимально приближенных…

– Понятно. Передай ротным – пусть людей покормят. Может, опять пойдём…

Комбат растворился в темноте.

– Куда идём мы с Пятачком? Большой, большой секрет.

– Что?

– Кадет, ты читал сказки про Винни-Пуха? Это плюшевый медвежонок. И чего он мне вспомнился?

Я запел:

 
Хорошо живёт на свете Винни-Пух,
Оттого поёт он эти песни вслух.
И не важно, чем он занят,
Если он скучать не станет,
А ведь он скучать не станет,
НИ-КО-Г-ДА! ДА!
Трам-парам-тарам-пам-пам…
 

Едва расположились, разожгли костры в вырытых ямах, пришёл Ё-комбат. Собрал ротных – совещание. Пусть совещаются. А наше дело – вовремя подкрепиться, согласно заветам Винни-Пуха.

– Ребята, особо не растеляшивайтесь. Сейчас посовещаются – дальше пойдём. А нам – впереди, ох, хвостом чую. Кадет, Мельник – найти в темпе хип-хопа Тараса, затариться сухпаем нам, группам Лешего и Шила. В том же составе будем. Лешие, крепите прицелы и глушители.

 

Никто из ребят не спорил. Зашуршали, позвякивая. Я и сам проверил боекомплект. Автомат, шесть запасных магазинов, три РГД-33, две Ф-1, ТТ и запасной магазин к нему, штык СВТ за плечом, лопатка меж лопаток (надо же, тавтология), бинокль, планшет, кисет с табаком. Всё разложено, закреплено, подогнано.

– Противотанковые брать?

– Ага. И противосамолётные. Мы разведка, боевое охранение. Есть желание – бери, но за потерю подвижности – спрошу.

Подошёл Степанов.

– Готов уже?

– Перекурить осталось на дорожку.

– Вот и закуривай. А я тебе пока задачу поставлю. Дивизии этой мы приданы в оперативное подчинение. Они размочалены основательно. Немец их прижал к реке и накостылял, пока переправлялись. И это только передовые части гансов. Тут есть лакомое место – железные и автодороги сходятся у переправ. Враг на плечах отступающих войск захватил мосты. Отбили, но удержать не смогли. Взорвали. Автомобильный мост был деревянный – выгорел, а вот у железнодорожного обрушилась только одна секция. За ночь немцы мост восстановили, утром ударили и взяли деревню с полустанком. Весь день полком атаковали, не отбили. Нас посылают. Ё-комбат решил в лоб не лезть, а обойти полустанок по… вот этой, смотри, лесной дороге. А утром полк опять атакует в лоб, а мы ударим с тыла, а потом уничтожим плацдарм.

– Разумно. Только я думаю, бить надо сразу по мостам, а против деревни оставить пулемётный заслон. Немец, как услышит бой в тылу, неуютно себя почувствует. От мостов его отрежем, а там и удавим со всех сторон.

– Нормальный ход. Если их там немного. А если много – нас удавят с двух сторон.

– Тоже верно. А сколько их там?

– Говорят – полк мотопехоты с танками. Но ты знаешь – у страха глаза велики. «Их было семеро и оба в валенках». Так комбат и сказал. Вот тебе и предоставлена честь – скакать впереди всех и пощупать немца за нежные места – первому.

– Польщён. Оказали мне медвежью услугу. А что разведвзвод?

– Медведю и услуги медвежьи. Разведвзвод обеспечивает боевое охранение. Когда выступаете?

– Сейчас Кадет и Мельник сухпай принесут и выходим.

– Давай, Витя, удачи.

– Давай, Саня, она нам понадобится.

– А, самое главное чуть не забыл. Сейчас проводник подойдёт. Из разведбата дивизии. А по пути вас встретит разведвзвод одного из батальонов.

– Вот, уже лучше. Заблудиться, ладно, не заблудимся, а вот свои обстреляют – будет обидно.

– Кто капитан Степанов?

– Я – Степанов. Ты – наш Сусанин?

– Лейтенант Морозов, разведбат.

– Вот, Кузьмин, оцени момент – старшина, а будешь командовать тремя лейтенантами.

– Шило – старлей.

– Знакомьтесь, лейтенант, это старшина Кузьмин Виктор Иванович, командир вашей группы.

– Лейтенант Морозов Афанасий Ефремович.

– Рад знакомству, Афанасий. Пойдемте, группа готова, вас ждали. Не будем терять времени, по дороге обсудим дела наши скорбные. Семёнов! Поднимай людей.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47  48  49  50  51  52  53  54  55  56  57  58  59  60  61  62  63  64  65  66  67  68  69  70  71  72  73  74  75  76  77  78  79  80  81  82  83  84  85  86  87  88  89  90  91  92  93  94  95  96  97  98  99 
Рейтинг@Mail.ru