Виталий Ерёмин
Браво-брависсимо
ЛЕДНЕВ. Наверное, это будут самые впечатляющие фотографии…
МЭРИ. Пока не знаю. Все, что я вижу здесь – для меня, как сон. А сама себе я кажусь себе кошкой, которая гоняется за своим хвостом. Не знаю, чем это кончится. То ли я вырву себе хвост, то ли досмотрю этот сон до конца… и уеду с чувством, что сама тут сидела.
СТАВСКАЯ. Я здесь почти десять лет. И теперь все чаще думаю: ну вот, и отмотала свой червонец, пора на свободу. Но вы сегодня какая-то особенно странная, Мэри. Из вас буквально на глазах улетучивается американское. С чего бы это?
МЭРИ. Если я скажу, если об этом станет известно, меня тут же перестанут пускать сюда, и я не закончу работу. Я уже боюсь. Я снимаю по старинке на обычные пленки, а еще – для страховки – цифровыми аппаратами. И каждый день во время досмотра на вахте умираю от страха. Вдруг мне засветят, вдруг испортят. (непосредственно Ледневу) Но сегодня, ты прав, я сделала самые удивительные кадры. Немолодая женщина, погрязшая в порочной жизни, не видевшая свободы больше десяти лет, вдруг беременеет. От кого? Кому она могла приглянуться, татуированная с шеи до ног? А главное, зачем это понадобилось ей? И еще главнее: что ждет ее ребенка? Да, это еще главнее, еще главнее…
Последние слова Мэри произносит так, словно это как-то касается непосредственно нее…
Дверь распахивается без стука. Входит Гаманец.
ГАМАНЕЦ. Принимай, Тамара Борисовна, пополнение.
В кабинет входит КОНСУЭЛА. По первому взгляду – властная, жестокая женщина.
СТАВСКАЯ. Да что ж это такое! Не даешь мне спокойно последние дни доработать.
ГАМАНЕЦ. Покой нам только снится, Томочка.
СТАВСКАЯ (Консуэле). Кто такая? Представьтесь по форме.
КОНСУЭЛА. Кирдяшкина Консуэла Тимофеевна. Статья 158-я, часть 2-я, карманная кража, срок пять лет… Статья 105-я, часть вторая пункт А, срок пятнадцать лет.
СТАВСКАЯ. Выйди. (повысив голос) Выйди, сказала!
Кабинет Ставской. Те же: Ставская, Леднев, Мэри.
СТАВСКАЯ. Майор, ты что вытворяешь?
ГАМАНЕЦ. Томочка, Кирдяшкина этапом пришла. По статейным признакам, как особо опасная.
СТАВСКАЯ. Карманница – за убийство? Мрак!
ГАМАНЕЦ. За двойное убийство, Томочка, иначе бы к нам не попала. Хахаля своего грохнула и подругу свою – на блуде с ним застукала.
СТАВСКАЯ. И вот такую хорошую, обязательно нужно ко мне в отряд?! Не делай удивленное лицо. Мосина мне рассказывала, как сдавала эту Консуэлу. Ты представляешь, как они сцепятся? И думаешь, Каткова будет спокойно смотреть, как Консуэла начнет рвать Мосину? Слушай, а не для того ли ты ее и привел, чтобы заодно и Каткову раскрутить? Ну, конечно! Для оперативной необходимости нет ничего невозможного. А необходимость есть. Тебе надо как-то вернуть власть над Мосиной. Тебе нужно наказать Каткову за то, что она не может простить тебе шесть месяцев пэкэтэ, куда ты упек ее за кусок колбасы. Ты смотришь на Каткову, а видишь в ней Маврину.
ГАМАНЕЦ. Эка ты сегодня разговорилась при посторонних. Ну-ну, продолжай. Только имей в виду. Ты сейчас на меня, а в моем лице на все наше ведомство, при свидетелях, поклёп возводишь. А все из-за чего? Из-за того, что вот-вот будет разоблачена и доказана твоя некрасивая связь с осужденной. А так и будет – сразу после конкурса красоты, за который ты отвечаешь.
Дверь распахивается, вбегает зареванная Брысина.
БРЫСИНА. Начальница, беда у меня – мамка померла! Вот телеграмма. (протягивает телеграмму).
СТАВСКАЯ (пробегает глазами текст). Этого мне только не хватало!
ЛЕДНЕВ (к публике). Закон позволяет краткосрочный отпуск осужденного домой, но только на практике такую меру поощрения применяют редко. Это всегда риск: а вдруг не вернется?
Кабинет Корешкова. Здесь Ставская, Гаманец, Леднев, Мэри и Брысина.
БРЫСИНА (плача, падает на колени). Да не сбегу я, гражданин начальник, вот вам крест, не сбегу! Я ж рядом живу, деревня в шестнадцати километрах отсюдова. Христом богом прошу, не откажите. С мамкой попрощаться…
КОРЕШКОВ. Встань, Брысина! Встань, кому говорю! (Брысина встает). Выйди, подожди за дверью.
Брысина выходит.
КОРЕШКОВ. Ну, за что мне такое наказание? (Ставской) Сама заварила кашу, сама и расхлебывай.
СТАВСКАЯ. То есть?
КОРЕШКОВ. Могла бы сразу ей отказать. На кой черт эти заморочки! Обнадежила – вот и вези ее теперь сама.
СТАВСКАЯ. Николай Кириллович, вы серьезно? А если сбежит? Или чего натворит? Тут контролер должен ехать.
КОРЕШКОВ. Брысина – девка со сдвигом, это точно. Но если ехать, то только тебе.
МЭРИ. Тамара Борисовна, соглашайтесь. Мы такие кадры сделаем!
СТАВСКАЯ. Ну, понятно, каждому свое. А кто будет за Консуэлой смотреть?
КОРЕШКОВ. Не понял.
СТАВСКАЯ. Гаманец привел мне Консуэлу. Это ж бомба замедленного действия!
КОРЕШКОВ (Гаманцу). Это как понять?
ГАМАНЕЦ. Николай Кириллович, я сам не ожидал. Консуэла пришла этапом раньше. Надо ж было ее куда-то определить! Вас не было на месте, вот мы с режимником и решили – пусть ей занимается Тамара Борисовна. Как никак, лучшая отрядница.
КОРЕШКОВ (Ставской). Ну, ты же у нас самая гуманная. Поезжай с Брысиной. А мы пока определим Консуэлу в карантин. Конкурс закончится – выпустим.
МЭРИ. А нам можно на похороны?
ЛЕДНЕВ. Мы тоже за Брысиной присмотрим.
КОРЕШКОВ. Поезжайте!
Ставская, Брысина, Леднев и Мэри входят в деревенский дом. За столом – пьяные ВАРВАРА и ее муж СТЕПАН поют «По диким степям Забайкалья». Песня обрывается. Появление Брысиной производит эффект разорвавшейся бомбы.
СТЕПАН. Валька… Лопни мои глаза – Валька!
ВАРВАРА. Мать честная! Отпустили! Неужто насовсем?
БРЫСИНА. А ты, небось, думала, все теперь тебе достанется?
ВАРВАРА. Господь с тобой! Мы только что со Степкой говорили: заколотим двери и окна, и пусть …
БРЫСИНА. Песни тут распеваете… Рано обрадовались.
ВАРВАРА. Ну, чего ты развыступалась? Психи тут устраиваешь… Людей бы, ей-богу, постеснялась… Села бы сначала, выпила за упокой души матери. Сколько горя ты ей доставила!
Брысина с надеждой смотрит на Ставскую, та отрицательно качает головой.
БРЫСИНА. Не пью я.
СТЕПАН (хохотнув). Хорош звездеть-то, не пьет она… Варьк, тащи тарелки-рюмки, угощать будем, всё чин-чинарём. Проходите, гости дорогие, садитесь.
ВАРВАРА. А кто это с тобой?
БРЫСИНА (Ставской, Ледневу и Мэри). Это тетка моя, Варвара, и ее муж Степан. Это Тамара Борисовна, воспитка моя… Это Михаил, журналист с Москвы… А это Мэри, аж с Нью-Йорка.
СТЕПАН (впечатлен). Вэлкам ту Раша, Мэри. Сит даун, плиз.
МЭРИ. Сэнк’ю, сэр…
ВАРВАРА (хлопоча у стола). Вальк, так тебя насовсем отпустили, или как?
БРЫСИНА. Завтра вечером – обратно.
СТЕПАН (разливая по рюмкам водку). Озвездеть, какой нонче гуманизм!
БРЫСИНА. А чего так поздно телеграмму дали? Я бы к похоронам успела.
СТЕПАН. Телеграмму надо было заверить. Врача не было, фельдшер на охоте. Пока отстрелялся… И потом, кто же знал, что тебя на побывку отпустят? Чудеса… (поднимает стакан) Ну, давайте помянем рабу божью Зинаиду, пусть земля ей, значит, пухом! Не чокаясь…
Мэри и Леднев выпивают.
СТЕПАН (Ставской). А вам, извиняюсь, тоже не положено на грудь брать при исполнении?
СТАВСКОЙ. Именно так.
СТЕПАН. А вот Мэри поддержала компанию. Это по-нашему. Вы закусывайте, закусывайте, гости дорогие… Валюха, пить тебе нельзя, так ты поешь хотя бы, колбаска вон, сало бери…
БРЫСИНА. Маманя тяжко помирала?
СТЕПАН. Как сказать… Неделю без сознания лежала, стонала только и бредила.
БРЫСИНА. А до того?
ВАРВАРА. А до того, тебя вспоминала. Не всегда добрым словом…
БРЫСИНА (Ледневу). Вы вот с другими беседуете, выясняете кто и как устроился на казенную пайку. А меня не хотите спросить? Выпейте еще, чтоб легче было слушать. (Леднев выпивает рюмку) Отчима своего, папу Сашу, я грохнула и отрезала ему все его хозяйство. Что было, то было. Так ведь не на ровном месте. Он же, урод, начал приставать, когда мне еще девяти лет не было. И каждый раз не просто лез, а с ножиком. Щупал, гладил, тискал, а я лежала, как деревянная, и думала: ну, погоди, тварь, погоди! И так продолжалось почти десять лет! Ему хватало, что он меня просто тискал…
ЛЕДНЕВ. Мать-то куда смотрела?
БРЫСИНА. Она телятница, доярка была. Спозаранку – на ферму, вечером – снова туда. А я целый день дома, с папой Сашей. Он надомник был, веники делал. Я не говорила мамке, боялась. Потом она сама догадалась. Но толку… Она рада была, что хоть такому уроду нужна. Да и квасили мы, меня с малолетства к стакану приучили. Стала ограничивать себя, только когда Толик, жених мой, из армии пришел. Мне тогда еще восемнадцати не было. Решили свадьбу сыграть. Папа Саша с Толиком кабанчика закололи, мать потрошков пожарила. Выпили, и отчим вдруг давай открывать Толику на меня глаза. Мол, я такая – сякая, пока он служил, я полдеревни обслужила. Плел, короче, по пьяни че попало. Подрались они, и Толик ушел. А отчим стал приставать ко мне прямо при мамке. Повалил, начал одёжку на мне рвать, грудь ножиком порезал. И тут я просто озверела. Схватила полено и – по башке ему. Потом еще, еще… Мамка в крик… А я отрезала ему причиндалы и ору: «Хотел меня поиметь? Вот! Теперь попробуй!» Потом врачи сказали, что у меня было это… забыла, как называется… ну, типа временное ку-ку. Всю вину тогда на себя мамка взяла, но в прокуратуре ей не поверили. Следователь нашел гипнотизера. И я рассказала во сне все, как было.
А Толик после того, как меня посадили, нарочно за хулиганку загремел. На суде попросил, чтобы ему дали, как и мне, пять лет, хотя прокурор просил для него трешку… Чтобы, значит, в одно время выйти… Такой вот дурень… (плачет) Мамочка, земля тебе пухом, отдыхай теперь… (всхлипывает, после паузы). Тамара Борисовна, а давайте заедем к Толику в колонию? Это тут рядом, по пути…
СТАВСКАЯ. Не положено. Отклонение от маршрута расценивается, как побег.
БРЫСИНА. Так я ж с вами.
СТАВСКАЯ. Вот мне и припишут, что я тебе побег устроила.
БРЫСИНА. Не любите вы меня. Каткову любите. Но все равно я вам благодарная.
СТЕПАН (к Мэри). А че не щелкаете? Наши слезы у вас там, поди, хорошо продаются. Ну да, это у нас похороны – конец света, «Родненький, на кого покинул?!» А вы, из машинок в черных очечках вышли, в землю сунули – и назад, в машинки, по домам …
ЛЕДНЕВ. Ладно, Степан, в каждой избушке свои погремушки. Поздно уже. Мы поедем в гостиницу, завтра утром вернемся…
БРЫСИНА. Да оставайтесь, куда вы на ночь глядя? Ко мне пойдем ночевать.
Вахта мужской колонии. Брысина, Леднев, Мэри, Брысина, ТОЛИК и два НАДЗИРАТЕЛЯ. Толик и Брысина держатся за руки.
БРЫСИНА. Толечка…
ТОЛИК. Валечка…
БРЫСИНА. Похудел ты, Толечка…
ТОЛИК. Ты тоже … Тебе худоба идет.
БРЫСИНА. Мы все вытерпим, Толечка. И снова мы будем вместе, и заживем … Пить не будем, ладно?
ТОЛИК. Завяжем, Валечка. Как выйду. найму адвоката, прошение напишем, глядишь, скинут тебе.
Брысина и Толик то и дело посматривают на свидетелей свидания, остро ощущая необходимость остаться вдвоем. Продолжают диалог шепотом. Леднев и Ставская сочувственно переглядываются.
ЛЕДНЕВ. Здесь же рядом комната для личных свиданий. Договоритесь, я заплачу.
МЭРИ. Мы заплатим.
СТАВСКАЯ подходит к надзирателям.
СТАВСКАЯ. Ребята, давайте уж делать доброе дело, так делать.
1-й НАДЗИРАТЕЛЬ. Ты о чем, коллега? Мы, вроде, и без того пошли навстречу.
СТАВСКАЯ. Давайте оставим их на полчасика вдвоем. Они же сколько лет еще не увидятся!
1-й НАДЗИРАТЕЛЬ. Меня за такое дело с работы турнут – куда я пойду? В тайгу грибы собирать?
2-й НАДЗИРАТЕЛЬ (Ставской). Как-то странно это от капитана слышать. Ты, вроде, должна пример нам подавать.
СТАВСКАЯ. Если она забеременеет, у них обоих смысл появится, ради кого нормально себя вести.
МЭРИ достает бумажник, вынимает долларовые купюры.
2-й НАДЗИРАТЕЛЬ. Не надо, уберите… Что, мы – не люди, что ли?
1-й Надзиратель отходит к коллеге, они о чем-то шепчутся, 2 Надзиратель подходит к Брысиной и Толику, что-то им говорит, они встают и идут за ним куда-то по коридору. 1 Надзиратель возвращается к Ледневу и Мэри.
2-й НАДЗИРАТЕЛЬ. Сейчас по-быстрому воробышка поймают…
Ставская отходит в сторону, звонит по мобильному телефону.
СТАВСКАЯ. Товарищ подполковник, мы немного задержимся. Это ничего? Нет, все в порядке. Хорошо.
Леднев и Мэри тоже отходят в сторону.
МЭРИ. Майк, что с твоим очерком?
ЛЕДНЕВ. Сегодня должны опубликовать.
МЭРИ. Ты уверен, что Каткова тебя не подведет?
ЛЕДНЕВ. Конечно, нет.
МЭРИ. Ты поставил на кон свою репутацию.
ЛЕДНЕВ. У нас в таких случаях говорят: кто не рискует, тот не пьет шампанское.
МЭРИ. Тогда давай купим шампанское этим надзирателям. А потом…
К ним подходит Ставская.
МЭРИ. Тамара Борисовна, мы можем заехать еще на одно кладбище?
Старое лагерное кладбище. Ни крестов, ни памятников, ни оградок, только металлические штыри с номерами на деревянных табличках. Ставская, Брысина, Леднев, Мэри и Каткова.
МЭРИ. Всех Бартеневых, которые в революцию не уехали, пересажали… как социально чуждых. Бабушку посадили беременной. Маму она родила в колонии. Первые три года мама жила в колонии, в доме ребенка. Потом ее отдали в детский дом на воле. Когда подросла, связалась с квартирными ворами. Была маленькая, лазала в открытые форточки. Меня мама родила тоже в колонии. Потом заболела туберкулезом и умерла. А мне повезло. Маму стала искать её двоюродная сестра, которая в 20-х годах уехала в Америку. Ей сказали обо мне, и она меня удочерила …
СТАВСКАЯ. Как звали вашу маму?
МЭРИ. Мария… Маша. И бабушка была Мария… Маша.
Леднев вынимает из сумки бутылку водки, разливает в полиэтиленовые стаканчики.
ЛЕДНЕВ (Мэри.) Давай, Машенька, помянем. Царство им небесное. Могла бы и раньше сказать.
МЭРИ. Я только Мавре сказала. Она знала мою маму, они дружили.
СТАВСКАЯ. Значит, скоро об этом будет знать вся зона и все сотрудники.
МЭРИ. Если бы я не призналась Мавре, то не узнала бы, где похоронены мама и бабушка. Надо еще как-то узнать номера их могил. Я хотела бы увезти останки.
СТАВСКАЯ. Я постараюсь вам помочь.
ЛЕДНЕВ (к публике). После публикации моей статьи в газете редактор обратился в Верховный Суд с ходатайством о пересмотре дела Катковой. И так получилось, что конкурс красоты и заседание выездной коллегии Верховного Суда произошли в один день....
Сцена клуба. Переполненный зрительный зал угадывается где-то за арьерсценой, куда в нужный момент разворачивает персонажей поворотный круг. За столом – члены жюри: генерал ФСИН НИКОЛЬСКИЙ, Корешков, Шмакова, два ЖУРНАЛИСТА, молодые мужчина и женщина. Позади них – сотрудники колонии, в их числе – Ставская, Мэри и Леднев. Красная дорожка, баннер с надписью «Мисс Очарование», вазоны с искусственными цветами.
На сцене – двенадцать участниц конкурса, среди них Каткова, Мосина и Агеева. Каткова аккомпанирует на пианино, женщины поют.
Милый друг, наконец-то мы вместе,
Ты плыви, наша лодка, плыви,
Сердцу хочется ласковой песни
И хорошей, большой любви.
Гром аплодисментов, ободряющие крики сзади, из «зрительного зала». Перед микрофоном – ВЕДУЩИЙ, в чьих манерах угадывается кэвээновское прошлое.
ВЕДУЩИЙ. Итак, дорогие друзья, мы продолжаем наше состязание. Из двенадцати конкурсанток в финал вышли три участницы. Следующий конкурс – соревнование в эрудиции, находчивости и чувстве юмора. Перед нами уже хорошо знакомая нам Елена Агеева. (обращается к ней) Лена, а за что ты здесь, если не секрет, такая маленькая?
АГЕЕВА. Яблоки в саду воровала.
Смех в зале.
ВЕДУЩИЙ. Ну вот… А нам сказали, что тут особо опасные.
АГЕЕВА. А я два раза в один сад лазила.
Снова смех в зале.
ВЕДУЩИЙ. Браво! В чувстве юмора тебе не откажешь… (заглядывая в листок) Так… Следующие Лариса Каткова и Фаина Мосина. У них совместный номер.
Аплодисменты. На сцену выходят Каткова и Мосина.
МОСИНА. Посвящается нашей американской гостье Мэри Барт! Итак… Америка. В камеру приговоренной к смертной казни на электрическом стуле приходит начальница тюрьмы…
КАТКОВА (Мосиной). Завтра вас ждет серьезное испытание, друг мой. Я пришла поддержать вас морально… Скажите, что бы я могла сделать для вас в самую трудную минуту вашей жизни?
МОСИНА. О, я тронута до глубины души! Пожалуйста, когда включат ток, держите меня за руку, чтобы мне не было так одиноко!
Смех и аплодисменты в зале.
ВЕДУЩИЙ. Что ж, мне кажется, это было смешно, хотя и отдавало черным юмором, не так ли? (члены жюри поднимают карточки с номерами) Итак, по мнению нашего уважаемого жюри, в финал выходят Фаина Мосина и Лариса Каткова.
КАТКОВА. У нас есть еще одна интермедия, мы хотели бы ее показать.
Мосина скрывается за ширмой и тут же выходит в судейской мантии, на носу очки, точно такие, какие носит Шмакова, она широко улыбается, демонстрируя изготовленные из фольги золотые коронки, точно такие же, как у Шмаковой. В зале раздаются смешки, чей-то выкрик из зала: «Глянь, девки, Шмакова!»
«СУДЬЯ» МОСИНА (строго). Слушается дело осужденной Катковой. Злостно нарушает режим содержания. Шесть рапортов за косынки. Не хочет носить белую косынку. Шесть рапортов за гамаши, носить которые не разрешается.
КАТКОВА (робко). А мужские кальсоны можно?
«СУДЬЯ» МОСИНА. Да! Кальсоны – пожалуйста. Запись воспитателя Катковой: «Рекомендовано воспитывать у себя честность».
Шмакова склоняется к уху Корешкова.
ШМАКОВА (негромко). Прекратите это, пока не поздно.
КОРЕШКОВ (посмеиваясь). Вера, ты посмотри, сколько народу, журналисты… Включи юмор.
КАТКОВА. В чем моя нечестность, гражданка судья?
«СУДЬЯ» МОСИНА. Вот, тут написано: «Над самовоспитанием не работает. Жизнь на свободе для нее в тягость. Живет одним днем, не имея никакой цели». Почему бесцельно живете, Каткова?
КАТКОВА. А хрен его знает, гражданка судья.
«СУДЬЯ» МОСИНА. Каткова, вы обвиняетесь в том, что ударили осужденную, активную общественницу за то, что она сделала вам замечание. Вы ужинали не в столовой, а в жилой секции, ели колбасу. Признаете?
КАТКОВА. Что? Что ударила? Или что ела колбасу?
Брысина ерзает на стуле. Это о ней речь.
«СУДЬЯ» МОСИНА. Колбасу.
КАТКОВА. Да, ела, было дело. Да, ударила. Дала пощечину, чтобы не выслуживалась, не мешала жить. Ну и что? В ад меня за это?
«СУДЬЯ» МОСИНА. Суд приговаривает вас к шести месяцам пребывания в ПКТ – помещении камерного типа. Это, конечно, не ад, но близко к тому. Шести месяцев хватит, Каткова?
КАТКОВА. Как скажете, гражданка судья. Большое спасибо. Только почему суд без адвоката?
«СУДЬЯ» МОСИНА. В данном случае адвоката не положено.
Смех и аплодисменты в зале. Корешков, перестав улыбаться, переглядывается с Гаманцом. Шмакова сидит с окаменевшим лицом. Леднев напряженно следит за происходящим, перешептывается со Ставской, Мэри безостановочно снимает. Ведущий растерянно оборачивается на жюри, не зная, как реагировать, Генерал Никольский снисходительно отмахивается – пусть продолжают!
ВЕДУЩИЙ (уклончиво). Должен заметить, что наши конкурсантки настроены сегодня весьма… своеобразно…
КАТКОВА (перебивая). Прошу тишины, мы еще не закончили! ПКТ – это помещение камерного типа, такая тюрьма в колонии. Маленькое оконце, решетка и еще сетка, которая пропускает совсем мало воздуха. Зато трудно получать записки по тюремной почте. Чем меньше воздуха, тем меньше записок. Злые языки говорят, что сетку эту придумала женщина, в погонах. Еще злее языки говорят, что она сидит в этом зале…
Шмакова выходит из зала.
МАВРА. Вешаться пошла.
МОСИНА. Температура здесь не больше 15 градусов. Но теплую одежду тут изымают – не положено. Положено мерзнуть. Даже газеты отбирают – ведь ими можно заткнуть щели или укрыться вместо одеяла. Стирка запрещена, потому как горячей водой можно согреться. Начнете возмущаться – отопление вообще отключат. Зимой на стенах иней. Ложимся спать, обнимаем друг дружку, засыпаем только к утру. Утром – ломтик хлеба, соль, кипяток. В обед – пайка хлеба, соль и суп без картошки. На ужин – пайка хлеба, соль, кипяток. И таким макаром – шесть месяцев… Нет, я понимаю – мы преступницы, нам и должно быть несладко. Но что с нами здесь делают – перевоспитывают или убивают?
Корешков посматривает на генерала Никольского, выражение лица которого с благодушного сменилось на непроницаемое.
КАТКОВА. Когда приходят сотрудники, нужно обязательно вскочить. Как в армии. И доложить: я, такая-то, сижу за то-то… И не дай бог встретить гражданина начальника сидя или лежа. Нет, он никогда не ударит без повода. Только когда есть за что!
ГАМАНЕЦ выходит из зала.
МАВРА. Исправляться пошел? Горбатого только могила исправит.
Смех и аплодисменты в зале.
ВЕДУЩИЙ. Переходим к соревнованию в декламации. Стихи о любви.
МОСИНА. Мне уже не страшно в страшном мире,
Оттого – себя не узнаю!
Как мишень игрушечная в тире
Весело сыграю смерть свою.
ВЕДУЩИЙ. Девушки, помилуйте! Неужели о любви нет ничего повеселей?
КАТКОВА. Мы любим по земным законам,
И соблазняешь ты меня
Не яблоком одним, зеленым,
А сразу спелыми двумя.
Бурные аплодисменты и одобрительные выкрики в зале.
ВЕДУЩИЙ. Браво! Где еще такое может быть? В каком исправительном учреждении мира?.. Но, увы – наш конкурс подошел к концу, пора подводить итоги. Слово председателю жюри, генералу ФСИН Алексею Никольскому. Прошу, Алексей Федорович!
ГЕНЕРАЛ (под аплодисменты подходит к микрофону). Пусть кому-то покажется, что сегодняшний конкурс принял не то направление … Возможно. Но женщины говорили о том, что у них наболело. И мы обязаны это понять.
Изолируя преступника, государство дает ему возможность испытать ужас перед неволей. Поэтому до раскаяния дело часто не доходит, этому мешает само наказание. Чем больше оно унижает заключенного, тем меньше оно меняет его к лучшему. Механизм наказания нужно совершенствовать, делать его более гуманным. Не всё пока получается, но прогресс налицо, и этот конкурс тому подтверждение. Есть пословица: «Неважно, как далеко вы ушли по неправильному пути – все равно возвращайтесь…» Вот в этом смысл нашей работы – помогать вернуться.
МАВРА. А если не было в жизни ничего хорошего, к чему тогда возвращаться, начальник?
ГЕНЕРАЛ. Как вас зовут, уважаемая?
МАВРА (смело). Мавра… Маврина я, Анна…
ГЕНЕРАЛ. А по батюшке как?
МАВРА. Анна Ивановна…
ГЕНЕРАЛ. Тогда нужно творить добро из того, что есть в человеке, Анна Ивановна. И в этом должен помочь воспитатель, если он настоящий профессионал. Я вот недавно прочел интересные слова немецкого поэта Гете. «Если мы принимаем людей такими, какие они есть, мы делаем их хуже. Если же мы видим их такими, какими они должны быть, мы помогаем им стать такими, какими они способны быть».
Аплодисменты и одобрительные крики из зала.
ВЕДУЩИЙ. А сейчас после короткого перерыва мы объявим победителей конкурса…
Конкурсантки поют: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались…»
Комната релаксации. Генерал ФСИН, Леднев и Мэри, сотрудники администрации, среди которых Шмакова и Гаманец, журналисты. Отдельно от всех – Агеева, Мосина и Каткова.
КОРЕШКОВ (входит). Прошу встать, суд идет.
Входят члены коллегии Верховного Суда (СЕРГЕЙ ПОПОВ и двое ЗАСЕДАТЕЛЕЙ), занимают свои места за столом.
КОРЕШКОВ. Заседание выездной коллегии Верховного суда Российской Федерации в составе судьи Попова (на отчествах звук плывет) и заседателей Петровского и Николаевой объявляется открытым.
ПОПОВ. Фаина Мосина! Начнем с вас…
Мосина встает.
ПОПОВ. Вы обратились в Верховный суд с заявлением… Изложите сами его суть.
МОСИНА. Гражданин судья…
ПОПОВ (поправляет). Ваша честь…
МОСИНА. Ваша честь, меня вынуждают стучать на других осужденных. Прошу избавить меня от этого. Иначе я что-нибудь с собой сделаю!
ПОПОВ. К сожалению, гражданка Мосина, это не в нашей компетенции.
НИКОЛЬСКИЙ (Попову). Ваша честь, я займусь этим делом лично. (Мосиной) Фаина, вы можете назвать фамилии тех, кто вынуждает вас доносить?
МОСИНА (показывает на Гаманца). Вот, он. Майор Гаманец!
ГАМАНЕЦ. Кого вы слушаете?! Это рецидивистка-карманница. На ней пробы негде ставить!
НИКОЛЬСКИЙ. Спокойно, майор. Ваша честь, по заявлению Фаины Мосиной будет проведено специальное внутриведомственное расследование.
АГЕЕВА (встает). Ваша честь, я тоже хочу сделать заявление. У меня туберкулез, но стадия не опасная, я не заразна, а майор Гаманец отправляет меня в спецбольницу из-за того, что я не доношу ему на Мосину.
ГАМАНЕЦ. Ваша честь, это ложь с целью скрыть правду. Агеева и Мосина воруют со швейной фабрики материал. Есть доказательства.
ПОПОВ. Это правда, Агеева? Воруете?
Агеева молчит.
МОСИНА (встает). Это я утащила три метра ткани. Хотели Ленкину днюху отметить. Кража-то копеечная, ваша честь. Государство на нас больше наживается.
ПОПОВ. Кража есть кража, гражданка Мосина. Садитесь, гражданка Агеева.
Агеева садится на стул. Мосину колотит дрожь. Агеева пытается ее успокоить.
ПОПОВ. Переходим к главному. В Верховный суд поступило ходатайство уважаемой газеты в отношении Катковой. Но мы при этом столкнулись с необычным фактом. Об освобождении осужденной Катковой также ходатайствует ее воспитательница, капитан Ставская… (ищет глазами, кто тут Ставская)
СТАВСКАЯ (встает). Я здесь, ваша честь.
ПОПОВ. Однако администрация колонии ее в этом не поддерживает. Изложите, Тамара Борисовна, ваши мотивами.
СТАВСКАЯ. Ваша честь! Вы читали дело Катковой. Последние пять лет она удерживается в местах заключения незаконно. Но мои коллеги не хотят это признать. Более того, они считают: если ее освободить, она снова совершит преступление, потому что когда-то была наркоманкой. То есть: я говорю о бесспорной незаконности, а мои коллеги – о том, что им якобы подсказывает их замечательная интуиция. Видимо, кого-то из нас нужно отстранять от работы за профнепригодность. У меня все.
Корешков порывается что-то сказать.
ПОПОВ. Подождите, подполковник, у вас еще будет возможность выступить.
КОРЕШКОВ. Ваша честь, я хочу только заметить, что приказ об увольнении капитана Ставской уже подписан.
ПОПОВ. Основание?
КОРЕШКОВ. Злоупотребление служебным положением, укрывательство преступления.
ПОПОВ. Ваши претензии к Ставской будут рассмотрены в другой инстанции. А сейчас давайте попробуем объективно оценить ее позицию в отношении Катковой. Тамара Борисовна, продолжайте…
СТАВСКАЯ. Администрация отказывается дать Катковой положительную характеристику, как злостной нарушительнице режима. Но все нарушения режима, которые инкриминируются Катковой, никак не связаны с наркоманией. У нас очень активно работает оперчасть. Факты проноса в зону наркотиков достаточно редки. Как правило, о них становится известно заранее, и они пресекаются. Осмотрите Каткову. Если найдете хоть один след от укола, можете судить меня за укрывательство.
ПОПОВ. Возможно, нам придется это сделать.
СТАВСКАЯ. Единственное грубое нарушение, которое Каткова допустила за последние пять лет – ударила по лицу осужденную Брысину, нашу активную общественницу. За что понесла строгое наказание – отсидела в ПКТ шесть месяцев. Все другие взыскания были наложены на Каткову исключительно за нарушение формы одежды. Да, у нее непростой характер. Но это не означает, что она неисправима. На свободе миллионы людей с куда более непростыми характерами.
ПОПОВ. Майор Шмакова, вам слово.
ШМАКОВА (встает). Ваша честь, я была воспитательницей Катковой до того, как отряд у меня приняла Тамара Борисовна. У меня тоже было больше ста человек. Но никем я так не занималась, как Катковой. То ее ловили с теофедрином, то она с кем-то враждовала и дралась…
ПОПОВ. Это вы написали о ней в дневнике наблюдений? (цитирует) «Над самовоспитанием не работает. Рекомендовано вырабатывать у себя честность. Жизнь на свободе для нее в тягость».
ШМАКОВА. Да, это мои записи.
ПОПОВ. А откуда такой вывод: жизнь на свободе для нее в тягость?
ШМАКОВА. Она сама сказала. Это ее слова.
ПОПОВ (Катковой). Каткова, вы говорили так?
КАТКОВА. Да, мне хотелось проверить чувство юмора у начальницы.
ПОПОВ. Вас действительно ловили с теофедрином?
КАТКОВА. Это не наркотик, ваша честь, а безобидное сосудорасширяющее средство, которое повышает тонус.
ПОПОВ. Но теофедрин входит в число запрещенных препаратов, не так ли?
КАТКОВА. Как и нижнее женское белье, и предметы косметики.
ПОПОВ. Вам не нравятся условия содержания осужденных, Каткова?
КАТКОВА. Людям, которые придумывают условия содержания, было бы неплохо примерить их на себя.
ПОПОВ. А как бы вы воздействовали на осужденных?
КАТКОВА. Я бы не давала женщинам больше двух лет. Через два года зона начинает убивать в женщине женщину, а потом убивает в ней человека.
ПОПОВ. (заглядывает в бумаги) Вы находитесь в местах заключения уже семь лет. Значит, и в вас убит человек?
КАТКОВА. В какой-то степени, да.
ПОПОВ. Вы отрицаете, что были зачинщицей бунта в колонии. Зачем же пять лет назад вы признали на суде свою вину? На вас оказывалось давление?
КАТКОВА. Нет, ваша честь. Признание было добровольным. Просто сказалась чисто женская психология. Хотелось, чтобы этот подляк, в смысле, суд, поскорее кончился. Ведь приговор был ясен до суда.
ПОПОВ. Вам было безразлично ваше будущее?
КАТКОВА. Видимо, да.
ПОПОВ. А сейчас?
КАТКОВА. А сейчас я хочу домой, к маме и папе. Они меня заждались…
Попов поворачивается к начальнику колонии Корешкову.
ПОПОВ. Итак, Николай Кириллович… Каткова не поддается исправлению и портит вам показатели. Почему же вы против ее освобождения? Где тут логика? Если вы уверены, что она непременно совершит рецидив, предоставьте ей эту возможность.
КОРЕШКОВ (в смятении). Какая-то странная постановка вопроса, ваша честь.
Руку поднимает Шмакова, судья кивает: говорите!
ШМАКОВА. Рецидив уже есть, ваша честь. Буквально на днях Каткова украла духи у нашей американской гостьи!
МЭРИ (вспыхивает). Это неправда! Ваша честь, я сама подарила духи Катковой.
Поднимается гам.
ПОПОВ. Суд удаляется для вынесения приговора.
Члены коллегии выходят из релаксации. Гаманец выскакивает следом. Неподалеку его ждет Консуэла, пристегнутая наручниками к надзирательнице. Гаманец отстегивает наручники, отводит Консуэлу в сторону.
КОНСУЭЛА. Я у тебя, начальник, как засадный полк. Только ты до сих пор не сказал, что я буду иметь за твою победу.
ГАМАНЕЦ. Чего ты хочешь, чудовище?
КОНСУЭЛА. Быть смотрящей на зоне.
ГАМАНЕЦ. Так и быть… Если сейчас все пойдет по сценарию.
Корешков подходит к Ледневу.
КОРЕШКОВ. Кот у меня сидит целыми днями у окна, за птичками охотится, которые на подоконник с той стороны садятся. Бросается на них, хотя знает, что все равно не поймает – стекло мешает. Однажды залез на форточку – прыг за воробышком! Стекла-то нет. И полетел вниз с пятого этажа. Сломал себе лапу, зубы разбил, долго болел. Но удивительная вещь –продолжает в том же духе!
ЛЕДНЕВ. Ладно, порадую тебя – скажу банальность. Человек посложнее кота устроен, Николай Кириллович.
