Виталий Ерёмин
Браво-брависсимо
Эльпидио. А вы в ответ?
Мазарини. Я сказал: простите меня за дерзость, ваше величество… Ваши мучения закончатся раньше, лет через семь.
Эльпидио. Очень интересно. Почему вы сказали о дерзости, ваше преосвященство? Почему вы изменили сроки? Здесь напрашивается только одно предположение. Вы не надеялись сделать свою карьеру раньше, чтобы оказаться рядом с королевой. Вы влюбились в нее. Ну, конечно. Вы не могли не влюбиться. Те, кто выше нас, вызывают особое вожделение. А тут… такая высота… Должно быть, у вас кружилась голова, когда вы смотрели на нее. Отсюда и потеря дара речи.
Мазарини. Ты говори, да не заговаривайся, Эльпидио. Каков нахал, однако. Я всего лишь испытал величайшую потребность послужить Франции и ее королеве. Остальное – твои непристойные бредни.
Эльпидио. Ваше преосвященство, зачем вы отказываете себе в обычных человеческих чувствах? Или это такая привычка – думать одно, говорить другое, а делать третье?
Мазарини. Такое бывает, когда обычный человеческий ум под влиянием обстоятельств становится умом государственным. А вместе с умом такими становятся и чувства. Этого не понять простому смертному.
Эльпидио. И слава богу, монсеньер. Слава богу, ибо такой человек уже не человек, а какой-то механизм, который порой только хочет обратно стать человеком, но уже не получается. Разве не так? Вы хотели бы сейчас, у края жизни, поговорить с королевой просто по-человечески? Наверное, хотели бы. Но я могу понять, что вас останавливает опасение, что она-то не у края жизни, а значит – зачем ей эта ваша простота?
Мазарини. Ты утомил меня, Эльпидио. С меня довольно, прочь с глаз, развязный щелкопёр. Впрочем, нет. Давай продолжим. Я взял себя в руки.
Эльпидио. Итак, вы вернулись во Францию через семь лет. Почему не раньше? Этот срок ставит под сомнение ваше чувство к королеве.
Мазарини. Опять ты за свое. Не мельчи меня, Эльпидио.
Эльпидио. Я понял. Вы хотели вернуться в Париж миротворцем, уже известным всей Европе. Как же вас ласкали газеты, когда вы привезли мир Испании и Франции прямо на поле боя. Вы скакали на коне и кричали, размахивая бумагой: «Мир! Остановитесь, мир!» Это было не только очень артистично. Все в Европе сразу поняли, как для вас на самом деле важен мир. Ведь вы были не на сцене, а в гуще боя. Вы очень рисковали, но вы не могли допустить, чтобы хоть кто-то сложил голову, когда с вашей помощью был заключен мир. Должно быть, эта сцена снилась много лет, и не только вам.Считают, что этим поступком вы излечили королеву Анну от тоски по Бэкингему, и смогли предстать перед ней в лучах славы. Женщины так любят победителей. А победили не Испания и не Франция – победили вы, как дипломат. (после паузы) А сейчас, простите, я задам вам бестактный вопрос, ваше преосвященство. У вас были женщины все эти семь лет? Молва не называет ни одного имени, и я теряюсь. Как такое возможно? Вы тщательно скрывали свои связи, чтобы слух о них не дошел до королевы? Или вы так были захвачены поисками мира – то там, то сям? Горела вся Европа. Вам было в то время слегка за тридцать. И после вашего триумфа газеты раскопали в вашей предшествующей биографии…Там были даже связи с замужними матронами… Вы были способны на безумства, и вдруг такое благочестие. Не вынуждайте потомков мучиться этой загадкой.
Мазарини. Ты на самом деле такой романтик, Эльпидио, или только лицедействуешь? Запустил в небо свои вопросы и будь доволен, что ты еще здесь, а не за порогом. Давай о чем-нибудь другом. Но заметь на будущее: если ты чего-то не знаешь, это вовсе не означает, что этого не было. Какая каналья сказала тебе, что я жил те семь лет монахом? Как ты можешь верить в такую идиотскую клевету? Или ты спровоцировал меня, чтобы у меня вырвалось такое признание?
Эльпидио. У меня другой ход мыслей, монсеньер. Все эти годы королева Анна не давала поводов для пересудов. Уж как только не склоняла ее к адюльтеру неугомонная герцогиня де Шеврез, пуританское кастильское воспитание брало верх. Конечно, здесь куда уместней было бы говорить о ее супруге Людовике ХIII, вынуждавшем ее тосковать и мучиться.Я имею в виду муки королевы, которая хочет, но не может дать престолу наследника совсем не по своей вине.
Мазарини. И опять у тебя неточные сведения, Эльпидио. Был один повод. Да и как не быть! Бедная Анна, сколько ей пришлось претерпеть. И от короля, и от двора, и от черни. А что знает о ней народ? Он не знает даже, какого цвета ее глаза. Одни говорят, черные, другие – голубые. Откуда же им знать, что у их королевы в голове?
Эльпидио. Но потом… Что же случилось потом? Монаршая чета была так далека друг от друга целых двадцать три года – и неожиданно на свет появляется сначала один сын, потом другой. Ах! Какой же я недотепа! Ведь этим как раз и объясняется, что вы не приехали раньше! Вы были бы просто некстати. Королева была слишком хорошей матерью,чтобы позволить себе любить еще кого-то, кроме детей.
Мазарини. Ну, наконец-то, догадался А теперь представь, каково мне слушать тебя. Запомни изапиши большими буквами. Для королевы Анны государство выше личных чувств. Так она воспитана. А в те злосчастные годы ей приходилось в муках выбирать, какое из государств поставить выше, Испанию или Францию. И как только она родила Людовика, вопрос этот отпал сам собой. Она стала француженкой. И тогда я должен был оказаться рядом, чтобы помочь ей воспитать сына, Людовика ХIV. Я чувствовал, что смогу сделать это для королевы, для Франции. В этом я чувствовал свое предназначение.
Эльпидио. Но вышло все несколько иначе.
Мазарини. Так было угодно королеве. Но довольно на сегодня.
Эльпидио. Монсеньер, вы не будете против, если завтра к нашей беседе присоединится мадам Шеврёз?
Мазарини. Я не ослышался? Мадам в Париже? С высочайшего дозволения, надеюсь? Ей не терпится плюнуть на мою могилу?
Эльпидио. Нет, она будет не здесь, а на сцене суда истории.
Мазарини. Что ты опять задумал, несносный Эльпидио?
Эльпидио. Вы не заскучаете.
Эльпидио с поклоном выходит.
Мазарини (оставшись один). Я всегда был в состоянии плести до десяти интриг одновременно. А он хочет меня переиграть один на один. Самонадеянный хитрец, я оставлю его с носом. От его записок обо мне читателя будет тошнить. Но в то же время читатель будет понимать, что эта скука целиком на его совести. Хотя, скорее всего, никакой биографии он не напишет. Это всего лишь предлог, чтобы приблизиться ко мне. Дай мне господь сил вывести его на чистую воду. Неплохо бы послать человека в Рим да разузнать, что против меня затеяли мои единоверцы в Ватикане. Но время… Время! Болезнь загнала меня в цейтнот.
ПАРИЖ, 1661-й год
Сцена разделена пополам: покои кардинала Мазаринии апартаменты герцогини Мари де Шеврёз.
Эльпидио беседует одновременно с кардиналом и бывшей фрейлиной Анны Австрийской, находящихся в разных местах.
Мари де Шеврёз. Интересную же вы отвели мне роль, Эльпидио. Кем только я не была… Хотя… если мне не изменяет память, в роли свидетельницы тоже приходилось выступать. В том числе против самой себя. Боже, неужели мне предстоит снова пройти через это?
Эльпидио. Герцогиня, вам предстоит изобличить кардинала Мазарини в его попытках исказить ход исторических событий или что-то утаить. Если ваше отношение к кардиналу не позволяет вам сделать это, скажите прямо.
Мари де Шеврёз. Спрашивайте.
Эльпидио. То есть, у вас нет к кардиналу предвзятого отношения?
Мари де Шеврёз. У женщины моего положения не может быть непредвзятого отношения к людям такого круга. Вы уж потом сами отшелушите зерна от плевел. Спрашивайте, молодой человек, если вы действительно представляете шуточный суд истории. Спрашивайте, я уже на сцене вашего балагана.
Эльпидио. Начну с главного. Даже сегодня многим людям кажется странными и невероятными отношения между двумя кардиналами, Ришелье и Мазарини. Все говорит о том, что они должны были соперничать, ненавидеть и уничтожать друг друга, а они… Ну, что я буду объяснять?
Мари де Шеврёз. Наше время – время женщин, играющих мужчинами, и мужчин, которые уверены, что играют женщинами. И этим сказано очень многое, если не все. Но если вам невдомек, я продолжу.
Эльпидио. Многообещающее начало.
Мари де Шеврёз. Грубовато льстите, Эльпидио, ну да ладно. Я и без ваших поощрений скажу все, что думаю. Не будь Ришелье любовником Марии Медичи, никогда не стало бы и кардинала Ришелье. А без Анны Австрийской не было бы и кардинала Мазарини. Но если их спросить, они наверняка выскажут другую точку зрения.
Эльпидио. А мы узнаем прямо сейчас. Что скажете, ваше преосвященство?
Мазарини. А я, пожалуй, соглашусь с герцогиней. И не для блезиру. Это в самом деле так. Наш век – век на удивление слабых вертопрахов. Мне часто становилось смертельно скучно, и тогда я садился за карточный стол.
Эльпидио. Скучно? Даже с кардиналом Ришелье?
Мазарини. Даже не пытайся поссорить меня с его тенью, Эльпидио. Ришелье – гигант среди ничтожеств. Я до сих пор благоговею перед ним. В таком слабом теле столько силы и отваги духа, столько проникновенной мысли… Это самый великий политик Европы.
Мари де Шеврёз. Да бросьте, не смешите, великодушный Мазарини. Посмотрела бы я на вашего Ришелье, если бы вы сошлись с ним в политической драке, возвысившись до его уровня. Потому он и приближал вас. Он всех держал поближе, кто был ему опасен, в настоящий момент или в перспективе. Вы не слышали скрежета его зубов, когда он видел, как вы смотрели на королеву Анну, и как она смотрела на вас? Нет? Что у вас со слухом?
Мазарини. Я слышал только биение его политического сердца. Ты что-нибудь об это знаешь? У хорошего политика не бывает человеческого сердца.
Мари де Шеврёз. Ну, вот видите, какой вы хамелеон. А он на вашем месте не стал бы прятать свои мысли. А вы так и умрете, не сознаваясь в чем-то, даже самому себе. Как можно было выиграть хоть одну политическую схватку с таким опасным политическим животным?
Мазарини. Не уважаете вы мужчин, герцогиня. Но это меня не удивляет.
Мари де Шеврёз (в сторону Эльпидио и зрителей). Низкородный выскочка, он намекает на опыт моих светских увлечений. Вот наглец! Он забыл, что я герцогиня.
Мазарини. Ваши увлечения, графиня, были всего лишь ловкой приманкой, на которую клюнул даже кардинал. Хотя, возможно, он тоже при этом что-то выгадывал. Не так важно, что вас какое-то время сближало. Важно то, сколько раз он мог отправить вас на плаху, но не сделал этого.
Мари де Шеврёз. Снова намек. Таков стиль наших кардиналов.
Мазарини. Слова прямо в лоб только в памфлетах.
Эльпидио. Герцогиня, позвольте мне провести допрос вашего визави без вашего участия.
Мари де Шеврёз. Да ради Бога.
Эльпидио. Ваше преосвященство, чему вы научились у кардинала Ришелье?
Мари де Шеврёз (не выдерживает). Начиная с 1632 года, Папа УрбанVIII не раз предлагал ему принять сан ради продвижения по служебной лестнице, но Мазарини отказывался. Он уже тогда строил планы в отношении набожной королевы Анны. Иначе чего ради было мешать своей же карьере? Мистически дальновидный прохвост! Не слезайте с него, Эльпидио. Пусть хоть сейчас признается!
Эльпидио. Итак, монсеньер…
Мазарини. Главное, что я уяснил для себя из опыта жизни Ришелье, это то, что мне лучше стать не духовным, а светским кардиналом. Но…
Мари де Шеврёз. Сейчас он скажет, что это никак не связано с его чувством к Анне. Не верьте, Эльпидио. А что касается мистических надежд Мазарини, то я вспомнила. Как он мог предвидеть, что Людовик ХIIIдолго не протянет? Да очень просто. Астрологи предсказывали монарху близкую смерть. А еще… Ну, конечно! Анна могла выйти за Гастона… при живом муже. Кто Мазарини по сравнению с родным братом короля?!
Мазарини. Графиня де Шеврез всегда была невозможной. Мне нужно перевести дух.
Эльпидио. А вы, герцогиня, не хотели бы отдохнуть?
Мари де Шеврёз. Нет уж, я продолжу. Спрашивайте, Эльпидио! И пусть восторжествует справедливость! Только в следующий раз наденьте мантию и шапочку.
Эльпидио. А почему нет, герцогиня? Играть, так играть. Но тогда вам придется называть меня – ваша честь.
Мари де Шаврёз. Меня не убудет. Мне осточертел наш жеманный век. Моя надменная французская душа требует простоты.
Эльпидио. Вы ее получите, мадам.
ПОКОИ МАЗАРИНИ
Эльпидио. Доброе утро, монсеньер.
Мазарини. Ты никогда не задумывался, Эльпидио, почему предсмертные боли мучают человека больше ночами, чем днем? Ну, да зачем тебе мысли об этом? Ночь для больного – репетиция смерти, Эльпидио. Вот я и репетировал сегодня в очередной раз. Так что слова «доброе утро» имеют для меня совсем другое значение. А ты пришел, конечно, снова меня мучить. Валяй. Это меня отвлекает.
Эльпидио. В таком случае, позвольте задавать вам такие вопросы, которые еще больше будут отвлекать вас от болей?
Мазарини. Я же сказал – валяй!
Эльпидио. Давно уже ни для кого не секрет, что вы были в молодости особо доверенным агентом папы…
Мазарини. Запомни, Эльпидио. Особо доверенным агентам высокопоставленные конфиденты как раз меньше всего верят. Ну что же ты молчишь, продолжай.
Эльпидио. Я сбился с мысли, монсеньер.
Мазарини. Хочешь сказать, что это я тебя сбил? Все наоборот. Я навел тебя на мысль. Ты хотел сказать банальность – я ответил откровением. Пора бы уже понять: я отказался от исповеди, но не могу противиться тяге к свойственной человеку предсмертной искренности. Отчасти ты заменяешь мне исповедника, Эльпидио, что у тебя с мозгами? Хорошо, соберись с мыслями, а я пока продолжу то, что рвется из души. Охота за секретами так же вечна, как сами секреты. Одни секреты помогают разжигать войны и побеждать в них, другие – примирять враждующие стороны. Есть тысячи других тайн, но эти – главные. В Римском колледже, где я отмучился восемь лет, была масса ненужных дисциплин, но там очень хорошо преподавали историю, и особенно историю врагов Рима, среди которых главным был Карфаген, где родители ради победы над нами, римлянами, приносили в жертву Молоху своих лучших детей. И я поклялся себе еще в те годы, что никогда не буду служить Молоху войны, а напротив – буду воевать против него, даже… даже… ценой предательства.
Эльпидио. Вы предавали папу?
Мазарини. Да, в тех случаях, когда он отступал от роли высшего арбитра и поддерживал сильнейшую враждующую сторону, ставя в униженное положение другую. Пусть я попаду в ад, но я в этом признаюсь. Да, я мешал папе.
Эльпидио. Так вот почему он держал вас семь лет в черном теле!
Мазарини. Да, с 1632 по 1639 годы. Только я называю это иначе. Понтифик заставлял меня грызть удила.
Эльпидио. О, я наконец-то вспомнил… Я хотел сказать, что если бы выбыли особо доверенным агентом папы, мог ли он тайно, инкогнито посылать вас во Францию? Хотя бы раз?
Мазарини. Да, и непременно в 1637 году.
Эльпидио. Точно, как вы угадали?
Мазарини. Ну, ты как малое дитя, Эльпидио. Смышленое жестокое дитя, у которого все хитрости наружу. Всё просто в твоем вопросе, если учесть, в каком году родился наш король.
Эльпидио. Что ж тут странного, если он открыто называет вас отцом?
Мазарини. Жаль, что мне приходится говорить тебе банальности. Отец – не тот, кто породил, а кто выковал характер и принципы. Женщины живут чувствами, мужчины должны жить принципами. Хотя августейшие женщины тоже должны жить еще и принципами. Иначе они превращаются в подобия герцогини де Шеврез.
Эльпидио. Все это всего лишь слова. Правильные… но слова.
Мазарини. Считаешь… что я неискренен с самим собой?
Эльпидио. Именно так, монсеньер. И, если позволите… давайте вернемся к этой теме позже.
Мазарини. Подготовишься и будешь ловить меня. Ну-ну.
Эльпидио. Я бы только отметил противоречие в ваших словах, которое прозвучало минутой раньше. Вы всегда желали добра Франции, когда на нее наседала испанская корона. Но вы никогда не поддерживали Испанию, когда Габсбургам становилось плохо. Я спрошу прямо. Как вы стали таким ярым франкофилом, монсеньер? Чего ради?
Мазарини. Спроси уже совсем прямо, в лоб. Кто на меня так повлиял?
Эльпидио. Уже спросил.
Мазарини. И ты думаешь, я буду наводить тень на плетень? Вот дурашка! Конечно, Ришелье.
Эльпидио (разочарованно). Вот даже как!
Мазарини. А ты думал, я за юбку уцепился? Вот в этом весь французский ум. Шерше ля фам. Шерше ля фам. Хотя… первое, чем поразили меня французские мужчины, это способностью к нежной мужской дружбе. Без всяких фиглей-миглей. Во время первой нашей встречи с кардиналом мы проговорили допоздна, и он предложил мне остаться в его кабинете. По правде говоря, я стушевался. Но принял приглашение, положив рядом шпагу. Однако ничего не случилось, мы продолжали обсуждать будущее Европы… И только утром я узнал, что спал на скамье секретаря кардинала. Мой старший друг Ришелье имел привычку вставать среди ночи, чтобы что-то продиктовать. Эх, Эльпидио, многим, очень многим не понять, какое это наслаждение – говорить с конгениальным человеком, поверять ему мысли, которые хранишь в себе, как в сейфе казначейства, и брать на хранение его мысли, строить совместные планы и потом их осуществлять, и этим жить.
Эльпидио. И вас не смущало, что на совести Ришелье не одно убийство?
Мазарини. Если ты толкуешь о Бэкингеме, то я поддержал кардинала. Поделом провокатору. Если бы у меня был такой же агент, который мог заколоть этого жалкого псевдолюбовника, я, пожалуй, поступил бы, как кардинал. Весь мир должен знать, что ждет того, кто попытается унизить Францию.
Эльпидио. Как интересно! И у вас ни разу не шевельнулось подозрение, что кардинал велит и вас укокошить?
Мазарини. А мотив? Ах, вот вы о чем? Так я же только что сказал о мужской дружбе. Она щедра. В ней нет места для коварства и даже малейшей лжи.
Эльпидио. И даже для ревности?
Мазарини. Конечно. Какая мелочь эта ревность в дружбе государственных мужей!
ПАРИЖ, 1661-й год
Сцена разделена пополам: дворец герцогини Мари де Шеврёз и покои Мазарини.
Эльпидио в мантии и шапочке судьи входит в покои герцогини. В это же время Бернуини помогает Мазарини сесть в кресло.
Мари Де Шеврёз. Вы неподражаемый шут, Эльпидио. Как жаль, что вас не было во времена моей молодости. Вы умеете развлекать. Вы очень пришлись бы ко двору Людовика ХIII, где мы часто пребывали в замешательство от нелюдимости монарха. Этим вы напоминаете мне Мазарини. Тот тоже был ловок в веселом разговоре.
Эльпидио. Боюсь, сегодня я буду не очень-то ловок. Роль, знаете ли, мадам, такая.
Мари де Шеврёз. Да будет вам, нашли чем испугать.
Эльпидио (садясь за стол герцогини). Займите свое место, герцогиня.
Мари де Шеврёз. Я, конечно, сяду, уговор есть уговор, но подайте даме стул.
Эльпидио с неохотой ставит перед герцогиней стул, она церемонно садится.
Эльпидио. Итак… (лицо его не предвещает ничего хорошего)
Мари де Шеврёз (ее лицо говорит о решимости принять любой вызов). Итак…
Эльпидио. Для начала, герцогиня, я бы напомнил зрителям судебного заседания некоторые вехи вашей преступной биографии.
Мари де Шеврёз. Зачем?
Эльпидио. Обращайтесь ко мне – «ваша честь».
Мари де Шеврёз. Вот скоморох! Ну, да ладно. Зачем вам моя скромная особа, ваша честь? Посвятите меня в ваш замысел, чтобы я была точна в ответах.
Эльпидио. Вы интересны суду ровно постольку, поскольку были первой фрейлиной королевы Анны вплоть до конца ее интрижки с Бэкингемом. А королева Анна интересует суд только тем, чтобы понять, какую женщину любил кардинал Мазарини.
Мари де Шеврёз. Ммм, как все просто и как все сложно. А вы уверены, что он ее любил?
Эльпидио. Вы не вправе задавать вопросы судье. Но поскольку я буду выступать одновременно еще и как прокурор, то я отвечу: да уверен.
Мари де Шеврёз. Так не годится, ваша честь. Давайте уж спросим у него самого.
Мазарини. Сегодня это больше, чем любовь.
Мари де Шеврёз. Мы говорим не о сегодняшнем дне, лукавый регент.
Мазарини. Это было то, на чем могли играть мои политические недруги, поэтому я прятал свое чувство за семью печатями.
Мари де Шеврёз. В любую щель залезет и из любой щели вылезет, как моль.
Эльпидио. Уймитесь, герцогиня. И поведайте суду, какую роль играла королева Анна в заговорах против законного мужа своего, Людовика ХIII.
Мари де Шеврёз. О, это долгая, многолетняя история, боюсь наскучить, ваша честь.
Эльпидио. Вопрос задан – отвечайте же, мадам.
Мари де Шеврёз. Если кратко, одно время королева хотела выйти замуж за родного брата короля.
Эльпидио. При живом муже?
Мари де Шеврёз. Точно так, ваша честь.
Эльпидио. Что скажете вы, монсеньер?
Мазарини. Святой престол и я – мы понимали королеву. То есть, входили в ее положение.
Эльпидио. То есть, вы не разделяли известную мысль Ришелье, а именно: «Эти божьи твари довольно странные создания. Кое-кто думает, что они неспособны нанести большого вреда, ибо не могут сделать и ничего хорошего, но я не разделяю этого мнения и, по совести, должен признаться, что никто не способен лучше содействовать гибели государства, чем они». Вы думали подобным образом об Анне Австрийской?
Мари де Шеврёз. Ну, вот что, ваша честь, здесь я внесу протест. Если вы не только судья, но и прокурор, то позвольте мне быть не только подсудимой и свидетельницей, но и своим собственным адвокатом.
Эльпидио. Протест принимается.
Эльпидио. Вопрос к господину Мазарини. Какой смысл вы вкладываете в слова о том, что святой престол и вы лично входили в положение королевы?
Мазарини. Королева была воспитана в том духе, что государство превыше всего. А французскому престолу нужен был наследник, как условие стабильности власти. Анна хотела родить наследника, но… вы знаете… король…
Эльпидио. Ну как же? Королева была уже беременна на третьем месяце, и если бы не вы, герцогиня…
Мари де Шеврёз. О, прекратите! Нашли козу отпущения. Ну, играли мы, бегали по скользкому полу. Я всего на год старше королевы. Мне было всего 18-ть. Что я могла понимать в таких вещах? Зачем выискивать злой умысел там, где его в помине не было? Ну, скинула она. Но что ей мешало снова понести, если король был в силе? Почему это произошло только через двадцать три года? Это неслыханно! Родить от мужа только через 23 года! Через два года родила второго. Поневоле задумаешься…
Эльпидио. Мы к этому еще подойдем. А сейчас я перечислю вам, герцогиня, обвинения, которые вам уже предъявлялись, и к которым мы так или иначе будем возвращаться. Первое: потворство королеве в ее связи с герцогом Бэкингемом и компрометация ее с помощью своего любовника. Второе: участие в заговоре с целью сместить Людовика ХIII и заменить его родным братом Гастоном Орлеанским. Третье: организация переписки королевы Анны с враждебным Франции испанским двором. Четвертое: участие в заговорах с целью устранения кардинала Ришелье. Пятое: участие в заговоре с целью устранения кардинала Мазарини… Уж вы всю жизнь старались, без вас мы ну никак.
Мари де Шеврёз. Хорошо, но тогда пусть и кардинал Мазарини раскроет источники своих неслыханных богатств.
Эльпидио. Ваше преосвященство?
Мазарини. Я слышу. Нашла чем напугать.
Эльпидио. Господа, вы столько натворили. У меня голова кругом, не знаю, к чему перейти.
Мазарини. Только не к деньгам. Эльпи…простите, ваша честь. (в сторону) Как важно в шпионаже быть молодым и здоровым. Он переигрывает меня.
Эльпидио (в зал). Что значит – Франция. Здесь на каждом шагу попирается закон, однако же соблюдается видимость законности. Ладно, к вам вопрос, монсеньер. Что предлагал французскому двору папа в решении проблемы престолонаследия? Между 1632 и 1639 годами вы не были близки к Папе, но наверняка знали о его консультациях с королевой-матерью, Марией Медичи и Ришелье.
Мари де Шеврёз. Только не делайте вид, что вы не знали, как хотел решить эту проблему кардинал Ришелье.
Эльпидио. Погодите, монсеньер. И как же, мадам?
Мари де Шеврёз. О, проще некуда. Он осторожно, методично подводил королеву к мысли, что Франция не испытает потрясений только в одном счастливом случае – если она, королева Анна, родит наследника престола от него, кардинала.
Эльпидио. Это так, монсеньер?
Мазарини. Мне ничего об этом не известно.
Мари де Шеврёз. О том, как Ришелье обхаживал Анну, при дворе знали даже конюхи. Но разве Мазарини скажет «да»? Все он знал. Я даже уверена, что идея Ришелье не была для него такой уж сумасбродной. Спустя годы нетрудно было догадаться, что он сам вынашивал подобный план. Ришелье и Мазарини – два сапога пара. Любили одну женщину. Правили оба по 18 лет. Ненавидели одних и тех же врагов. Развели шпионов, как нигде в Европе.
Эльпидио. У меня были точно такие же подозрения, герцогиня. Но выяснилось, что прелат Мазарини не пересекал границу Франции в 1637 году, за девять месяцев до рождения Людовика ХIV.
Мари де Шеврёз. На чем основана эта информация? Поверили Мазарини на слово? Еще одно подобное утверждение, и я уйдут с вашего спектакля.
Эльпидио. Суду требуется время для обдумывания дальнейшего расследования. (вынимает из кармана молоток и бьет им о стол)
Мазарини. Не надо ничего обдумывать. Этому найдутся десятки свидетелей. В ноябре 1637-го года король заболел дизентерией. Несмотря на то, что болезнь заразная, Анна преданно ухаживала за супругом, и он смягчился к ней. Пятого декабря он провел у нее всю ночь, а пятого сентября следующего, 1638 года родился Людовик ХIV. Ровно через девять месяцев, день в день!
Эльпидио. Однако! Это производит впечатление.
Мазарини (в сторону). Теперь я понял, какое у него задание. Найти доказательства, что Людовик ХIV рожден от меня, простого смертного, а значит, не дан Франции самим богом. Происпанские силы в Ватикане задумали вызвать смуту… (вслух) Я не позволю бросить тень на мою королеву!
ПАРИЖ, 1643-й год
Площадь перед Лувром.
На площади толпятся парижане. Слышен стук колес множества карет.
1-й парижанин. Ох, не к добру это – столько карет.
2-й парижанин. Король умирает, парижане.
Молодая парижанка. Наконец-то королева возьмет свое! Жили, как кошка с собакой.
3-й парижанин. Не дадут ей править. Драка будет за престол.
Парижанин-старик. Когда большие господа дерутся, на обед у меня вместо курицы одна мамалыга.
3-й парижанин. Солью нужно запасаться, парижане.
1-й парижанин. Бочками для баррикад.
2-й парижанин. Куда катится абсолютная монархия?!
2-й парижанин. Туда и катится – ни года без войн.
Пожилая парижанка. Несчастная Франция! Господь от нее отвернулся.
ПАРИЖ, ЛУВР
Именитые особы стоят кучками, снуют лакеи, прохаживаются придворные.
Мари де Шеврёз (подняв вуаль и прикладывая к глазам носовой платочек). Говорят, он очень плох, наш повелитель. Как он будет там, в райских кущах, без своей любимой королевской охоты? Мне так нравились его марципаны. Правда, после угощений мне так подтягивали корсет, что я не могла дышать, но как было вкусно! Он был всем: охотником, садовником, кулинаром, брадобреем, но только не королем.
Реплика. Смотрите, кто здесь!
Реплика. Герцогиня де Шеврёз! Кто ее пустил? Какая дерзость!
Реплика. Льет крокодилову слезу.
Реплика. Она умеет плакать по заказу.
Реплика. Ее платок, наверно, смочен глицерином.
Мимо идет вереница священников.
Голос. Неужели соборование?
Другие голоса (звучат эхом) Соборование. Соборование. Соборование.
Мари де Шеврёз. Какой уличный театр! Прирожденный лентяй умирает в рабочем кабинете! Однако нужно приниматься за дело, господа. Где Месье? Где другие принцы крови? Пора бы им выбраться из кустов. Хотят получить власть на золотом блюдечке? Так не бывает. Придется испачкать пальчики, потом отмоем. Но здесь столько ушей. Прошу ко мне во дворец, господа.
Мари де Шеврёз и окружавшие ее сторонники идут к дверям.
ПРИЕМНАЯ КОРОЛЯ
Здесь королева Анна, кардинал Мазарини, брат короля Гастон (его зовут по традиции Месье), принцы крови Конде и Конти, глава парламента. Все молчат, нервно посматривая на дверь. Мазарини почтительно увлекает Анну в сторону.
Мазарини. Вы готовы, государыня?
Анна. Пожалуй, я сделаю это после соборования. Мне нужно собраться с духом.
Мазарини. Вам лучше сделать это немедленно, пока соборование еще не началось.
Анна (после некоторого размышления). Но моя гордость…
Мазарини. Мадам, поставьте вашу гордость на колени.
Анна проходит в кабинет.
КОРОЛЕВСКИЙ КАБИНЕТ
Людовик возлежит на широкой лавке. Все стены увешены разнообразным оружием и чучелами птиц и животных.
Людовик ХIII. Кто вас пустил?
Анна. Я ваша супруга, Лу, и хочу быть с вами.
Людовик ХIII. Не сокращайте мне последние минуты. Как вы посмели разрешить мадам де Шеврёз вернуться?
Анна. О чем вы, Лу? Я не видела мадам уже лет двадцать.
Людовик ХIII. Мне только донесли. Она здесь, в Лувре. Как это вызывающе и нагло! Она в связи с нечистой силой, не иначе.
Анна. Если она здесь, то это еще раз доказывает, что она продолжает компрометировать меня.
Людовик ХIII. Не верю ни одному слову женщины, а вам вдвойне, втройне! Зачем вы здесь? Говорите и уступите место святым отцам. Они ждут.
Анна. Хочу просить у вас прощения, ваше величество.
Людовик ХIII. Дерзали выйти замуж за моего брата, а меня упечь в монастырь. Разве этому есть прощение? Как вы смеете еще на что-то надеяться?
Анна. Вы можете меня ненавидеть, государь…
Людовик ХIII. Я вас презираю.
Анна падает на колени и пытается взять руку короля. Король отдергивает руку.
Анна. Вы можете меня презирать и ненавидеть, но ваш старший сын… наследник ваш… Он должен вас любить и почитать. Дети должны знать о родителях только лучшее. Я вам обещаю. Будет именно так. Независимо от того, простите вы меня или нет.
Людовик ХIII. Вы меня путаете, мадам. Если вы ни в чем не виноваты, зачем вам мое прощение? А если вам не нужно моего прощения, то чего же вы хотите?
Анна. Я прошу вас не считать меня врагом – ни вашим, ни Франции. Я не враг, Лу. Мать будущего короля не может быть врагом его отца и его королевства, своего отечества.
Людовик ХIII. Как вы завернули! А слог какой знакомый. Ладно, тогда проверю вашу искренность. Вы не могли сами придумать этот маневр. Кто вам подсказал?
Анна. Я поделилась своей болью с кардиналом. После мадам Шеврёз у меня нет подруг, мне не с кем больше поделиться.
Людовик ХIII. Ха! Зато нашли подружку в пурпурной сутане и кардинальской шапке. Уйдите с глаз! Меня от вас воротит.
Анна. Опять пустые подозрения, государь.
Людовик ХIII. Какие подозрения? Не делайте из меня дурака хотя бы сейчас. Я давно знаю о ваших отношениях. Просто он мне нужен, этот прохиндей. Мазарини – это деньги. А Франция после великого Ришелье самая бедная страна в Европе. Вам уже сорок два года, мадам, у вас уже отрастает второй подбородок, а вы так и не научились разбираться, чего от вас хотят мужчины. Вы думаете, вас любил Бэкингем? Он всего лишь тешил свое жеребячье самолюбие. Любимых не ставят в ужасное положение, даже под накалом страсти. Бэкингем – бывший конюший своего короля, и этим все сказано. Он получил титулы, но так и не поднялся в своем духовном развитии выше конюха. А еще вас любил проходимец Ришелье. Но опять-таки понятно, с какой целью. Представляю свою участь, если бы кардинал стал отцом вашего ребенка, наследника престола.
